оснежные бивни,  задрав  хобот  и  обнюхивая
теплый летний воздух. Рядом весело фыркал карибу,  с  шишечками  молодых
рогов,  пробивающихся  из-под  новой  бархатистой  шерсти.   Тур   важно
шествовал в древней боевой позе - опустив голову, выставив вперед  рога.
Вдали, утопая в травах, пробежал волк,  следом  мелькнули  лиса,  ласка,
дикий петух и другие звери и птицы.
   Бегущий-в-Свете улыбнулся, распахнув объятия лучам Отца Солнца, -  ив
жилах его забилась жизнь. А  внизу,  в  траве,  перекатывался  на  спине
Дедушка Бурый Медведь. Он чесал  себе  пятки,  а  потом  перевернулся  и
подставил  бархатистую  шерстку  солнечному  свету.  Длиннорогие  бизоны
паслись поодаль, подергивая  хвостиками,  забавно  торчащими  из-под  их
короткой шерсти. В ивняке  торчали  ветвистые  рога  лося,  лакомящегося
водными растениями.
   - Вот - земля для Народа, -  прошептал  Бегущий-в-Свете.  -  Вот  где
живет Отец Солнце! Его дом - на юге. Волк, вечное тебе благословение  за
то, что указал нам дорогу. Я приведу сюда Народ...  и  мы,  все  вместе,
споем тебе благодарственную песню.
   Он повернул назад, с печалью покидая такую прекрасную землю. Спуск  с
гребня, обратно в царство сизых теней, обессилил его,  и,  оказавшись  в
расселине Великого Ледника, он ощущал только холод и усталость.

2

   Порыв ветра шевелил каменную пирамиду, переваливал черные  промерзшие
валуны. Ледяной Огонь кутался в двойную парку - плащ из шкур  карибу,  -
присев на корточки под укрытием каменной гряды и скрестив руки на груди.
   Буря затянула все вокруг белой пеленою, но его ум и взор были ясны, и
сквозь переплетенные струи снега он  четко  видел  мириады  звезд.  Снег
перелетал через камни, занося  его  ступни,  обутые  в  высокие  кожаные
сапоги.
   Ледяной Огонь, Почтеннейший  Старейшина  Мамонтового  Народа,  ощупал
языком остатки своих зубов. Вот новая, непривычная брешь:  выпал  первый
верхний зуб слева. Теперь жевать можно только правой стороной рта...  Он
коснулся тыльной стороны резцов и, покачав головой,  снова  взглянул  на
звезды.
   - Столько лет, - прошептал он, - я был одинок. Зачем ты  взяла  всех,
кого я любил? Великая Тайна Вверху, что тебе от меня надо?
   Ответом  ему  был  лишь  нескончаемый  свист  ветра.  Ледяной   Огонь
вслушивался в него, надеясь разобрать  хотя  бы  случайный  человеческий
голос, вглядывался в снежное марево, мечтая увидеть хоть что-то живое на
этой нескончаемой ледяной равнине. Должен  же  когда-нибудь  закончиться
этот ужасный год!
   Он шевельнулся; в спину ему врезался острый  край  камня.  Теперь  он
глядел на север. Мучительная тревога не проходила. Когда это было? Почти
двадцать зим прошло с тех пор, как  он  впервые  пошел  туда,  повинуясь
зову. Ныне он вновь слышал какой-то голос, но теперь он звал его на  юг,
звал беспрерывно, обрекая на бессонницу, как этой ночью.  Он  занял  все
его мысли; повинуясь этому зову, Ледяной Огонь  покинул  построенные  из
мамонтовой кожи хижины Рода Белого Бивня, ушел в горы, а теперь сидел  и
глядел во тьму и сам не понимал, чего ждет.
   Там, на юге, был Враг. Враг, чьи земли они сейчас завоевывали.  Враг,
который никогда не сопротивлялся, а оставлял все свое имущество и уходил
все дальше на юг. Ледяной Огонь хмыкнул. Что за  честь  воинам  в  таких
победах? Как вообще сумел Род Белого  Бивня  заслужить  Священную  Белую
Шкуру - знак любви и покровительства духов - в былых  войнах  с  другими
племенами далеко на западе?
   - Надо заставить этих трусов сразиться с нами!
   Ледяной Огонь потер нос обледенелой рукавицей и задрал голову,  опять
глядя на небо. Ничего ценнее Шкуры не было у Мамонтового  Народа.  Давно
она досталась им - искусно выделанная шкура белого мамонтенка. На  шкуре
этой, вокруг центральной точки, символизирующей  сердце,  нанесены  были
картины, обозначающие историю всех племен, и тайный смысл сторон  света,
и все пути  земли,  и  воздуха,  и  вод,  и  солнечных  лучей,  и  тьмы.
Изображено все это было кровью свежеубитого мамонта. Лишись Народ Шкуры,
сразу начался бы голод: Мамонт больше не услышал бы их. Они  бы  сгинули
без следа, как пушинка, выпавшая из гусиного оперения.
   Ледяной Огонь почувствовал усталость и  позволил  себе  расслабиться.
Ему было тепло под меховой  паркой,  и  он  чувствовал  бы  себя  вполне
довольным жизнью, если бы не судороги, сводящие его старые колени, да не
этот угловатый камень, упирающийся в спину.
   И, как всегда в одинокие ночи, ему припомнилась та женщина на берегу.
Какая красавица! Тогда он ни мгновения не сомневался: именно она позвала
его в это  пустынное  место  -  часть  его  видения,  мучительного  Сна,
оставшегося после смерти его жены. Может, и впрямь она. В  этом  видении
она отдалась ему, звала его полюбить ее, обрести мир в  ее  объятиях.  А
потом вмешался Соглядатай, и все изменилось.  Видение  исчезло  -  и  он
остался, охваченный ужасом перед тем, что совершил. Сила пропала  даром.
Будущее и прошлое разошлись. То,  что  могло  стать  добром,  обернулось
ужасом. Соглядатай был там, его  присутствие  было  таким  внятным,  как
голод, иди жажда... или боль.
   Он убежал, не в силах выдержать  того,  что  совершил  над  женщиной,
которую хотел полюбить. Охваченный яростью, он  убежал  в  горы,  требуя
ответа у Великой Тайны, вызывая Соглядатая на бой, - но тщетно.
   - Я только твое орудие, - шептал он небу. - Почему ты  так  поступила
со мной, Великая Тайна? Зачем я тебе, ведь я всего лишь человек? За  что
ты прокляла меня? Зачем ты оставила меня бездетным - ведь я так мечтал о
сыновьях?
   Он закрыл глаза и покачал головой. Ветер баюкал его,  снег  оседал  в
складках  его  парки,  дыхание  застывало  инеем  на  отороченном  мехом
капюшоне.
   Новые земли тянули к себе все сильнее,  и  он,  усталый,  истощенный,
покорился этому зову. Его душу относило к югу, все дальше к югу. Как дым
от зеленоватого мерцающего огня, он  плыл  над  землей,  плыл  и  видел,
слышал, чуял духи и  призраки,  поднимающиеся  над  горами,  болотами  и
тундрой. Временами он чувствовал полную свободу,  радостное  облегчение,
будто все оковы с него спали, все пути ему открыты.
   А после перед ним вырос юноша - и преградил ему  путь.  Он  стоял  на
каменистом холме, обутый в башмаки с подвязью, одетый так, как водится у
Врагов, - в плаще из шкуры Белого Медведя. У юноши были сверкающие глаза
Сновидца.
   - Прочь с дороги, парень, - приказал ему Ледяной Огонь.  -  Это  путь
Рода Белого Бивня.
   - Что ты здесь ищешь?
   - Знаю, что ищу. Путь моему народу. Сыновей, которых мог  бы  родить.
Юноша вскинул голову:
   - У тебя уже есть сыновья. Ты нашел то, что искал, -  если  признаешь
это. Твои сыновья - вот зачем ты пришел сюда. Какого  из  них  выберешь?
Свет или Тьму? - Он поднял руку.
   В облаках возник образ прекрасной женщины, с волосами, развевающимися
на ветру.
   - Она - Свет, - сказал рослый юноша. - Выбери  ее,  и  ты  вместе  со
своим народом пройдешь этой дорогой.
   Он поднял руку, подул на свою ладонь, и из нее поднялась радуга.  Она
обогнула все небо, и рядом с ней померкло даже  великое  сборище  звезд,
зажженных в северном небе Великой Тайной.  А  потом  в  небе  показалось
темное облако. Юноша указал на него:
   - Выбери Тьму, и вы все сгинете.
   - Я сказал, прочь с дороги! Мы  не  оставим  от  вас  мокрого  места,
несмотря на все ваше чародейство! - закричал Ледяной Огонь, чтобы скрыть
свой страх. - Нам не по сердцу этакие Сны и вообще все  это  колдовство,
которое у вас  в  обычае.  Великая  Тайна  тому  свидетель.  Наши  копья
сильнее, чем ваши Сновидения... И ваши Соглядатаи. Не играй с нами,  сын
Врага. Мы разобьем твой народ, как сухие ивовые ветки.
   Юноша улыбнулся:
   - Так вот чего ты хочешь? Уничтожить нас? Это твой выбор?
   - Нет, - прошептал Ледяной Огонь, чувствуя, как по спине  его  ползут
мурашки. - Я ищу моих сыновей, надежду моего народа, достояние Священной
Шкуры.
   - А что бы ты дал за это? - Глаза юноши сверкнули так,  будто  внутри
его головы горело пламя. Ледяной Огонь вздохнул:
   - Я? Да что угодно...
   - Дай мне одного своего сына. А я отдам тебе другого.  Сын  за  сына.
Победа - за поражение. Жизнь - за смерть.
   - Но я...
   - Ты согласен? Ты выбрал, что достанется тебе, а что мне?
   Ледяной Огонь растерянно открыл рот и безвольно пролепетал:
   - Ну если... я бы...
   - Быть по сему. - И юноша повернулся, задрожал, упал на  четвереньки.
Его руки и ноги все множились, пока он  не  обернулся  огромным  красным
пауком. Он побежал вверх по  радуге  и,  добравшись  до  верхушки,  стал
прясть паутину из ее цветов. Под конец паутина оплела все небо, вобрав в
себя звезды.
   Ледяной Огонь проснулся, щурясь во мраке. Пурга все  еще  пряла  свое
бесконечное кружево. Он потянулся, поправил  затекшую  ногу.  Ворча,  он
встал. Онемевшее тело плохо повиновалось ему.
   Подняв глаза, он увидел в небе тень паука. Он  все  еще  нависал  над
ним. Он смотрел и ждал.
   - Быть по сему, - прошептал он, все еще во власти видения. Боль сжала
его сердце. - Сын за сына? - Рот его вновь искривился в горькой гримасе.
- Начать с того, что у меня вовсе нет сыновей. Великая Тайна... Ты опять
играешь со мной, как дитя с игрушкой? Ты швыряешь меня, как рыбью кость?
Знал ли другой человек подобное горе?
   И Ледяной Огонь побрел, превозмогая колотье в затекших  ногах,  прочь
от груды валунов, вниз по холму, на равнину, к чумам из мамонтовых шкур.
   А далеко на  юге  Бегущий-в-Свете  всматривался  в  ледяное  кружево,
удивляясь этому странному старику из Других, которому он говорил во  Сне
такие нелепые речи.
   И откуда взялись эти слова? Что они значили? Никогда  не  говорил  он
так со старшими! Он наморщил бровь. При чем здесь народ... и сыновья?
   Он пошарил в темноте и почувствовал, как его  парка  трется  о  снег.
Прошло еще мгновение, прежде чем он  вспомнил,  где  находится...  Вещая
Охота. Он протянул руку и нащупал волчью шерсть. Значит, правда,  так  и
было.
   Сколько Снов зараз! Он с испугом поглядел во тьму:
   - Я пойду на юг с тобою, Волк. Но, старик из Других, кто ты? Зачем ты
искал меня? И как могу я, Бегущий-в-Свете, продать тебе сына?

3

   Пляшущая  Лиса  туго  стянула  последним  куском  кожи  мертвое  дитя
Смеющейся Зари, навсегда скрывая от глаз людских его бескровное  личико,
и  остановилась,  чтобы  отдышаться.  Была  она  прекрасной  женщиной  с
овальным скуластым лицом и сверкающими черными глазами, круглыми, как  у
совы. Мгновение спустя злоба и боль исказили ее черты  -  костяное  шило
никак не могло проткнуть промерзшую кожу.
   - Будь она проклята...
   - Кто? - содрогнувшись, спросила Заря.
   - Да шкура эта... Заледенела вся - слышно, как трещит, когда я втыкаю
в нее шило.
   - Побыстрее, сделай милость, - взмолилась Смеющаяся Заря. - Мочи  нет
выносить это.
   Лиса положила мертвого ребенка себе на колени, быстро втянула  ладонь
в рукав и, сложив ее в кулак под кожаной манжетой, изо всех сил надавила
на шило. Кожа затрещала и поддалась. Ухватив шило зубами, она  до  конца
вытащила его из отверстия и крепко затянула нить. Лицо  мертвой  девочки
было теперь наглухо упрятано в тугой кожаный мешок.
   "Сколько мертвых! Неужели Долгая Тьма пожрала все наши души?  Неужели
нигде в мире не осталось жизни и света?" Она  со  страхом  ощупала  свой
впалый живот. Уж не проросло ли в ее утробе, чего доброго, семя  Поющего
Петухом? Уже две луны у нее не  было  месячных,  но  такое  случается  с
женщинами от голода.
   А рядом чуть слышно стонала, раскачиваясь взад  и  вперед,  Смеющаяся
Заря. Гримаса боли  искажала  ее  треугольное  лицо,  обострившийся  нос
походил на птичий клюв. Она царапала свои впалые щеки одним из  каменных
осколков, в изобилии валявшихся на полу чума (муж Смеющейся Зари, Поющий
Волк, был умелым резчиком по камню), пока  не  брызнула  горячая  кровь.
Тогда она провела острием ножа по своим волосам,  отрезав  их  по  самый
воротник. Черные локоны упали на промерзшую пятнистую землю.
   - Заря? - вполголоса окликнула ее Пляшущая Лиса, затягивая  последний
узел. Призрачное голубоватое личико младенца стояло  в  ее  памяти,  как
густой масляный дым морозным утром. Она протянула Заре мешок с телом  ее
ребенка, но та лишь горько качала головой.
   Пляшущая Лиса, держа ребенка на сгибе левой руки, правой сжала  плечо
Зари.
   - Хватит, - мягко приказала она. - Ты только зря тратишь силы: так ты
и сама не выживешь.
   - Может, я и не  хочу  жить,  -  всхлипнула  Заря,  уронив  в  ладони
окровавленное лицо. - Все мои дети умерли этой Долгой Тьмой. Я...
   - Брось! Конечно же хочешь. Будут у тебя еще другие дети.  Ты  же  не
так стара, чтобы не...
   - Видит ли кто еще Сны? - истерически завыла Смеющаяся Заря, ритмично
стуча кулаками по мерзлой земле. Ее постукиванье горьким эхом отдавалось
в сердце Лисы. - Что с нами случилось? Зачем  мы  сидим  в  этом  гиблом
месте и понемногу вымираем от голода? Уж не отвернулся ли  от  нас  Отец
Солнце, не отдал ли нас во власть Долгой Тьме?
   - Может, и так, - горько произнесла Лиса.  -  Но  я  все  равно  хочу
выжить - назло ему. И тебе не дам сгинуть. Так что хватит истязать себя.
Нам надо исполнить обряд.
   - Неужто в сердце у тебя так же пусто,  как  в  брюхе?  -  прошептала
Заря,  широко  раскрыв  глаза.  -  Что  сделал  с  тобой  этот  Кричащий
Петухом...
   - Что сделал? - оборвала ее Лиса. Боль обожгла ее сердце, когда  Заря
помянула имя ее мужа. Она нахмурилась и опустила глаза. - Он сделал меня
сильнее!
   - Ты же какой-то нелюдью  стала!  Раньше  ты  была  такой  доброй,  а
теперь...
   - Доброта - это для живых, - ответила Лиса,  широко  распахнув  полог
шатра. Холод вошел в  шатер,  пронизывающий  ветер  шевелил  их  меховые
капюшоны. - Мертвецам от нее никакого толку.
   Заря встрепенулась, странно запрокинув голову.
   - Но ведь дух моей девочки может еще слышать нас...
   - Нет никаких духов.
   - Ты что... Конечно же они есть! Отчего тогда, по-твоему...
   Лиса сердито покачала головой:
   - Нет их! Я молилась Отцу Солнцу и Детям-Чудищам две луны...
   - С тех  пор  как  вышла  замуж  за  Кричащего  Петухом?  Лиса  вновь
задернула полог и кивнула:
   - Да. Они не ответили ни на одну  молитву.  Заря  сморгнула  слезу  и
тяжело вздохнула:
   - Может, его Сила не дает им услышать тебя. - Может быть.
   - Но значит, они все-таки существуют? - с надеждой в голосе  спросила
Заря.
   - Конечно, - кивнула Пляшущая Лиса. Она залилась  краской  стыда:  до
нее дошло, как бесчувственно она вела себя только что. Она взяла в  руки
тело ребенка и погладила зашитую в мешок голову. О чем она думала, лишая
свою подругу последней надежды? - Я ничего такого не имела в виду, Заря.
Прости меня.
   - Я знаю. - Смеющаяся  Заря  умиротворенно  улыбнулась,  сжимая  руку
Лисы. - Ты просто проголодалась и устала - как все мы.
   Обменявшись ласковыми взглядами,  они  выбрались  из  чума.  Тусклый,
серый солнечный свет озарял равнину. Лиса встала на ноги  -  и  чуть  не
упала от слабости. Собравшись с силами, она помогла подняться Заре.
   Кричащий Петухом стоял невдалеке от них. Дряхлая  плоть  его  свисала
складками; крючковатый нос делил искаженное гневом увядшее лицо надвое -
с одной стороны сверкал иссиня-черный глаз,  с  другой  тускло  блестело
бельмо. Судя по узким, сжатым губам, этот человек не любил шутить  и  не
умел сочувствовать чужому горю. Он поднял руку и  сразу  же  запел.  Его
старческий голос брал то высокие, то низкие ноты. Он пел давно известную
всем наизусть погребальную песню, моля Блаженный Звездный Народ  принять
к себе это дитя, хотя у него не было имени.
   Конечно не было. Народ Волка не давал имен своим детям, пока пять раз
не минует Долгая Тьма. Ведь до этого времени они все равно что  зверьки.
Только научившись говорить и думать, ребенок  станет  человеком,  частью
своего Народа. Тогда-то человеческая душа придет к нему - во время Сна -
и поселится в нем.
   Поющий Волк пошел им навстречу - обнять свою жену и  принять  у  Лисы
тело ребенка. Он вложил дитя  в  бессильные  руки  Зари.  Мало-помалу  и
другие люди стали вылезать  наружу  из  своих  чумов.  Скорчившись,  они
пролезали  сквозь  низкие  отверстия  в  звериных  шкурах,  из   которых
сооружены были их жилища, и неловко становились на ноги. Некоторые  чуть
не падали от голода.
   Народ их состоял из людей высоких и стройных, со смуглой  кожей,  так
выделявшейся среди этих снегов. Косые морщины легли  вокруг  их  глаз  и
ртов - следы солнца, ветра и  бурь.  Полные  губы,  которые  прежде  так
славно улыбались, сжались в  узкие  складки,  в  расширившихся  от  боли
глазах темнело отчаяние. Их грубую  одежду,  сшитую  из  серых  звериных
шкур, покрывали застарелые сальные  пятна,  потертый  мех  взъерошили  и
выщипали пальцы Ветряной Женщины. Щурясь в  неярком  свете,  они  угрюмо
глядели из-под своих  кожаных  капюшонов  -  усталые,  измученные  люди,
чем-то  похожие  на  отполированные  временем  ледниковые  глыбы,  среди
которых им довелось сейчас жить.
   Они построились в ряд и медленно, с  торжественным  пением  двинулись
вслед за Смеющейся Зарей - вокруг заледенелых чумов  к  стоящим  поодаль
сугробам.  Заря  стала  взбираться  по  пологому  склону  холма,   стуча
подошвами о ледяной наст. Споткнувшись, она чуть не выронила свое  дитя.
Подхватив его и прижав к груди, она глубоко вздохнула и пошла дальше.
   Следуя за ней по пятам, Народ миновал пригорок. Там и  сям  из  снега
торчали полуразложившиеся руки, ноги, оскалившиеся черепа. В прежние дни
люди  часто  уходили  на  открытую  ветру  равнину,  чтобы   умереть   в
одиночестве.  Позже,  когда  начался  голод,  многие  старики   попросту
замерзали, блуждая в поисках пищи.
   Заря положила дитя на  вершину  пригорка,  опустившись  на  колени  и
всхлипывая. А вокруг пели люди, пели погребальную  песню,  надеясь,  что
Звездный Народ смилостивится и примет к себе еще безымянное дитя.
   Кричащий Петухом поднял руки, призывая всех к вниманию.
   - Это была всего лишь девочка! - объявил он. - Давайте  закончим  все
по-быстрому и вернемся к себе в чумы.
   Заря внезапно перестала плакать и  с  мольбой  устремила  на  старого
шамана опухшие от слез глаза.
   Пляшущая  Лиса  нахмурилась.  Она  поймала  отчаянный  взгляд   своей
подруги, и гнев вспыхнул в ее груди.
   - Попридержи язык, муж, - с дрожью в голосе  шепнула  она.  -  Всякое
дитя достойно человеческого погребения.
   - Так ли ты обо мне заботишься,  чтобы  просить  меня  о  чем-то?  Не
мешайся-ка не в свое дело, жена...
   - Хочу - и мешаюсь.
   Он обернулся и, сверкнув глазами, посмотрел на нее:
   - Расхрабрилась, вижу? А я вот возьму и заколдую твою утробу -  вовек
не родишь.
   - Вот как? - язвительно ответила она.  -  Заколдуй,  сделай  милость.
Спасибо тебе скажу.
   В толпе началось брожение. Многие нахмурились, слыша такие речи Лисы.
Не в обычае было, чтобы молодая женщина так  разговаривала  со  старшим,
особенно если это ее муж. Лиса почувствовала их осуждающие взгляды, и  у
нее засосало под ложечкой от страха. Всю жизнь она  старалась  поступать
по правилам. Отчего же это так плохо у нее выходит?
   Кричащий Петухом медленно  наклонил  голову.  Его  единственный  глаз
гневно сверкнул.
   - Видите? Любому ясно: женщина - это сущее ничто, комок грязи, годный
только на то, чтобы бросить в него мужское семя.
   - Так и есть, - отозвался стоящий в  глубине  толпы  юноша  по  имени
Орлиный Крик. - Каждый это знает. Кончим-ка все это побыстрее  и  пойдем
по домам.
   - Слушайте все... - начал Кричащий Петухом.
   - Дурачье вы, - вдруг перебил его ломкий старческий голос, донесшийся
из последнего шатра. - Кто, по-вашему, подтирал ваши задницы,  когда  вы
были детьми? А кто отирал ваши слезы,  когда  вы  пугались  чего-то?  А,
отцы?
   Люди оглянулись, и на лицах у них  промелькнула  горечь.  Обрубленная
Ветвь, ста