а  так  и  пышет  Силой.  Коснешься  -
убьет!
   Поющий Волк в отчаянии ударил кулаком по  мягкой  теплой  земле  близ
черных углей костра.
   - Должен быть путь, чтобы остановить их.
   - Бежать. Другого пути нет. - В глазах ее читалась страстная  мольба.
- Разве ты не видишь? Вы их убивали. А по  их  вере,  мертвые  не  могут
вернуться домой за море, если каждая смерть не  отомщена.  Для  них  это
вопрос чести, воинской чести.
   Поющий Волк глубоко вздохнул:
   - Так говоришь, их много?
   - Как ивовых ветвей на Большой Реке. -  Она  покачала  головой.  -  И
вот-вот они подойдут. Они кочуют, как и  наш  Народ.  Я  уже  слышу  их.
Сейчас они на время испугались вас. Но то,  что  сейчас  настанет,  куда
ужаснее. Их страх перед вами расплавится, как жир на горячих  углях.  Но
это еще не все. Те, кто идет  следом,  гонят  Ледовый  Народ  на  юг,  к
каменистым берегам Южных Соленых Вод. Это говорят беглецы из тех мест. А
уж когда здесь будет Ледовый Народ - они вас на мелкие кусочки изрубят!
   - Значит, у Мамонтового Народа нет выбора - они поневоле наступают на
наши земли?
   - Да, а теперь их  воинская  честь  заставит  поступать  с  вами  еще
жестче, чем вы - с ними.
   Поющий Волк подумал о Смеющейся Заре и их нерожденном ребенке. В душе
его все перевернулось.

32

   Зоркие глаза Волчьего Сновидца беспокойно бегали от одной  старухи  к
другой. Щеки его запади, длинные волосы свисали  беспорядочными  космами
по обеим сторонам лица, подчеркивая его  полуистощенный  вид.  Печальная
морщина рассекала его юношеский лоб; боль отражалась в углу его рта.  Он
двигал ладонями взад-вперед, работал челюстью; мускулы у него  на  щеках
дрожали.
   - Говори. - Спокойный голос Цапли смешался с потрескиванием огня. Чум
озарился рыжеватым пламенем, осветив высохшее лицо Обрубленной Ветви.
   - Народ, - прошептал он. - Видение мое шатко и туманно, но я  вижу  -
он умирает.
   Цапля  опустила  глаза  и  задумалась,  обхватив  подбородок   рукой.
Обрубленная Ветвь слушала его, тихо  сидя  в  сторонке.  Она  помешивала
огонь куском кости карибу
   - Что еще? - спросила Цапля. Он покачал головой:
   - Там женщины... пленные... Несколько... Нет, это  так  неясно...  не
разобрать.
   - Что ты чувствуешь?
   - Я чувствую чье-то присутствие. Как будто кто-то идет  сюда,  кто-то
уже за горизонтом. Как Долгая Тьма... но иначе. - Он облизал губы. - Как
будто ночь приходит не с востока, а с запада.
   Цапля удивленно подняла бровь:
   - А что это значит, ты понимаешь?
   - Нет.
   - Ничего не умеешь, - разочаровано промолвила Цапля.  -  Хорошо,  что
хоть ходить наконец научился. Теперь надо  разучить  несколько  движений
Танца.
   - Чего?
   - Надо научиться управлять своими видениями,  задерживать  их,  когда
надо. А не то ты себя уморишь.
   Он нахмурился: ощущение пустоты и беспокойства в желудке  было  таким
знакомым!
   - Кое-что я умею. Я вызывал карибу... Она покачала головой:
   - Нет, я не о том. Каждый танцует свой собственный Танец, но на самом
деле есть только Один - Единый Танец.
   "Она всегда говорит так непонятно. Тут Один, там Единый. Почему бы не
сказать попросту?"
   - Я все же не понимаю.
   Она подняла руку, и ее темные глаза  проникли  в  его  душу,  как  бы
вытягивая ее наружу. Она подтянула на плечах  волчью  шкуру  и  помешала
огонь ложкой,  сделанной  из  лопатки  какого-то  животного,  равномерно
распределяя горящие угли, жутковато мерцавшие при дуновении бриза.
   Не отводя взгляда от глаз  Волчьего  Сновидца,  она  сжала  пальцы  в
кулаки и подвигала ими, как бы  разминая  мускулы.  Она  склонилась  над
углями; ее черные волосы, посеребренные сединой, развевались по ветру.
   Сложив пальцы вместе, она  закрыла  глаза  и,  глубоко  дыша,  запела
священную песнь. Лицо  ее  вздрогнуло  и  словно  помолодело  -  морщины
разгладились, линии  смягчились.  Она  потянулась  вперед,  положив  обе
ладони на горячие угли и перенеся на них всю тяжесть своего тела.
   Волчий Сновидец тяжело  дышал,  вопросительно  глядя  на  Обрубленную
Ветвь. Вид Цапли, берущей  руками  угли,  до  смерти  испугал  его.  Она
поднимала ладони над головой, и между ее  пальцами  дрожали  красноватые
огоньки.
   Сколько еще? Он затаил дыхание. Опять и опять...
   Продолжая петь, Цапля положила уголек себе на  губы,  потом  на  лоб.
Наконец она взяла кусочек угля в рот и повертела  его  там,  прежде  чем
выплюнуть. Угли упали на  шкуру,  лежащую  перед  ней.  Шкура  сразу  же
потемнела, волоски ее задымились, издавая неприятный запах. Глаза ее все
еще были закрыты; лицо исказила напряженная гримаса; пение прекратилось.
Она глубоко вздохнула и выпустила воздух через нос.
   Волчий Сновидец потянулся к ней  и  коснулся  ее  лица:  кожа  в  тех
местах, где только что лежали угли, была такой же прохладной  и  мягкой,
как везде.
   Она открыла глаза. Сначала они смотрели рассеянно, как бы  ничего  не
видя. Потом она моргнула  и,  покачав  головой,  поглядела  на  Волчьего
Сновидца.
   - Твое лицо... и руки... - прошептал он. Жилы его наполнял ужас.
   Она подняла сперва одну  руку,  потом  другую,  потом  стала  вращать
головой, подставляя свету каждую щеку. Он потянулся к  дырам,  выжженным
на шкуре, и, обжегшись, отдернул руку.
   - Как это получается?
   - Даже волдырей нет. - Она поправила волосы, спадающие на плечи.
   - Такого быть не может! Ты же сказала, во всем есть законы!
   Цапля с обыденным видом собрала угли и бросила их обратно  в  костер,
едва  обращая  внимания  на  Обрубленную  Ветвь,   застывшую   в   немом
восхищении.
   - Закрой рот, старая ведьма, - бросила ей Цапля. - Мух наловишь.
   Обрубленная Ветвь безмолвно повиновалась.
   - Как это у тебя выходит? - спросила она.
   - Я танцую с  этими  углями.  Волчий  Сновидец  посмотрел  на  Цаплю,
чувствуя, что до него начинает доходить смысл ее слов.
   - С ними?
   - С ними, а не против них.
   - Ты хочешь сказать, что ты соприкоснулась с Танцем углей... вступила
в него на мгновение?
   - Не совсем так. Кроме Танца углей есть еще Единый Танец. В него-то я
и вступила.
   - Как?
   - Я на мгновение обрела тишину.
   Он почесал переносицу. Ах уж эта  проклятая  тишина,  что  таится  за
шумом, эта неподвижность по ту сторону движения... Старая ведьма  совсем
сведет его с ума! Скрипнув зубами, он переспросил:
   - Как?
   - Я остановила мой собственный Танец.
   - Остановила... - растерянно покачав головой, произнес он.
   Обрубленная Ветвь кашлянула и сурово поглядела на Цаплю:
   - Я так и знала. Ты и впрямь свихнулась. Выжила из ума.
   - Может, за несколько недель я сумею тебе это рассказать, -  ответила
Цапля Волчьему Сновидцу. В глазах ее блестела насмешка.
   Подумав, он потянулся к углям.
   - Ты должна была здорово обжечься, когда впервые делала это?
   Она криво улыбнулась, понимая, что  он  пока  не  в  силах  до  конца
осознать происходящее.
   - У меня все время оставались рубцы.
   - Смогу ли я... - Он недоверчиво покачал головой. - Смогу ли я...
   - Я бы не показывала это тебе, если бы считала тебя тупицей.  Но  это
как пересекать горы - подъем всегда труден. Ты ничего не поймешь о  мире
как о целом, пока не научишься смотреть на него с другой стороны. -  Она
подняла указательный палец. - Это еще один шаг на пути к верховной Вещей
Силе, Силе Сновидца. Блеск в ее глазах вызывал у него дрожь.
   - Еще один?
   - Да, и очень важный: ведь иначе отдельные Танцы, в окружении которых
ты окажешься, в один прекрасный день доведут тебя до смерти!

33

   Закат окрасил небо в мягкие, пастельные тона. Волчий Сновидец  бежал,
и размытая тень на крутых серых камнях повторяла его  движения.  Вдалеке
он видел облако пара, поднимавшееся от горячих ключей Цапли,  желтое  от
закатных лучей.
   "Бежать... Бежать..." - повторял он себе, стараясь сосредоточиться.
   Пар белым облаком выходил из его рта, первый снег скрипел у него  под
ногами, обжигая голые  пятки.  Он  перепрыгивал  мелкие  камни,  обходил
крупные. Ледяной ветер без остановки дул с севера - прямо  ему  в  лицо.
Холодный воздух обжигал легкие; даже жжение в ступнях не могло заглушить
тупой боли в груди.
   "Очисти свой разум, Волчий Сновидец, беги, пока тело твое не  обретет
забвения, пока ты не выйдешь за грань своего разума и не увидишь его  со
стороны... Танцуй... Танцуй..."
   Сперва  он  то  погружался  в  себя,  то  выныривал;  его  охватывало
болезненно-острое чувство свободы, полета. Потом  он  почувствовал,  что
душа его покинула плоть.  Ему  показалось,  что  пузырь,  в  котором  он
находился, Прорвало и он оказался на свободе, что  новые  ощущения,  как
насекомые, расползаются по его телу.
   Обессилев, он перешел  на  шаг.  Он  шел  склонившись,  кашляя,  ловя
легкими воздух. Пот тек у него  по  лицу,  застывая  на  ледяном  ветру.
Погруженный в себя, он медленно ступал по снегу,  пытаясь  отдышаться  и
утишить боль в ногах. Язык его пересох и прилип к гортани.
   Он нагнулся и, зачерпнув горсточку снега, забившееся в  пучок  травы,
положил его в рот.
   У восточного  горизонта  видна  была  длинная  белая  линия  Великого
Ледника. Он тяжело дышал,  ноги  его  горели.  Вокруг  него  возвышались
ледниковые глыбы - обитель замерзших призраков.  Их  гранитные  подножия
венчал слой льда. Там и сям сверху стекали струйки воды, замерзающей  на
ходу. На западе сверкали заснеженные горные вершины. На востоке  блестел
и переливался неодолимый для путника Великий Ледник - весь в  изломах  и
трещинах. Только к югу ледяной щит  становился  немного  ниже.  На  небе
сгустились тучи, предвещая закат не одного этого дня, а  целого  Долгого
Света.
   Ледяной панцирь на юге притягивал его  взор.  Это  была  не  сплошная
стена, как во Сне, - нет, его прорезали  бесчисленные  впадины,  изломы,
выбоины: здесь потрудились солнце и ветер. На белом выделялись сероватые
вкрапления,  острыми  углами  сверкали  голубоватые  кристаллы.  Ледяную
махину перерезали слои песка и  гранита,  перемежая  сине-белое  полотно
черными полосами. Лед был рассечен не так, как на востоке, но все  равно
по спине шли мурашки.
   "Как же я смогу пройти сквозь него?"
   Усталые мышцы плохо его слушались, но он, сделав  над  собой  усилие,
попытался вскарабкаться на выступ скалы. Подветренная  сторона  его  уже
уходила под ледяной панцирь;  камень  там  был  гладок  и  лишь  изредка
изрезан бороздками от стекающей воды.
   Чем дальше к югу, тем выше становился лед, сливаясь  на  горизонте  с
серыми облаками. Где-то на окраине его  утомленного  сознания  слышались
шепотки, полные отчаяния. Какой-то стон, вырывавшийся из  глубин  южного
ледяного щита, ударял ему в уши. Призраки? Он прислушался, но шум  крови
в его собственных жилах, собственное его учащенное дыхание заглушали эти
звуки.
   За спиной у  него  тянулось  бесконечное  плато,  сплошь  заполненное
присыпанными  снегом  валунами  -  беспорядочными   каменными   волнами,
оставленными отступившим Ледником.
   Ноги его онемели, и он сел на присыпанный  снегом  камень,  глядя  на
текущий внизу  рукав  Большой  Реки.  Даже  сейчас,  когда  Долгая  Тьма
опускалась на землю, вода ревела и пенилась, не зная устали.
   Вдруг он замер: на воде появилось  какое-то  черное  пятно  -  что-то
выплывшее из-за скалы. Волчий  Сновидец  взобрался  на  гладкую  вершину
гребня, осторожно карабкаясь среди крутых валунов. Отец Солнце уже исчез
за горами на западе, когда он наконец обогнул все  эти  камни  -  каждый
величиной со взрослого мамонта.
   Темное пятно кружилось, дрожало. И все же можно было разглядеть: один
рог обломан по самый череп... Нога жутко вывихнута... Но что за зверь  -
более или менее ясно.
   "Бизон! Неужто он пришел оттуда,  сквозь  Ледник?  -  Голова  у  него
закружилась: надежда вновь возникла перед ним, дразня и соблазняя его. -
Где-то с другой стороны могут жить и бизоны". Он  тяжело  вздохнул.  Все
его тело вздрагивало при памяти об обетах Волка.
   Он стал спускаться, перебираясь с камня на  камень,  пока  не  настиг
искалеченного бизона. Схватившись за рог, он задержал животное,  сам  на
ходу поскальзываясь и по колено погружаясь в ледяную воду.
   - Может, ты вовсе не оттуда, -  печально  произнес  он,  стараясь  не
поддаваться выдумкам. - Ты бы и здесь не  замерз,  пусть  хоть  сто  раз
минует Долгая Тьма.
   Войдя в воду по колено, он оттащил труп бизона подальше от  берега  -
достаточно далеко, чтобы тяжеленное тело зверя могло поплыть. Он волочил
его против течения; наконец зацепил шкуру за острый  выступ  обточенного
ветром камня.
   Сумерки отражались на белой поверхности воды, плескавшейся у его ног.
   Темнело. Волчий Сновидец достал из сумки пластинку известняка,  чтобы
вскрыть брюхо зверя. Сердце  его  учащенно  билось.  Сначала  показались
синевато-серые кишки. Потом он вскрыл желудок животного - в воду потекло
вещество зеленоватого цвета. Вслед за тем из желудка выскользнул солитер
и исчез где-то на песчаном дне реки.
   Он посмотрел вслед паразиту, подумав: "Интересно, сколько  живут  эти
твари на таком  холоде?  -  Покопавшись  в  желудке,  он  нашел  второго
солитера и осторожно ухватил его. -  Поразмысли-ка,  -  обратился  он  к
самому  себе,  обернувшись  во  тьму.  -  Поразмысли-ка,  что  из  этого
следует".
   Он  спрятал  паразита  под  свежий  слой  снега,  а   сам   продолжал
разделывать бизона, пока ноги его не заныли от  холода.  Толк  от  этого
был: внутренние органы по большей  части  не  успели  окоченеть.  Пальцы
немели  от  прикосновения  к  ним,  но  они  были  все  же   не   такими
замороженными, как следовало ожидать.
   Уже окончательно стемнело, когда он снова посмотрел на солитера.  Тот
пополз по снегу, разделившись надвое. Волчий Сновидец прихватил с  собой
солитера вместе с бизоньей шкурой - показать Цапле.
   Сам-то он уже ни в чем  не  сомневался.  В  этой  долине  длиннорогих
бизонов никогда не было: Цапля о них не упоминала. Значит, зверь  пришел
из других мест... из-за Ледника, больше неоткуда!
   Волчий Сновидец  сидел  у  потрескивающего  огня  рядом  с  Цаплей  и
смотрел, как она  вскрывает  солитера.  Он  ткнул  в  паразита  пальцем.
Мертвый. Волчий Сновидец рассеянно  поглядел  на  одно  из  изображений,
начертанных на полу пещеры. Рисунок едва просматривался под слоем  грязи
и пыли. Там была  изображена  паутина,  раскручивающаяся  спиралью.  Его
словно кулаком ударили в живот, в глазах у него зарябило.
   "Зачем Цапля когда-то сделала это изображение охрой на каменном полу?
Почему именно  паутина?"  Он  покачал  головой  и  заставил  себя  вновь
обратить взор на мертвого солитера.
   Цапля сидела у огня, опершись на руку, и не  мигая  глядела  на  него
своими темными глазами. Ее черные с проседью пряди, спадавшие  на  бурую
кожаную одежду, сверкали при свете костра.
   - О чем задумался?
   - Такие солитеры, если раз замерзли, уже не оживают.
   - И что же с того?
   - Значит, и бизон не замерзал.
   - Что еще ты заметил?
   Он нахмурился, встретив ее взгляд. Опять испытывает его?
   - В его желудке было много зелени - трава, листья, несколько  поздних
цветов. Он только начал обрастать зимней шерстью... И вот этот солитер -
все еще жив.
   - Что же, ты думаешь, это значит?
   - Что с той стороны ледника есть место, где живут бизоны.
   - Ты думаешь, там достаточно тепло?
   - Может быть... Мои пальцы окоченели, но внутренности его  показались
мне довольно теплыми. Сколько времени нужно трупу бизона, чтобы  остыть?
А ведь он плыл не один день. Вся шкура была в надрывах, как будто он раз
десять зацепился за камень или корягу, а  потом  его  смывало  волной  и
несло дальше.
   - Что из этого следует? - Она задрала голову  и  поглядела  на  серые
камни свода, задумчиво постукивая пальцами по шкуре, на которой  сидела.
- Что он приплыл через...
   - Проем в Леднике, - закончил он. Даже в тусклом свете  костра  видно
было, как задрожал его гладкий юношеский подбородок.

34

   Издающий Клич ждал, пружиня на  пятках,  готовый  в  любое  мгновение
отпрыгнуть прочь. Крупная мамонтиха тревожно вертела головой и  задирала
хобот, принюхиваясь к дыханию  Ветряной  Женщины;  ее  маленькие  черные
глазки жарко блестели из-под густой шерсти.
   Он чувствовал, как ступают огромные  ножищи  -  прямо  по  скале,  за
которой он затаился. Как всегда во  время  охоты  на  мамонтов,  у  него
заболел  живот,  и   ему   захотелось   облегчиться.   Мамонтиха   опять
повернулась, и Издающий Клич вскочил на ноги.  Быстро,  как  молния,  он
отвел руку  и  метнул  копье  в  зад  мамонтихи,  где  кожа  потоньше  и
почувствительней.
   Опять сработало! Рукоятка отделилась в  воздухе  и  с  резким  звуком
упала на землю, а наконечник  вонзился  в  тело  животного,  заходя  все
глубже при каждом движении.
   Мамонтиха взвыла и завертелась из стороны в сторону,  качая  хоботом.
Изо рта ее с шумом вырывался горячий воздух  -  она  напряженно  дышала,
пытаясь по запаху учуять того, кто ее ранил.
   Издающий Клич, низко согнувшись, нырнул  в  узкую  щель,  прорезавшую
скалу.
   Здесь почти негде было  спрятаться.  Разве  что  за  острым  выступом
черной сланцевой скалы... Но мамонтихе здесь было не пробраться.  Проем,
намытый водой в одном из склонов, тоже не годился: если она сунется туда
- сразу же свалится вниз с  двухметрового  обрыва  а  это  похуже  копий
охотника.
   Издающий Клич, часто дыша, выбрался наружу через щель, прислоняясь  к
каменным выступам скал. Уловив мгновение,  он  подобрал  длинное  древко
своего копья и вновь отпрыгнул в безопасное место.
   Мамонтиха взвыла и рванулась вперед. Она стояла  там,  где  кончалась
твердая поверхность и начинались неровные, осыпающиеся под ногами камни,
и покачивала в воздухе хоботом. Еще немного - и она бы его настигла.
   Сердце так стучало у него в груди,  что,  казалось,  вот-вот  сломает
ребра. Он ждал. Теперь он в безопасности - до него ей не добраться.
   "Надо раззадорить ее, довести ее до сумасшествия", - думал он.
   Смеясь и приплясывая, он поднял плоский осколок камня и швырнул его в
морду мамонтихе. Та издала  яростный  вопль.  Издающий  Клич  перескочил
через наклонную каменную глыбу  и,  согнувшись  в  три  погибели,  опять
забился в узкую щель, а мамонтиха, исходя гневом,  рыла  землю  бивнями.
Трава и мох столбом поднимались в воздух.
   Мамонтиха опять взвыла, уколов ногу об острый камень. Она  отошла  на
полшага и, вытянув вперед хобот, стала вынюхивать Издающего Клич.
   Камень, на котором она стояла, покачнулся. Мамонтиха попятилась назад
- и снова пошла на запах охотника.
   С дрожащим сердцем он ждал ее приближения, забившись  в  щель.  Хобот
мамонтихи тянулся к нему, и он прятался все глубже.  Мамонтиха  с  диким
ревом пробиралась среди каменных осколков,  пытаясь  подойти  к  нему  с
тыла. Издающий Клич достал последний припасенный им  наконечник  и  стал
прилаживать его к древку, потом осмотрел его еще раз и, убедившись,  что
он правильно вошел в прорезь, глубоко вздохнул. Последнее оружие!
   - Сейчас, сейчас... - шептал он. - Гонись за  мной!  Преследуй  меня,
Мать! Потеряй разум от ярости!
   Пришло время дать о себе знать.  Издающий  Клич  поднял  руки,  чтобы
привлечь внимание мамонтихи, и завопил во  всю  глотку.  Та  замерла  на
месте, топча йогами мерзлую землю, задирая голову и вертя хоботом.
   Издающий Клич послал копье в цель. Атлатл в двести раз  усиливал  его
бросок.
   Копье вошло мамонтихе  за  ухо  -  здесь  кожа  была  совсем  тонкой.
Рукоятка, отделившись, с шумом  упала  на  землю.  Мамонтиха  обезумела.
Задрав голову и вытянув хобот, она бросилась вперед.
   Издающий Клич вскрикнул от страха и, обронив свой  атлатл,  опрометью
пустился к краю каменной гряды. Мамонтиха яростно ревела, преследуя его,
- земля дрожала под ее ногами. Издающий Клич ни разу не  обернулся.  Бег
отнимал все его силы - он мчался по сыпучим камням к пролому, куда  надо
было нак