упца, вернувшегося из дальнего странствия.
   Упомянутый купец был могуч, похоже, своим аппетитом: когда  он  поднялся,
то  оказался  круглым,  как  дыня.  Купец  склонился   перед   царем,   тот,
приветствуя, поднял свой кубок. Чтение продолжалось.
   - И еще шесть сосудов для смешения вина, три сковородки, двое щипцов  для
очага, черпак, одиннадцать столов, пять стульев, пятнадцать скамеек.
   Список казался бесконечным, и Интеб пропускал услышанное мимо  ушей,  тем
более что и остальные внимали вполуха, лишь иногда  кивая  -  услышав  нечто
необычное. Принесли пищу на красивых блюдах  -  последнюю  перемену.  Сперва
была птица: какие-то обжаренные пичужки, чуть ли не на  один  глоток,  потом
пошла дичь покрупнее, а за нею звери,  добытые  на  охоте.  Теперь  же  море
принесло свою дань: сине-черные мидии в раковинах, каракатицы в  собственных
чернилах, печеные мелкие рыбешки, отварные рыбины покрупнее. В этом  морском
королевстве  рыбу  ценили.  Она  манила  -  как  женщины.  Внимание   гостей
разделилось. С ними обедали  и  атлантки,  обнаженные  груди  временами  уже
вздымались под вопрошающей лаской. Но когда рабы внесли дары моря, женщин на
время забыли.
   И пока Интеб внимательно  разглядывал  обедающих,  изучал  их,  он  вдруг
понял, что и за ним самим наблюдают не менее пристально. Это был юный Темис,
третий сын Атласа, сидевший справа от  египтянина.  Улыбнувшись  в  кубок  с
вином, Интеб ощутил, что уж и сам оказался впутан в здешние интриги.
   Юный Темис был красив и знал это... Узкие  бедра,  широкие  плечи,  среди
атлантов такое ценилось, и потому царевич был в  узкой  повязке  на  бедрах,
высоко открывавшей ноги. На  гладкой  безволосой  груди  вздувались  могучие
мышцы. Но за гордой силой виделась и восприимчивость: тонкий изогнутый  нос,
пухлые губы говорили, что перед Интебом не мускулистый зверь, а  сын  своего
отца. Прямые темные волосы открывали высокий лоб, их  поддерживал  обруч  из
кованого золота. Поймав на себе взгляд Интеба,  царевич  приподнял  кубок  в
знак приветствия:
   - Вижу, благородный Интеб, ты критическим оком  разглядываешь  наш  двор.
Должно быть, он далеко уступает сказочному великолепию и богатству Египта, к
которому ты привык?
   - Я успел привыкнуть к вонючему тухлому маслу и вони козьего помета. Но в
моих глазах ты мог бы прочесть удивление и  восхищение.  Не  умаляя  Египта,
скажу: ваш город и дворец подобны чуду. А  картины  на  стенах  изумили  мой
взгляд. Мы, египтяне, в искусстве своем  ценим  порядок,  знакомые  формы  и
узоры даруют нам отдых. Но для ваших художников  мир  -  это  море:  цветов,
птиц, зверей, рыб.., разнообразию нет конца.  А  гимнасты,  прыгающие  через
быка.., они, кажется, вот-вот спрыгнут вниз  и  примутся  кувыркаться  здесь
среди нас, а огромный пятнистый бык тем временем поднимет меня на рога.
   - Значит, ты еще не видел пляску с быком?
   - Никогда. Но я надеюсь ее увидеть. А ты не прыгаешь через быка?
   - Значит, заметно? - усмехнулся Темис и  повел  плечами  так,  что  мышцы
заиграли под кожей, прекрасно подмечая восхищенный взгляд  Интеба.  -  И  не
только прыгаю. Еще я лучший кулачный боец в этом городе.
   - Я не знаю такого развлечения, сами слова незнакомы мне.
   - Ты обязательно должен  познакомиться  с  этим  благородным  спортом  до
отъезда. Представь себе двух бойцов, их обнаженные тела  блестят  от  масла.
Кожаные ремни намотаны на их кулаки обратившись лицом  друг  к  Другу,  они
наносят удары, способные убить обычного человека, и  отражают  их.  -  Темис
отпил вина, потом взял конический кубок с низкого столика перед собой. -  Ну
а эта игра тебе известна? - спросил он, тряся  кубок,  в  котором  загремели
кости, и опрокидывая его на стол.
   - В Египте мы знаем игру в кости, хотя правила, наверное, другие.
   Темис поднял кубок, открывая три кости.
   - Шестерка,  тройка,  двойка,  могло  быть  и  хуже.  Правило  простое  -
выигрывает тот, у кого больше. Самый лучший ход, Афродитин, - три  шестерки
худший, собачий, - три единицы. Сыграем?
   Но прежде чем Интеб успел ответить, он понял, что царь Атлас обратился  к
нему, и египтянин повернулся к царю столь же поспешно,  как  это  сделал  бы
всякий в этой палате.
   - А теперь скажи,  дорогой  мой  Интеб,  случалось  ли  тебе  видеть  пса
шелудивее этого?
   Интеб поглядел на пленника, стоявшего перед Атласом. На его руках и ногах
были  деревянные  колодки.  Избитый,  грязный,  окровавленный,  нагой..,  не
человек, останки человека. Эсон, сын Перимеда, микенский царевич.
   Весь вечер Интеб готовил себя к этому мгновению. Тот единственный  взгляд
на Эсона, о котором не ведал Атлас, дал понять египтянину, что его ждет.  Он
понимал, что Атлас не сумеет справиться с искушением, царь захочет  показать
гостю этого пленника. Интеб не мог не знать его, лишь недавно покинув город.
И потому Интеб не поддался  чувствам,  отвечал  взвешенно  и  обдуманно.  Он
окинул Эсона  взглядом  с  ног  до  головы,  и  выражение  на  лице  его  не
переменилось.
   - Похоже, это Эсон, сын Перимеда. Но по каким же причинам, великий Атлас,
с этим благородным человеком обходятся таким образом?
   Улыбка исчезла с уст Атласа, на лице его была  написана  холодная  злоба.
Все разговоры разом стихли. Подобно ядовитой змее, царь не отрываясь  глядел
на Интеба. Египтянин отвечал ему бестрепетным взором.
   Пусть Атлас - царь Атлантиды, ее самодержец, но  и  он,  Интеб-египтянин,
послан сюда самим фараоном с  дарами  дружбы...  Об  этом  можно  напомнить.
Египет в мире с Микенами и с Атлантидой, он выше того, что разделяет  сейчас
оба царства. Атлас не сразу осознал это и помедлил с ответом.  С  первым  же
словом улыбка возвратилась на его уста. Но в глазах царя.., в глазах  темным
пламенем горела холодная ненависть.
   - Благородный? Что ж, и петух благороден на  верхушке  кучи  навоза.  Для
нас, атлантов, мой маленький египтянин, он просто  ничто.  К  тому  же  этот
молодец принадлежит к тому самому вздорному горскому племени, о  котором  мы
только что говорили.
   - Ты.., здесь!  -  прохрипел  Эсон,  только  теперь  узнавший  Интеба.  -
Предатель... - Микенец попытался броситься вперед, но стражи оттащили его  и
бросили на колени. Атлас захохотал, все тело его сотрясалось от хохота.
   - Смотри же, Интеб. Тварь эта даже не понимает твоих слов, того,  что  ты
вступился за дерзкого княжонка. Ты смел,  -Интеб,  только  не  советую  тебе
рисковать ради грязных варваров.
   - Свиньи! - выкрикнул Эсон, закашлявшись. - Мы не хуже вас!
   Палата взорвалась хохотом. Эти слова, мягко говоря, противоречили обличью
микенца, и даже Интеб слегка улыбнулся, показывая, что и просвещенный Египет
тоже ценит  добрую  шутку.  Атлантида  и  Египет,  два  оплота  цивилизации,
культуры, искусства.., они стоят высоко над  людьми-животными,  что  обитают
вне пределов обеих стран, разрывают грязь  заостренными  палками  в  поисках
пищи.., людьми низшими во всем. Быть  может,  эта  кучка  камней  в  Микенах
действительно выше подобных же нагромождений скал в ближайших селеньях, быть
может, царь ее и правит ими, но для Атлантиды это не имеет значения.  Каждое
ругательство Эсона доказывало правоту атлантов  они  хохотали,  приходилось
улыбаться и Интебу.
   - Смерть... - Эсон задохнулся в кашле.
   - Смерть свиньям в доспехах и без них, - докончил за него  Темис,  и  все
вновь захохотали.
   - Прямо как тот пес на свалке, - выкрикнул кто-то,  и  окруженный  смехом
Эсон попытался обернуться  к  новому  мучителю,  скрипя  зубами  в  гневе  и
разочаровании.
   - Вы, вы.., все, вы.., ублюдки! Своим мечом я убью...
   - Мечом? - Темис насмешливо поднял брови. - Мы бы дали тебе меч, но разве
ты удержишь его в своих копытах? - Хохот сделался всеобщим, и Эсон  напрасно
пытался перекричать его.., вид его раскрывающегося рта и  побагровевшего  от
прилива крови  лица  лишь  вызывал  у  атлантов  новые  пароксизмы  веселья,
Внезапно смех оборвался: один из рабов  нес  большую  керамическую  миску  с
горячим рыбным супом. Связанный, в колодках, Эсон все же сумел подняться  на
ноги и, когда раб оказался возле него, рванулся  вперед,  потянув  за  собой
обоих стражей. Раб упал, миска опрокинулась, залив  Темиса  своим  дымящимся
содержимым. Раб и стражи столкнулись друг с другом, а  Эсон  проскочил  мимо
них и повалился на низкий столик, сумев дотянуться до шеи  Темиса..,  столик
рухнул под весом микенца.
   На миг воцарилась тишина, сменившаяся криками ненависти. Стражи отбросили
раба и схватили Эсона, нанося по его телу удары, пытаясь оторвать  его  руки
от горла Темиса. Уже теряя сознание, Эсон сжимал пальцы все сильнее, и  лишь
когда рукоятка меча, описав широкую дугу, обрушилась на его  висок,  по  его
телу прошла судорога и он затих. Его стащили на пол лицом вниз,  и  один  из
стражей, высоко подняв руками короткий меч, уже готов был  обрушить  его  на
шею поверженного.
   - Погоди, - проговорил хриплый голос, и меч замер в воздухе.
   Темис встал, потирая горло, кусочки рыбьего мяса падали с его запачканной
одежды.
   - Он так легко не умрет. Он напал на меня, и право убить его  принадлежит
мне. Так, отец?
   Пригубив вина.  Атлас  отмахнулся.  Развлечение  окончилось,  он  вдоволь
потешился над горным варваром. Еще  дрожа  от  ярости,  Темис  повернулся  к
Интебу.
   - Ты говорил о кулачном бое. Завтра  я  покажу  тебе  это  искусство.  На
открытой арене, в честном поединке, я до смерти забью эту скотину.

Глава 5

   Эсон проснулся во мраке, не зная, день  или  ночь  снаружи  это  было  и
неважно в той черной дыре, где он был заточен. Боль, терзавшая  его  тело  в
разных местах, теперь слилась в один жуткий клубок,  стиснувший  голову.  Он
попытался сесть, но, словно караулящий зверь, боль швырнула его  обратно  на
жесткий каменный пол. При следующей попытке он  был  более  осторожен.  Эсон
провел руками по телу - новых ран  не  было,  во  всяком  случае  серьезных.
Затем, с особой осторожностью, он ощупал болезненную припухлость на виске.
   Теперь он вспомнил пир, издевательства атлантов, собственное нападение на
самое докучливое из этих жужжащих насекомых.  Он  улыбнулся  во  тьму.  Боль
стоила удовольствия: хорошо было стиснуть пальцы на этом горле.
   Была ночь. Конечно, ночь, если его вновь заточили туда же.  Острый  запах
навоза бил в ноздри.  То  же  самое  место,  бычье  стойло.  Лев  микенский,
заточенный в стойле быка Атлантиды. Живой  еще  лев.  Превозмогая  боль,  он
пополз по полу на звук журчащей  в  канавке  воды.  Она  оказалась  на  диво
прохладной, и Эсон опустил в нее лицо, потом  окунул  всю  голову,  стараясь
задержать дыхание подольше. Боль отступила,  и  Эсон  медленно  приподнялся,
опираясь на стену, и наконец сел, прислонившись спиной к прохладному камню.
   Должно быть, он уснул в этой позе, потому что  прошло  время,  и,  открыв
глаза вновь, он увидел над огромной деревянной дверью кружок  света.  Прежде
чем дверь распахнули и свет ударил копьем в глаза, он  сумел  закрыть  их  и
защитить рукой. Рядом  протопали  тяжелые  военные  сандалии  щурясь,  Эсон
попытался разглядеть высящиеся над ним фигуры. Противиться не было смысла, и
он позволил, чтобы его подняли и выволокли из стойла. Смерть  стояла  рядом,
удивляться он мог лишь тому, что все еще  жив.  Боль  в  голове  лишила  его
способности думать, и он покорно пошел туда, куда его вели.
   Дальше началось удивительное. Эсон  слыхал  о  банях  атлантов  -  многие
рассказывали об этом  городе,  но  это  чудо  оказалось  взаправдашним.  Под
надежной охраной - двое вооруженных стражников  спереди,  двое  позади,  еще
двое по бокам - он был приведен в комнату для омовения,  куда  свет  попадал
через узкие отверстия высоко  в  стенах.  На  почетном  месте  среди  палаты
располагалась более высокая с одного конца терракотовая ванна. Банщик шагнул
вперед и склонился в поклоне перед Эсоном, стражи отступили к двери.
   - Пусть господин воспользуется этой ступенькой, - опытной рукой он стянул
набедренную повязку с Эсона, тот забрался в пустую ванну и сел. Банщик резко
хлопнул в ладоши, раб внес огромный горшок с горячей водою и поставил его на
глиняный выступ возле ванны. Взяв черпак, банщик  принялся  поливать  Эсона,
сопровождая поток воды словесным потоком.
   - Вода.., дивная вода. Боги благословили  Атлантиду  водяными  ключами..,
вода по каналам и трубам подводится к этим баням. Горячие ключи и  холодные.
Так, господин мой.., воды их смешиваются здесь.
   В  нише  глиняного  выступа  оказалась  губка,  которой  банщик  принялся
растирать Эсона, поначалу  мягкими  движениями  удаляя  запекшуюся  кровь  и
грязь. Потом он сполоснул тело Эсона водой, очистившей его раны, смыв вместе
с грязью и боль. По распоряжению банщика он поднялся  и  лег  на  прохладный
камень, где, умастив тело его и волосы благовонным маслом,  банщик  принялся
умело разминать его. Усталость  оставляла  мышцы,  масло  закрывало  еще  не
зажившие раны. Под руками банщика боль почти оставила тело  Эсона,  а  когда
тот начал брить его острым обсидиановым лезвием, микенец уже задремал. Рядом
раздались чьи-то тяжелые шаги. Открыв глаза, микенец  увидел  над  собой  на
редкость уродливую физиономию. Судя по всему, нос этому человеку  перебивали
неоднократно, один глаз  был  почти  закрыт  разросшимся  рубцом,  уши  были
надорваны, как и часть нижней губы, - через дыру  проглядывали  зубы.  Седой
ежик на голове не мог скрыть многочисленные рубцы.
   - Кулачный бой знаешь? - хриплым голосом,  соответствовавшим  физиономии,
осведомился вошедший.
   Эсон моргнул,  потом  отрицательно  качнул  головой:  о  таком  он  и  не
слыхивал.
   - Нет. Так я и думал,  откуда  вашему  брату  знать  об  этом.  А  теперь
слушай-ка старика Эйаса. Усваивай. Если ты окажешься сегодня слаб на  арене,
если не сумеешь показать себя, прежде чем тебя убьют,  это  будет  стоить  и
моей головы. Понял меня, незнакомец?
   Вместо ответа Эсон ограничился тем,  что  закрыл  глаза.  Внезапная  боль
пронзила его тело, и Эсон уселся, оттолкнув банщика, стиснув рукой  бок:  он
ожидал уже, что увидит разверстую новую рану. Там не было  ничего  -  только
красное пятно на боку. Эйас ухмылялся, глядя на него,  -  уродливая  рожа  с
отвисшей губой. Стиснув огромный кулак, он выставил его вперед.
   - Это кулачный бой. Вот тебе первый урок. Складываешь ладонь  в  кулак  и
бьешь. На арене твои руки прикрывают кожаные ремни, чтобы крепче  ударить  и
не сбить костяшки. - Пальцы Эйаса были узловатыми и расплющенными, покрытыми
шрамами. - Человека можно бить во многие места, но  все  я  тебе  сейчас  не
смогу показать. Лучше бить в голову или в верх живота. А  теперь  вставай  и
ударь меня.
   - Дай меч - ударю.
   - Здесь обходятся без мечей, горец. Все будет так, как  угодно  атлантам,
Темис убьет тебя со всем мастерством, на которое способен только он один.
   Кулак Эйаса мелькнул, и  Эсон  получил  легкий,  но  болезненный  удар  в
челюсть, голова его откинулась назад,  вновь  отзываясь  болью.  Взревев  от
гнева, Эсон прыгнул вперед, нанося могучий удар, от которого  кулачный  боец
легко увернулся.
   - Нет, не так. Ты не рубишь мечом. Двигай кулаком, словно  мечешь  копье.
Лучше, уже лучше, но не слишком хорошо. И не открывайся  так,  я  ведь  могу
врезать. Больно, а? Темис будет обращаться с тобой хуже. Я  слыхал,  что  ты
облил его горячим супом и попытался удушить. Темис  не  из  тех,  кто  молча
проглатывает оскорбления. Горец, он забьет тебя насмерть.
   Эсон отступил, по-прежнему настороже, выставив вперед кулаки.
   - Это тот муж, что хочет убить меня? Он сын Атласа?
   - Сын. Он могучий  боец,  именно  это  и  должно  тебя  интересовать.  Ты
собираешься умереть как муж или трясущийся раб?
   - Я хочу убить Темиса. Покажи мне приемы. Осваивать нужно было многое, но
времени на это почти не было.
   Стража с хохотом наблюдала, как Эсон гонялся  по  палате  за  приземистым
бойцом, размахивая руками, как цапля  крыльями.  Все  усилия  его  почти  не
приносили результата, удалось только пару раз зацепить Эйаса по  ребрам.  Но
упражнение прояснило голову Эсона, и когда боец оставил его,  микенец  вылил
себе на голову целый кувшин воды,  расхохотавшись,  когда  стражи  принялись
бранить его за образовавшуюся на полу лужу. Он не стал возражать, когда  его
еще раз вытерли и умастили маслом. Банщик  облачил  его  в  высокие,  плотно
прилегающие штаны из нескольких слоев кожи, а затем обул в сапоги из того же
материала, доходившие до лодыжек. Колодок  на  этот  раз  не  было,  однако,
выводя его из палаты, стражи обнажили мечи.
   - Уберите оружие, - проговорил Эсон, - я хочу  того  же,  что  и  вы.  Не
дождусь поединка с вашим изъеденным червями царевичем.
   Он говорил, что думал. Конечно, лучше было биться бронзовым кинжалом  или
мечом, даже боевым топориком, которые предпочитали атланты. Ведь оружие было
только средством - Эсон жаждал битвы.  О  поражении  он  не  думал  -  хотя,
конечно, микенский царевич привык помнить о смерти. Не следовало  страшиться
ее или манить к себе, она всегда была рядом.  Муж  убивал  мужа,  с  которым
бился. Тяжелая рана означала смерть, и честнее было разом закончить  начатый
поединок. Двое бьются - один умирает.  Иногда  и  оба  сразу.  Оружие  -  не
главное. Главное - сама битва.
   Мир Эсона не был сложен, и удовольствия его были просты. Он  хватался  за
все радости,  предоставляемые  ему  жизнью,  одинаково  острое  удовольствие
давала и охота с копьем на кабана, и объятия женщины. И то и  другое  быстро
заканчивалось. Конечно, у него всегда находились друзья, с которыми  приятно
пить, а потом они сражались возле него. В битве он находил самое большое  из
удовольствий.
   Необходимые, чтобы завязать битву, ссоры Арголида поставляла  в  избытке.
Первые детские воспоминания Эсона были - вопли  мужей  за  стенами,  раны  и
смерть, окровавленные бронзовые мечи. Первой его игрушкой был небольшой меч,
и он не был просто забавой. Едва  получив  его  -  дня  не  прошло,  -  Эсон
выследил и убил поросенка  и  приволок  к  отцу  окровавленную  тушку.  Дичь
становилась крупнее, наконец дошло и до самой опасной. У него  в  руке  было
копье, и Эсон ударил им под козырек эпидаврского шлема, прямо в глаз  воина.
Удивило его лишь то, как легко умер этот человек - куда легче, чем многие из
убитых им оленей.
   Женщины находили его привлекательным, мужчины тоже. Ясные голубые  глаза,
гладкая кожа. Каштановые волосы и борода, расчесанные и  подстриженные,  как
теперь, отливали янтарем. Конечно, нос крупноват, но  не  уродлив  -  словно
хищный клюв ястреба на эту птицу и был похож Эсон. Здоровые  белые  зубы  -
иных и  не  знали  привыкшие  к  простой  пище  микенцы.  Змеистый  шрам  на
подбородке не один белел на загорелом теле. Ему случалось идти - или  бежать
- весь день и ночь и с ходу вступать в битву. Мышцы Эсона были  способны  на
подобные усилия - длинные,  ровные,  не  выпиравшие  узлами,  как  у  мужей,
миновавших пору расцвета. И в уме ему трудно было отказать.  Как  и  отцу  -
Пери-меду. Но все способности он тратил на одно лишь - чтобы лучше биться. А
вот зачем ему битвы -  вопрос  этот  еще  не  приходил  царевичу  в  голову.
Настанет день, и придется задуматься: умрет Перимед, тогда ему, Эсону,  быть
царем в Микенах, но пока для раздумий нет особых причин. И  ныне  его  ждала
новая битва, он шел на нее столь же непринужденно, как на каждую из  тех,  в
которых ему приходилось участвовать за двадцать один год своей жизни.
   - Стой здесь, - стражи остановили его за руки.
   Впереди за аркой уже виден был большой двор, усыпанный песком. С кожаными
ремнями в руке подошел покрытый шрамами кулачный боец.
   В этот миг издалека донесся гул, словно чудовищный  зверь  шевельнулся  в
глубинах земли. Почва затряслась под  ногами.  Стены  пошатнулись,  дрогнули
колонны, сверху с пылью посыпалась штукатурка.
   Эсон дернулся вперед к бе