шки  он  обежал
круг,  а  разгневанные  мужи  гнались  за  ним.   Молчание   опустилось   на
собравшихся, когда он вдруг остановился и  в  воздухе  промелькнула  рука  -
словно змея,  совершающая  убийственный  бросок.  Кулак  угодил  первому  из
преследователей прямо в солнечное сплетение. Охнув, тот перегнулся  и  лицом
вперед повалился на землю.
   - Первый готов, - объявил Эйас. - Иди сюда - твой черед.
   Второй боец держался теперь  куда  осторожнее,  он  пригибался  к  земле,
двигался крадучись, стараясь зацепить Эйаса, прежде чем  убийственный  кулак
успеет поразить его. Но удар сбоку потряс  герамания,  получив  второй  -  в
ребра, - он пошатнулся и едва не упал... Но все же метнулся вперед  и  успел
обхватить  Эйаса.  Все  было  сделано  точно,  и  на  этом  борьба  едва  не
окончилась. Гераманий был явно сильнее. Прижимая  руки  Эйаса  к  бокам,  он
медленно клонил его вниз неотвратимо  и  бесповоротно.  Эйас  изо  всех  сил
старался  сбросить  невыгодное  объятие  и,  уже  почти   падая,   ухитрился
высвободить одну из рук.
   Этого оказалось довольно. Криво улыбнувшись  толпе,  бывший  раб  коротко
взмахнул кулаком и по короткой дуге направил  его  в  спину  соперника  -  в
печень, под ребра. Рослый гераманий содрогнулся и пошатнулся. Прежде чем  он
успел прийти в себя, кулак вновь поразил то же самое место, и воин  взревел,
широко раскинув руки. Сделав шаг в сторону, Эйас  облегчил  муки  соперника:
тяжелый удар в висок лишил герамания сознания прежде, чем  тело  его  успело
упасть на землю.
   - Вот теперь они кое-что узнали о кулачном бое атлантов, - заметил  Эйас.
Переступив через оба  неподвижных  тела,  он  отправился  помогать  в  сборе
закладов. Кое-кто пытался оспаривать непривычный способ, которым была добыта
победа, но такие быстро утихали, обнаружив перед носом огромный  кулак.  Так
этот день принес и барыш.
   Не прекратился самайн и с закатом. Костры загорелись ярче, дрожащий  свет
их бросал тени на стены дана и на толпу, толкавшуюся внутри него.
   Из темных уголков уже слышался визг и смех:  женщины  йерниев  и  гостей,
которым нечем было торговать, зарабатывали на подарки и украшения товаром, с
которым их мать  родила.  Факелы  из  горящего  тростника  освещали  золото,
каменные топоры и острые кремневые ножи, бронзовые кинжалы, янтарные  диски,
и вещи более обыденные: мясо, дичь, соль и  сладкие  плоды.  Всякий  находил
здесь кое-что для себя.
   Но готовились более важные события. В центре дана  в  самой  большой  яме
разложили костер.  Женщины  старательно  мели  вокруг  него,  наконец  земля
очистилась от помета и опавших дубовых  и  лавровых  листьев.  Два  глубоких
гнезда очистили от скопившегося за год мусора и под надзором первого  друида
вставили в них два высоких - в человеческий рост - и толстых столба.  Сверху
в них были вырезаны  полукруглые  углубления  "для  короткой  горизонтальной
перекладины. Когда арка оказалась собранной,  сам  друид  густо  обмазал  ее
жидким мелом, выбелив дерево, словно кость. Пока он был  занят  этим  делом,
начали собираться воины-йернии. Они были одеты в альбийские ткани, при  всех
своих драгоценностях и при оружии.  Воины  усаживались  возле  огня.  Но  не
успели собраться все, как один вскочил с места и  громким  голосом  объявил,
какой он бесстрашный и отважный боец. Начались выборы быка-вождя.
   Когда собрались все, огонь взвился высоко, и в его золотом  свете  воины,
потея, требовали эля,  хвастали  своими  гривнами,  браслетами  и  кольцами.
Поднялся ровный и громкий шум, никто никого не слышал, но это  никого  и  не
волновало. Важно было говорить перед собранием - содержание же всех  баек  и
побасенок было знакомым  и  давно  известным.  Они  выкрикивали  друг  другу
громкие оскорбления и один за другим принимались расхаживать  возле  костра,
ударяя топорами в  щиты,  при  этом  изо  всех  сил  превознося  собственные
подвиги. Эсон тоже протолкался внутрь круга воинов и выкрикивал оскорбления,
чередуя их с отъявленной ложью: право его присутствовать среди них никто  не
оспаривал. Интеб следил за происходящим от наружного края  круга,  потягивая
сладкий мед, пришедшийся ему по вкусу.., потом он уснул. Эйас с пухлой после
дневной удачи мошной, с новыми ранами на покрытой  рубцами  коже  отправился
искать  успеха  уже  среди  женщин.  Он  целый  день   восхищался   высокими
светловолосыми и полногрудыми женщинами гераманиев и наконец богатыми дарами
заманил одну из них в сторону от костра. И там дал  ей  известные  основания
вспоминать о нем в своих северных лесах.
   К рассвету большинство воинов-йерниев уже  повалились  спать  -  прямо  в
пыль, - другие могли только кивать пьяными головами. Тогда-то к костру вышел
Ар Ала и принялся горделиво расхаживать перед ними, громким охрипшим голосом
расхваливая свои деяния и силу рук. Ночью он экономил силы  и  ограничивался
недолгими выступлениями, сохраняя силы для последней попытки, которая должна
была произвести решающее впечатление на полусонных  и  пьяных  воинов.  Дело
близилось к успешному завершению. В предутренние часы он начал свой монолог,
перекрикивая всякого, кто пытался  его  перебивать  одного  пьяного  воина,
непременно желавшего говорить одновременно с ним, пришлось даже  утихомирить
щитом. Речь Ар Алы была не хуже и не лучше, чем у всех остальных, однако сил
у него оставалось значительно больше, поэтому  все  принимались  уважительно
кивать головами, прежде чем,  засыпая,  свалиться  на  землю.  Когда  солнце
прогнало утренние туманы и поднялось над горизонтом,  он  все  еще  с  пылом
расписывал  собственную  силу  и  прочие  достоинства.  И  наконец,  глубоко
вдохнув, прокричал собственный боевой клич над склоненными головами:
   - Ар Апа абу! Время проходить огонь и очищать скот!
   Воины-йернии зашевелились, отвечая согласными воплями.  Осушив  последние
капли эля из чаш, они отправились облегчаться к стенкам хлевов.., в  воздухе
густо запахло мочой. Когда Эсон проснулся, Интеб и Эйас были  с  ним  рядом.
Они отправились наружу, чтобы присоединиться к остальным за стенами дана,  и
с  интересом  заметили,  что  женщины  и  дети  йерниев  помогают   мужчинам
выволакивать огромные плетенки.
   Поваленные набок, они напоминали огромные неровные  корзины,  открытые  с
одного края, но в два человеческих  роста.  Их  бросили  снаружи  -  по  обе
стороны входа в дан - и оставили до поры.., наконец  из  хлевов  под  вторым
этажом, служивших и местом заточения,  извлекли  пятерых  жалких  пленников.
Ноги их оставались связаны, они спотыкались и падали, их  поднимали  уколами
копий. Подняться было сложно - руки были связаны за  спиной.  Это  оказались
тоже йернии - об этом свидетельствовали одежда, выбеленные усы и волосы - но
их Эсон в этом дане не видел.  Эсон  окликнул  стоявшего  поблизости  воина,
выкрикивающего проклятия пленным.., впрочем, чтобы добиться ответа, пришлось
его еще дернуть за руку.
   - Это? Воры, подлые воры. Явились красть наш скот, но мы их заметили. Они
из Дан Финмог, но  сейчас  уходят  совсем  не  туда!  -  расхохотавшись  над
собственной шуткой, он вновь принялся закидывать  пленников  кусками  сухого
навоза, как это делали все вокруг.
   Пленников вывели за стены там, в кольце воинов,  вооруженных  копьями  и
топорами, им разрезали веревки на руках и затолкали в плетеные сооружения  -
троих в одно, оставшуюся пару  в  другое.  Когда  узники  оказались  внутри,
йернии с криками навалились на верхний край огромных корзин,  опрокинувшихся
под весом вверх дном. Теперь, когда основания плетенок оказались  на  земле,
стало ясно, что они собой представляют.
   Это были головы. Отверстия ноздрей обмазаны охрой, вместо глаз нарисованы
черные круги с кровавым пятном в центре.  Длинные  кривые  сучья  изображают
рога. При весьма отдаленном сходстве  корзины  несомненно  изображали  бычьи
головы. Края их заостренными кольями прибили к  земле  и  стали  обкладывать
снаружи хворостом. Всем распоряжался тот самый  друид,  что  совершал  вчера
похороны, ему помогали двое мужей помоложе, облаченных в  столь  же  длинные
одежды. Пленники хватались за прутья, дикими глазами глядели  на  кричавшего
друида. Толпа притихла.
   - Безмолвными змеями на брюхе приползли вы сюда горностаями между  кочек
ползли вы сюда. Духами полуночными ползли вы сюда из Дан Финмог - и мы знаем
зачем. Скот в Дан Финмог зашелудивел, попадал и сдох - и ваши зубы стучат от
страха. Вы знаете, что нет лучших коров, чем здесь, нет более жирных  коров,
чем здесь, нет более сладкого мяса, чем здесь! И  вы  пришли  украсть  наших
коров, но позабыли о воинах! - ответом ему был общий вопль, грохот топоров о
щиты и проклятия. Не прерываясь, друид продолжал.
   - Сотня и сотня воров пришла к нам, сотню и сотню врагов сразили воины  и
сложили из отрезанных голов груду,  что  стала  выше,  чем  крыша  дана.  Но
пятерых мы взяли а плен, ибо так было правильно:  близилось  время  самайна,
время очищения скота. Вот потому-то вы и здесь.
   Раздались  крики,  немедленно  утихшие,   когда   друид,   распрямившись,
неторопливо поднял от земли правую ногу, балансируя на другой.
   - Одна нога, - выкрикнул он и еще медленнее стал  тянуть  вверх  ногу.  -
Одна рука, - крикнул он еще громче и указал на заточенных под плетенками.  -
Один глаз! - заорал он изо всех сил и, зажмурив левый глаз,  склонил  голову
набок. - Смерть им! В огонь! Смерть, смерть, смерть!
   Так завершился обряд и началось развлечение.
   Воины с пылающими ветвями, взятыми из  костров,  бросились  к  плетенкам,
поглубже втискивая факелы в сухие сучья.  Когда  повалил  дым,  люди  внутри
закашляли, потом послышались вопли: языки пламени уже начали лизать их ноги.
Некоторые лезли вверх, чтобы избежать огня, и наблюдающие  снаружи  хохотали
просто до слез. Потом женщин и детей отогнали подальше от места  увеселения,
они встали по обе стороны дороги  к  ближайшему  загону.  Открыли  ворота  и
мычащий  от  страха  скот  погнали  вперед  в  промежуток   между   горящими
плетенками. Тела людей внутри них уже успели обуглиться,  крики  умолкли.  К
тому времени,  когда  последних  животных  загнали  в  ворота  дана,  костры
прогорели и развлечение закончилось.
   Воины-йернии по одному брели назад к угольям костра  совета,  выковыривая
из зубов мясо,  стараясь  не  опрокинуть  чаш  с  молоком,  которые  женщины
выставили у входа в дан для ублаготворения душ мертвых: с приближением осени
им становилось холодно среди курганов, и во время самайна их  всегда  тянуло
поближе к дому, к коровам. Воины громкими голосами  требовали  эля.  Ар  Ала
возвратился первым и стоял теперь перед выбеленной аркой. Это  было  сделано
не  случайно.  Когда  кто-то  из  воинов  подошел  слишком  близко,  Ар  Ала
замахнулся на него топором. Недолго поколебавшись, муж сел среди прочих.  Но
заметив Эсона, Ар Ала жестом позвал микенца к себе.
   - Сядешь ли ты со мной?
   - А что это значит?
   - Если ты сядешь, значит, не хочешь быть  вождем-быком.  Если  ты  сядешь
рядом со мной - значит, ты за меня.
   Немного подумав, Эсон проговорил:
   - Я помогу тебе, и ты станешь вождем-быком. Не забудешь  ли  ты  об  этом
потом?
   - Никогда! - с расширившимися  от  возбуждения  глазами  Ар  Ала  грохнул
топором в щит. - Память моя - самая долгая, рука моя - самая сильная.  Я  не
забуду.
   Никто не стал возражать против избрания Ар  Алы  вождем-быком:  никто  не
возвысил голоса против союза топора и меча. Новость быстро распространилась,
и стала собираться толпа, чтобы понаблюдать за происходящим.  Ар  Ала  сидел
перед хенджем - двумя столбами с поперечиной над  ними  -  и  пил,  согласно
кивая:  перед  ним  расхаживал  друид,  напоминавший  всем  о  достоинствах,
подвигах и деяниях будущего вождя. Таков был обряд. Друид провозгласил  одно
за другим имена предков Ар Алы, кончая незапамятным прошлым. Воины  закивали
и разразились воплями, когда речь пошла о  более  современных  событиях,  об
умении Ар Алы справляться с темными силами, в том числе с Темным  Человеком.
После этого друид воздал должное достоинствам вооруженных бронзой друзей  Ар
Алы, и тут сам он поднялся на ноги, повернувшись лицом к друиду.
   - Скажи нам, - вскричал Ар Ала. - Чем отличается сегодняшний день? Почему
он не такой, как другие? Какую честь несет он?
   Наступила глубокая тишина, когда,  зажмурив  один  глаз,  друид  принялся
разглядывать облака, поворачиваясь на пятке: он искал знамения в  их  форме.
Должно быть, он что-то увидел, потому что рука  его,  словно  заслоняясь  от
увиденного, торопливо прикрыла глаз: знак явно  был  неблагоприятным.  Воины
похрабрее сами щурились, глядя на небо, но  в  основном  все  глядели  вниз,
сохраняя полное молчание.
   - Видел знак, - объявил друид, прикасаясь к хенджу, чтобы  почерпнуть  из
него сил. Он не глядел на Ар Апу.  -  Знак.  Двусторонний  топор,  наверное,
золотой. А за ним тьма.  Если  сегодня  воин  с  золотым  топором  сделается
хранителем своего племени, он превзойдет всех прочих в боевой  доблести.  Но
жизнь его будет короткой, очень короткой.
   Все глаза обратились к Ар Апе, выкрикнувшему ритуальный ответ:
   - Что мне до того? Это я воин с двойным  топором.  Пусть  я  проживу  еще
только день и ночь - все запомнят меня: память о деяниях не проходит.
   Неторопливым осторожным движением друид погрузил руку в  свои  просторные
одежды и извлек из-под них дубовую ветвь с позолоченными листьями. Он провел
ветвью по столику-поперечине, глубоким голосом возглашая:
   - Я касаюсь Разящего, трогаю Разрушителя.  Повернувшись,  он  прикоснулся
листьями к челу Ар Алы с возгласом:
   - Ар Ала Верцингеториг!  Толпа отозвалась общим ревом:
   - Ар Ала Верцингеториг!
   Друид коснулся ветвью левой опоры и продолжал.
   - Прикасаюсь к Владыке-Волхву, он Творец наш, - Ар Ала Верцингеториг!
   И вновь собравшиеся взревели, когда, обратившись  к  Ар  Апе,  он  тронул
ветвью его левое плечо.  Закинув  голову,  стиснув  кулаки,  тот  предавался
восторгу.
   - А теперь  я  касаюсь  ее  -  Владычицы  Курганов,  Земли-Матери,  нашей
Берегини, - с этими словами друид провел по правой опоре, а затем по правому
плечу Ар Алы.
   - Ар Ала Верцингеториг! - слышалось повсюду, и увлеченный  общим  порывом
новый бык-вождь встал перед ними, купаясь в волнах приветствий.
   Эсона потянули за руку, он отмахнулся. Его снова потянули,  на  этот  раз
сильнее, и он повернулся, готовый ответить ударом. Перед ним стояла Найкери.
Чтобы перекричать рев йерниев, ей пришлось возвысить голос.
   - Пришел один из моих родичей с вестью. Два дня  назад  лодка  с  рослыми
мужами в рогатых шлемах приплыла к копи. Это были герамании. Они провели там
немного времени и тотчас уплыли.
   - Что ты говоришь? Что это значит? - Холод лег на сердце Эсона. -  Что  с
копью?
   - Они ничего не тронули,  все  на  месте.  Только  забрали  весь  металл,
который ты там оставил. Олово.
   Его украли.

Глава 3

   Дни постепенно сокращались.., наконец они стали много короче,  чем  самый
недолгий день в Арголиде. Ночи казались уже бесконечными. Иногда день нельзя
было даже назвать днем:  облака  сплошной  пеленой  закрывали  небо,  зябкой
моросью орошая и без того вымокший лес. То дождливые, то туманные, но всегда
короткие дни уже стали казаться только серыми разрывами в бесконечном мраке.
Небольшой запас олова, который удалось скопить после кражи, рос  с  пугающей
неторопливостью.  Вымокшие   под   вечными   дождями   мальчишки   сделались
беспокойными и норовили удрать, если их  хотя  бы  ненадолго  оставляли  без
присмотра. Угольные печи заливало дождем, и  они  гасли,  не  хватало  сухих
дров, чтобы топить их.
   После возвращения из Дан  Ар  Ала  Эсон  во  многом  переменился.  Он  не
признавал поражения - во всяком случае вслух - и с холодной  безжалостностью
продолжал работы в копи. Каждый день перед рассветом, взяв самый тяжелый  из
бронзовых топоров, он уходил в лес  рубить  дрова  для  прожорливых  килнов,
угольных печей. Спал он недолго, часто целую ночь проводил возле  плавильных
костров, едва ли не выжимая олово из руды могучими руками.  Эсон  делал  все
тяжелые работы, только бы плавилось олово, и перестал говорить о  Микенах  и
корабле, который все ожидали. В преддверье зимы нечего ждать гостей -  никто
не посмеет выйти в океан навстречу осенним холодным бурям. А без корабля все
их олово ничего не стоило. Стоят ли еще Микены?  Или  же  союз  Атлантиды  и
остальных городов Арголеды уже победил  Перимеда  и  сравнял  с  землей  его
город? Возможно. Все возможно. Тогда они могут оставаться на краю света и до
самой старости, даже смерти, выплавлять свои жалкие слитки, никому не нужные
в этой далекой стране. Эсон не заговаривал об этом, но и не оспаривал, когда
такое предполагали другие. Эйаса такая жизнь вполне устраивала, но Интеб все
не мог  примириться  со  здешними  краями.  Мысль  о  родине  больным  зубом
тревожила его день ото дня все сильнее и не унималась.
   - Мы можем здесь умереть, и об этом никто не узнает.., жуткое  место  для
смерти, - задыхаясь, выговорил он, утомленный непривычными еще усилиями  при
рубке деревьев.
   За последние месяцы Интеб неплохо  овладел  бронзовым  топором,  научился
врубаться в ствол под нужным углом. Он отправился в лес  с  Эсоном  -  чтобы
помочь и согреться. Дожди наконец прекратились,  их  сменил  белый  холод  -
выпал снег. Его было  еще  немного:  время  от  времени  короткие  снегопады
оставляли снег в ложбинах и возле стволов деревьев. Он был такой холодный на
ощупь, что руки немели. Интеб никак не мог привыкнуть к  снегу  и  ненавидел
его холодную белизну.
   - Умрем здесь, - вновь пробормотал он. Не ответив, Эсон обтер  об  одежду
влажные ладони и вновь взялся за топор. Ствол дерева затрещал и переломился,
они расступились, чтобы не попасть под ветви. Отбросив топор, Эсон припал  к
кувшину с элем, который они с собой прихватили.
   - Я говорил с отцом Найкери,  старым  Лером,  -  продолжал  Интеб,  чтобы
развеять ненавистную лесную тишь хотя  бы  собственным  голосом.  -  Прежде,
когда он не был слеп, Лер много скитался. Он знает все об этом острове  и  о
другом, Домнанне, что лежит к северу: там в основном и живет его  племя.  Он
даже знает, откуда явились сюда герамании. Он говорит, что они из  тех,  кто
торгует с Атлантидой, и я верю ему. Герамании  привозят  египетские  бусы  и
другие подобные вещи. Отсюда на лодках они плывут через море к великой реке,
чужестранное название которой я не запомнил.  Они  живут  в  верховьях  этой
реки. Лер говорит, что по ней, если плыть далеко-далеко, приплывешь к  новой
реке, текущей в другое море. Если не врет - а проверить его слова нельзя,  -
наверное, это Истр, впадающий  в  Восточное  море.  Мы  знаем,  что  атланты
плавают по этой реке, они добывают там олово, и герамании знают,  зачем  оно
нужно. Зачем бы они украли наше олово, если это  не  так?  Конечно  же,  они
продадут металл атлантам. Но если они могут добраться  сюда,  значит,  и  мы
сумеем пройти этим путем.
   Он отодвинулся, когда Эсон повернулся к нему с холодной улыбкой -  прежде
казалось, что он даже не слушает египтянина.
   - Нет, ты не понял меня, Эсон. Слушай, дорогой мой, я же не о том, что мы
будем торговать оловом с атлантами, - я хочу  сказать,  что  этим  путем  мы
можем вернуться в  Арголиду.  Просто  вернуться.  Здесь  нам  больше  нечего
делать. Да, мы извлекаем олово из земли, но здесь его  некому  использовать.
Ты ведь хочешь возвратиться в Микены, я знаю об этом. Мы можем это сделать.
   Ответом  послужил  звонкий  удар  бронзового  топора  -  Эсон  перешел  к
следующему дереву. Грустно вздохнув, Интеб пожал плечами  и  начал  обрубать
сучья с только что поваленного ствола.  Было  уже  почти  темно,  когда  они
дотащили бревна до расчистки и бросили их возле печей, чтобы утром  заложить
в них дрова. Дрожавших от сырости  и  холода  мальчишек  уже  заперли  в  их
поме