ычал  он.  -  Мщение!  -  давая  выход  переполнявшей  его
ненависти, Эсон заскрипел зубами: смерть посетит многих здешних мужей.

***

   На вершине холма, высоко над ними, в тени буков сидел человек.  Тело  его
почти  целиком  прятал  подлесок,  лишь  голова   виднелась   среди   ветвей
кустарника. Он не шевелился. Лицо его казалось частью игры света и тени.
   Он был безмолвен, как раскрашенная статуя. Кожа его была вымазана  мелом,
и легкие светлые волосы под  белой  коркой  казались  еще  светлее.  Щеки  и
подбородок человека были чисто выбриты, но с  верхней  губы  свисали  густые
усы. Они были зачесаны в стороны и облеплены смесью глины и мела,  так  что,
высохнув, они образовывали нечто вроде рогов зверя или  клыков  вепря.  Губы
воина под окаменевшими усами разошлись в ухмылке,  он  жадно  облизался.  Он
пришел сюда издалека, он долго шел и уже почти потерял надежду на  обещанное
сокровище. Теперь же оно будет принадлежать ему.
   Высокий мускулистый мужчина был облачен в одну  только  короткую  юбку  -
выше колен, - спереди украшенную лисьим мехом. Через плечо перекинут  лук  с
привязанным к нему пучком стрел, в руке охотничье копье.
   С довольным смешком он покинул свой  наблюдательный  пост,  скрываясь  за
ветвями, а  потом  пополз  в  сторону,  раздвигая  кусты.  Оказавшись  среди
деревьев, он поднялся и побежал на восток - уверенной ровной рысцой.
   Звали его Ар Ала, он принадлежал к тевте Дер Дака, обитающей на холмах.

Глава 6

   Утомленный,  вспотевший,  прихрамывая  на  пораненную  о   камень   ногу,
спотыкаясь после долгих дней бега. Ар Ала  к  полудню  завидел  вдали  стены
своего дана.  Поблизости  оказались  два  подростка,  загонявших  скотину  с
пастбища. Большие глаза, гладкие шкуры,  упругие  мышцы  животных  успокоили
воина и заставили  забыть  об  усталости.  Он  пошел  среди  стада,  называя
знакомых животных по именам, оглаживая теплые  бока,  прикасаясь  к  длинным
острым рогам. Животные отъелись после зимней голодовки, шерсть их лоснилась.
От такой красоты Ар Ала улыбнулся. Один из мальчиков, перебегая за побредшим
в сторону теленком, подвернулся ему под руку, и Ар Ала отвесил  ему  могучую
оплеуху. Мальчик упал, спотыкаясь поднялся  на  ноги  и  всхлипывая  побежал
вперед. Ар Ала жестом подозвал к себе другого  мальчика,  приблизившегося  с
нерешительностью. Из-под  свалявшихся,  длиной  до  плеч  волос  выглядывали
испуганные и опасливые глаза.
   - Воды мне, - приказал Ар Ала, - или получишь столько же, что и этот, - и
еще столько.
   Вода, целый день находившаяся в кожаном мешочке, успела  задохнуться,  но
он лишь промочил глотку, плеснул себе в ладонь, чтобы смешать с растертым  в
ней мелом. Усы его  растрескались  и  поломались,  следовало  свежей  смесью
придать им положенную твердость. Сидя на земле, Ар Ала  придал  усам  нужный
вид, а остатками белой смеси намазал уже затвердевшую шапку волос на голове.
Скот втянулся за стену  дана,  лишь  дымящийся  навоз  помечал,  где  прошли
подковы. Ар Ала поворошил пальцем ноги ближайшую лепешку: ровная, крепкая  -
значит, сыты. Отлично. Обтерев руки об юбку, он поднял копье, лук и  стрелы,
обеспечивающие ему пропитание  во  время  долгой  стражи,  и  отправился  за
стадом.
   Быстрой рысцой он приблизился к плетеным стенам дана и, когда  голос  его
можно было услышать, завопил, чтобы слышали все:
   - Ар Ала пришел, муж, бегун и  охотник!  Сотню  ночей  бежал  -  одну  за
другой, сотню оленей убил одного за другим, кровь  их  пил,  мясо  их  ел  -
одного за другим. Что за Ар Ала! Славный Ар Ала!
   Он  блаженно  улыбнулся,  почти  поверив  собственным  словам,  и   начал
спускаться в  ров,  понизу  окружавший  вал,  что  служил  защитой  дану,  и
кратчайшим путем отправился к собственному дому. Если его  похвальбу  кто-то
слышал, никто не обратил на нее внимания, но сейчас это  его  не  волновало.
Едва ли за вечерним шумом внутри Дан Дер Дак можно  расслышать  крик  самого
могучего воина.
   Пройдя через дверной проем в комнаты матери, он  с  женского  балкона  на
втором этаже поглядел на то, что творилось внизу.
   Там кружили животные, мычали от полноты вымени коровы, овцы с выбеленными
меловой пылью шубками путались у них под ногами. Женщины доили коров и  овец
в приземистые глиняные горшки, покрикивая на младших детей, сновавших  между
животными и перекидывавшихся кусками навоза.
   Ар Ала одобрительно кивал при виде этого изобилия, бурления жизни и  смог
отвести взгляд, лишь вспомнив, что принес  срочную  весть.  Он  перепоясался
волосяным поясом, заткнул за него рукоять каменного боевого топора. А  потом
неторопливо направился вдоль меловой насыпи, окружавшей дан.  Сюда  выходили
все двери в мужские  помещения,  расположенные  снаружи  кольцевого  жилища,
разорванного лишь главным входом. Над ним, наверху - в самом почетном месте,
- было жилище Дер Дака: он мог видеть всех, кто приходит в дан и выходит. Но
сейчас его не было у себя. Ар Ала заглянул во тьму и позвал, но  не  получил
ответа. Еще более медленным шагом он пошел по  верху  вала,  мимо  входов  в
мужское жилье. Во многих помещениях разговаривали. Возле следующей же  двери
на расстеленной волчьей шкуре спал муж по имени Сетерн. Для воина он уже был
староват, пора заводить семью, но боец хоть куда. Под правое колено его была
подложена отрубленная голова, пожелтевшая, сморщенная, покрытая густым слоем
кедрового масла. Несмотря  на  такую  обработку,  она  изрядно  приванивала.
Сетерн  открыл  глаза,  покрасневшие  и  воспалившиеся,  и   несколько   раз
причмокнул, словно бы пытаясь прогнать изо рта неприятный вкус.  Целый  день
он провел за питьем эля. Об этом свидетельствовало  его  дыхание,  если  для
кого-то вид кувшина и небольшой чаши для питья рядом с ним не был достаточно
красноречив. Ар Ала уселся возле него.
   - Ар Ала не был дома много ночей, - начал он.  -  Ар  Ала  бежал,  убивал
вепря и гнал оленя.
   - Сетерн убил лучшего воина из Дан Мовег,  -  хриплым  голосом  отозвался
лежащий, - Сетерн срубил его на пятнадцатую ночь битвы. Не  зная  усталости,
мы бились посреди реки Стур. Сетерн отрезал голову, вот она. Ты  видал  хоть
раз подобную голову? Лучший воин Мовега.
   Ар Ала много раз уже  видел  ее  и  поэтому  не  стал  слушать  разговоры
Сетерна. Заглянув в кувшин, он увидел, что на дне еще осталось немного  эля.
Он осушил остатки.
   - А Дер Дака нет дома? - спросил он. Сетерн покачал головой и буркнул:
   - Нет, - со вздохом опускаясь на шкуру.
   - А другой, тот, кто там... - имени Ар Ала не назвал, просто повел плечом
в нужную сторону.
   - Он там, - отвечал Сетерн, не обнаруживая особого  желания  говорить  об
упомянутом человеке, и вновь закрыл глаза.
   Но дело следовало сделать. Ар Ала тяжело вздохнул  и,  встав,  провел  по
жестким усам костяшками пальцев, перехватил  топор  и  еще  более  медленным
шагом направился по валу к противоположному краю  разорванного  кольца  -  к
другому почетному месту возле жилища Дер Дака - и  заглянул  внутрь.  Солнце
зашло, в наступивших сумерках ничего не было видно.
   -  Входи  внутрь,  сильный  Ар  Апа,  -  послышался  из  темноты   голос,
произносивший слова со странным акцентом, чуть шепелявя. - Ты пришел,  чтобы
сообщить мне.., нечто действительно важное?
   Ар Ала еще крепче ухватил рукоять топора и, моргая, всмотрелся  в  темное
помещение. Оно было завешано тканями, на полу стояли  сундуки,  чувствовался
сладковатый запах, которого ему еще не приходилось  слышать.  У  дальней  от
входа стены шевельнулось нечто еще более черное, живое. Человек... Тот, кого
они звали Темным, если кому-то спьяну приспичивало назвать его вслух.
   - Дар... - начал Ар Ала, слова не шли с губ.
   - У меня много даров,  богатых  даров,  ты  еще  не  видел  таких  даров.
Найдется дар и для тебя, Ар Ала, если я  порадуюсь.  Так  порадуй  же  меня.
Развесели меня. Ты  взял  у  меня  дар,  золотом  окованный  янтарный  диск,
сработанный искусными мастерами из Дан Уала. Ты сказал мне, что  отправишься
на запад, к месту, где были убиты мужи с мечами, и будешь ждать, не вернутся
ли они на это место. Так ли ты поступил? Увидел ли ты их?
   - Я сделал так! Я бежал сотню ночей, я убил сотню вепрей,  я  съел  сотню
оленей, вот что я сделал! Я был в этой долине, -  приободрившись  от  звуков
собственного голоса, Ар Ала рассказал все, что делал там -  или  намеревался
сделать, или же слыхал, что делали другие, или  думал,  что  такое  возможно
совершить. Темный Человек молча внимал. Наконец Ар Ала сообщил  ему  о  двух
мужчинах и девушке, что пришли к обгорелым развалинам.., как один из  мужчин
извлек бронзовый меч и размахивал им, провозглашая мщение. Ар Ала  прекрасно
слышал его рык со своего холма. Тут голос его сам собой стих и  умолк,  воин
закашлялся и сплюнул через плечо, мельком глянув в сторону  входа,  где  уже
высыпали первые звезды.
   - Ты сделал  все  хорошо,  очень  хорошо,  -  наконец  проговорил  Темный
Человек. - Ты сказал мне именно то, что я хотел услышать, ты сказал мне и  о
том, как силен охотник и воин Ар Апа, и об этом я тоже хотел услышать:  ведь
жить среди столь великих воинов - огромная честь для меня. Получи положенный
тебе дар.
   Звякнул запор, скрипнули петли. Забыв обо  всем,  Ар  Апа  с  вожделением
шагнул  вперед.  Прохладная  ладонь,  мягкая,  как  у  ребенка,  втиснула  в
протянутую руку Ар Алы нечто еще более холодное.
   - Золото, чистое золото, - сказал Темный Человек.
   Ар Ала метнулся к выходу,  чтобы  глянуть  на  чудо,  очутившееся  в  его
ладони,  ясное,  блестящее  даже  в  сумерках.  Литое  золото,   тяжелое   и
драгоценное, со шнурком. Золотой топор с рукояткой во  всю  ладонь.  Чудо..,
трудно было поверить своим глазам.
   Исполнившись счастья, Ар Ала  направился  к  огромному  кострищу  посреди
дана, где слышались крики  и  громкая  речь,  где  высоко  взвивались  языки
пламени, бросая мечущиеся тени на кольцо каменных столбов, окружавших  очаг.
Вступая в  каменный  круг,  Ар  Ала  провел  рукой  по  своему  собственному
каменному столбу с багровой макушкой. Камень был выше  его  на  пару  голов.
Прикосновение влило в него силу. На костре целый  день  жарили  быка.  Шкура
обуглилась и растрескалась, в воздухе висел аромат, наполняющий рот  слюной.
Повинуясь  указаниям  старших,  несколько  молодых  воинов,   недавно   лишь
посвященных, с трудом подняли за оба конца толстую зеленую жердь, на которой
была насажена  туша.  Оступаясь,  они  подтащили  дымящееся  жаркое  к  двум
деревянным развилинам. Старшие  разразились  криками  и  похвальбой,  каждый
хотел бы получить почетное право разрезать тушу и забрать себе самый  лучший
кусок. Это сделает, как всегда, Сетерн - но лишь после того, как скажут свое
слово все остальные.
   - Я. - лучший воин! - завопил Наир. Вскочив на ноги, он ударил топором  в
щит. Раздались крики протеста - ими  он  пренебрег,  постаравшись  заглушить
рыком негодующие голоса. - Я должен резать мясо. В набеге на тевту Финмога я
закричал ночью возле их дана. Когда выбежали воины, десятерых я срубил своим
топором, второй десяток воинов я срубил своим топором и взял их головы, а за
ними еще десяток и еще... - с каждым новым повторением голос его  становился
громче. Он подпрыгивал и топал по земле,  пока  наконец,  взвыв,  Сетерн  не
принялся колотить в свой щит. Он был голоден и не в духе. Сегодня  он  хотел
насытиться, не выслушивая обычной долгой похвальбы, что затянется,  пока  не
остынет мясо.
   - Я - Сетерн, я - самый лучший, я - убийца мужей, я - похититель коров, я
несу смерть рукой своею и топором.., смерть сопутствует мне повсюду.
   Захваченный собственной похвальбой, он закружил,  размахивая  топором,  -
сидевшие  спереди  с  гневными  криками  начали  отодвигаться.  С   горловым
ворчанием Наир отступил и уселся в заднем ряду.
   - Сетерн - убийца, моргнет Сетерн - и сотня мужей падут  бездыханными,  а
головы их оказываются у моего пояса.., сотни сотен мужей убиты  Сотерном  по
ночам, головы их сложены в кучу высотой в мой столб, их коровы - мои коровы,
их быки - мои быки.., их смерть - дело моей руки. Я -  самый  сильный,  я  -
Сетерн-убийца, я - Сетерн-губитель, кровожадный, ужасный...  Я  -  Сетерн..,
великий...
   - ..мех для воды, надутый воздухом, - выкрикнул Ар Ала.
   Послышались одобрительные крики, даже  хохот.  Взвыв  от  ярости,  Сетерн
принялся оглядываться, взглядом разыскивая оскорбителя. Ар Ала выхватил  щит
у воина, оказавшегося возле него, и протиснулся  сквозь  толпу.  Не  раз  он
выслушивал похвальбу Сетерна и кипел от гнева, как  все  мужи,  но,  подобно
прочим, молчал - Сетерн был силен не в одном хвастовстве. Но сегодня  он  не
смолчит. Золотой топор ослеплял его взор: воин,  способный  заслужить  такую
секиру, не менее силен, чем этот пустоголовый хвастун.
   - Дурак и бахвал! - завопил  он,  мужи  взревели  с  одобрением  -  будет
поединок. - Я разрежу мясо. Я здесь лучший воин. Я бежал сотню  ночей,  убил
сотню оленей, снес голову сотне вепрей - и все в  одну  ночь.  -  Он  кружил
вокруг Сетерна, тот рычал и сплевывал выступающую на губах пену.
   - У Ар Алы безмозглый отец, у него не было матери, Ар Ала не мужчина -  у
него нет яиц... - поперхнувшись собственной слюной, Сетерн умолк, и  Ар  Ала
огрызнулся:
   - Я - убийца, у меня есть окованный золотом янтарный диск,  у  меня  есть
двусторонний золотой топор. Я говорил с Темным Человеком. Тебе не остановить
меня.
   И он сбоку по дуге взмахнул топором, но Сетерн  отпрыгнул  и  отбил  удар
щитом. Вслух помянуть Темного  Человека  мог  лишь  отчаянный  храбрец,  это
понимали все, в том числе и сам Сетерн, только что  вновь  отразивший  удар.
Подбегали дети и женщины и кучками  сбивались  за  спинами  сидящих  мужчин,
чтобы посмотреть на поединок. Безмолвные силуэты с круглыми глазами.
   - Ар Ала - лжец, - нанося удар, Сетерн не сумел придумать ничего лучшего,
его противник увернулся.
   - Все смотрите, все! - завопил Ар Ала. Взяв в  зубы  рукоять  топора,  он
потянулся к поясу, за который был заткнут небольшой сверток. Смотав шнурок с
золотого топора, он высоко поднял украшение. Топорик кровью сверкнул в свете
костра, Ар Ала торопливо затолкал его  обратно  за  пояс  под  одобрительные
крики. Бросившийся вперед Сетерн принял удар топора на  щит  и  поплевал  на
ладонь.
   Тут и начался серьезный бой. Сетерн искуснее владел  топором,  но  лучшие
годы его миновали, к тому же он слишком много выпил. Ар  Ала  был  крепок  и
гневен, золотой топор и восторг от  одобрительных  возгласов,  раздававшихся
вокруг, будили в нем жажду крови.  Он  обрушил  на  соперника  град  ударов,
толкал Сетерна и пытался заставить его оступиться, нанося все время  могучие
удары, словно пытаясь подрубить дерево. Сетерн  мог  только  щитом  отражать
удары Ар Алы. Он так и не сумел освободить свой топор, застрявший в щите  Ар
Алы. Так они кружили возле костра, с грохотом ударов мешались  проклятия.  В
отчаянии, ощущая за спиной костер, Сетерн резко отвел топор назад и  рубанул
понизу, зацепив бедро Ар Алы. Потекла кровь. Ар Ала отскочил, мужи  завопили
еще громче.
   Все еще охваченный гневом. Ар Ала не обратил внимания на рану, скорее она
его только подзадорила. Ощутив онемение в мышцах, увидев на ноге собственную
красную кровь, он оглушительно взвыл, заставив всех умолкнуть.  Даже  Сетерн
на миг застыл, поглядывая на противника над краем щита.
   Могучим движением руки Ар Ала отшвырнул щит в  сторону.  Перелетев  через
головы  мужчин,  он  упал  там,  где  стояли  дружно  взвизгнувшие  женщины.
Перехватив  топор  обеими  руками.  Ар  Ала  прыгнул  в  сторону  Сетерна  и
размахнулся для удара. Он все сделал  в  едином  порыве  -  не  задумываясь,
охваченный всепоглощающей яростью. Пригнувшись к земле, Сетерн  поднял  щит,
готовясь нанести ответный удар, которого противнику  -  он  знал  это  -  не
отразить.
   Топор Ар Апы обрушился вниз с такой силой, что  ноги  его  оторвались  от
земли. Обитый толстой шкурой деревянный щит краем  ударил  Сетерна  прямо  в
лоб, тот упал. Оглушенный Сетерн попытался подняться на ноги,  но  не  сумел
этого сделать.
   Высоко подняв топор, Ар Ала  обрушил  полированный  камень  прямо  в  лоб
Сетерна. Проломив кость, топор вошел в мозг, на месте сразив воина.
   Зрители разразились воплями, с восторгом хлопая друг друга по плечам. Тем
временем Ар Ала горделиво выхаживал перед ними и с триумфом  размахивал  над
головой топором - так что с лезвия разлетались капли крови. Потом,  отбросив
топор, он подошел к поверженному Сетерну, повернул труп и  снял  с  его  шеи
бронзовый кинжал. Богатая вещь, в их тевте такие есть у немногих,  а  это  -
самый острый из всех кинжалов. Обхватив рукоять обеими руками,  он  принялся
резать и пилить, пока наконец не  отделил  голову.  Почва  вокруг  была  уже
пропитана кровью. Ар Ала поднялся и прицепил голову врага к поясу за длинные
волосы. Последние капли крови стекали вниз по ноге.
   Ошеломленный собственным успехом, он,  прихрамывая,  подошел  к  жареному
быку и окровавленным кинжалом вырезал себе долю сильнейшего.

Глава 7

   - Я уверен - готово, - проговорил Эсон. - Смотри-ка,  руды  на  углях  не
осталось, - нагнувшись, он поглядел на тлеющую груду,  щурясь  от  дрожащего
над ней раскаленного воздуха.
   - Потерпи, - посоветовал ему Интеб, стирая сажу с рук. - Не сразу  Микены
строились, олово тоже не вдруг из камня выплавляется.  Мы  уже  ошиблись  на
этом в первый раз. Ты ведь помнишь - угли еще светились, когда  мы  отгребли
их?
   - Но как можно знать заранее?
   - Никак. Но подождать  нетрудно.  Терпения  Эсона  не  хватало,  чтобы  в
праздности проводить время возле печи,  дожидаясь,  пока  выплавится  олово.
Характером воин, Эсон был  полностью  несхож  с  зодчим  Интебом,  способным
терпеливо ждать, когда каменотесы обтешут для него  камни,  когда  строители
возведут стены. Оставив египтянина возле печи, Эсон направился к ручью,  где
на траве в глубоком сне развалился Эйас. Впрочем, как выяснилось,  это  было
не так - стоило двоим мальчишкам перестать копать и пуститься  в  разговоры,
как Эйас запустил в них камнем  из  находившейся  у  него  под  рукой  кучки
гальки. Мальчишка с воплем  схватился  за  бок,  и  провинившиеся  принялись
усердно скрести оленьими лопатками. Отбросив гравий в сторону, они наполнили
корзину грунтом из нижнего слоя, содержащего темно-серые гранулы.  Мальчишки
волоком оттащили ее к промывочному  желобу  и  перевернули.  Вода  из  ручья
бежала по желобу, отроки ворошили кучу руками, чтобы глину уносило течением.
Работников не хватало. Этим двоим следовало бы ограничиться  рытьем,  другие
должны были промывать зерна, третьи - дробить их. Под  пристальным  взглядом
Эсона мальчики принялись работать быстрее. Камешки  покрупнее,  величиной  с
каштан, они раздробят потом.
   Повсюду использовались времянки: что еще остается, если нет  лишних  рук.
Будь у него богатство - золото, бронза, что угодно, - можно было  бы  купить
побольше отроков, но ненависти Найкери хватило только на это. Спали все  под
грубыми односкатными навесами из ветвей и сучьев, пищу готовили  на  костре,
пили одну только воду, но добывали руду и жгли древесный уголь в  заваленных
дерном кострищах. Если на этот раз они  правильно  загрузили  печь,  сегодня
будет  первое  олово.  Поборов  искушение  вернуться  к  первой  печи,  Эсон
отправился помогать Интебу в грязной работе: они принялись загружать  вторую
из подготовленных ими печей.
   Это была просто обмазанная глиной округлая яма с круглой чашкой посредине
поперечником в два  кулака.  Они  уложили  горкой  древесный  уголь,  поверх
набросали измельченной руды и подожгли. Кликнули мальчика с мехами,  оставив
первую печь догорать. Так плавил олово Ликос. Эсон помнил, как это делалось.
В первый раз у них получилась какая-то смесь древесного угля и руды. А нужно
было олово - светлое олово. Погрузившись в