м любимым  оружием,  чтимым  привязанностью  и
традицией: каменным боевым топором. Незадолго до 1500 г. до н.э. только  что
сформировавшиеся кельтские племена появляются в Южной Британии, где начинают
доминировать над неолитическими земледельцами (донбакшо в нашем романе) для
них Стоунхендж, чьи руины мы видим сегодня, олицетворял символ власти вождя.
Запечатленная своими бардами дохристианская Ирландия железного  века  моложе
на 1000 лет - достаточно долгий срок  в  истории  консервативных  культурных
традиций.  Вспомните,  что  временной  разрыв  между  кельтами  Посидония  и
Ирландии  куда  меньше.  Социальное  и  политическое  развитие  протокельтов
прекрасно  описывается  ирландскими  сагами,  если  убрать  из  них  технику
железного века. В уладском цикле и Конал, и Кухулин бьются железными мечами,
пару раз  упоминается  огамический  алфавит,  созданный  не  без  некоторого
влияния  римского.  Ирландские  герои  разъезжают   на   боевых   колесницах
бронзового века, не на верховых лошадях, их  повозки  подобны  тем,  которые
описывал Гомер в микенские времена. Уберите железные мечи,  и  увидите,  что
героические саги Ирландии описывают деяния героев  бронзового  века.  Теперь
уберем еще  и  колесницы  -  получим  протокельтские  племенные  государства
Уэссекса в Южной Британии, существовавшего во времена, когда йернии  строили
Стоунхендж.
   Более того, как уже говорилось  ранее,  Стоунхендж  расположен  в  центре
огромного кладбища. Здесь под курганами  похоронены  герои-воины  со  своими
боевыми топорами, бронзовыми кинжалами, с  кувшинами  пива  и  награбленными
сокровищами.  О  функциях  этого  монумента  свидетельствует  уже  само  его
расположение вне сомнения, он служил местом племенных сходок,  такой  вывод
можно сделать, воспользовавшись примером классических кельтов, воины и вожди
которых  регулярно  собирались  на   кладбищах.   О   подобных   сходках   в
дохристианской Ирландии  нам  известно  из  героических  сказаний  и  сводов
законов  христианских  времен,  где  упоминается  об  этом  древнем  обычае,
связанном с периодическими ярмарками, где вожди объявляли  законы,  а  барды
славили вождей.  Всех  свободных  людей  привлекали  подобные  периодические
сходки, где происходили и разного рода состязания,  в  том  числе  гонки  на
лошадях. Не знавшее городов население собиралось под открытым  небом,  часто
возле старинных могильных курганов  или  у  священных  колодцев,  в  которые
бросали отрубленные головы.
   Одним  словом,  без  особого  труда  можно  предположить,  что   подобные
периодические сходки существовали и у протокельтов  Уэссекса,  там  избирали
новых вождей, когда прежние низлагались по старости или были убиты в бою.  В
соответствии с общей  индоевропейской  традицией  выборы  короля  или  вождя
происходят на советах родственной ему знати. По древнейшей части  старинного
Брегонского законодательства, в  подобных  мероприятиях  участвовали  четыре
поколения  родственников,  естественным  образом   увеличивая   конкуренцию!
Генеалогические корни играют существенную  роль  при  определении  права  на
лидерство,   этот   неотъемлемый   аспект   любой    устной    традиции    в
военно-аристократических государствах  находился  в  руках  специалистов,  В
Галлии  эту  роль  исполняли  друиды,   поддерживавшие   древний,   уже   по
свидетельству  Цезаря,  обычай.  Они  также  рассчитывали   по   ритуальному
календарю время наступления  ежегодных  праздников  и  сходок.  И  старинный
племенной кругооборот жизни уэссекских  воинов,  здесь  именуемых  йерниями,
весьма возможно, был связан с ритуальным годом классических кельтов.
   Они подразделяли год на две основные  части:  холодное  и  теплое  время,
наступление их разделялось праздниками самайн и белтин. Последний из них был
пастушеским  праздником,  начинавшим  теплое  время,  когда  скот  из  стойл
выгоняли на пастбища. В нашем календаре он приходится на 1  мая,  но  кельты
праздновали его в предшествующую ночь. Реликты кельтского исчисления времени
сохранились  в  ряде  слов  английского  языка,  а  также   в   праздновании
сочельников, новогоднего и рождественского, а также кануна Дня Всех  Святых.
Слово "белтин" переводится как "огонь  Бела",  иначе  Белениуса,  одного  из
старейших кельтских богов, почитавшегося по всему  континенту.  Ход  белтина
описывался в "Глоссарии" Кормака. В  девятом  столетии  Кормак,  архиепископ
Ирландский, записал смысл устаревших слов галльского языка. На пути к летним
пастбищам стада и люди проходят между  двух  костров,  разложенных  друидами
неподалеку друг от друга целью обряда являлось предохранение от заболеваний
в грядущем году. В самайн зажигались другие костры  -  для  жертвоприношения
детей и животных, если, конечно, верить Кормаку. Его  сообщение  может  быть
сопоставлено с сожжением плетенок с людьми и скотом по свидетельствам Цезаря
и Страбона.
   У ирландцев еще два сезонных праздника - имболк (1 февраля) и лугнасад (1
августа). Имболк  соответствует  пиршеству  Святой  Бригиты  по  британскому
календарю.  Имя  ее,  родственное  санскритскому  "бхрати"  ("возвышенная"),
являет еще  один  пример  культурной  неразрывности  всего  индоевропейского
ареала - от арийской Индии до языческой Ирландии. Имболком называется овечье
молоко, это время отела суягных овец, время начала дойки. Лугнасад - это пир
Луга, бога урожая, праздник, совпадающий со  временем  пастушеской  экономии
посреди летнего перегона скота. Праздник  явно  принесен  в  Ирландию  более
поздними аграрными поселенцами. Имя Луга отразилось в наименовании  Лиона  и
других континентальных городов.
   Наиболее ярким среди всех истинно архаических праздников являлся  самайн,
сбор или сход всего племени, приуроченный к окончанию сезона выпаса скота. В
дохристианской Ирландии регулярная ежегодная сходка именовалась "оснах", она
и была главным событием самайна - осеннее возобновление связей внутри  туаты
Или племени. "Книга  Бурой  коровы",  составляющая  часть  уладского  цикла,
говорит, что оснах:
   "...был временем, которое улады каждый год отводили для праздника самайн,
справлявшегося на равнине Муртемне в это время  они  только  состязались  и
играли, проводили время в удовольствиях и развлечениях, ели  и  пировали,  а
более ничего не делали".
   Эти  ярмарки  посещали  люди  из  различных  кланов,  племен,  иногда  из
обитавших  в  достаточно  далеких  краях,  вечные   войны   на   это   время
прекращались, наступало священное перемирие, как это было в Греции во  время
Олимпийских и Истмийских игр. Как и ярмарки древней Ирландии, что служат нам
историческим  напоминанием  об  индоевропейской  традиции,  частью   которой
является   уэссекская   культура,   племенные   форумы,   происходившие   на
Стоунхендже, включали не только состязания и игры, но и  торговлю.  Конечно,
неотъемлемой частью осеннего забоя  скота  являлись  пиры,  но  особую  роль
должна была  играть  торговля  -  учитывая,  что  Стоунхендж  расположен  на
перекрестке важных древних торговых  маршрутов.  Антропологическое  изучение
примитивной экономии часто связывает  торг  с  более  широким  общественным,
зачастую праздничным, содержанием, чем это имеет  место  в  контексте  нашей
рыночной практики. Более того, этот каменный монумент мог возводиться в ходе
праздника - постепенно, год за годом. Всем  делом  обязательно  распоряжался
могучий и пьяный боевой вождь с жареной говядиной и пивом в руке, власть его
получала сверхъестественную санкцию от друидов, ее подтверждали духи  убитых
в бою предков, чьи курганы окружали место сбора. Это следует уже  из  самого
слова "оснах". Во-первых, оно означает "воссоединение" (а значит, и  встречу
или сходку), а во-вторых, "кладбище" - то есть место, где  они  происходили.
Игнорировать тот факт, что Стоунхендж расположен посреди обширного кладбища,
на котором похоронены многие поколения воинов-пастухов и их вождей, - значит
отделять сам монумент от наиболее важной из особенностей его расположения. И
тогда возникает возможность самых разнообразных спекуляций.

Глава 5

   Итак, все, что мы знаем о кельтах и о варварской Европе к югу от Альп  во
времена Гомера, свидетельствует, что Стоунхендж представляет собой  памятник
героического периода. Он не мог быть  астрономической  обсерваторией  -  как
предположил Джеральд Хокинс в своей работе 1965 года "Разгадка Стоунхенджа",
- построенной для определения зимних и летних солнцестояний  и  предсказания
затмений  утверждать  подобное  -  значит  переносить  интересы   вавилонян
четвертого столетия до н.э., если не наши собственные научные интересы, - на
весьма архаическое прошлое.
   К тому же пастухи ранней  Европы  свои  знамения  искали,  обратившись  к
земле, и о начале  зимы  или  весны  судили  по  состоянию  травы,  так  они
определяли наступление самайна и белтина по кельтскому календарю,  Дня  Всех
Святых и Майского Праздника по нашему.
   Самайн обозначал наступление нового языческого  года,  поворот  к  осени,
когда кельты загоняли домой коров, которых они  могли  прокормить  зимой,  и
забивали на мясо лишних. Праздник этот, когда домой являлись и души умерших,
был христианизирован при Карле Великом, около 813 г. н.э. в виде кануна  Дня
Всех Святых.
   К тому времени новогодний сочельник уже сдвинулся к середине  зимы,  в  1
января,   в   соответствии    с    римским    календарем,    зафиксировавшим
сельскохозяйственный  календарь  первых  лет  существования  Рима.  Учитывая
разницу между цивилизованным и варварским обществами древности, мы полагаем,
что пастухи-йернии собирались на День Всех Святых  тогда  и  происходило  в
Стоунхендже великое собрание всех пяти племенных государств.
   Установленная связь с Микенами позволила нам  драматизировать  события  с
помощью Эсона,  усмотревшего  в  сооружении  Стоунхенджа  способ  объединить
йерниев, дать их воинственным государствам политический центр и место  сбора
и, таким образом, отвлечь от постоянных набегов на оловянную копь  его  отца
Перимеда, расположенную в западной части Корнуолла. Он совершил  героический
подвиг в войне между Микенами и Атлантидой, но исход ее  был  решен  взрывом
Феры. От незавершенного Стоунхенджа остались только руины, которые мы  видим
поныне.

Глава 6

   Но что это за  руины!  В  Великобритании  Стоунхендж  представляет  собой
второй по привлекательности  аттракцион,  который  посещает  около  миллиона
туристов в год.
   Во все более увеличивающемся количестве они  посещают  руины,  начиная  с
1740  г.,  когда  антиквар  Уильям  Стакли  опубликовал  свой   "Стоунхендж:
реставрированный храм британских  друидов".  Эта  книга  не  только  впервые
сделала монумент популярным, но  и  создала  образ  друидов  в  национальном
сознании британцев.
   Конечно, Стакли имел в виду друидов  Кельтской  Британии,  а  не  Древний
орден друидов, своим появлением на свет обязанный его писаниям. Не  имея  на
то никаких оснований, псевдодруиды присвоили белые одеяния и ритуал  Вольных
Каменщиков, и в середине лета их можно встретить среди  камней  Стоунхенджа,
одновременно привлекающих к себе и маньяков от астрономии.
   По каким-то непонятным  причинам  интеллектуалы,  чтобы  дискредитировать
этих ложных друидов, старательно уверяют, что реальные друиды  не  имеют  со
Стоунхенджем ничего общего.
   Конечно, Стакли не имел представления об  истинной  древности  монумента,
однако он  обладал  бесспорной  проницательностью,  позволившей  ему  понять
природу создавшего монумент общества, в котором жрецы - шаманы  или  друиды,
служили политическим нуждам вождей.
   И хотя он видел в Стоунхендже "храм", а не  "форум"  или,  точнее,  нечто
вроде парламента, как это делаем мы теперь,  вполне  очевидно,  что  если  в
кельтские времена воины и жрецы совместно правили классом производителей, то
аналогичные  отношения  должны  были  складываться  уже   в   протокельтском
обществе.
   Если возле Стоунхенджа обитали воины бронзового века, похороненные вокруг
него со своими боевыми топорами, значит, вместе с ними существовали и друиды
бронзового века.
   Так было  устроено  общество  в  индоевропейских  племенных  государствах
повсюду от Индии до Ирландии. В арийской Индии мы встречаем  браминов,  а  в
кельтской Европе -  друидов.  Обнаруженные  Цезарем  в  Галлии  общественные
структуры известны ирландским героическим сагам.
   С  ними  мы  сталкиваемся  и  в  Пенджабе  времен  вторжения  ариев.   Их
существование отражено и в прославляющих победы ариев гимнах, созданных  как
раз во время сооружения Стоунхенджа.
   Таким образом, жрецы-друиды, воины и неолитические  общинники  составляют
основу социального  порядка  всех  племенных  государств  в  индоевропейском
ареале. В качестве обобщения можно привести следующую таблицу:

   .....................................Жрецы                 .........Воины
.......Производители
   Арийская Индия .............брахманы ...кшатрии ....выйшью
   Кельтская Галлия ..........друиды ......всадники ......плебе
   Кельтская Ирландия ......друи .........ри ................аире

   Более того, слово, обозначающее друидическую мудрость и знания, сходно во
всех трех языках: санскрите, галльском и староирландском.
   Санскритское  слово  "веда",  присутствующее  в  обозначении   ведических
гимнов, обозначает знание или, дословно, видение, умение зреть и  связано  с
галльскими и ирландскими словами, обозначающими мудреца или друида.
   "ригведа",  самая  священная  книга  индуизма,  окончательно   записанная
британскими колонистами в начале 1800-х гг., многие столетия передавалась  в
устной   традиции   потомками   захватчиков-аряев,   погубивших   хараппскую
цивилизацию на северо-западе Индии. Книга эта написана на санскрите,  языке,
являющемся мертвым для всех на земле, кроме браминов,  которые  пользовались
им только в устной речи, позже и в  письменной  форме.  Брамины  в  арийской
традиции  соответствуют  друидам,  поэтам-панегиристам,   и   до   сих   пор
прославляют  героев-богов,   некогда   вторгшихся   в   Пенджаб,   а   позже
обожествленных. По сути дела, "Ригведа" состоит из 1028 стихов, восхваляющих
разных богов, вождем которых является Индра,  громовержец  и  колесничий,  -
именуемый у римлян Юпитером, у греков - Зевсом и Тором -  у  скандинавов.  В
Индре мы видим апофеоз индоевропейского вождя-воина.
   "Как птиц небесных разметывает он достояние врагов". Он -  "тот,  который
властвует над лошадьми, колесницами, деревнями и  скотом".  Более  того,  он
"разрушитель городов", как и Одиссей, носящий почетный титул "полипторос"  -
"штурмующий города". В качестве бога  Индра  мечет  молнии  с  колесницы,  в
другие моменты обходится стрелой и луком.

   В бой за боем ты вступаешь храбро,
   Крепость за крепостью ты разбиваешь...
   Ты убил Каранджу и Парною
   Острейшим ободом колеса Атитхичвы...
   Ты вместе с Сумравасом,
   Оставшимся без сторонников,
   Этих царей народов - два десятка пришедших
   Шестьдесят тысяч девяносто девять воинов,
   О знаменитый,
   Поверг ниц колесом от колесницы....

   "Риг" на санскрите означает хвалебную песню, а  "веда"  означает  знание,
слово это родственно английскому "вит", обозначающему ум, разум ив  конечном
счете восходящему к индоевропейскому корню слова "видеть". В  эту  категорию
попадает и  слово  "видео".  Слово,  обозначающее  происходящее  на  экранах
телевизоров. Восходит к корню, обозначающему  священное  знание  у  браминов
Индии и кельтских друидов...
   Кельтские мудрецы в записках Цезаря  именуются  по  множественному  числу
галльского наименования: друиды - "трижды зоркие". К корню  "ид"  или  "вид"
(видящий, мудрый) присоединяется усилительная приставка дру или три,  отсюда
и "трижды мудрые", галльская форма друи. Число три служило  интенсификатором
во  всех  индоевропейских  языках,  ср,  французское  "tre"  и   английское
"terrific".
   Индоевропейские божества образуют триады:
   Брама, Шива и Вишну у индусов Зевс, Посейдон и Аид у  греков.  Боги  эти
олицетворяют универсальные принципы,  правящие  небом,  землей  и  подземным
миром: создание, разрушение и сохранение. Можно  предположить,  что  трилиты
Стоунхенджа также символизировали эти космические основы. Подобный смысл  им
могли приписать друиды, связанные с уэссекскими воинами,  чьим  политическим
монументом  и  является  Стоунхендж.  Архитектура  его   безусловно   должна
согласовываться с функциональной ролью памятника, выполняющего  роль  центра
хорошо спланированного некрополя.
   Деяния нашего героя, друида Немеда, полностью согласуются с  классической
моделью. В героическом обществе друиды и брамины легитимизируют политическую
власть воинов над классом производителей, хранят в памяти генеалогии  вождей
и если не  воспевают  их  доблесть,  то  освящают  места  племенных  сходок,
соблюдают обрядовый календарь, совершают жертвоприношения и читают знамения.
Друидические   обряды   в   латенской    Европе    требовали    человеческих
жертвоприношений обреченные в жертву закалывались кинжалами или  сжигались,
так  свидетельствует  Посидоний,   однако   нынешние   псевдодруиды   и   их
романтически настроенные почитатели предпочитают не задумываться об этом.
   В той же  мере  подлинны  и  воинственные  йернии.  В  нашем  романе  они
изображены как герои, а не солдаты. В эпической литературе героев уподобляют
диким зверям. Кухулин именуется "кровавым  псом",  воины  у  Гомера  "хищные
львы" или "шакалы". Действительно, герои сами выбирают себе  соответствующий
символ, они ценят особую свирепость  в  диких  животных.  О  многом  говорит
описание внешности галлов, приводимое Посидонием:
   "Галлы высоки, плоть их бела и водяниста, они не только  светловолосы  от
природы, но еще усиливают это качество искусственными способами.  Для  этого
они мочат головы в известковом растворе и откидывают их со лба к  макушке  и
на шею, в итоге получается нечто, похожее на голову Сатира или Пана,  волосы
делаются от такой обработки настолько  жесткими,  что  напоминают  лошадиную
гриву. Некоторые сбривают бороды,  другие  носят  короткие,  аристократы  же
выбривают щеки, но дают усам полную свободу, и они закрывают рот. Поэтому за
трапезой усы попадают в пищу, а когда они  пьют,  жидкость  попадает  в  рот
через нечто вроде цедила".
   Латенское искусство оставило немало изображений загнутых вверх  кельтских
усов и зачесанных  со  лба  волос,  вне  сомнения,  отвердевших.  О  волосах
Кухулина говорили, что они окрашены в три цвета и  торчат  остриями  кверху,
так что яблоки, падая с деревьев, накалываются  на  них.  Подобное  описание
соответствует внешности  кельтского  воина  с  выбеленной  головой.  Следует
заметить, что у воинов латенской культуры глаза всегда  велики  и  навыкате,
Быть может,  это  глаза  пастуха,  вечно  оглядывающего  далекие  горизонты,
подобно "дальнозрящему" Зевсу Гомера.
   Усы кельтов в латенском искусстве зачастую подобны клыкам  дикого  вепря.
Это не первая культура из тех,  что  пользуется  охотничьей  символикой  для
отображения воинской доблести. Лев, медведь и  орел  до  сих  пор  сохраняют
место в геральдике всех западных наций. Охота, потеха королей, не дает  того
удовольствия, когда объектом ее является слабый  зверь.  Охотясь  на  дикого
вепря на горе Парнас, Одиссей получил рану в ребро.  Шлемы  из  голов  вепря
упоминаются в "Одиссее", фрагменты их обнаружены при  раскопках  в  Микенах.
Римские легионеры носили шлемы со стоячим гребнем из конских  волос,  однако
их стоячая грива имитировала скорее кабана, а не дикую лошадь.  В  кельтской
культуре  изображение  вепря  характеризуется  стоячей  гривой  и   длинными
изогнутыми клыками. Длинные изогнутые  усы  кельтских  воинов  и  зачесанные
назад шевелюры, без сомнения, символизируют кабана.
   Различие между кельтскими усами и римским шлемом заключается в  том,  что
усы вырастают на теле воина, а шлем представля