отвечали  громкими  воплями
одобрения. На поперечинах  повисли  отрубленные  головы,  разные  украшения.
Прежде чем сесть, оба вождя повесили на свои хенджи по топору  на  волосяной
перевязи. Топоры были остры, кинжалы блестели, драгоценности ослепляли.
   Сокровище Эсона было самым  богатым:  с  хенджа  свисал  его  собственный
панцирь, рядом блестел его щит, лучился острый меч.  Золотой  поток  тек  на
землю с белой поперечины. Но выше всего - там, где ее видел всякий, - висела
голова Темного Человека, взлохмаченные волосы трепал ветер.
   Обряды совершались много дней, едва прерываясь на ночь: всегда  находился
очередной знатный воин, желавший похвастать  собственной  удалью.  Настал  и
черед йерниев побежденного дана, позор поражения уходил в прошлое, они снова
были воинами. Они уже хвастали и собственными подвигами в недавней битве,  и
прежние их враги не находили в этом ничего странного.
   Потом начались споры из-за добычи. Каждая из  тевт  считала,  что  билась
лучше и вправе рассчитывать на большую долю. Когда воины начали гневаться  и
послышались оскорбления, Эсон ограничился тем, что указал на двоих микенцев,
сидевших возле него в полной броне, напоминая,  кто  именно  принес  победу.
Добычу делили неторопливо,  все  споры  так  или  иначе  разрешались,  право
владеть одной особо красивой гривной из  витого  золота  было  определено  в
кровавом поединке.  Эсону  вспомнились  погребальные  игры  в  Микенах:  там
подобные споры улаживались в  состязании  на  колесницах:  пришедший  первым
получал собственность убитого воина из рук местного царька.  Таким  способом
его отец объединял Арголиду,  заменив  бескровными  поединками  войны  между
городами, обратив мечи арголидцев против одной лишь Атлантиды.
   Здесь можно было бы  попытаться  заменить  скачки  состязаниями  в  беге.
Впрочем, Эсон не был уверен в успехе: ни один бык-вождь не  имел  права  так
распоряжаться трофеями и не смог бы настоять на своем.
   Никто уже не помнил, сколько  дней  и  ночей  миновало,  когда  случилось
непредвиденное и нежеланное. Началось с того,  что  работавшие  возле  ворот
дети и женщины с криками бросились врассыпную. Поднятый ими  шум  встревожил
воинов, сидевших снаружи круга:  поворачивая  головы,  они  начали  окликать
бегущих, спрашивать, что случилось.
   Тут смятение добралось и до центра церемониального круга, где Ар Ала  как
раз требовал возвращения  тридцати  двух  коров,  украденных  из  его  дана.
Раздосадованный помехой, он заскрежетал зубами и топнул в  землю.  Хлынувшую
наружу  толпу  остановили  воины,  расчищавшие   дорогу   двоим   неуверенно
продвигавшимся вперед путникам.
   Первой шла Найкери в грязной и разодранной ветвями одежде. В руке ее  был
ремень. За другой конец его держался ковылявший следом за  ней  мужчина.  Он
мог держаться только одной рукой, вторая  была  отсечена  -  и  недавно:  на
обрубке запеклась кровь, покрывавшая грубую повязку. Он был слеп - пузыри на
щеках и лбу свидетельствовали, что глаза его выжгли. Ноги его были босы,  от
одежды остались жалкие лохмотья Эсон не сразу узнал его и, вскочив  наконец
с места, выкрикнул имя:
   - Атрокл!
   Остановившись, Микенец обратил на звук незрячее лицо.
   - Атланты пришли, - хриплым голосом проговорил он  и  качнулся,  едва  не
упав.

Глава 7

   Слепого микенца отвели  в  помещение  Эсона  над  входом  в  дан,  прежде
принадлежавшее быку-вождю Уале. Эсон велел  Атроклу  молчать,  пока  они  не
оказались за закрытой дверью, перед которой он выставил своих воинов. Атрокл
лежал недвижно, кожа его побледнела, грудь  вздымалась  так,  словно  каждый
вздох мог оказаться последним. Найкери  попыталась  заговорить,  но,  подняв
руку, Эсон остановил ее. Став на колени  возле  Атрокла,  он  приподнял  его
голову, поднес чашу к губам. Атрокл с жадностью отпил, и Эсон опустил его на
мягкие шкуры постели.
   - Я умираю, родич, - спокойно сказал Атрокл.
   - Все мы умрем. Но сперва назови тех, кто сделал это.
   - Для этого я и пришел сюда. В этом мире нет места для  воина  из  Микен,
лишившегося правой руки и глаз.  Когда  я  скажу  тебе  все,  что  знаю,  ты
покончишь  со  мной.  -  Это  не  был  вопрос,  и  Эсон  отвечал  с  тем  же
спокойствием:
   - Я сделаю, как ты просишь. Что  случилось  с  родичами,  оставшимися  на
копи?
   - Убиты или в плену. Добрая была битва.  Все  случилось  через  несколько
дней после твоего ухода.., нас предупредили альбии,  лесные  жители.  Пришли
два корабля с воинами, они уже были близко. Я послал гонца, чтобы  известить
тебя, но было поздно, и его сразили  на  моих  глазах.  Мы  взяли  оружие  и
выстроились. Враги  подошли  на  копейный  бросок,  и  мы  увидели,  что  их
действительно два корабля: на каждого нашего приходилось трое или четверо. Я
приказал воинам с доблестью  умереть,  забрав  с  собою  в  могилу  побольше
атлантов. Все вскричали, что так и будет, гулко  ударили  мечами  в  щиты  и
преградили дорогу врагу. Мы славно бились, даже халкеи,  но  все  погибли  -
кроме единственного халкея, оставшегося  возле  печей.  Атланты  убивали  на
выбор, по слову так много их было, что они могли выбирать: убивать нас  или
щадить. У них было много копий, и этот ливень они обрушили на нас. Потом  мы
сошлись в круг и стали, прикрывшись щитами: многие из атлантов пали тогда от
наших мечей. Они не дали мне умереть: сбили копьями и  затолкали  щитами.  Я
упал, меня обхватили. Я сопротивлялся. Но руки  мои  завели  за  спину,  под
локти заложили копье и связали. Так меня отвели к атланту, что сидел поодаль
в доспехах, но не вступал в битву. Его звали Темис.
   - Но Темис, царевич атлантов и сын  Атласа,  мертв,  -  проговорил  Эсон,
поглядев на ладони. - Я сразил его вот этими руками.
   - Нет. Он жив. Он назвал твое имя и сказал, что некогда  ты  победил  его
подлым ударом. Когда Темис заговорил об этом, лицо его побагровело, он  стал
заговариваться, на губах выступила пена. Он снял шлем и показал мне  голову,
на ней теперь нет волос, их обрили.., а под льняной  повязкой  была  золотая
пластина. Он произнес тогда много слов, которых я не знаю. Но Темис жив -  в
этом я могу тебя заверить.
   - А рана на его голове была в  этом  месте?  -  спросил  Эсон,  кончиками
пальцев прикоснувшись к голове Атрокла.
   - Тут.
   - Значит, Темис жив. Но это был смертельный удар.
   - Он много кричал об этом - о боли, о том, что не может теперь драться на
кулаках и биться, что приволакивает при ходьбе ногу, что теперь он -  старик
и что таким его сделал ты. Еще  он  говорил  о  лекарях  Атлантиды,  которые
высверлили поломанную кость и удалили ее, но всех слов я тогда не понял.
   - Эх, жаль - сильней не ударил! Но  и  такого  удара  хватило  бы,  чтобы
насмерть уложить всякого обычного человека.
   - Не сомневаюсь, только сделанного не вернешь. Едва ли Темису нужно  было
захваченное им олово, по-моему, он не станет разрабатывать копь. Просто  под
руку подвернулось. Он явился сюда за тобой...
   - Он будет мой, - тихо проговорил Эсон, взяв Атрокла за руку.
   - ..и больше ничего ему здесь не нужно. Как сын царя Атласа, он командует
обоими кораблями и, чтобы разыскать тебя, провел их через весенние  бури.  Я
был связан, и он мучил меня, - делал все, что мог, чтобы я заговорил. А ведь
я тоже благородный, как он сам, и не лгал. Он не поверил мне и стал грозить,
что отсечет мне правую руку, если я не скажу правду. Я вновь повторил те  же
слова, и тогда один из его  людей  сделал  это  огромным  топором,  а  потом
перетянул рану, чтобы я не истек кровью. Но Темис снова сказал, что я лгу, и
я перестал говорить. Тогда он подошел поближе, и,  собрав  слюну  пополам  с
кровью, я харкнул прямо ему в лицо. Тогда он сделал вот это с моими глазами,
а потом велел девушке отвести меня к тебе, чтобы и ты узнал: он пришел  сюда
ради твоей смерти. Только я надеюсь, что это ты убьешь его.
   - Да будет так, - с этой  клятвой  Эсон  нагнулся  и  поцеловал  кровавые
пузыри на месте глаз родича.
   - Все, что следовало сказать, - сказано, - спустив ноги с  ложа,  Атрокл,
шатаясь, поднялся. - А теперь где твой меч, добрый  Эсон?  Ты  расскажешь  в
Микенах, что я умер с честью?
   - Никто не умирал столь доблестно. Достав меч из ножен, Эсон выставил его
перед собой и, взяв слепца за руку, положил его ладонь на острие. Тот задрал
кверху голову, оскалив зубы, выкрикнул: "За Микены!" - и упал на клинок.  Он
умер прежде, чем Эсон опустил тело на землю. Выйдя из  комнаты,  Эсон  велел
двоим микенцам забрать тело Атрокла и приготовить его к погребению. А  потом
с края насыпи поглядел  через  равнину  -  на  кроваво-красный  диск  солнца
посреди сгущающихся облаков. Громко перекликаясь, мимо пролетели два  черных
ворона и опустились в ров -  рыться  в  отбросах.  Знамение  -  но  как  его
истолковать?  Отвернувшись,  он  заметил,  что   Найкери   дожидается   его,
прислонясь к стене спиной. Поймав взгляд  Эсона,  она  поднялась  и  прижала
ладонями одежду, чтобы Эсон мог увидеть ее округлившийся живот.
   - Атланты воевали только с твоими воинами. Им нужны  рабы  они  сказали,
что поэтому оставляют нам жизнь. Но если бы они знали,  что  я  ношу  твоего
ребенка, то убили бы и меня.
   Эсон направился  в  сторону  и  остановился,  лишь  когда  она  с  воплем
бросилась за ним и схватила за руку.
   - Я знаю, что тебе этот ребенок не дорог, но мне он нужен, запомни это!
   Он замахнулся, чтобы ударить ее, но она  выпустила  рукав,  и  кулак  его
остановился.
   - Слушай же, - проговорила она, - слушай же, что я тебе  скажу.  Пусть  я
женщина и ничего не значу для тебя, тем более что я не микенка... Но я  могу
быть полезной тебе. Я рожу тебе сына, он будет таким же великим воином,  как
ты. Атрокл не все знал об этих атлантах, он не все мог тебе сказать.
   - Он умер.
   - И живой он не мог этого сделать. С атлантами пришел человек, которого я
уже встречала. Он вел их по тропе от берега и всю битву простоял  за  спиной
Темиса. Он уже приходил этим путем, но не с атлантами.., с  гераманиями.  Он
был среди тех, кто похитил олово.
   Развернувшись, Эсон ухватил ее за подбородок.
   - Знаешь ли ты, что говоришь? - вскричал он. Найкери улыбнулась в  ответ,
улыбка ее превратилась в гримасу под пальцами Эсона.
   - Конечно, знаю. Мы наслышаны о том,  что  Темис  явился  сюда,  на  край
света, чтобы убить тебя. Он слишком  громко  кричал  об  этом.  И  гераманий
привел его сюда, он знал, где искать тебя, где искать олово.
   - Темный Человек. Сетсус! Я убил его слишком быстро. Есть и более  долгие
способы умереть. Даже мертвый, он все вредит мне. Он забрал не только олово,
но и жизни всех тех, кто явился сюда добывать этот металл. Олово отправилось
в Атлантиду, а вместе с ним и весть обо мне.
   - Я с тобой, - проговорила Найкери, обнимая его за плечи.
   - Темис должен умереть. Мы вернем копь, - Эсон  и  не  замечал,  что  она
рядом.
   - Я помогу. Альбии будут следить за  ними.  Скажут  тебе,  когда  атланты
ослабеют или разделятся.
   - У меня есть микенцы и воины трех тевт.
   - У тебя есть я.
   - Мы должны напасть на атлантов. Прямо сейчас.
   - Я всегда буду с тобой.
   Не обращая на Найкери внимания, Эсон оттолкнул ее в  сторону  и  заспешил
прочь. Отлетев спиной к плетеной стене дана, Найкери провожала его взглядом.
Будет ли конец этому смертоубийству? Или оно закончится, когда на всей земле
не останется ни одного мужчины?
   Вороны с громкими криками взлетели, и она закрыла глаза, чтобы не  видеть
птиц.

Глава 8

   Летнее  солнце  припекало  ветер,  дувший  над  равниной,  жег,   словно
раскаленное  дыхание  плавильной  печи.  Ночью  становилось  прохладнее,  но
ненамного - лишь в недолгие предутренние часы становилось полегче.  А  потом
свет озарял восток, звезды меркли, и огромное раскаленное солнце, подрагивая
в потоках жаркого воздуха, медленно восходило над горизонтом. Дождя не  было
уже тридцать дней. Трава выгорела до желтизны,  ручьи  пересохли.  Дважды  в
день скот водили на водопой к узкому ручью,  оставшемуся  от  Эвона.  Коровы
разбивали берега, месили ил, и наконец река  превратилась  в  грязную  лужу,
посреди которой узкой полоской текла вода.
   Женщины, ходившие за водой для дана, вынуждены  были  подниматься  далеко
вверх по течению.
   Только там вода еще оставалась чистой  Вот  и  сейчас  они  возвращались,
изнемогая под весом кувшинов, которые  носили  на  головах.  Их  недовольные
высокие голоса доносились до Интеба, лежавшего в тени на гребне. Внутри дана
царило молчание. Животные невозмутимо жевали жвачку, присмирели  даже  дети.
Из-за жары медники не зажигали печей, и потому тоже лежали в тени, пожевывая
травинки, переговариваясь низкими голосами.
   Один из камнерезов натянул шкуры на деревянную раму и  сидел  теперь  под
навесом, ровняя поверхность столпа из  голубого  камня.  Высоко  замахиваясь
каменным молотом, он отбивал от камня мелкую крошку. Чуть переждав,  наносил
новый удар. Нечастые мерные удары,  да  еще  ровное  гудение  мух  только  и
нарушали тишину. Зевнув, Интеб прогнал насекомых с лица. Он уже  жалел,  что
не пошел на копь вместе с Эсоном. Но Эсон решил, что он должен  быть  здесь,
должен хранить дан до его возвращения, и Интеб не стал  возражать.  Все-таки
он не воин, он всегда это признавал. Не то чтобы  здесь  нужно  было  что-то
делать. Воины ушли далеко, и жизнь в дане текла  размеренной  чередой.  Один
день не отличался от  другого.  Скрипнула  дверь.  Приподняв  голову,  Интеб
увидел Найкери, выходящую из комнат Эсона над входом - прежде принадлежавших
Уале. Найкери жила там, и никто не видел в этом  оснований  для  возмущения.
Она подошла ближе Интеб отвернулся, изображая интерес к стаду, которое  как
раз гнали внизу. Услышав, что она присела рядом, зодчий закрыл глаза.
   - Надо поговорить, - сказала она. Интеб не ответил.
   - Ты ненавидишь меня, я это знаю, но поговорить надо.
   Интеб с удивлением обернулся к ней. Невысокая темноволосая женщина, более
чистоплотная,  чем  йернии,  во  всяком  случае  не  лишена  была  известной
привлекательности в своей бурой одежде и золотых украшениях. Впрочем,  живот
ее уже заметно увеличился, а груди налились.
   - Зачем мне ненавидеть тебя, альбийка? Ты мне безразлична.
   - Но ты любишь Эсона. Я видела, как ты целуешь его и прикасаешься к нему.
   - Я люблю его, это не тайна. Но твой язык лишь пачкает все. Не  будем  об
этом говорить.
   Как женщина, она знала толк в запретных темах.
   - Ты ненавидишь меня, потому что я  люблю  его  так,  как  ты  не  можешь
любить. Я ношу его сына. Улыбнувшись, Интеб прихлопнул муху.
   - Для дикарки родом  с  края  света  неплохо,  но  твои  слова  не  более
интересны, чем если бы кошка заговорила. Слушай себя сама - а к мужчинам  не
приставай.
   Женщины ревнуют мужчин. Так  и  должно  быть,  потому  что  им  самим  не
добиться любви от воина. Родить ребенка, в крови, выкормить  его  -  это  вы
можете, для этого и предназначены. Такое в порядке вещей.
   - Но не в этой земле, чужестранец, - прошипела она.  -  Быть  может,  так
живут в тех странных краях, откуда ты родом. Для моего народа личность  есть
личность, мужчина ты или женщина, а женщины моей крови  среди  альбиев  выше
прочих. Мои люди умолкают, когда я говорю. Я приказываю - они повинуются.  И
мы сейчас в этой земле, а не на берегах твоего Нила, о котором ты  тут  всем
рассказываешь... И Эсон тоже здесь, и ему нужна помощь. И вдвоем мы  поможем
ему больше, чем поодиночке, ненавидя друг друга. Мы могли бы...
   - Ничего мы не могли бы. Я говорю тебе это  и  закрываю  глаза.  Когда  я
открою их, тебя не должно быть рядом со мной. Ты - самка: твое  дело  рожать
щенков и выкармливать их  молоком.  Тебе  подобает  ходить  на  четвереньках
вместе с коровами, а не говорить с мужчинами, пытаясь убедить их в том,  что
ты умеешь говорить.
   И он действительно закрыл глаза на последнем слове - впрочем, один только
прищурил - на случай, если она ударит его. Интебу уже приходилось иметь дело
с женщинами. Найкери недолго посидела  с  ним  рядом,  а  потом  неторопливо
поднялась и ушла. Интеб улыбнулся и, наверное, не открывал бы глаз, если  бы
внизу пастухи  вдруг  не  разразились  криками.  Они  подпрыгивали,  пытаясь
вскарабкаться на спины своих подопечных, чтобы лучше видеть, и показывали на
горизонт. Со своего более высокого места на  валу  Интеб  легко  мог  видеть
далекое облачко пыли и темные точки, движущиеся по направлению к дану. Люди.
   - Форус, - закричал он, постучав  в  соседнюю  дверь.  Изнутри  донеслось
недовольное ворчание. - Надевай панцирь. Сюда идут воины.
   Он нащупал свой собственный доспех, торопливо надел его. За тонкой стеной
раздавалось тяжелое дыхание и брань  микенца.  Топор  йерния  раздробил  ему
коленную чашечку, и теперь воин мучился от боли. Он да Интеб  -  вот  и  все
войско до возвращения Эсона.
   В панцирях и при оружии они ожидали наверху вала.  Чтоб  облегчить  боль,
Форус привалился к стене.
   Вдали  огоньком  сверкнул  бронзовый  доспех.  Интеб  почувствовал,   как
заколотилось сердце. Неужели - атланты? Неужели войско Эсона разбито? И  все
они погибли? А  теперь  атланты  пришли,  чтобы  добить  оставшихся  врагов.
Дневная жара рождала в его  голове  кошмары,  заставляла  трепетать  воздух,
скрывая лица идущих. Прикрыв глаза, Форус удовлетворенно буркнул:
   - Микенцы, - и опустился на землю, вытянув вперед ногу.
   Убедившись в этом, и сам Интеб снял тяжелый доспех и отправился навстречу
воинам.
   Пришли только одни Микенцы - возвратились  немногие.  Лица  осунулись  от
усталости, из-за жары все шли без шлемов.  Первым,  как  и  положено,  шагал
Эсон, замыкал шествие Эйас, поддерживавший одного из раненых.
   - Воины йерниев пришли? - коротко спросил Эсон, заметив Интеба.
   - Вы первые.
   Эсон  кивнул  и,  не  говоря  ни  слова,  отправился  дальше  -  прямо  в
собственные комнаты, где Найкери встречала его у двери. Ощутив  острый  укол
ненависти, Интеб повернулся к Эйасу:
   - Раненому помогут другие. Пойдем -  я  напою  тебя  новым  перебродившим
молоком.
   - Клянусь великим рогатым  быком,  я  не  слышал  еще  речи  приятнее,  -
надтреснутым голосом отозвался кулачный боец.
   По покрытому пылью лицу кое-где стекали струйки пота. У входа  в  комнату
Интеба он сбросил панцирь и вылил на голову целый кувшин воды. Потом  единым
духом выпил чашу перебродившего молока и, рухнув на ложе,  устроенное  возле
стены, принялся потягивать молоко из второй  чаши.  Интеб  опустился  с  ним
рядом.
   - Изрядная вышла драка, египтянин, - проговорил Эйас,  -  но  без  особой
выгоды. Это как если в бою столкнулась пара  равных  бойцов.  Много  ударов,
никаких ран, нет победителя. Вот будь у нас раза в два больше людей  -  наша
взяла бы. Но на каждое следующее утро йерниев оставалось меньше, чем вечером
ложилось спать у костров. Им же эти срубленные головы нужно принести в  свои
даны. И сокровища тоже. И так уже воевали слишком  долго.  Словом,  на  мечи
атлантов им идти не хотелось.  И  когда  дошло  наконец  до  битвы,  с  нами
осталось по горсточке воинов из каждой тевты.  Они  бежали,  только  завидев
бронзовые мечи. Так что линию атлантов нам не  удалось  прорвать.  Тогда  мы
укрылись в лесу. Когда они пошли  вперед,  мы  ударили  снова.  Отогнали  их
назад. Никто не выиграл, никто не проиграл. Наконец Эсон  это  понял,  и  мы
бросились сюда, чтобы успеть до возвращения воинов.
   Голова Эйаса поникла, и кулачный боец уснул, не проснувшись  даже,  когда
чаша выпала из его руки, залив ноги липким  напитком.  Глубоко  задумавшись,
Интеб глядел на равнину. Таким и нашел его на закате Эсон.
   - Эйас мне  все  сказал,  -  проговорил  Интеб,  потягиваясь  и  разминая
затекшие конечности.
   - Атлантов было слишком много, и йернии бежали. Копь не нужна  им,  никто
не хочет получить мечом в брюхо. Это не победа.
   - Но и не поражение, - возразил Интеб, пытаясь