род для
острастки и перейти к открытому диктату.
   - Не думаю, - вмешался Корин. - Согласно последним оценкам экспертов
научного отдела АНБ, полученным мною от Коллинза, вероятность наличия у
террористов ядерного оружия не превышает шести-восьми процентов.
Подтвердил это и Бертенев.
   - Но Рубинов может сыграть ва-банк, - предположил Ласкеров. О его роли
известно нам троим, и логично предположить, что он решится на ликвидацию...
   - Чепуха, - снова ответил Корин. - Шалимова допрашивают или вот-вот
допросят сотрудники ЦРУ. Устранив нас, Рубинов выиграет день, не больше...
   - Чтобы скрыться, - настаивал Ласкеров. Он спорил уже скорее по
инерции, по схеме научных диспутов: вывести все контрдоводы на логический
уровень и покончить с сомнениями.
   - Куда? - задал Шебалдин риторический вопрос. - Скрыться может
Бертенев, я или вы. А фигуре такого масштаба, как Рубинов, не затеряться в
этом мире, и он это знает.
   - Что же он предпримет?
   - А что бы вы предприняли на его месте, Леонид Савельевич?
   Ласкеров размышлял недолго.
   - Пожалуй, я пошел бы тем же путем, что и Бертенев. Постарался бы
договориться. Как и Бертенев, Рубинов не может не учитывать два фактора:
   что открытый суд над ним исключается во избежание правительственного
кризиса и что у нас крайне мало времени. У него сильные козыри. Он должен
назначить нам встречу и оговорить гарантии безопасности.
   - Так я звоню, - подытожил Шебалдин.
   - Звоните.
   Ласкеров ошибся в одном пункте. Генерал уже принял решение, и оно
отличалось от прогнозов контрразведчика. Как только ему доложили о побеге
Шалимова из клиники, он понял, что проиграл.
   Да, он согласился встретиться с Ласкеровым и Шебалдиным, но не для
того, чтобы обсуждать гарантии личной безопасности.
   Рубинов пригласил гостей в дом. Если бы не потрепанный вид Корина, этих
четверых можно было бы принять за собравшуюся для преферанса компанию,
особенно когда они расселись в креслах у ломберного столика перед
незажженным камином.
   - Мне начинать или начнете вы? - обращаясь к хозяину, официальным тоном
спросил Шебалдин. Не дождавшись ответа, он продолжил: - Мы приехали не для
того, чтобы арестовать вас. Напротив, мы предлагаем...
   Рубинов недослушал, устало махнул рукой.
   - Не надо. Это не имеет значения. Я принял аманитин.
   Корин похолодел. Аманитин был одним из самых чудовищных ядов, известных
в фармакологии.
   Мгновенно всасываясь в кровь, он вызывал непоправимые разрушения в
клетках печени, почек, в центральной нервной системе. Клинические симптомы
- неукротимая рвота, резкие боли в животе, слабость и ведущие к смерти
судороги - проявлялись лишь спустя десять-двенадцать часов, иногда даже
сутки, но в это время организм был уже фактически мертв. Противоядия не
существовало.
   - Не надо соболезнований, - генерал грустно улыбнулся. - Я умру без
мучений. Когда я почувствую первые признаки, то застрелюсь. Мне просто не
хотелось, чтобы вы помешали мне сделать это...
   Рубинов встал, извлек из сейфа пухлую записную книжку в черном кожаном
переплете и протянул Шебалдину.
   - Здесь все. Я человек старой формации, не люблю этих компьютеров и
прочего... Все в этой книжке. Координаты и чертежи базы, имена и адреса
лиц, задействованных в операции с исчерпывающим описанием роли каждого,
вертикальная и горизонтальная структура организации. Передайте это в ЦРУ,
Станислав Михайлович, хотя Корину сподручнее... Ядерной атаки не бойтесь,
это блеф...
   - Мы знаем, - кивнул Шебалдин, бегло перелистывая книжку.
   - Да? - глаза генерала блеснули живым интересом, но тут же снова
потухли. - Откуда?
   - Бертенев, - отрывисто обронил Шебалдин. - Он к тому же дал нам снятую
им видеокассету, где вы беседуете с Ратниковым.
   - Вот как, - вздохнул генерал. - Впрочем, все равно... Операция была
обречена с того момента, когда не удалось убрать Шалимова на "Атлантисе"...
   Или, может быть, в свете отдельных событий, раньше - когда сорвались
покушения на Коллинза и Корина - простите уж, Сергей Николаевич...
Господа, - генерал намеренно употребил это слово, - в книжке одни сухие
факты. Если вы хотите узнать больше, поторопитесь...
   Рубинов откупорил бутылку с коньяком, налил четыре рюмки.
   - Выпейте со мной на прощание... Да пейте же!
   Когда вам станет известно все, вы поймете, что не.
   такой уж я монстр...
   Корин поднял рюмку и отхлебнул терпкий напиток. Генерал откинулся на
спинку кресла, выдержал минутную паузу.
   - Я буду рассказывать, а вы по ходу задавайте вопросы, если что не
ясно... Идея зародилась у меня еще в 1988 году, когда я работал с
академиком Савиным над альтернативной программой СОИ.
   Ядерный шантаж - выдумка не новая, в фантастических романах такое
сочиняют сплошь и рядом.
   Но в реальной жизни стеной встает проблема. Частному лицу или группе
лиц, каким бы влиянием они ни обладали, практически невозможно заполучить
ядерные боеприпасы или оружейный плутоний-238.
   Невозможно здесь, на Земле. Но там, в космосе, на орбите болтаются чуть
ли не тонны этого самого плутония! Нельзя ли добыть его оттуда?
   Рубинов проглотил коньяк, налил снова.
   - Эта мысль не давала мне покоя. Сначала я вынашивал планы каким-то
образом воздействовать на любой военный спутник, перевести его на низкую
орбиту и по баллистической кривой спустить в определенный район на Земле,
где его разберут по винтикам мои люди. Но элементарный расчет показывал,
что бериллиевые оболочки не выдержат удара при падении. Я мог вызвать
экологическую катастрофу, только и всего. Это совершенно не отвечало моим
целям.
   А если спутник снимет с орбиты космический корабль, наш или
американский? Тогда он доставит его в целости. Но захват космического
корабля реален лишь в случае присутствия в экипаже моего агента. Таким
человеком стал Ратников. Это была настоящая удача. Теперь оставалось
подогнать время предполагаемого падения спутника (мы уже окончательно
выбрали "Элиминейтор-П") ко времени готовности к старту экипажа с участием
Ратникова. Ратников был дублером, но по моему приказу Бертенев вывел из
строя основного претендента.
   Как вы знаете, сценарий сработал. Кажется, вы первым предложили
использовать "Шаттл", Леонид Савельевич? Или наша славная ФСБ? Ну, не вы,
так кто-нибудь другой пришел бы к тому же, потому что это был единственный
безопасный вариант.
   Но, конечно, такая небывалая в истории операция не столь проста. Прежде
всего следовало нейтрализовать спецслужбы, в первую очередь ЦРУ.
   Я готовил много лет сеть эмиссаров по всему миру - в основном она
состояла из бывших граждан России, но были в ней и сотрудники русского
посольства в США, и граждане других стран, в зависимости от конкретной
необходимости. Все это вы найдете в записной книжке... Я составил план
ликвидации восьми наиболее опасных сотрудников ЦРУ, а также близких к ЦРУ
людей наподобие Корина. Мой замысел имел несколько целей. Первая -
парализовать ЦРУ психологически, продемонстрировать наше могущество и
неуязвимость. Вторая - избавиться от потенциальной угрозы со стороны этих
людей как самых профессиональных, инициативных и проницательных. Третья -
рассредоточить оперативные силы ЦРУ и других спецслужб по миру, заставить
их заниматься этими убийствами и тем ослабить направленный на нас удар. И
еще одна цель, наиболее дальновидно рассчитанная - как мне казалось тогда.
С самого начала я понимал, что американцы рано или поздно доберутся до
источника моей информации - Берринджера. Это и было решающим звеном
программы дезинформации. Берринджер изначально предназначался на роль
ягненка для заклания. Иной связи со мной, чем линия Гольданский -
Бертенев, он не имел.
   Гольданский умер, цепь оборвалась. Я рассчитывал на то, что в ЦРУ его
будут разрабатывать как предполагаемого главу сети и неизбежно потеряют
массу времени, а то и совсем заблудятся.
   - Вы недооценили нас, - заметил Корин. И с удивлением вдруг поймал себя
на том, что впервые непроизвольно отождествил свою персону с ЦРУ.
   - Да, недооценил, - согласился генерал. - Но это не единственная моя
ошибка. Вторую я допустил, когда санкционировал похищение Шалимова.
   Все выглядело таким простым и ясным! После нейропрограммирования в
клинике Шалимов должен был увести вас на ложный путь, а затем покончить с
собой. Это была импровизация, и она виделась мне блестящим ходом.
   Рубинов умолк, уставившись безразличным взглядом в потолок.
   - Вам плохо? - встревожено спросил Ласкеров.
   - Что? - очнулся генерал. - А, нет... Я просто задумался. Можете
задавать вопросы, господа. Но помните, все персоналии - в книжке, и не
тратьте на них время, оно драгоценно.
   - Я не понимаю одного, - сказал Корин. - Зачем? Зачем вы создали
уникальную организацию, совершили невиданное и неслыханное, практически
глобальное преступление? Зачем вам десять миллиардов долларов? Вы что,
хотели стать экономическим диктатором мира?
   Генерал обратил на Корина бесконечно усталый взгляд.
   - Нет, Сергей Николаевич. Во-первых, не десять миллиардов, а меньше.
Один миллиард должен был пойти на вознаграждение непосредственных
исполнителей, назначение второго - оплата услуг по переводу золота и
бриллиантов в деньги. Эта сложнейшая финансовая операция заняла бы
несколько лет. Я действительно намеревался захватить контроль над ведущими
банками мира, но не для того, чтобы установить подобие личной диктатуры.
Подрыв основ западной экономики - вот что было моей задачей.
   - Но для чего?
   - Мне трудно объяснить это вам, Сергей Николаевич. Вы служите ЦРУ, а я
служу... служил России. И мое сердце обливается кровью, когда я вижу, во
что превратилась моя великая некогда страна.
   Мои восемь миллиардов, вырванные из пасти алчного Запада, могли бы лечь
в основу могучей финансовой империи, вырасти в сто, двести раз,
воплотиться в заводах, шахтах, банках, новых городах, ультрасовременных
технологиях, миллионах рабочих мест - и все это управлялось бы отсюда, из
России. Из руин хиреющей экономики Запада встал бы новый российский
колосс. Вот о чем я мечтал, мистер Корин (Рубинов презрительно подчеркнул
слово "мистер"). Вы великолепно справились с вашим заданием, вы можете
гордиться собой, но вы уже не русский человек и вряд ли поверите мне.
   - Ну почему же... Я верю вам, - тихо произнес Корин.
   Он мог бы многое возразить генералу. Он мог бы сказать, что мир стал
невероятно тесным на пороге двадцать первого века, и нет уж отдельно ни
Америки, ни России - они выживут вместе или вместе погибнут. Он мог бы
сказать, что не доллары ЦРУ побудили его встать на пути террористов. Он
мог бы сказать, что люди достойны в первую очередь жизни - не в масштабе
тех или иных стран и наций, не в роскоши и не у власти, а просто жизни.
   Он мог бы рассказать о Каннингхэме, об Эпилгейте, об ужасной ночи в
Париже у постели истекающей кровью Саманты. Но был ли смысл говорить все
это умирающему человеку? Вместо этого он сказал:
   - Вы заблуждались в главном, генерал. Вам никогда не удалось бы создать
новую российскую империю, о которой вы грезили наяву. Вам просто не
позволили бы.
   - Кто? - пренебрежительно проронил Рубинов. - Уж не вы ли?
   Корин покачал головой.
   - Нет, не я. Не позволили бы те самые законы, которые вы установили для
себя и которым следовали. Вы прибегли к помощи преступников, и в
дальнейшем намеревались использовать их. Прибавьте сюда и то, что
американские спецслужбы не успокоились бы ни на минуту. Ваше золото,
генерал, стало бы поводом к нескончаемой кровавой войне. Оно не досталось
бы ни вам, ни другим, потому что в такой войне победителей не бывает
Бессмысленная гибель еще сотен людей - вот и все, чего вы могли бы
добиться, удайся ваш план.
   Рубинов встал, подошел к окну, заговорил, не оборачиваясь.
   - Вот вы и ответили на незаданный вопрос, которого я ждал и не
дождался. Почему я отдал вам записную книжку? Ведь координаты базы
известны только мне и тем людям, что находятся вне вашей досягаемости. Я
мог передать Ратникову команду по радио уходить с уже имеющимися двумя
миллиардами и плутонием и продолжать мое дело без меня. Профессор
Филлингем со временем мог бы смонтировать и настоящие бомбы... Я не сделал
этого. Почему - ответили вы, Корин. А сейчас прошу, оставьте меня одного.
   Столько страдания и отчаяния сжалось в комок в этой короткой фразе, что
трое переглянулись, поднялись и без единого слова направились к выходу.
Рубинов распахнул окно шире.
   Он видел, как они садятся в машину и уезжают Из сейфа он достал
пистолет, положил его на ломберный столик перед собой, тяжело опустился в
кресло. Рубинов сидел неподвижно час, другой. В кабинете надрывались
телефоны, он не слышал их.
   Лунный блик отсвечивал на вороненой стали пистолета, и этот свет входил
в глаза одинокого человека, проникал в его мозг, заполнял его от края до
края. Рубинов не видел ничего, кроме этого благодатного серебристого
света, а когда он приставил пистолет к виску и спустил курок, света стало
еще больше, он словно выплеснулся за стены комнаты и прохладной волной
затопил спящий мир, и это называлось - милосердие.


   12


   Шалимов не сразу заметил Коллинза, устроившегося в уголке
рекреационного холла клиники "Черити Кросс", принадлежавшей профессору
Конти Первое время, когда жизнь Саманты балансировала на грани небытия,
Андрей дневал и ночевал у дверей палаты - в саму палату врачи пускали его
редко и неохотно. Но все же он чувствовал, что его присутствие,
прикосновение его рук, его дыхание на лице девушки, пусть и не
осознаваемое ею, помогли вытянуть ее из безвозвратной пропасти не меньше,
чем колдовство искусных хирургов.
   Сейчас жизнь Саманты Ларрены была вне опасности. Она уже ненадолго
приходила в себя, открывала глаза и могла произнести несколько связных
фраз. Шалимов спешил к ней из цветочного магазина, прижимая к груди
скромный букет алых роз. Он завалил бы ее палату цветами, но выданные
неразговорчивыми агентами ЦРУ карманные деньги не позволяли
роскошествовать.
   Коллинз шагнул навстречу Шалимову, тряхнул его руку.
   - Добрый день, мистер Коллинз, - поздоровался тот.
   - Здравствуйте, Андрей, - отозвался полковник. - Я ждал вас... Хотел с
вами поговорить.
   Шалимов огляделся и указал на кресла рекреационного холла.
   - По-моему, вполне подходящее место.
   Коллинз не стал спорить. Они уселись в кресла под раскидистой пальмой в
кадке возле аквариума с золотыми рыбками.
   - Курить здесь, наверное, нельзя, - полувопросительно-полуутвердительно
промолвил полковник.
   - Нет, почему же? Именно здесь и можно. Вот пепельница. Этот коридор
изолирован от операционных и палат тяжелых больных.
   Коллинз с любопытством взглянул на собеседника.
   - Я вижу, вы неплохо тут освоились. - Он достал пачку "Питера
Стивесанта" и щелкнул зажигалкой. Голубоватая ленточка дыма потянулась к
потолку. - Как здоровье мисс Ларрены?
   - Спасибо. Но ведь вы пришли не для того, чтобы расспрашивать меня о ее
здоровье? Ваше ведомство и так не спускает с нее глаз.
   Коллинз усмехнулся.
   - Вы правы, я пришел не за тем. Я пришел, чтобы поговорить о вашем
будущем.
   - О моем будущем? - удивился Шалимов.
   - Вашем и мисс Ларрены. Вы ведь не собираетесь с ней расставаться?
   - Нет! - спокойно, но твердо сказал Шалимов.
   - Буду говорить без обиняков. - Коллинз стряхнул пепел в разинутый клюв
серебряного пингвина, служившего экстравагантной пепельницей. - Я прямо
спрашиваю вас: каковы ваши планы?
   - Не знаю, - ответил Шалимов. - Я должен посоветоваться с Самантой.
Если она захочет, мы могли бы уехать в Россию...
   - А если она не захочет?
   - В этом-то вся и штука, - вздохнул Шалимов.
   - А что вас тянет назад в Россию, Эндрю?
   - Как что? - Шалимов понял его прямолинейно. - Все... Там моя родина,
моя работа...
   - Ну, работу можно и поменять, - заметил Коллинз. - Уверяю вас, на
свете полно не менее увлекательных занятий, чем полеты в космос.
   - Разведка, например? - полуутвердительно спросил Шалимов.
   - В разведку я вас не приглашаю, но есть и немало иных интересных
профессий...
   - И все же я хотел бы вернуться в Россию, - произнес Шалимов с легким
нажимом. - Саманта выздоровеет, мы закончим с этим делом...
   - Да, я уже слышал. Вы хотите громко рассказать о нем. А зачем, Эндрю?
   Шалимов едва не вскочил.
   - Как зачем?
   - Кому это нужно? - настаивал полковник. - Основные действующие лица
мертвы, банда террористов разгромлена. Все закончено... Не лучше ли забыть
о случившемся и наладить нормальную жизнь?
   Коллинз затушил сигарету и бросил окурок в пепельницу. Он солгал,
ничего не было закончено, самое неприятное только начиналось. Аресты в
Америке и за ее пределами. Договоренности на грани закона, сомнительные
сделки, - все, чтобы избежать гласности. Кого-то предстоит подкупать,
кого-то запугивать, на кого-то оказывать силовое давление. И, черт
возьми... Коллинзу меньше всего хотелось об этом думать, но могло
обернуться и так... Кто-то исчезнет, замолчит навсегда. Хотя это и служит
защите свободы и демократии.
   Шалимов продолжал непонимающе молчать.
   Коллинз закурил снова и спросил:
   - Эндрю, вы когда-нибудь читали о федеральной программе защиты
свидетелей?
   - В общих чертах, - неуверенно отозвался Шалимов.
   - Эта программа, - полковник глубоко затянулся и выпустил струйку дыма
под пальму, - имеет целью защитить людей, которым угрожают неприятности
после их выступлений в суде - скажем, разоблачения мафии и тому подобного.
Их переселяют в другие места, дают им новые имена, иногда даже делают
пластическую операцию, но все это оправдано, все ради их безопасности.
   - Ну и что же?
   - Но иногда, Эндрю, - Коллинз поднял палец, - иногда опасность грозит
не одному человеку, а всему обществу в целом. И чтобы уберечь страну от
потрясений, мы также можем воспользоваться этой программой.
   - Так вы предлагаете мне... - ошеломленно начал Шалимов.
   - Да, - кивнул Колинз. - Вам и мисс Ларрене.
   Новые имена, новые адреса, новые лица. Вы ни в чем не будете нуждаться.
Мы купим вам дом в любом штате, какой вы выберете сами, откроем счет в
банке. Ну, а дальше, с вашими способностями и опытом, вы не пропадете.
Америка - страна великих возможностей для тех, кто умеет воспользоваться
ими. Вы сумеете. А вознаграждением для нас станет ваше молчание. Шалимов и
Ларрена с почестями похоронены, и мы не заинтересованы в их воскрешении.
   - Так, - задумчиво проговорил Шалимов. - Вообще-то мне приходило в
голову нечто похожее, вернее, я размышлял над этой проблемой, но пришел к
противоположному выводу. Мне казалось, что вы, напротив, будете стремиться
к максимальной гласности.
   - Есть вещи настолько гнусные, настолько омерзительные, Эндрю, что люди
ничего не должны знать о них. Им не должно вообще приходить в голову, что
такое возможно, только тогда уцелеет демократия. И преступление на
"Атлантисе" - одна из таких вещей.
   Коллинз встал. Шалимов последовал его примеру.
   - Насколько я понимаю, выбора у нас все равно нет, - предположил
Шалимов.
   - Вот именно, - сказал Коллинз. - Надеюсь вы передадите содержание
нашего разговора мисс Ларрене.
   Он попрощался и пошел к выходу. Шалимов не сводил с него глаз до тех
пор, пока фигура полковника не скрылась за дверью. Тогда он повернулся и
зашагал к лестнице, ведущей на второй этаж.
   В палате он налил воды в очень прозрачный тонкостенный стакан, поставил
принесенные розы у изголовья Саманты, подвинул табурет и сел рядом. Он
нежно провел пальцами по правой ладони девушки. Ее пальцы вздрогнули, она
медленно раскрыла глаза, и слабая теплая улыбка появилась на ее губах.
   - Эндрю... Ты пришел. Теперь мы всегда будем вместе, правда?
   - Да, - тихо пообещал он. - Теперь всегда.
   - Если бы тебя убили, я бы умерла. Но мы живы.
   - Да. Оба живы.
   Пальцы Саманты обняли его запястье.
   - Нам некуда торопиться, Эндрю... У Господа много времени. Небеса могут
подождать.


   13