сполинский  гриб,  место  его
соединения  с   поверхностью   становилось   тоньше,   тоньше,   тоньше,
превращалось из ножки гриба в канат, веревку, ниточку...
   Правильный шар оторвался от поверхности и очень медленно пошел вверх,
по идеальной прямой. То ли  он  таял,  то  ли  исчезал  в  нависшей  над
головами пелене цветного тумана. В конце концов от него  не  осталось  и
следа.
   Но поверхность все так же ходила ходуном, толчки  ощущались  со  всех
сторон,  в  разных  направлениях,  казалось,  они  стоят  на  гигантской
простыне, которую взяли  за  углы  четыре  великана  и  потряхивают  все
быстрее и быстрее...
   - Всем назад, на исходную точку!
   На этот раз профессор - прекрасно различимый среди однообразных фигур
в  непрозрачных  снаружи  шлемах,   поскольку   был   тут   единственным
четвероруким - попробовал задержаться, протестовать, барахтаться, но тут
же угодил в медвежьи объятия Шибко и был доставлен к  исходной  точке  в
положении, когда его нижние конечности не касались земли вовсе.
   Среди   радужных   струй   показались   колонны   бледного    сияния,
распространявшегося снизу вверх, толчки сотрясали поверхность.  Кирьянов
видел, как Зорич, держа обеими  руками  какой-то  продолговатый  прибор,
выглядевший крайне простым,  как  дырокол,  раз  за  разом  щелкает  им,
нажимая никелированный грибок наверху. В  движениях  штандарт-полковника
впервые  обнаружилась  некоторая  нервозность,  и  это   не   прибавляло
спокойствия, наоборот... Вокруг менялись краски,  приобретая  все  более
холодные  тона  -  фиолетовый,  бурый,  черный,  -  великанские   качели
раскачивались под ногами...
   И  вдруг  все  кончилось.  Они  вернулись  на   сиреневую   "мишень",
по-прежнему связанные белоснежным канатиком, а  в  куполообразном  зале,
вдоль стен, стояло сплошным кольцом множество людей,  точнее,  множество
людей и существ, несколько десятков, напряженно и неотрывно таращась  на
вернувшихся - иногда весьма  экзотическими  органами  зрения,  с  трудом
опознававшимися в качестве таковых.
   Стояла тяжелая тишина. Наконец командир станции прямо-таки вбежал  на
концентрические сиреневые полосы, бледный, с трясущимися губами. Схватив
за руку оказавшегося ближе всех - Кирьянов так и не угадал, кого,  -  он
выговорил прерывающимся голосом:
   -  Семьдесят  один  час,  ребята...  Я  уже  и  не  чаял  вас  оттуда
выдернуть...
   - Семьдесят один час - чего? - послышался спокойный голос Зорича.
   - Это вас не было семьдесят один час по вашему стандартному  времени,
- ответил командир. -  Мы  думали,  все,  получилось  только  с  девятой
попытки...
   От его голоса мурашки бегали по  коже.  Теперь  только  до  Кирьянова
начало помаленьку доходить, что они были на  волосок...  что  они  очень
даже свободно могли и не вернуться из неведомых пространств, и лучше  не
пытаться даже гадать, что  способно  было  приключиться  с  героическими
звездопроходцами в тех, ни на что не похожих краях...
 
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 
КАЖЕТСЯ, ЧЕГО-ТО УДОСТОЕН... 
 
   Генерал был невероятно правильный. Генералистее некуда.  Ростом  чуть
не под потолок, косая сажень в плечах. Правда, он оказался не человеком,
его физиономия была чем-то средним между человеческим лицом и  курносой,
брыластой мордой бульдога, но это лишь  работало  на  образ.  Вот  уж  в
прямом смысле зверь, а не генерал, с какой стороны ни взгляни...
   Он стоял у стола в актовом зальчике,  высоченный,  почти  квадратный,
основательный и  несокрушимый,  как  египетская  пирамида,  в  лазоревом
мундире  с  золотыми  кометами  на  погонах,   внушительной   коллекцией
неизвестных наград на груди  -  среди  них  Кирьянов  с  ностальгической
грустью  углядел  российский   орден   Почета   -   плетеными   золотыми
аксельбантами  на  левом  плече  и  широким  златотканым  кушаком.   Его
безукоризненная русская речь,  звучавшая  грудами  транслятора,  все  же
удивительным образом напоминала громоподобное  рычание  могучего  зверя.
Правда,  Кирьянов  слушал  вполуха:   героизм   и   самоотверженность...
беспрецедентный  шаг  вперед  на  тернистом   пути   научного   познания
Вселенной... долг и честь... В этом отношении мало что  изменилось  даже
под другими звездами: слова были высокие и правильные,  но  казались  не
связанными с  происшедшим,  раздражали  глупой  высокопарностью,  пышной
казенщиной. "Все это уже было, мой славный  Арата,  -  процитировал  он,
стоя с каменным лицом. - И на Земле, и под другими звездами..."
   - Короче говоря, - прорычал генерал, пристукнув лапищей по столу так,
что  полированная  коричневая  плита   жалобно   скрипнула.   -   Хорошо
поработали, душу вашу за хвост и об колено! Хвалю. И  отмечаю,  что  наш
сектор, бляха-муха, опять утер нос близлежащим, соседствующим,  негласно
соревнующимся... Чтоб так мне и дальше, орлы и соколики! Чего там воду в
ступе   толочь,   подходи   по   старшинству,    получай    заслуженное!
Штандарт-полковник Зорич!
   Так и пошло - по старшинству. Когда  подошла  его  очередь,  Кирьянов
сделал пять шагов к столу, принял из черной  лапищи,  покрытой  жесткой,
морщинистой кожей, синюю плоскую коробку с каким-то  затейливым  золотым
вензелем на крышке. Усевшись на место, украдкой заглянул. Там, на  синем
бархате, покоилась восьмиконечная звезда размером с  блюдечко,  покрытая
россыпью блистающих  камешков,  ежесекундно  менявших  цвет  и  оттенок,
разноцветными эмалями, золотыми  арабесками  тончайшей  работы.  Регалия
выглядела крайне внушительно.
   - Ну что, свежие кавалеры? - жизнерадостно рявкнул генерал. - Не буду
вас томить казенной  бодягой,  вы,  поди,  водочки  хотите  откушать  из
полного стакана? Дело хорошее, есть повод. Генералу нальете?
   Нет, генерал был правильный, и точка. Торжество состоялось в  той  же
каминной. Генерал поместился во главе стола, задевая  потолок  макушкой,
покрытой не волосами, а  ежиком  жесткой  шерсти.  Держался  он,  как  и
подобало правильному служаке: не чинясь, выпил  пару  рюмок,  благодушно
порыкивая, сжевал ломоть ветчины, еще раз громогласно поздравил всех уже
не казенными словесами, а потом  тихонечко  улетучился  в  сопровождении
штандарт-полковника, не доводя дело до неуместного панибратства.
   Вот тогда все покатилось по накатанной колее - помаленьку расстегнули
кителя,  а  кое-кто  и  вовсе  снял,  от   рюмок   перешли   к   сосудам
по-вместительнее,  заговорили  громче  и  раскованнее,  неведомо  откуда
выпорхнули давешние  связисточки,  уже  поболее  числом,  даже  Чубурах,
занимавший свое законное место на каминной доске,  с  уходом  начальства
заметно оживился, словно понимал все не хуже людей - и проворно упер  со
стола  апельсин,  не  дожидаясь,  пока  угостят,  прямо  из-под  руки  у
нацелившегося было на тот же спелый фрукт прапорщика  Шибко.  Последний,
беззлобно ему погрозив, проворчал:
   - Был бы я зоофилом, я бы тебя поимел,  да  ладно,  живи...  Ну,  как
настроение, обер-поручик?
   Кирьянов пожал плечами, покосился на звезду, украшавшую левую сторону
кителя.  Не   было   никаких   особенных   чувств,   хотя   определенное
удовлетворение имело место.
   - Это и в самом деле было что-то важное? - спросил он тихо.
   - Не то слово, - серьезно ответил Шибко.  -  Не  сойти  мне  с  этого
места, гарантом буду.. Не просто важное, а  эпохальное.  Настолько,  что
для нас даже определение подобрать  трудно.  Если  обратиться  к  земной
истории, то получается, что мы с тобой -  Колумб,  Гагарин,  брательники
Райт и Эйнштейн в одном лице, а также Фарадей, Менделеев и  куча  других
персонажей того же полета. Я тебе не стану объяснять, что это за  место,
потому что сам не  понимаю  ни  черта.  Как  и  подавляющее  большинство
обитателей Галактики, я разумных имею в виду  Просто  никто  еще  в  том
хреновом пространстве не бывал, только нашему профессору удалось впервые
за чертову тучу лет придумать, как туда пролезть. Ну а с ним за компанию
и наша дружная компашка попала в анналы и  на  скрижали...  Так-то.  Или
сомневаешься? Зря.
   - Как-то очень уж камерно все прошло... Не вяжется с эпохальностью.
   - Ax, во-от  ты  о  чем...  Это,  сокол  мой,  вовсе  не  по  причине
отсутствия  эпохальности,   а   исключительно   в   силу   галактической
психологии. Не принято, понимаешь ли, награждать  при  большом  стечении
публики. Чтобы ненароком не поставить в  положение  обиженных  тех,  кто
наград  еще  не  удостоился,  хотя  продолжает  честный  труд  на  благо
Вселенной. А награжденному, если он существо разумное, и  самому  должно
быть неловко принимать регалию посреди выстроившихся шпалерами полков...
Этика тут такая, сечешь? - Он хмыкнул. - А вообще ты, стервец,  везучий.
Давненько уже такого не  припомню,  чтобы  группу  награждали  два  раза
подряд, хоть первый раз - и чисто провинциальной  медалькой...  Везение,
давно признано,  чисто  физическая  категория,  вроде  электромагнитного
поля... так что надо за тебя, ценного кадра, держаться. Удачу приносишь,
определенно. Выпьем, талисман двуногий?
   - Выпьем, - сказал Кирьянов.
   Выпили, закусили. С каминной доски свесился Чубурах,  умильно  косясь
на полупустую бутылку недурственного коньяка и всем видом давая  понять,
что он тоже не прочь попробовать напиток повелителей.
   - Отзынь! - прикрикнул на него Шибко. - Черт его  знает,  что  там  у
тебя за метаболизм, еще копыта откинешь, стоит капельку лизнуть...  Нет,
я серьезно говорю, Степаныч: везет нам с тобой как  утопленникам.  А  на
эпохальность наплюй. В том-то и фокус, что оценить  эту  эпохальность  в
должной  степени  способна  горсточка  чокнутых  гениев   вроде   нашего
профессора, так было во все века, так оно и останется в любой Галактике.
Широкие галактические массы, как я уже говорил, ни хрена не оценят.  Как
и мы сами. Вот если бы мы приволокли из  неведомых  глубин  пространства
девятиголового  дракона,  плюющегося  огнем  и  матерящегося   на   трех
наречиях, нас бы непременно показали по стерео в  вечерних  новостях,  в
лучшее время...
   "Спросить у него? - подумал Кирьянов. - Нет, не тянет как-то, хотя  и
отношения вроде наладились..."
   Удобный случай представился даже быстрее,  чем  он  рассчитывал  -  в
каминную вошла давешняя блондиночка,  при  виде  которой  Шибко  потерял
интерес ко всему окружающему,  вскочил  и  направился  навстречу.  Тогда
Кирьянов спокойно встал, обошел стол, миновал Жакенбаева и  Трофима,  по
своему обыкновению дружески  общавшихся  немыми  улыбками,  Каца  с  его
брюнеточкой,  Мухомора,  травившего  Раечке  весьма  похабный   анекдот.
Опустился на стул рядом с Митрофанычем -  пожилой  оружейник  по  своему
обыкновению восседал в полном одиночестве, с  задумчивым  и  философским
видом глядя куда-то в неведомые пространства. На его кителе поблескивала
золотом какая-то медаль на широкой синей ленточке с золотыми же листьями
неизвестного древа - как это  порой  случается,  обитающее  в  неведомых
высях  начальство,  удостоив   непосредственных   виновников   торжества
орденских звезд, пролило золотой медальный дождь и  на  всех  остальных,
пусть даже косвенным образом причастных к эпохальному событию. И это нам
знакомо, мой славный Арата...
   - Хвалю, орденоносец, - сказал Митрофаныч. - Рад тебя видеть.  Мы  уж
тут, прости за откровенность, думали, что вам всем  кирдык,  такое  было
общее настроение... А вы вот вывернулись, не  посрамили,  стало  быть...
Хвалю. Вмажем?
   - Митрофаныч, - негромко сказал Кирьянов. - Ты, часом,  не  в  курсе,
что это там за брошенные домики внизу, в распадке? Там еще  два  напрочь
сожженных бэтээра стоят, скелеты валяются, и никто их не убирает...
   Он легонечко отшатнулся от неожиданности - доброе и благодушное  лицо
оружейника,  пожилая  румяная  физиономия  Деда  Мороза  на  миг   стала
неузнаваемо жесткой, замкнутой и злой, глаза укололи ледяным холодом. Но
это тут же прошло, и собеседник стал прежним.
   - Во-от оно что, - совсем тихо проговорил Митрофаныч. - Как это  тебя
туда занесло? Ведь занесло как-то, определенно своими глазами видел... И
как  ты  туда  вообще  прошел,  черт-те   сколько   лет   было   напрочь
запечатано... Внутри был?
   Кирьянов молча кивнул.
   - И телефон звонит? - совсем шепотом спросил Митрофаныч, приблизив  к
нему лицо. Кирьянов кивнул.
   - Столько лет, а ничего не меняется...
   - Что там было, Митрофаныч?
   - Аквариум с окунями! - фыркнул тот. - Что там могло быть... Ранешняя
"точка", само собой. - Он придвинулся вплотную:
   - Ты, главное, не болтай, никогда не стоит болтать, какие бы  реформы
ни веяли... Видел, стало быть, оба бэтээра? Ну-ну... Вот так они и  жили
- спали врозь  и  дети  были...  -  Он  улыбался,  но  глаза  оставались
холодными, цепкими и старыми, очень старыми. - Это все  Никитка,  болван
лысый,  мразь  кукурузная,  ничтожество,  пидер...  Он   и   Жорка   два
брата-акробата: хрен да лопата... - Оружейник шептал так,  что  Кирьянов
чуть ли не прижимался ухом к его губам:
   - Хозяин в свое время не подпускал к Структуре ни Никитку, ни Жорку -
оба, если копнуть поглубже, были дрянь людишки, палачи  тупорылые,  зато
власти хотели иметь полные пригоршни... На Структуре  у  Хозяина  другие
сидели,  поумнее  и  деловитее.  Ну,  понимаешь,  кое-что  эти  все   же
пронюхали, оба-двое. А когда Хозяин умер... а то и не  сам  умер,  давно
слухи ходят, что помогли... одним словом, когда Хозяина  не  стало,  эти
два придурка решили, будто они теперь кумовья королю и свояки Галактике,
наследнички хреновы... И послали своих волков в те  места,  про  которые
пронюхали. Только ничего путного из этого не вышло. Я ж тебе уже говорил
как-то - Мильштейн был мужик крепкий, теперь таких не  делают.  Они  там
держались, пока могли, потом врубили самоликвидацию, всем  документам  и
аппаратуре настал каюк. Мало  того,  Мильштейн  успел  дозвониться  куда
надо, сыграть общую тревогу. Лаврентия Палыча они тоже живым не взяли, а
те, кого взяли, молчали, как жопа в гостях, тоже  не  пальцем  деланы  -
Паша Судоплатов, Деканозов, Амаяк Бешеный... Одна-единственная группа  и
проскочила на эту сторону. Что осталось, ты сам видел. Ту  коробку,  что
со сквозной дырой,  я  сам  поджег  из  "чертовой  плювалки",  а  вторую
напополам развалил "кладенцом" Вадик Чурилов...  Ну,  а  с  зольдатиками
Жоркиными было и вовсе  просто.  Ребята  встали  к  окнам,  чесанули  из
табельного... Из здешнего табельного. Хозяин был большого  ума  человек,
как ни посмеивались над этим втихаря, а коли приказал носить  табельное,
носили. И не зря, оказалось.  Короче  говоря,  ни  хрена  не  обломилось
Никитке с Жоркой. Кого убили сгоряча, уже  не  воскресить,  кого  взяли,
молчит как рыба, под  дурачка  косит...  И  ушла  Структура  у  них  меж
пальцев, как песок... -  Он  поднял  указательный  палец,  касаясь  лица
Кирьянова. - И легла, родимая, на дно, как субмарина. Она  ж  спрятанная
всю жизнь, что в старые времена,  что  в  нынешние.  Сидит  себе  где-то
неприметный человечек - и командует. Не швейцаром, конечно, сидит  и  не
младшим  писарем,  так  тоже  нельзя,  что  уж   до   абсурда   доводить
секретность, смекаешь? Швейцар,  младши  й  писарь  или  там  заведующий
парикмахерской в своих действиях стеснены все же  в  силу  профессии.  В
общем, сидят людишки не высоко  и  не  низко,  в  самую  плепорцию...  И
притихли они  все,  как  мыши  под  веником,  и  Структура  лежала  себе
благополучно на дне, пока не сожрали понимающие люди Никитку с Жоркой. -
Он протянул руку, схватил фужер и выплеснул содержимое в рот, как  воду.
- А тот сучий бэтэ-эр, верно тебе говорю, я оформил с первого  выстрела,
"чертова плювалка" - штука страшная, если умеешь с ней обходиться. Да  и
ребята  у  нас  были,  уж  прости,  не  нынешним   чета   -   спецотбор,
спецподготовка, не то что теперь, продавщиц понапихали, зэков со стажем,
чурку этого, хрен знает откуда приблудившегося... - Он присмирел,  вновь
таращась в пространство. - Надо же, я и  не  думал,  что  распечатали  в
конце концов Старый Корпус, надо будет при  случае  сходить  посмотреть.
Как-никак я там восемнадцать лет оттрубил, что одна  копеечка...  Но  ты
смотри не болтай. Ни к чему... Не будешь?
   Кирьянов кивнул. Он верил и не верил. Поверить до конца, касаемо всех
деталей был не готов, но кто ее знает, Структуру..  Следовало  признать,
что он делал первые шаги по галактическим тропкам. Кто  знает,  как  все
обстояло на самом деле, и когда все началось...
   Он мимолетно глянул на часы и убедился, что до заката оставался час с
четвертью. Огляделся. Никто не обращал на него внимания, всем и без него
было  весело,  разбились   на   пары   и   компании,   пили,   смеялись,
перебрасывались старыми шутками...
   А посему Кирьянов встал и,  двигаясь  вполне  непринужденно,  покинул
каминную и направился к выходу.
   В коридоре ему попался молчаливый ящероподобный особист - как обычно,
тот  медленно  полз  по  потолку,   как   обычно,   завидев   Кирьянова,
приостановился и скрипнул:
   - Честь имею приветствовать, товарищ обер-поручик.
   Опять-таки как обычно, Кирьянов косо  глянул  на  него,  промолчал  и
пошел себе дальше. Так уж  повелось,  он  с  этой  традицией  помаленьку
свыкся: особисту на его вполне вежливое приветствие никогда не отвечали,
откровенно игнорировали,  не  говоря  уж  о  том,  чтобы  наладить  хоть
какое-то общение, - а он никогда не обижался и ничего более не  говорил,
уползая по потолку или стене с  самым  равнодушным  видом  (если  только
можно употреблять такие определения применительно  к  метровой  ящерице,
чья рожа во всякий миг лишена и тени эмоций).
 
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 
ВЕЧЕР НАД ОЗЕРОМ 
 
   Особых иллюзий он, спускаясь к  озеру,  не  питал  -  терпение  редко
числится  в   списке   тех   достоинств,   которыми   обязаны   обладать
очаровательные  и   балованные   девицы.   Учитывая,   что   их   группа
отсутствовала на планете  трое  суток,  с  иллюзиями  следовало  заранее
распрощаться. Не было у генеральской  дочки  других  хлопот,  кроме  как
терпеливо дожидаться ухажера, подобно героине рыцарского романа...
   Словом,  он  заранее  настраивал  себя   на   спокойное,   обдуманное
разочарование. И, издали заметив в беседке женский силуэт, вмиг  выкинул
из головы эти безрадостные мысли, прибавил шагу, временами оскальзываясь
на сыроватой земле, потому что в голове еще бродил хмель.
   Влетел в беседку, прямо-таки задевая белоснежными  крыльями  за  края
дверного проема,  за  потемневшие  от  времени  доски  -  Тая  поднялась
навстречу с широкой лавочки, тянувшейся по всему  периметру  немудреного
дощатого  строения.  Ее  личико  было  таким  славным,  а  глаза  такими
радостными, что белоснежные крылья за  спиной  шелестели,  разрастались,
грозя поднять в небо...
   - Пришли? - радостно  выговорил  Кирьянов,  прекрасно  сознавая,  что
улыбка у него не просто широченная, но еще и глупая.
   - Ага, - сказала Тая. - Я ж обещала? По-моему,  мы  всерьез  свидание
назначали? Я каждый вечер исправно приходила, только тебя не было.
   - Нас посылали...
   - Ты знаешь, я догадывалась, - фыркнула девушка. - Я ведь каждый  раз
поднималась наверх - и у вас в жилом корпусе ни одно окно не  горело.  А
обычно  все  горят,  я  ведь  присмотрелась  уже   к   поселку,   начала
соображать... Бог ты мой! - вскинула  она  брови  в  чуточку  наигранном
изумлении. - Это у тебя что? Никак, регалия?
   И легонько коснулась указательным пальцем разлапистой звезды на левой
стороне кителя.
   -  Она  самая,  -  сказал  Кирьянов.  -  Кажется,  чего-то  удостоен,
награжден и назван молодцом...
   - Чего-то? У отца такой нет, у него висит штук пять, но поменьше и не
таких...  авторитетных.  Честное  слово.  Вы  что,  мимоходом  Галактику
спасли?
   - Ты знаешь, оказалось, мы неплохо поработали, -  сказал  Кирьянов  с
откровенно  мальчишеским  хвастовством.  -  Нас  даже  уверяют,  что  мы
совершили нечто эпохальное, и я этому верю