пляры зверей для своей
работы, и очень увлек меня этой идеей. Несмотря на разность возрастов, мы с
ним по-своему сдружились. В честь этого, - академик улыбнулся, - он даже
вырезал наши имена на огромном дубе, росшем в саду.

- Может быть, вспомните его фамилию? - настаивал Рязанов.

- Нет, что вы! Мне же было тогда лет семь.

- Жаль, - вздохнул Рязанов.

- Еще бы, - подхватил академик. - Прекрасный, беззаботный возраст.

- Нет, я не о том...

- Ах, да... простите... Но как помочь вам, право не знаю...

- Не сохранилась ли надпись на дереве? - предположил Рязанов.

- Кто его знает. Я давно не бывал там...

- А мог ли этот дрессировщик заполучить в вашем доме еще некоторые
документы об острове?

- Как вам сказать, - задумался академик. - Матушка моя была женщина
доверчивая и мягкосердечная. Разумеется, при желании он мог у нее выпросить
кое-что. Однако, признаюсь, беседа с вами настраивает меня на детективный
лад. Забавно!

Капитан поднялся.

- Ну и что же вы намерены предпринять? Поедете в Задонскую?

- Вероятно, - ответил Рязанов. - Но сперва я хочу обстоятельно
познакомиться с рукописями Павла Александровича.

- В таком случае вместе с архивом отца я вам пришлю несколько фотографий
нашего дома и план сада, где находилось тогда дерево, на котором
"незнакомец" вырезал наши имена.

- Буду очень благодарен.

- Желаю успеха, молодой человек. Так вы наведайтесь после, хоть расскажете
о родных местах и вообще... Я, знаете ли, так заинтригован...

- Непременно, Константин Павлович. До свидания.


Запершись в кабинете, Рязанов внимательно, страницу за страницей,
прочитывал дневники, сохранившиеся письма Павла Александровича Тверского и
его записные книжки.

Читать строчки, написанные неразборчивым почерком, было трудно, несмотря на
профессиональную привычку разбирать чужую руку. А в одной записной книжке
попалось несколько страниц с совершенно потускневшими карандашными записями.

Передав их в лабораторию, Рязанов поехал в Задонскую.

3

Дом в станице Задонской, где провел детство Константин Павлович Тверской,
был цел и невредим. Сейчас это был Дом пионеров и в нем проводили свой
досуг будущие авиаторы, полярники, мореходы.

Большой сад, окружавший дом, был одним из самых оживленных мест в станице.
Украшением его некогда служил старый огромный дуб. В прошлом году в дуб
ударила молния и разнесла в щепы, так что от дерева осталась лишь часть
ствола,

Осмотрев кору дерева, Алексей облюбовал длинный вертикальный "свищ" - шрам
от давнего ранения с темным углублением. Срезать ножом твердый рубец было
труднее, чем срубить его топором, но Алексей не торопился. На второй день
ему удалось обнажить потемневшую древесину; он осторожно расчистил ее и...
увидел полуистлевшую надпись. Буквы шли сверху вниз, чувствовалось, что они
были вырезаны сильной уверенной рукой: "К. Тверской - Э. Дорт". А ниже
Алексей прочел дату: "1913".

К следственным материалам добавилась небольшая подробность. Сколько их
нужно еще, чтобы закончить дело?..

Перед отъездом из станицы Рязанов зашел к директору Дома пионеров, местному
старожилу и краеведу Сергею Ивановичу Карпенюку. Поблагодарив за разрешение
"портить" дерево, он осторожно завел разговор о Павле Александровиче
Тверском. Сергей Иванович, не решавшийся до сих пор сам поговорить с
приезжим, охотно поддержал беседу.

- Замечательный человек был Павел Тверской, - сказал он в конце разговора и
с гордостью добавил: - О нем уже пишут монографию! Скоро о нашем земляке
узнает вся страна... - Кто пишет?

- Да вот незадолго перед вами приезжал сюда представитель из Московского
медицинского института, дня три прожил у нас, беседовал с жителями, все
искал архивы Тверского. - Это такой высокий и худой? - взволнованно спросил
Рязанов.

- Напротив, плотный... Я бы сказал, атлет.

Карпенюк подробно рассказал о "представителе" из института. Записав все,
что относилось к внешности неизвестного, Рязанов в сопровождении Сергея
Ивановича прошел по станице.

Из разговоров с теми, с кем встречался "представитель" института, Рязанов
узнал, что последний довольно настойчиво расспрашивал о Тереховой.

- Кто это, Сергей Иванович? - спросил Рязанов, когда они остались одни.

- У Павла Тверского был слуга Федор Иванович Терехов. Помню, еще в годы
нэпа его сын женился на городской.

- Имя и отчество ее знаете?

- Нет, товарищ Рязанов, да и вряд ли кто-нибудь здесь знает ее сейчас.
Кажется, она ростовчанка...

Вечером Алексей был в Ростове-на-Дону. Доложив Козлову по телефону о
результатах своей поездки, Рязанов отослал ему фотографию с надписью на
дереве и принялся за поиски Тереховой.

- Горохов работает не один, - сказал Козлову Алексей, - я иду по следам его
сообщника...

4

Когда Козлов показал академику фотографию, полученную от Рязанова,
Константин Павлович был озадачен.

- Помилуйте, - воскликнул он, - но я совсем не знаю этой фамилии!

- Вы знали ее, но забыли, - подсказал Козлов.

- Впрочем, вы правы, конечно. Прошло столько лет... Но вдруг это совсем не
укротитель, а кто-нибудь другой?

"Надо покопаться в архивах библиотеки имени Ленина... - решил Козлов. - О
его гастролях в России, наверное, писали".

Просмотрев комплекты журналов и газет за 1913 год, полковник нашел нужную
заметку. Одна из петербургских газет писала:

"Жуткое зрелище!

Большой популярностью у петербуржцев пользуется приехавший к нам на
гастроли со своей группой львов и тигров знаменитый укротитель господин
Эмиль Дорт! Мужество его беспредельно! Так, укротитель с улыбкой объезжает
вокруг манежа верхом на страшном царе пустынь и, награждаемый всяческими
выражениями восторга наших петербургских красавиц, теребит его за уши. Лез
издает могучий рык, но... не осмеливается наброситься на господина Дорта!

...Мы рады возможности поделиться с читательницами известием еще об одной
победе красавца укротителя.

Во время гастролей в Германии в минувшем году в него страстно влюбилась
юная Генриетта Велингер, дочь солидного профессора медицины. Обезумев от
охватившего ее чувства, она оставила отчий дом и бежала из родных мест с
господином Дортом... Сраженный горем отец покончил с собой..

Мы не склонны оправдывать господина укротителя, но... чего только не делает
пылкая любовь! Госпожа Генриетта обвенчалась с господином Эмилем Дортом и
является не только его помощницей, но и законной супругой!"

Так забытая статья болтливого корреспондента помогла Козлову точно
установить фамилию человека, в чьи руки могла попасть часть архива
врача-путешественника.

"Еще шаг вперед, - размышлял Козлов. - Надо выяснить дальнейшую судьбу
Эмиля Дорта и его наследников и... найти остров."

Вошла секретарша и доложила:

- Товарищ полковник, ни один московский медицинский институт не направлял
своего представителя в станицу Задонскую...

- Хорошо, Любовь Васильевна, я так и думал. Что о Стасе?

- Пока ничего. Из лаборатории прислали записную книжку Павла Тверского, ту,
что передавал им товарищ Рязанов, и восстановленный текст.

- Положите на стол и минут двадцать никого не пускайте ко мне.

- Хорошо, товарищ полковник.

Козлов даже не предполагал, какую добрую услугу оказали ему терпеливые,
настойчивые лаборанты. Им удалось восстановить следующую запись:

"...Мы не первые побывали вблизи этих мест. Роясь в архивах Русского
географического общества, я нашел записки нашего соотечественника Сергеева.
Он описывает тот же остров".

Упоминание о Сергееве заставило Козлова вновь отправиться в библиотеку
имени Ленина, в отдел рукописей. Научные сотрудники библиотеки без труда
отыскали ему "Записки русского морехода".

Сергеев рассказывал обо всем увиденном так подробно, что Козлов узнал в его
описаниях остров Статуй.

Как писал мореход, суеверные туземцы ни под каким видом не соглашались
приблизиться к острову Статуй (то же название, что и в дневнике
Тверского!), говоря, что его жители навлекли на себя гнев божества,
наславшего на них мор (та же легенда!).

Тогда Сергеев направился к острову без проводников. Однако на расстоянии
видимости берегов он велел повернуть "прочь от сатанинского места" потому
что на поверхности океана, даже на таком удалении от острова, им
повстречалось с десяток трупов, обезображенных неведомой болезнью. Дальше
плыть было просто безрассудно.

Сергеев ограничился тем, что вычислил и записал координаты острова. Козлов
отложил на карте указанные градусы южной широты и западной долготы, и их
перекрестье легло на остров Пито-Као.

"Ну что ж, - подумал довольный Козлов, - клубок начинает распутываться! Мы
уже знаем остров... А ведь недавно я читал о нем... Гм... Пито-Као!.. Ах,
да, в наших газетах была заметка о скандале с новым предприятием рыбной
компании... В ней писалось о болезнетворности консервов... И в дневниках
Тверского (и Сергеева) упоминается о болезни..."

Козлов посмотрел на раскрытый "Атлас мира". Взгляд его неторопливо скользил
от берегов Чили влево и остановился на крохотной желтой точке. Разве мало
таких предприятий разбросано по миру, особенно на островах Тихого океана?!

Но если Стась шпионит в пользу этой компании и его работа носит характер
"частного шпионажа", что встречается не так уж редко, то какой толк для
рыбной компании в рукописях Павла Тверского?

"Да, теперь не мешало бы нам чуть поближе познакомиться с этой рыбной
компанией... Наведем справки в торговом мире, - решил Козлов. - А пока..."

Зазвонил телефон. Козлов взял трубку: вызов из Ростова-на-Дону.

- Докладывает капитан Рязанов, - услышал он знакомый голос. - Здравствуйте,
товарищ полковник... Напал на след Горохова...

- А его сообщник?

- Не найден.

- А Терехову нашли?

- Никак нет, товарищ полковник. Терехова в Ростове не проживает!

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Задание Бергоффа. Паола. Колорадский Жук.

1

Мистер Бергофф начал свой день с просмотра деловой корреспонденции. Кабинет
его состоял из двух частей; просторного зала, достаточно длинного для того,
чтобы посетитель, идя по ковровой дорожке от двери, имел время ощутить и
оценить растояние, отделяющее его от рыбного короля, и тоже просторной,
меньшего размера части кабинета, где находился сам Бергофф. Благодаря
возвышению, на котором стоял письменный стол, посетитель, разговаривая с
Бергоффом, вынужден был смотреть на него снизу вверх.

- Мистер Хоутон ожидает в приемной, - доложил секретарь. - Просите.

- Да, сэр.

Хоутон, изобразив приятную улыбку, приветствовал патрона.

- Вы чудесно выглядите, Боб! - довольно потирая руки, произнес Бергофф.

- О, сэр! Я обязан этим вам, мистеру Оскару и... и...

- И? - поднял брови Бергофф.

- Чудесному воздуху Пито-Као.

- Так я и предполагал, - успокоился Бергофф. "Тонкая бестия!" - подумал
секретарь, одобрительно взглянув на журналиста.

- Оставьте нас, - сказал Бергофф. - Мы давние друзья с мистером Хоутоном.

Секретарь поперхнулся излишне большим глотком воздуха и, почтительно
склонив голову, выплыл из кабинета легкой струйкой дыма.

- Итак, как продвигается "общественный контроль" моих предприятий?

- Все хорошо. Не угодно ли вам прочесть первый опус о благословенном
Пито-Као и его хозяине?

- Угодно; - приятно улыбнулся Бергофф. - Но я ожидал этого несколько
раньше...

- Если бы не моя задолженность мистеру Оскару, я не беспокоил бы вас и
сегодня, - признался Боб. - Так что же вы там написали?

Бергофф взял рукопись и принялся за чтение. По мере того как взгляд
скользил по строчкам, лицо его светлело и он все чаще одобрительно
посматривал на Боба.

- Напишите редактору, - сказал Бергофф, закончив чтение, - что я прошу
поместить это на первой полосе. И еще мнее бы хотелось, чтобы вы развили
тот раздел очерка, где говорится о моем заводе. Покажите шире производство!

- Будет исполнено.

- Именно покажите. Можно дать снимок...

- Чудесная мысль, сэр!

- Впрочем, цеха там выглядят не совсем уютно... Гм... Может быть, следует
воздержаться?

- О нет! Я берусь с Монти Пирсом на время так оформить ваш завод, что на
фотографии он будет выглядеть на миллион долларов!

- Меня устраивает ваша сообразительность. Я полностью полагаюсь на вас.

- Я польщен, сэр.

- Ну что ж, поздравляю с удачным началом, Боб. Загляните на минутку к моему
секретарю, он пополнит ваши финансовые запасы, а затем приглашаю вас ко мне
на обед.

- Благодарю вас, сэр. Я воспользуюсь и тем и другим...

2

Родом она из Милана. Ей двадцать лет. Зовут ее Паола Вердини. Родных она не
помнит. У Паолы стройная фигура, нежное лицо с большими светло-карими
глазами, вьющиеся каштановые волосы, ослепительно белые зубы и улыбка,
заставляющая забывать о делах и печалях. Характер у Паолы веселый, но ей
ничего не стоит вдруг, без всякой видимой причины, перейти от веселья к
грусти или, наоборот, от слез к смеху.

Ее жизненная карьера была неровной, как путь маленькой дождевой капли,
стекающей по грязному оконному стеклу. Постоянная забота о пропитании,
одежде и ночлеге сделала ее детство безрадостным. Когда Паоле минуло
пятнадцать и она стала работать в цирке, в жизни юной итальянки произошел
перелом к лучшему. Воздушный полет на трапециях стал ее призванием.
Смелость, точный расчет и врожденная грация обеспечили ей шумный успех.
Более трех лет провела она под высоким куполом, и это была лучшая пора в ее
жизни. Но вот она получила приглашение сниматься в кино, и, хотя Паола не
расставалась с любимой профессией, интерес к жизни вдруг стал угасать в
ней. Она почувствовала себя усталой, одинокой.

Бергофф увидел ее в Голливуде, выкупил, заплатив студии неустойку, и с тех
пор она сопровождала его повсюду. Знакомые Бергоффа считали, что он имеет
"право на благоустроенный отдых".

Паола отнеслась к своему положению пассивно: она уже смирилась с тем, что
жить приходится для того, чтобы кто-то получал от этого удовольствие.

Холодность итальянки была непонятна Бергоффу. Вначале это его раздражало, а
потом он махнул рукой и предоставил Паоле полную свободу.

Друзей у нее не было, а свободного времени появилось теперь столько, что
она не знала, чем его заполнить. Незаметно Паола пристрастилась к вину, не
встретив противодействия со стороны Бергоффа.

Хоутон был первым гостем с материка в их доме. Паола радушно встретила
гостя, весело угощала его за столом, охотно поддержизала беседу и была
покорена способностью Боба не Только занимательно рассказывать, но и
внимательно слушать. Обед прошел непринужденно, и Бергофф был очень доволен
той теплой семейной атмосферой, которая на время сменила скуку, царившую в
его доме. Почувствовав, что выпил лишнее, он вскоре удалился в спальню, и
Боб с Паолой остались вдвоем. Боб любовался прекрасным лицом Паолы, которое
слегка портили странные коричневые пятна.

- Почему вы так пристально смотрите на меня, мистер Хоутон? - спросила
Паола. - Вас, верно, удивляют эти пятна?.. Но это пустяки по сравнению с
тем, что было... Вы не представляете, что мне пришлось пережить! На меня
напала ужасная тропическая болезнь! Лицо было так обезображено, что я себя
не узнавала. До этого я слышала, что среди туземцев появилась какая-то
кожная болезнь, но не верила. И вот, пожалуйста, заболела сама... Если бы
не Дорт - он дал мне какую-то мазь, - я осталась бы искалеченной навек. Не
знаю, за что меня так карает бог... Никто из белых, вы понимаете, никто,
кроме меня, не пережил этого. Лишь я одна оказалась жертвой здешнего
климата. Спасибо Дорту, - пылко воскликнула она, - не то меня все стали бы
презирать!

- Ну, полно, мисс Паола. Такое может случиться с каждым. Хорошо, что теперь
вы выздоравливаете и неприятное позади.

- Называйте меня просто Паолой, - попросила она, наполняя бокалы.

- А вы меня - Боб. Поскольку вы упомянули о Дорте, позвольте мне, Паола,
просить вас рассказать о нем.

- Откровенно говоря, я мало что знаю. Дорт - замкнутый человек, свысока
смотрит на женщин, в том числе и на меня, конечно. Не ошибусь, если скажу,
что он вообще на всех смотрит с презрением. На редкость самовлюбленная
личность! Безусловно, я ему обязана своим исцелением, но, если говорить
правду...

- Понимаю вас, Паола, вполне понимаю. Говорят, что он что-то изобрел или
изобретает...

- Я ничего не знаю о его работе.

- Надолго вы поселились здесь? - спросил Боб, меняя тему разговора.

- Сама не знаю. Как Бергофф... Я неудачница. Мне теперь все равно. Просто
живу по инерции. Качусь, пока не упаду! Как колесо, оторвавшееся от
автомобиля.

- Вы назвали себя неудачницей, Паола, - доверительно сказал Боб. - Мы оба
из числа этой печальной категории людей. Всего три года назад я окончил
университет, но человек с дипломом лингвиста оказался никому не нужным.
Никому! Тогда-то я понял, что дал маху, но исправить что-либо было
невозможно. Затем стал репортером... А душа моя тоскует по любимому делу!..

- И моя тоже, Боб!

- И только когда я плыву по океану виски, мне легче и я обретаю способность
философски смотреть на людей и на все вокруг...

Паола зло заломила руки, вскинула глаза к небу и воскликнула:

- Боже! Ответь мне, чего в мире больше - горя или возможности избежать его?

3

Открыв глаза и убедившись, что уже утро, Боб быстро встал с постели,
ополоснулся холодной водой, размялся на веранде, выпил освежающей
кока-колы. Увидев на столе фотоаппарат, Боб вспомнил задание Бергоффа.

Час спустя он был на крабоконсервном заводе. Отыскав Монти Пирса, Хоутон
несколько своеобразно изложил ему суть дела:

- Послушайте, Пирс, если вы отгадаете, что у меня в руках, я ставлю ящик
пива...

- По ведь это же обыкновенный фотоаппарат, мистер Хоутон! - воскликнул Пирс.

Веснушчатую физиономию Боба озарила улыбка.

- Споря с вами, - сказал он, - я могу закладывать Эйфелеву башню без
малейшего риска для французов...

- Я не понимаю ваших шуток, мистер Хоутон, - обиделся Пирс.

- То, что вы назвали фотоаппаратом, попав в руки настоящего джентльмена,
становится "преобразователем истины"... В наш век не модно врать с голыми
руками - засмеют! Но стоит подбросить читателям отлично смонтированный
снимок, как одного неверующего задушат десять одураченных простаков. Надо
только уметь все делать правильно. Вот, к примеру, ваш цех. Я вижу
кафельные полы, белые стены, занавески от москитов, веселых черномазых, а
на первом плане идиллии сверкающие детали какого-нибудь нового станка и над
всем этим - ваша распростертая длань.

- Но...

- Никаких "но"! Ваша задача - возможно быстрее декорировать свой
механизированный свинарник и получить сто долларов наличными. Я сделаю
несколько моментальных снимков, и вы можете опять восстановить здесь
статус-кво..

- О, мистер Хоутон, вы на этот раз начало перенесли в конец, и у меня едва
не пересохло в горле. Я вас понял на все сто пятьдесят долларов.

- Согласен. Получите эскиз, аванс и пожелание успеха. День спустя уголок в
цехе, облюбованный Пирсом, так преобразился, что Боб, осмотрев его, щелкнул
пальцами и расхохотался от души.

- Вы специалист по омоложению, - сказал он Пирсу. - Но цветочки выбросьте
за борт.

- Опять?! - вдруг заорал Пирс, обращаясь к кому-то за спиной Хоутона. -
Почему не работаешь, бездельник?..

Боб поморщился и обернулся. Он увидел высокого стройного юношу с
благородным, несколько удлиненным лицом и удивительно мягким взглядом
темно-серых глаз. Кожа юноши была смуглая, как у метиса.

Услышав окрик, юноша умоляюще посмотрел на мастера и, с трудом произнося
английские слова, сказал:

- Господин, я потом работать два раза... А сейчас Мауки хочет знать: можно
ли весь завод сделать таким белым? И откуда привезли сюда чистоту?

Мастер взмахнул плетью, в жарком воздухе сухо и отрывисто прозвучал удар, а
на тело юноши лег взбухший след, будто кто-то кинул ему на плечо кусок
черной от сажи веревки.

Юноша покачнулся. Его серые глаза потемнели и сверкнули гневом и обидой.

- Большой и умный не должен бить другого, - убежденно произнес он и, смерив
мастера презрительным, г