секретили всю южную часть острова? - вдруг зло
воскликнул Дукки.

- Они рылись в старом кладбище... - поддержал Буль. - Если бы я знал это
раньше, то ни за что не приехал бы сюда!

- Не надо говорить лишнего, ребята! - предостерег Пирс. К столу подошел
человечек ростом не более метра - лилипут Гарри. Он серьезным взглядом
обвел компанию и тонким голосом произнес:

- Все дело в том, что мистер Дорт изобретает особые лучи для ловли крабов и
рыбы.

- Лучи?! - удивился Боб.

- Это официальная версия, - пояснил Буль и отвернулся.

- Откуда вам это известно? - спросил Боб у лилипута. - Все знают, не только
я, - ответил Гарри и отошел от стола.

- Кто он? - тихо спросил Боб у Мелони.

- Слуга Дорта, - ответил итальянец. - Даже больше: его воспитанник. А может
быть, просто заменяет патрону домашнего попугая.

Боб подумал, что, пожалуй, на сегодня достаточно расспросов, и сменил тему
разговора:

- Между прочим, джентльмены, я еще не успел устроиться с жильем. Что вы мне
посоветуете?

- У Монти есть свободная комната, - нерешительно сказал Дукки и повернулся
к Пирсу.

- Можно и у меня, - поразмыслив, великодушно согласился Пирс.

- О, я ненадолго стеснил бы вас, Монти.

- О'кэй! - закричал Оскар. - Такое любезное предложение мистера Пирса стоит
отметить! Как, ребята?

- Да-да, обязательно! Оскар, повторите для всех, кто еще способен держать
стакан в руке, - распорядился Боб. - Я чувствую, что буду жить здесь
отлично! Удивительно, как я раньше не догадался прибыть в ваш
благословенный край?

- Сию минуту, мистер Хоутон, сию минуту я наполню все ваши стаканы и даже
сам опрокину рюмочку за любовь к ближнему, - засуетился кабатчик.

- В конце концов все мы жители одной планеты, - умиротворенно сказал Дукки.
- К чему ссориться и допытываться, что у кого на уме?

- Конечно, болеть легче, чем быть здоровым... - начал было Буль, но Оскар
прервал его.

- Ты опять за свое, - недовольно произнес он. - Все от бога, он один над
нами! - и деловито оглядел столы. - Вы имеете работу, есть чем закусить,
так, право, не стоит горевать...

- Ну что ж, Оскар, - согласился Буль, - да будет всевышний милостив к вашим
клиентам! Наливайте, я люблю, когда меня угощают.

- И так всегда, - наклонившись к уху Боба, прошептал Мелони. - В ложке
виски растворяются горы сомнений и размышлений. А впрочем, пейте, черт вас
возьми, не то и я стану философствовать.

Общее веселье продолжалось. В нем не принимал участия лишь один человек -
лилипут Гарри. Он сидел за крайним столиком, в самом углу. В его крошечных
ручках поблескивал маленький стакан с вином, а на круглом старушечьем лице
лежала тень задумчивости.

- Одни проживаются, другие наживаются, а третьи скитаются... - негромко
повторил он недавно услышанные слова Боба и выпил, сильно запрокинув
маленькую голову с несоразмерно большими ушами.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Фронтовые друзья встречаются вновь.

У "парадного подъезда" кавказских курортов - в Минеральных Водах - долго
бесновалась настоящая северная пурга. Только третьего января экипажу
Шелеста удалось вылететь в Грозный. Там они распрощались с Ниной Тверской,
с которой успели сдружиться за три ненастных дня. Нина села в автобус и
уехала в город, а в самолете все еще держался аромат "Белой сирени".

На обратном пути погода по трассе снова ухудшилась, они пролетели
Минеральные Воды и первую посадку сделали только в Ростове-на-Дону.

Подрулив к перрону и выключив моторы, Андрей и Серафим направились
оформлять дальнейший полет, а Петушок принялся хлопотать насчет заправки
горючим и маслом.

Покончив с заправкой, Петушок забежал в отдел перевозок, забрал грузовые и
почтовые документы и вышел на перрон. Здесь царила обычная вокзальная
сутолока. И провожая и встречая, люди смеялись и плакали, говорили все
сразу, чудом понимая друг друга, делились мелочами и забывали о главном.
Так всегда бывает на перроне любого аэровокзала. Даже авиаторы, привыкшие к
ежедневным встречам и расставаниям, не стеснялись приласкать своих любимых.

Но только не ростовские летчики. Встречаясь с давними друзьями после
многолетней разлуки, они ограничивались крепкими рукопожатиями и короткими
фразами: "Нормально!", "Живем, старина?..", "Потихоньку, на крейсерском
режиме...". И только потом, укрывшись от посторонних взоров за бокалом
цимлянского, мало пили, но много говорили обо всем.

Нетрудно представить поэтому, как поразился Петушок, увидев своего
командира за весьма необычным занятием. Андрей на виду у всех стискивал в
своих мощных объятиях кого-то в офицерской шинели с погонами капитана.

- Сто лет, Андрюша, сто лет! - восторженно восклицал капитан.

- Лешка, черт! - гудел Андрей и влажными глазами сверху вниз смотрел на
форменную фуражку капитана. - Вот повезло! Ведь я же верил, что
встретимся...

Не желая оставаться в роли случайного и, возможно, непрошеного свидетеля.
Петушок направился к самолету, раздумывая: кто же этот капитан?

В самолет Андрей пришел радостно-возбужденным.

- Давайте шустренько! - приказал он.

Быстро заняли свои места, запустили моторы, вырулили и взлетели. Набрали
высоту, включили автопилот, закурили. После того как прошли Донецк, когда
самолет уже летел курсом на Харьков, Петушок не выдержал:

- О чем задумался, командир?

- Не о чем, а о ком... Замечательного человека встретил!

- Кто он, этот капитан? - вспомнил Венев.

- Ты видел, да? Видел? - обрадовался Андрей.

- Да так, мельком.

- Друг мой фронтовой! - с гордостью сказал Андрей. - Орел человек. Обратил
внимание, какое у него лицо?

- Да, красивый парень, - поддакнул Петушок.

- Ты что?! Смеяться над человеком? - вспылил Андрей.

- Я? Нет, что ты, командир! - растерялся Петушок. - Я его только в спину
видел...

- Тогда не врал бы, - упрекнул Андрей. - Он же обгорелый, но для меня его
лицо лучше всех остальных.

Бортрадист повернулся и стал прислушиваться к разговору пилотов.

- Это Алексей Рязанов, бывший летчик-истребитель. Я с ним подружился в
сорок пятом, в Германии. Мне мало пришлось повоевать, с полгода. Только
школу закончил. Если бы не Леша, не летать бы мне сейчас.

- Расскажи, командир, это интересно.

- Интересно, говоришь? - задумался Андрей. - Теперь, пожалуй, да. А в тот
день... Мы служили в одном полку, и даже летали в одной паре. Война уже
заканчивалась, но бои, особенно на нашем участке фронта, велись
ожесточенные. Помню, общая задача у нас была по форсированию реки...

Впрочем, мы расскажем читателю эту историю своими словами.


Плотное, словно высеченное из белого камня облако напоминало своей формой
гигантский самовар. Оно висело над землей всего в двух километрах от места
переправы наших войск, форсировавших широкую и быструю реку. Вокруг этого
"самовара" кипели воздушные бои.

Движение войск на переправе шло полным ходом. На западном берегу наши
десанты уже вступили в схватку с врагом, и к ним на помощь тянулись с
восточного берега маленькими черточками понтонные мосты, удлиняясь с каждой
минутой, и ползли точки баркасов и лодок.

Темно-зеленый массив леса, рассеченный серебристой лентой реки,
беспрестанно покрывался блуждающими вспышками взрывов, будто сказочные маки
появлялись и исчезали, оставляя лепестки черного дыма.

Распаленный воздушным боем, Андрей Шелест не замечал ни красоты облака, ни
хрустальной прозрачности и чистоты неба, ни вечной прелести земли: мир
врывался в его сознание не весенним дыханием природы, а ревом мотора,
короткими словами команды в наушниках шлемофона и захватывающим дух
ощущением скорости.

- Справа внизу "юнкерс"! - услышал он голос своего ведущего лейтенанта
Рязанова.

Тяжелый "юнкерс", едва различимый на фоне леса, шел к переправе. Четыре
"фоккера" прикрывали стервятника. Не сговариваясь, летчики круто
развернулись и стали догонять его. Две пары других наших истребителей
камнем упали с неба на "фоккеров" и связали их боем. На минуту-две
создалась благоприятная обстановка, и Андрей, слегка отжимая ручку
управления, пошел на сближение...

Вот он, стервятник, несущий смерть и разрушение! На его фюзеляже Андрей
отчетливо увидел огненно-зеленую комету - хвастливую эмблему крылатого
убийцы. Прильнув к прицелу, Андрей поймал в перекрестие ненавистную
"комету" и нажал на гашетки пушки и пулеметов. Фашистский самолет дрогнул и
стал крениться на правое крыло. От мотора повалил густой дым, и
бомбардировщик вошел в крутую спираль. Некоторое время спустя в небе
появились два парашюта, а горящий "юнкерс" врезался в землю столбом пламени
и дыма.

Андрей перевел самолет в набор высоты, следя за командиром и неотступно
следуя за ним. В висках стучало, несколько мгновений было трудно дышать от
перегрузки, в кабине стояла жара, перед козырьком вдали промелькнуло белое
облачко над горизонтом, и вдруг с левой стороны мотора появился пляшущий,
злой язычок пламени.

Андрей закрыл бензокран, выключил зажигание, резко положил машину на правое
крыло и ввел самолет в глубокое скольжение, надеясь сбить пламя встречной
струђй воздуха. Но пламя не унималось. Стало ясно, что вынужденная посадка
неизбежна.

Оглянувшись, Андрей увидел самолет командира, коротко доложил по радио
Рязанову о случившемся и стал выбирать место для посадки. Высота
уменьшалась с каждой долей секунды, земля неудержимо приближалась. Вот,
кажется, единственный клочок, пригодный для посадки, - ровная прямоугольная
площадка шириной метров двести и длиной около километра. С запада и с юга
ее прикрывал густой лес, а с севера ограничивал глубокий овраг. По ту
сторону оврага - немцы... Как быть? Но раздумывать некогда, а то
превратишься в живой факел!..

Андрей вывел самолет из скольжения и, выбрав южную сторону площадки, сел на
нее, ближе к лесу. "Як" послушно приземлился на фюзеляж, со скрежетом
смялся водорадиатор, лопасти винта погнулись. Андрей открыл фонарь, и
жаркое пламя ворвалось в кабину. Задыхаясь и почти ничего не видя вокруг,
Андрей, стиснув зубы, перевалился всей тяжестью своего большого тела за
борт и кубарем скатился на землю, срывая с себя куски горящей одежды.

Издалека доносился гул сражения у переправы. В небе рычали самолеты, с
сухим треском разрывали воздух пулеметные очереди.

Острая, жгучая боль охватила тело Андрея, словно пламя бушевало внутри него
самого. По другой стороне оврага к нему бежали фашисты. Они что-то кричали,
размахивая руками, на бегу беспорядочно стреляли из автоматов.

Низко над самым местом приземления Шелеста промчался самолет Рязанова,
покачиваясь с крыла на крыло. Гул мотора резко ударил в уши и умчался вслед
за самолетом... Сомнений не было; командир решил спасти его! Это придало
Андрею сил. Он отбежал в сторону, прячась за свой горящий самолет, и стал
наблюдать за действиями Рязанова.

Расчет оказался точным: Рязанов приземлился у края площадки. Самолет еще
катился, посвистывая тормозами, а Шелест уже бежал за ним, почти не
чувствуя боли. Когда машина стала, Андрей бросился к самолету и торопливо
открыл крышку багажника.

- Быстрее! - крикнул Рязанов и стал заруливать к лесу, где было больше
места для разгона перед взлетом.

- Готово! - хрипло отозвался Андрей.

Рязанов спокойно, словно все это происходило не на глазах у противника, а
на своем аэродроме, осмотрелся, дал газ и, взлетев, взял курс на базу:
горючего оставалось в обрез.

Из воспаленных глаз Андрея лились слезы. Ухватившись обожженными руками за
металлическую раму фюзеляжа, он старался как-нибудь справиться с
нечеловеческой болью и покачивался из стороны в сторону, словно это
монотонное движение могло унять ее. Перед собой он видел тонкие трубочки,
которые оплели сиденье пилота, и ноги Рязанова, обутые в добротные сапоги.
Они плавно двигались на педалях руля поворота - одна вперед, другая назад...

Шелест потерял представление о времени, ему казалось, что летят они целую
вечность, что он и родился вот с этой нестерпимой болью.

Вдруг его с силой дернуло вниз, а острая боль тысячами игл вонзилась в
ладони, точно он схватил ими ежа. Затем его прижало к левому борту, в
глазах потемнело. Струђй воздуха сорвало простреленную в щепы крышку
багажника.

С трудом подняв отяжелевшую голову, Андрей посмотрел вверх и увидел
несколько фашистских истребителей. Вот справа мелькнули наши "яки", но
"фоккеры" уже пошли в атаку. Рязанов попытался уйти от них, но фашистам все
же удалось взять его на прицел: Андрей увидел в обшивке фюзеляжа несколько
пробоин.

Андрей лег на пол багажника, а когда снова посмотрел прямо перед собой, то
отчетливо увидел на черном сапоге Рязанова красное пятнышко. Он испуганно
посмотрел на него и постарался уверить себя в том, что это ему показалось,
но вот рядом с первым пятнышком появилось второе, третье...

Нервы стали сдавать, Андрей, превозмогая боль, приподнялся, чтобы увидеть
хоть клочок неба над собой. То, что он увидел, заставило его позабыть обо
всем остальном. Тупоносый "фокке-вульф", имея превышение метров двести,
полого планировал прямо в упор на Андрея. Расстояние уменьшалось с каждой
долей секунды: было ясно, что фашист поймал их в прицел и теперь лишь
сокращает дистанцию, чтобы наверняка сбить. Рязанов же вел самолет по
прямой, не видя врага сзади и не имея сил, чтобы повернуться самому или
отвернуть машину в сторону. Теперь уже не было выхода!

Вдруг сверху появилась стремительная тень. Андрей невольно задрал голову, и
крик радости и торжества вырвался из его груди. Это была знаменитая
"семерка" - истребитель командира полка Дубова. Он камнем падал сверху,
пикируя на "фоккера".

Но почему он не стреляет? Ведь уже пора... Значит... Значит, ему нечем
стрелять! Дубов устремился на "фоккера". Еще мгновение - и страшной силы
взрыв потряс небо. Два самолета - русский и фашистский - превратились в
огненный шар, ощетинившийся тысячами осколков, и в голубом небе появилось
круглое черное облако.

Андрей прислонился горячим лбом к металлу фюзеляжа, закрыл глаза и впал в
забытье...

Рязанов был тяжело ранен: три пули прошили его тело, одна задела голову,
разбила левый наушник шлемофона и разорвала ухо. Тело его обмякло, а голова
стала тяжелой и склонялась все время на плечо. Тогда он поднял руку с
сектора газа и, упираясь локтем в борт, стал поддерживать голову ладонью.

Заметив положение стрелок на циферблате - 12 часов 03 минуты, - он с трудом
высчитал: до аэродрома оставалось тридцать километров, почти шесть минут
полета. Эти шесть минут надо выдержать во что бы то ни стало.

Рязанов чувствовал, как с каждой секундой тело его становится холоднее и
как бы легче, будто, качаясь на качелях, он все время устремляется вниз, в
прохладное сырое утро. Яркое весеннее небо потускнело и тоже стало
холодным, чужим. Вот впереди, с левой стороны мотора, на горизонте
показалось голубовато-серое пятно озера. Надо держать нос самолета на это
пятно: так легче, чем по цифре и черте компаса, выдержать заданный курс.
Тонкая длинная стрелка часов кольнула черточку пятой минуты, и почему-то
это отозвалось сильной болью в голове, точно кто-то вонзил в левое ухо
длинную иглу. Рязанов прикусил нижнюю губу, и боль отступила. Он не совсем
понял, что с ним произошло, но в груди его сейчас стало так, будто в ней
была дверь и кто-то распахнул ее настежь, - стало прохладно и хорошо...
Мысли его теперь как будто четче, острее взгляд, но челюсти дрожат, как в
лихорадке, тело охватил озноб.

"Неужели смерть?!" - подумал Рязанов, и ему стало страшно. Но мысль о
друге, жизнь которого сейчас зависела только от его стойкости, встряхнула
его. "Пилотировать надо внимательно, - продолжал думать Рязанов. - Если я
потеряю скорость, то самолет сорвется в штопор, и тогда нам обоим будет
конец... Нужно проверить скорость по прибору. Где прибор скорости? Вот
приборная доска..."

Он отыскал взглядом прибор скорости; все в порядке. Затем выглянул за борт
на знакомые ориентиры - оставалось еще минуты две...

Рязанов не думал больше о смерти, он понял, что когда человек упорно
борется, то глупо думать о том, будет ли эта борьба последней. Надо всего
себя подчинить самой борьбе.

Тем временем Андрей пришел в себя. Он приподнялся на коленях и выглянул за
борт: внизу мелькнула знакомая поверхность аэродрома и ровная, блестевшая в
лучах яркого солнца лента бетонки.

Самолет приземлился. Дома! Но почему не слышно привычного посвистывания
воздушных тормозов и самолет бежит так долго, дольше обычного? Лишь в самом
конце бетонки самолет потерял инерцию и остановился. Винт сделал еще
несколько оборотов и замер. Рязанов выключил мотор. Наступила глубокая,
спокойная после воздушной битвы и пережитого тишина.

Андрей с трудом вылез из багажника на землю, на твердую, свою, родную
землю, шатаясь, подошел к крылу, взобрался на него, цепляясь за уступы
борта, и заглянул сквозь прозрачный плексигласовый фонарь в кабину. Рязанов
сидел, опершись грудью на ручку управления и низко опустив голову. Раздирая
пальцы до крови, Андрей торопливо отодвинул фонарь и наклонился к летчику.

- Товарищ командир!.. Леша! - громко окликнул он.


До Харькова оставалось несколько минут полета. Серафим, не прерывая
рассказа командира, настроил автоматический радиокомпас на приводную
радиостанцию Харьковского аэропорта. Стрелка радиокомпаса дрогнула и,
описав полукруг, опустилась острием к полу кабины, показывая, что приводная
радиостанция находится внизу, под ними. Позади Андрея громко заливался
электрический звонок, а на приборной доске вспыхнула зеленая лампочка.

- Я "49 - 85", прошел дальнюю, - сказал Андрей по радио.

- "49 - 85", пробиваться по схеме вам разрешено, - ответили с земли.

Андрей отжал от себя штурвал и уменьшил наддув моторов. Самолет плавно
опустил нос и стал как бы тонуть в облаках. Командир и второй пилот сняли
темные очки. Если бы не приборы, можно было подумать, что машина висит
неподвижно, а не снижается над аэродромом по большому прямоугольнику

На высоте трехсот метров началась резкая болтанка, и самолет сплошной
пеленой окутал крупный и мокрый густой снег. Стекла помутнели по краям.

После четвертого разворота, на последней прямой, болтанка и обледенение
достигли наибольшей силы. Теперь некогда стало разговаривать, пилоты в шуме
и неистовстве снежной бури в облаках молча вели машину. Когда прошли
ближнюю приводную и внизу всего в сорока - пятидесяти метрах показалась
земля, Андрей крикнул Веневу:

- Сажай!

Петушок обрадовался, что командир доверил ему сложную посадку, и плотнее
взялся за штурвал. Машина мягко коснулась бетона и побежала по земле.

- Ваша отличная посадка зафиксирована в пятнадцать часов ноль три минуты, -
сообщили со старта. - Заруливайте к аэровокзалу.

- Понял вас, благодарю, - ответил Петушок и свернул влево, на рулежную
дорожку.

- Вот так всегда и сажай! - сказал Андрей.

- Ну и дальше что, командир? - нетерпеливо спросил Петушок, пропуская мимо
ушей заслуженную похвалу.

Дальше знаю только то, что Рязанов еще был ранен горел... Мы с ним не
виделись года четыре.

- Летает до сих пор? - спросил Серафим.

- Нет. Он три года где-то учился. Был на Дальнем Востоке, а сейчас работает
в Москве, в КГБ.

- Прохвостов ловит! Башковитый человек, - одобрил Петушок.

- Полагать надо! Бывший авиатор, фронтовик... Жаль только, что наши с ним
пути разошлись!..

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Дела давно минувших дней..

1

Прошло два месяца. Десятки рейсов уже совершил в новом году экипаж Шелеста
на трассах между Черным морем и Москвой, Бештау и Киевом, Ростовом-на-Дону
и Уралом. Нередко им изрядно доставалось, но порой полет протекал так
спокойно, что у них оставалось свободное время для веселых воспоминаний и
разговоров о будущем. В такие минуты Петушок любил вспоминать свое
новогоднее знакомство с Ниной Константиновной. Андрей слушал эти разговоры
и лукаво улыбался.

- Повидать бы ее, а, командир? - вздыхал Петушок.

- Как-нибудь повидаем, - неопределенно отвечал Андрей. А в один из
мартовских дней они в самом деле встретили Н