е-самолете над сказочной страной  и  им так
хорошо.
     ...Павел  Яковлевич безуспешно пытался  встретиться  с  сыном. Все было
напрасно...
     Жизнь Сережи  в  Нежине  текла  монотонно,  скучно. Правда,  иногда  по
вечерам после хлопот в лавке и по дому бабушка брала в руки скрипку или пела
украинские песни.  В такие минуты дед сажал внука на  колени, и они слушали,
порой подпевая ей.  Но чаще,  устав  от суеты в лавке,  пропахший различными
солениями, Николай Яковлевич незаметно  засыпал. Сережа тихонько дергал деда
за кончики отвислых усов.
     - Дедуня! А  дедуня! - смеялся мальчик. - В  лавку пора, - повторял  он
слова Марии Матвеевны, слышанные им каждое утро.
     Николай Яковлевич,  в  прошлом  бравый казак, пристрастия к торговле не
имел и даже  тяготился ежедневной необходимостью сидеть в лавке, следить  за
приказчиками. Не будь  рядом  с ним энергичной, с практической хваткой жены,
их  торговое дело давно  потерпело бы  крах.  Все материальное  благополучие
семьи держалось  на Марии Матвеевне, в жилах которой, по семейным преданиям,
текла кровь гречанки, некогда привезенной прадедом из дальнего похода.
     Разбуженный Николай Яковлевич снимал внука с колен, виновато улыбался и
брался за  чтение  газет. Читал  их внимательно,  пересказывал жене наиболее
важные события.
     В один из  летних  вечеров 1911  года  Николай  Яковлевич  наткнулся на
редкое объявление.
     - Послушай, Маша, что в газете пишут:  "Единственный полет на аэроплане
русского летчика Уточкина. Цена за вход рубль".
     - Рубль? - удивленно переспросила Мария Матве-23

     евна.  -  Дороговато. Да в наши дни  за полдня  в  лавке  на  рубль  не
наторгуешь.
     - Дедуня, а что такое "аэроплан"? - спросил внук,
     - Это машина такая, летает в воздухе.
     - Как птица? С крыльями?
     - Не знаю, не видел.
     - А ты, бабуся, видела?
     - Нет, Сергуня, не пришлось.
     - И я тоже, - и  тут мальчик подошел  к бабушке и попросил: - Пойдемте,
посмотрим. А рубль я вам дам, у меня есть в копилке.
     Мария Матвеевна растерялась от неожиданной просьбы внука и взглянула на
мужа. Тот ухмыльнулся в усы.
     - А может, и впрямь сходить? Пусть посмотрпт. Сидит в четырех стенах, -
сказал дед нерешительно.
     - Да ведь цена-то какая! Два рубля!
     - Да не прибедняйся, Маша, - и смеясь, Николай Яковлевич напомнил: - Да
и внук помочь хочет... Рассмеялась и Мария Матвеевна.
     - Ну, коли два казака просят, как  не уважить их. На третий день жители
города  повалили  на  окраину,  где  в  недавние времена разливались, словно
половодье, знаменитые нежинские  ярмарки. Сергей сидел у деда на плечах и во
все глаза  рассматривал  диковинную  птицу,  непохожую  на ковер-самолет,  о
котором знал из сказок.
     - Бабуся! А бабуся! А когда же полетит? - допытывался Сережа.
     Но  вот  раздался  оглушительный  гул  от  заработавшего  мотора. Толпа
затихла в  ожидании. Пропеллер  крутился все быстрее. Самолет  покатился  по
ровному  полю,  потом  будто  дернулся,  оторвался от земли и  полетел. Люди
ахнули  и  зааплодировали.  Отчаянно  бил  в  ладоши  и   Сережа,  не  сводя
восторженных глаз с невиданной птицы.
     - Дедуня, а дедуня?  Почему  крылья не машут? - удивленно спросил внук,
когда аэроплан поднялся над деревьями...
     Всю дорогу домой внук задавал  все новые и новые вопросы, но старики не
могли  на  них  ответить. "Вот приедут  твои дядья,  ты  у них и спроси",  -
отбивался  дед.  Дивная  грохочущая огромная  "птица"  потрясла  воображение
впечатлительного мальчика. Сказка или  быль? Им владело необъяснимое чувство
счастья от встречи с незнанием, желанием узнать, что это такое... Шло вре-


     мя, но где-то в тайниках его души, в детском воображении незримо летала
чудо-птица, летала, чтобы через десять лет навсегда завладеть всем существом
Сергея Королева.
     Теплое лето  сменила  дождливая осень. Сережа  все больше сидел в доме,
увлеченно  играл  в свои  детские игры  - строил из  кубиков домики, рисовал
что-то,  мог  сосредоточенно  часами  заниматься  своими делами,  никого  не
замечая  вокруг.  Больше  всего  его  привлекали  книжки  да  кубики-азбука.
Случайно обнаружилось,  что  внук  уже  грамотный.  Самостоятельно  научился
читать по складам и даже пытался писать. Писал он, как все дети, а Сереже не
было и  шести, крупными печатными буквами, а  цифра "два", например,  у него
смотрела в обратную сторону.
     Дед с бабкой попросили заниматься с внуком учительницу М. М. Гринфельд,
снимавшую в доме Москаленко небольшую комнату. По  ее  воспоминаниям, Сережа
проявлял смышленость  и любознательность и  быстро освоил счет до миллиона и
арифметические задачи на все четыре действия.
     Однообразно  жил  город  Нежин. Тихо и  скучно в семье Москаленко. Одна
радость, внук Сергунька. Они любили его  всем  сердцем и  отдавали ему почти
все свое время. Но  требовала забот и лавчонка. Прибылей больших не  давала,
но кормила и одевала стариков  и их дочерей. Все казалось вокруг незыблемым.
И вдруг словно гром среди ясного  неба - в августе 1914  года немцы объявили
войну России. Для стариков Москаленко она действительно началась неожиданно.
Правда, о  том,  что  происходило в  России,  они  знали  -  газеты  Николай
Яковлевич читал регулярно,  но глубоко политикой не интересовался. Знал, что
кайзер  Вильгельм родня  российскому  самодержцу, и надеялся,  что  до войны
все-таки дело не дойдет.
     У  соседей собирали на фронт сыновей и  мужей.  Весь  уклад жизни  в их
околотке, да и во всем Нежине разом нарушился.
     Торговля  в лавке пошла  на убыль. Да и страшно  стало старикам одним в
доме. Дети перебрались в  Киев, да  к  тому  же все чаще прихварывал Николай
Яковлевич. Решила Мария Матвеевна  покончить с бакалейной лавкой. Продав дом
и закрыв свое торговое дело, в  сентябре того же года переехали Москаленко с
внуком в Киев.


     Маруся  жила  одна,  но  муж  не  давал  ей  развода.  Павел  Яковлевич
по-прежнему преподавал  в Киеве и требовал сына к себе. Москаленко ни за что
не хотели  расставаться с  внуком. Павел  Яковлевич попытался  вернуть  себе
Сергея через суд. Но добился только права оказывать ему материальную помощь.
Во встречах с сыном ему было категорически отказано. Правда, Павел Яковлевич
пытался это сделать тайком, но безуспешно. Павел Яковлевич решил тогда: "Сын
вырастет, сам все поймет".
     Женские курсы, на которых училась Мария  Никола евна, из Киева перевели
в  Саратов,  Сережа  снова оказался один у деда  и бабушки. Очень тосковал и
часто  посылал  матери  трогательные  письма,  рассказывал  о  своей  жизни,
мальчишеских  заботах: "Мне  было  очень  скучно  28  февраля  и  теперь  не
весело... учиться трудно... Милая Мама, я о тебе скучаю и прошу писать,  как
твое здоровье, а то ты  снилась мне нехорошо. Я ел  за вас блины и съел штук
восемь, а перед этим штук 5... Аэроплан склеил, очень красивый..."
     Старики Москаленко чувствовали свою вину перед дочерью, ведь выдали они
ее замуж против воли. И вот теперь она  одна, сын растет без матери и  отца.
Неладно все это.
     В  один  из дней  Мария  Матвеевна втайне  от  дочери  разыскала  Павла
Яковлевича. Вечером дома сообщила:
     -  Ну,  дед, кажется уговорила, - и, смахнув слезу,  не утаила: - Павел
все еще любит Марусю, я его сегодня видела, поговорила с ним.
     Старый Москаленко  взглянул на  жену  из-под  нависших  седых  бровей и
ничего не  ответил.  Он давно и тяжело  болел.  И жил  своим  миром, подолгу
молился.
     Мария  Николаевна,  узнан  из  письма  о  затее  матери,  категорически
отказалась  приехать  в  Киев и  даже'  разговаривать с Павлом  Яковлевичем.
Старания Марии Матвеевны наладить жизнь дочери остались напрасными.
     Вскоре тихо заснул навсегда  в своем  кресле Николай Яковлевич, заснул,
пока Сережа читал ему газету.
     В  октябре  1916  года Мария Николаевна  и Павел  Яковлевич  официально
расторгли брак.
     Мария  Николаевна сумела настоять  на этом.  Несколько  лет  назад  она
встретила и полюбила молодого инженера Григория Михайловича Баланина и через
ме-


     сяц  после бракоразводного  процесса  вступила с ним  во  второй  брак.
Полгода спустя, 28 мая 1917 года, Сережа вместе с  матерью переехал в Одессу
к отчиму, где тот получил работу.
     Вначале Баланины  поселились на Канатной улице, а потом, когда Григория
Михайловича  назначили  на  должность  начальника  портовой  электростанции,
переехали на Платоновский мол, ближе к месту службы, в просторную квартиру с
балконом, обращенным к морю.
     Как-то в августе Мария Николаевна, принарядив сына, сказала:
     - Пойдем, Сережа, посмотрим город. Пора подумать об учебе.
     Сергей с радостью согласился. Прошло почти три месяца, как он с матерью
переехал в Одессу, но ни разу еще не был в центре города. Из дома его никуда
не отпускали, и мальчик сидел в одиночестве, как в Нежине.
     Небольшими улочками, идущими от Платоновского мола, мать и сын вышли на
главную улицу - Дериба-оовскую, названную  так  в  честь  русского адмирала,
руководившего  строительством  Одесского  порта. Сергею,  после  величавого,
степенного  Киева  шумливая уличная  толчея Одессы не понравилась, и  он шел
молчаливый,  крепко  держась за  руку  матери.  Только  выйдя  на площадь  к
памятнику Пушкину, Сергей осмелел и отпустил ее руку. И в этот момент увидел
идущих им навстречу двух солдат в поношенных шинелях. Один с бородой и усами
с трудом шел на костылях, другой  молодой, с  забинтованной  рукой, здоровой
поддерживал старшего товарища. Солдат на костылях вдруг споткнулся и, падая,
увлек за собой товарища. Какая-то женщина бросилась к ним на помощь. Раненые
стонали  от боли,  не в силах  подняться.  Вокруг  образовалась  толпа. Двое
мужчин и женщина помогли солдатам встать на ноги.
     - Вот тебе война до победного  конца!  -  раздался негодующий голос.  -
Пол-России на костылях.
     - Пора кончать! - выкрикнули из толпы.
     - А ты что, под немца захотел? - с сердцем  сказала женщина, осматривая
перевязки раненых солдат.
     - Откуда эти солдаты, мама? - спросил Сережа.
     - С фронта. Идет война. На нас напали германцы. Наш народ защищается.
     В сентябре Сергей поступил в первый класс третьей одесской гимназии. За
учебу сына надо  было платить, и Мария  Николаевна,  зная, что дети учителей
пользуются


     льготами,  тотчас  же послала письмо своему бывшему мужу в Киев.  Павел
Яковлевич незамедлительно, 19 сентября 1917 года, выслал нужный документ. Он
хранится и ныне.  "Павел Яковлевич Королев, - говорится  в удостоверении,  -
действительно состоит  штатным преподавателем  женской гимназии... бывшей М.
К.  Батпель.  Выдано  для предоставления в педагогический  совет 3  одесской
гимназии на предмет освобождения сына П. Я. Королева от первого брака Сергея
Королева,  ученика  1-го класса  вышеуказанной  гимназии  от платы  за право
учения".
     Ко  времени, когда П. Я. Королев посылал это письмо, боль от неудачного
брака уже улеглась, но своего любимого "Сергуньку" он не забывал.
     Учиться Сергею Королеву в гимназии пришлось недолго, вскоре ее закрыли.
     Началась революция.

Глава вторая Мне жить - мне решать!

     Увлечение небом. Надо дойти своим умом. Хочу иметь живое дело
     В Октябре 1917  года  трудовая  Одесса жила бурно и тревожно.  Народные
демонстрации  все чаще переходили в жаркие схватки рабочих,  моряков с теми,
кто хотел отстоять строй капиталистов и помещиков, сохранить царизм.
     Двадцать пятого октября  1917 года телеграф принес из Москвы "Обращение
к гражданам России":  "Временное  правительство  низложено,  государственная
власть перешла в руки Петроградского Совета рабочих л солдатских депутатов".
На следующий день стало  известно, что  Второй  Всероссийский  съезд Советов
создал  первое  народное правительство  во главе  с  В. И. Лениным. Трудовая
Одесса   встретила   это   сообщение   ликованием.   Революционное  подполье
действовало здесь давно, и вот теперь в городе - Советская власть.
     Но контрреволюция не сдавалась. На улицах то и дело слышались выстрелы,
случались  и  короткие  вооруженные стычки. Выходить  из дома стало  опасно,
гимназия  закрыта,  а дома скучно.  Сережа  читал книги. В библиотеке отчима
увидел на обложке журнала изображение


     человека, прыгающего с колокольни на самодельных крыльях. В памяти  его
вдруг  встал  день,  когда он впервые  увидел аэроплан. И тотчас же пошел  к
матери на кухню, готовившей обед!
     - Мамочка, дай мне, пожалуйста, две простыни, не пожалей.
     - А зачем они тебе?
     - Я сделаю из них крылья, привяжу к  рукам, взберусь на заводскую трубу
и попробую полететь...
     Немало  усилий  пришлось приложить  Марии Николаевне,  чтобы отговорить
мальчика  от  опасной  затеи.  "Читай-ка  лучше  вот  эти  книги",  и  Мария
Николаевна достала с полки томики Майн Рида и Фенимора Купера.
     Решили,  что  Сергей будет учиться дома самостоятельно по гимназической
программе - благо мать и отчим могли помочь. Григорий Михайлович имел к тому
времени диплом  инженера по электрическим машинам, полученный  в Германии, и
диплом Киевского политехниче-ского института. Домашнее учение шло успешно, и
ему разрешили выходить  иногда на прогулки.  Не  сразу  Сергей  подружился с
ребятами, что жили  с  ним на одной улице. Больше всех ему понравился Опанас
Черноус,  что  жил в  деревянном  доме  напротив. Он  был  сыном кочегара  с
электростанции, где работал  Баланин. Пятнадцатилетний  Опанас  считал  себя
взрослым, ходил в тельняшке и покровительственно относился к Сергею. Паренек
пришелся по душе  Марии Николаевне,  и  она охотно  отпускала  с  ним сына в
город.
     Как-то в феврале 1918 года Опанас повел Сергея на знаменитую  лестницу,
что шла почти от берега моря вверх к центру Одессы. Шли медленно, поднимаясь
все выше и выше, иногда останавливались, любуясь морем.
     - Ты знаешь, сколько ступеней на этой лестнице? - спросил Опанас.
     - Нет.
     -  Десять  маршей и 192  ступени.  Остановившись на пятом марше, Опанас
подвел Сергея поближе к парапету.
     - Вот тут моего батьку солдаты поранили. Опанас рассказал, что его отец
в 1905 году служил на  броненосце "Потемкин". Вместе со всеми  матросами  он
участвовал в восстании. Сергей с замиранием сердца слушал Опанаса, веря и не
веря в то, что говорил он.
     - Матросы высадились в Одессе. Их вышли встречать  тысячи людей. Тут на
лестнице появились солдаты


     и начали стрелять. С  той поры батя и хромает. Он  рассказывал: "...все
ступени были в крови".
     Потрясенный рассказом Опанаса, придя домой, Сергей спросил отчима:
     - Это правда, там, на лестнице... убивали?
     - Правда. Это было при царе. Больше такого не
     будет.
     Но Баланин  жестоко ошибся.  В марте 1918 года  контрреволюция в Одессе
взяла верх. Советская власть  пала... Город оккупировали  по очереди румыны,
французы, англичане,  немцы. Они  грабили  жителей, жестоко расправлялись со
всеми,  кто  боролся против них за восстановление  Советской  власти. Голод,
холод,  болезни  царили повсюду. Сто граммов  горохового хлеба, да  и то  не
ежедневно,  приносил  Баланин домой.  Картошка,  выменянная  на  одежду,  да
полтарелки каши - вот и все, что подавалось на стол. Часто  не бывало света,
воды. Изредка выходя на улицу,  Сергей узнавал от друзей, что смерть уносила
то одного, то другого из его сверстников.
     Однажды он  увидел с балкона, как по  улице вели избитых до  полусмерти
портовых  рабочих.  Они  отказались  выгружать  оружие с английского  судна.
Сергей часто сидел на балконе в  надежде  увидеть Опанаса, который почему-то
перестал  заходить. Он скучал без  него и решил сам пойти к нему. Но мать не
разрешила. Тяжело вздохнув, с горечью сказала сыну:
     -  Нет  больше  Опанаса. Хлопчика  убили... в порту. Вывешивал  красное
знамя.
     - Опанаса? Убили? - Губы Сергея задрожали, и он разрыдался.
     - Когда же все это кончится?  -  в отчаянии разводя руками,  спрашивала
мужа Мария Николаевна. - У меня больше нечего продавать и менять.
     Прошел еще год, может, самый тяжелый.
     И в феврале  1920 года кавалерийская дивизия Григория Котовского вместе
с другими частями  Красной Армии разгромила последние остатки  интервентов и
контрреволюции. Вся  трудящаяся  революционная  Одесса взялась за оружие.  8
февраля  город  навсегда стал советским.  Задымили хлебопекарни,  постепенно
налаживалось  отопление,  вошел  в строй  водопровод.  Но электроэнергии  не
хватало - вечером и ночью Одесса часто погружалась в кромешную тьму.
     Школы  все  еще не работали. Сергею уже исполнилось тринадцать  лет. Он
повзрослел, посерьезнел, стал


     шире  в   плечах,  походка  сделалась   энергичной.   Сергей  продолжал
заниматься  дома,  но все  чаще  думал  о  небе,  хотелось  летать,  строить
летательные  аппараты.  Зная склонности пасынка, Григорий Михайлович записал
его в модельный кружок портового клуба. Мальчик был  очень рад, занимался  с
увлечением,  читал статьи по  авиации, авиамоделированию  и конструированию.
Как-то раз в библиотеке он натолкнулся на  книги и журналы, рассказывающие о
зарождении  авиации планеризма.  И  неожиданно  для  себя  Сережа понял, что
планер - самый доступный путь в небо, и загорелся желанием построить его.
     В  1921 году  в Одессе  появился отряд гидросамолетов  ГИДРО-3 Главного
управления Военно-Воздушного Флота.  Летчики его не только охраняли  границы
Родины, но  и  оказывали  помощь  судам,  терпящим бедствие,  участвовали  в
маневрах,   проводимых   командованием,   вели    разведку,    корректировку
артиллерийских  стрельб. Сергей с замиранием сердца наблюдал  всегда  за  их
полетом над  морем и, конечно  же, мечтал хоть раз подняться на  них в небо.
Случай  свел  его с механиком Гидроотряда Василием Долгановым,  который  был
старше  Сергея года на четыре. Сережа  с  удивлением  смотрел, как его новый
знакомый, ловко орудуя ключами, копался в моторе, при этом подробно объяснял
ему, что к чему. Так Сережа Королев прослушал первую "лекцию" об авиационном
моторе. Вслед за "лекцией" началась и "практика". Отныне все летнее время он
проводил  в  Гидроотряде,  помогая  готовить  самолеты  к  полетам.  Строгий
начальник  Гидроотряда  Александр Васильевич  Шляпников  -  участник  штурма
Зимнего дворца и гражданской  войны, влюбленный  в свое  дело,  благоволил к
каждому, кто,  как  и он,  любил  авиацию. Ему понравился крепко  сложенный,
упорный, судя по всему, четырнадцатилетний подросток. Королев, быстро изучив
мотор, стал незаменимым,  безотказным помощником. За  это его  полюбили  все
механики и летчики.
     В  Одессе, как  и по  всей стране,  стали открываться  профессиональные
различные  технические школы. Советская власть считала нужным вместе с общим
средним образованием дать юношам и девушкам и профессию. Так, школе No 1, со
строительным     уклоном,    разместившейся    в    бывшей    гимназии    на
Старопортофранковской улице,  поручалось готовить  кровельщиков, штукатуров,
черепичников,  каменщиков,  плотников.  К   преподаванию  в   стройпрофшколе
привлекались сильные педагоги.


     В конце июня 1922 года  пришел поступать в эту школу и пятнадцатилетний
Сергей  Королев.  Александр  Георгиевич   Александров,  завуч  школы,  лично
принимал каждого нового ученика. Перед ним стоял среднего роста темноволосый
паренек,  с  карими лучистыми глазами, одетый не бог весть  как -  в светлые
полотняные брюки, такую же куртку.
     - Как вас зовут?
     -  Королев  Сергей  Павлович.  -  И,  смутившись, тут же  поправился: -
Королев Сергей.
     Назвав  свое  имя,  отчество,  Александров  спросил  Королева, где  тот
учился, сколько классов окончил. Не  удивился, услышав, что юноша  занимался
самообразованием дома, под  руководством матери-учительницы.  Таких юношей с
домашними знаниями было в ту пору много.
     - Прежде