5  года, состоялась  свадьба.  Молодые
супруги отбыли к месту  службы Павла Яковлевича в Екатеринодар, а через год,
летом 1906 года, переехали в Житомир.
     Здесь  в  доме No 5  по Дмитриевской  улице  Королевы  сняли  недорогую
меблированную  квартиру из трех небольших комнат и устроили  в них гостиную,
спальню и кабинет.  В  пятнадцати минутах ходьбы  находилась первая  мужская
гимназия, где Павел Яковлевич начал преподавать. Жили скромно.
     Мария привыкла к достатку. Родители  ей ни в чем не отказывали. Считать
деньги  она не  умела,  это,  в свою  очередь,  раздражало Павла Яковлевича.
Словом, семейная жизнь  не заладилась  с  самого начала. К  тому же Мария не
могла продолжать образование, к которому так
     стремилась.
     ...Павел Яковлевич не заметил, как дошел до конца улицы, вернулся назад
и оказался  около  своего  дома. Он  замедлил  шаг и  подумал: "Если  сейчас
встречу мужчину - родится мальчик, а если  женщину..." Он не успел загадать,
как увидел, что из дома вышла женщина, та самая, за  которой он бегал. Павел
Яковлевич улыбнулся про себя: "Вот тут и гадай", и пошел быстрее.
     Теща встретила его в прихожей, счастливая.
     - Сын, Павлуша! Сын! Поздравляю... А у нас с дедом внук... Дождались...
     Королев  кинул  на вешалку  шинель  и пошел  было  в спальню, но  Мария
Матвеевна остановила его:
     -  Куда  ты  такой  с  мороза-то.  Застудишь  маленького.  Да  и  Мария
утомилась, задремала, не торопись...
     Павел  Яковлевич  на  цыпочках  ходил  по  крашеному  деревянному  полу
соседней комнаты - кабинету, стараясь  не тревожить жену. Остановился, через
приоткрытую  дверь  с нежностью посмотрел на  ее красивое, утомленное  лицо,
утонувшее в подушке.
     "Милая моя, любимая", - подумал  Павел Яковлевич. Он был так счастлив в
эти минуты, что забыл все раз-


     молвки с женой, даже последнюю, случившуюся  совсем недавно. Оказалось,
что  Павел Яковлевич  ревнив. Он и  сам не подозревал об этом,  но уж  очень
хороша  была  девятнадцатилетняя  Мария рядом  с  тридцатилетним  замкнутым,
коренастым мужем. Павел Яковлевич не  любил, когда жена наряжалась модно,  в
яркие платья, и хотел, чтобы она одевалась соответственно положению.
     - Но мне же, Павел, не тридцать. И мне хочется петь и  танцевать... - И
начала кружить его по комнате.
     Павел Яковлевич вырывался, что-то говорил и наконец сдался.
     - Ну, ну, хорошо, будь по-твоему, одевайся как хочешь...
     Его воспоминания прервал голос Марии Матвеевны.
     - Счастье-то  какое. Вот дед Микола обрадуется:  казак родился.  В нашу
породу. Здоровенький,  - слышал  счастливый отец, как говорила теща, пеленая
младенца.  -  Глаза-то темные, как уголечки, а лобик-то отцовский. Под Новый
год родился, счастливым будет.  Примета такая. - И положила внука в  детскую
плетеную коляску. Вышла к Павлу Яковлевичу и,  обняв  по-матерински, достала
из широкой юбки небольшой сверток, положила его на письменный стол.
     - Это  вам от нас с дедом. Расходов теперь прибавится. Лавчонка-то хоть
и маленькая, а доходы все же есть, и не хуже,  чем у других. Да и на "зубок"
- удастся ли приехать, еще не знаю.
     - Спасибо! Только мы, Мария Матвеевна, ни в чем  не нуждаемся.  Да и не
привыкли. - Павел Яковлевич помолчал. - Только от вас и возьму, мамаша, зная
ваше расположение ко мне. Поблагодарите от нас и Николая Яковлевича.
     В  этот  момент  всхлипнул ребенок.  И  не по летам  грузная, но  очень
подвижная Мария Матвеевна кинулась к внуку. Мария Николаевна открыла глаза.
     - Мама, покажи мне сына.
     Бабушка ловко достала из колыбели младенца и поднесла его к матери.
     - А когда кормить его?
     -  Он  сам об  этом  скажет. Знаю, четверых  вас вырастила. Как захочет
есть, такой рев подымет!
     Павел Яковлевич  подошел к жене, взял ее  руку  и благодарно поцеловал,
потом чуть убавил огонь лампы под потолком, чтобы свет не мешал  сыну, и, не
желая


     показывать охвативших его чувств, поскорее ушел в другую комнату.
     ...По сей день сохранилась церковная метрическая книга. В ней запись за
1 января 1907 года.
     "...День. Месяц. Год рождения - 30 декабря 1906 года'.
     Имя  -  Сергей.  Родители - преподаватель  Житомирской  первой гимназии
Павел Яковлевич Королев и законная жена его Мария Николаевна. Православные".
     Рождение  ребенка  изменило  к лучшему семейную жизнь Королевых.  Мария
Николаевна не отходила от  Сергуньки.  Счастьем светилась и Мария Матвеевна,
замечая перемены в отношениях дочери и зятя.  Павлу Яковлевичу верилось, что
судьба  к   нему  благосклонна,  что  все  уладится.  В  гимназии  тоже  все
складывалось удачно. Но, видно, уж такая  у него жизнь.  За маленькую толику
счастья тут же  приходится  расплачиваться.  За светлыми  и радостными днями
следуют дни волнений, горьких разочарований.
     В то утро Королев вышел на службу пораньше: хотел до начала занятий еще
раз   полистать  сочинения  старшеклассников  на  тему  "Наш  город".  Очень
интересным это  показалось  Павлу Яковлевичу.  История  Житомира насчитывала
более десяти веков. Желая узнать, откуда произошло название "Житомир", Павел
Яковлевич перечитал много книг.  Больше других  ему понравились две легенды.
По одной  из них, где-то около  884 года в развилке между рекой Тетерев и ее
притоком Каменкой  облюбовало себе место славянское  племя житичей. Отсюда и
"житичев мир".  По другой  легенде,  в  летописи,  относящейся к  1240 году,
упоминается слобода, славящаяся торговлей хлебом  - "жито меряли". Много лет
спустя народ-словотвореЦ образовал "Житомир". Павел  Яковлевич придерживался
второй  легенды  и  считал   глубоко  символичным,  что  в  названии  города
нерасторжимо слились два великих слова "хлеб" и "мир".
     Павел  Яковлевич вошел  в учительскую,  она была  пуста.  Шли  занятия.
Из-под потолка с искусно написанного портрета,  втиснутого в золоченую раму,
на него строго  смотрел Николай  II. В  комнате  плохо натопили, и  Королев,
поежившись,  сел  поближе  к  круглой  голландской  печке.  Достал  тетради.
Сочинения старшеклассников, в общем, порадовали Павла Яковлевича. Не все они
со-
      --  12 января 1907 года по новому стилю.


     держали  интересные мысли, но  неизменно  увлекали  искренностью.  День
начинался хорошо.
     Вдруг из-за двери  одного  из  седьмых  классов раздался  шум.  И сразу
вырвался  в коридор.  Послышался топот множества ног,  кто-то упал.  Королев
выбежал  в  коридор. Гимназисты что-то  выкрикивали возбужденными  голосами.
Занятия прекратились. Навстречу учащимся быстро  прошел директор гимназии. И
хотя он старался сохранить невозмутимость, скрыть  крайнюю  тревогу не  мог.
Бунт!
     Гимназисты  обступили  его   и  без  былого  страха  и  почтенья  стали
требовать, чтобы перед ними извинился преподаватель, назвавший их "свиньями"
и "выродками".
     Директор громким голосом приказал  всем немедленно  вернуться в  класс.
Ученики  объявили,  что  не  будут  присутствовать на  уроке  неугодного  им
преподавателя. Закрыв класс, они забаррикадировали мебелью дверь, стали петь
революционные  песни.  Гимназическому  начальству  деться  было  некуда:  не
вызывать же полицию. Пошли на уступки, пообещав "восставшим-": "желаемое ими
извинение состоится".
     Возбужденные юноши покинули класс, считая, что одержали победу. Но всем
им сейчас же объявили: "Вы исключены из гимназии".
     Состоятельные родители  уже вечером начали осаждать директора  гимназии
Ю. П. Антонюка просьбами отменить свое решение. Как, их дети, их наследники,
будущие  владельцы фабрик и заводов,  многие  из которых с рождения увенчаны
высокими титулами  и званиями,  не смогут  продолжать  учебу?  Только-только
начали  справляться  с  антиправительственными  выступлениями   бунтовщиков.
Страну, слава  богу, почти  усмирили,  а здесь у них, в Житомире,  хотят, по
сути, ославить их, отцов города! И кто? Свои же, директор гимназии!
     И  утром Антонюк разрешил всем подать  ходатайство о восстановлении  их
детей в учебном заведении.
     Педагогический  совет  удовлетворил просьбы почти  всех  родителей.  Но
одного  гимназиста,  Лейбу  Брискина,  без  основания объявили  едва  ли  не
зачинщиком  и   восстановить  отказались.  Против  несправедливого   решения
выступил только Королев. С ним не посчитались  и вынудили его поставить свою
подпись под протоколом. Сделал  это он со специальной оговоркой: "П. Королев
(с особым мнением)".
     - Вы, оказывается, милостивый государь, Павел
     2 А. Романов 17

     Яковлевич,  - выговаривал Королеву директор гимназии Антонюк, -  других
убеждений,  чем  мы. Слыханное  ли дело, один  против всех.  Очень  сожалею,
очень... Да и за кого вступились?! За инородца!
     Принципиальность  молодого   преподавателя  вызвала  раздражение  всего
гимназического начальства и шовинистически настроенных педагогов.
     Домой Павел  Яковлевич пришел в середине дня в мрачном настроении. Сняв
в  прихожей  шинель  и фуражку, не  заходя к жене, прошел в кабинет и сел за
письменный стол. Достал из папки тетради, начал  читать,  чтобы отвлечься от
тревожных дум. Но пересилить себя не мог. В кабинет заглянула жена.
     - Ты не зашел к нам, Павел?
     - Извини, Маруся.
     - Да на тебе лица нет, - взглянув в тревожные глаза мужа, заволновалась
Мария Николаевна. - Что-нибудь случилось?
     - На  душе  тяжело. В гимназии неприятности.  Королев рассказал жене  о
том, что произошло, и тут же дал волю своим мыслям.
     - Все идет по-старому. Отслужили  молебен в церкви в  честь высочайшего
манифеста, и снова нагайка, - нервничал Павел Яковлевич,  шагая  по кабинету
из угла  в  угол. - Как  будто  не  было  русско-японской  войны,  Кровавого
воскресенья, восстания моряков на "Потемкине". Забылись выступления  рабочих
в Харькове и Киеве. Да одних ли рабочих...
     Выслушав рассказ мужа о том, что произошло в гимназии, Мария Николаевна
с  недоумением сказала: "Ну  какое  тебе дело до всего этого!" Такого ответа
Павел Яковлевич  не  ожидал и хотел было прекратить бесполезный разговор, но
передумал:
     - Ты, Маруся, когда-нибудь слышала о "Сорочин-ской трагедии"?
     -  Только  о  Сорочинской  ярмарке,  -  засмеялась  она,  но,  встретив
осуждающий взгляд мужа, замолчала.
     - Не надо так шутить. Пролита безвинная кровь.
     - Ты о чем, Паша?
     - Садись.  Ты  должна  знать  об этом,  должна,  -  и  Павел  Яковлевич
рассказал жене все, что знал о "Сорочинской трагедии". В декабре  1905  года
царскими  карателями в  местечках  Сорочинцы,  Устивице  и  других  деревнях
Миргородского уезда недалеко от Полтавы, где жил В. Г. Короленко, были убиты
десятки жителей,


     а сотни изувечены казацкимв нагайками Вся вина этих людей состояла лишь
в  том,  что   поверили  царскому   манифесту  от  17   октября  1905  года,
"даровавшему"  свободу  слова,  собраний  и  союзов.  Собравшись  на сходки,
крестьяне нередко  решали закрыть  государственные  винные  монополии, иначе
говоря, винные лавки, а в некоторых селах опротестовывали незаконную попытку
властей арестовать  односельчан. Наиболее ретивым усмирителем был полтавский
статский советник Филонов, возглавивший расправу.
     Об  этих  событиях  В.  Г. Короленко  написал  статью "Открытое  письмо
статскому  советнику Филонову". 12  января 1906  года ее опубликовала газета
"Полтавщина". Чиновник остался безнаказанным. Но нашелся человек,  выстрелом
из револьвера прикончил карателя прямо на улице.
     - На  улице! Без суда! И ты  одобряешь это?! Месть порождает  месть,  -
возмутилась Мария Николаевна. - Столько крови!..
     - А кто в этом виноват? Кто? Только не я, не ты. Не те, кто в жизни еле
концы с концами сводят, как мой отец...
     - Успокойся, Павел, - Мария Николаевна встала, подошла к мужу. - Нам ли
решать, кто?
     Раздался  плач ребенка.  Маруся  поспешила к нему. Королев  проводил ее
взглядом. "Нам ли  решать, кто?" - повторил он слова жены. И тут, впервые за
полтора  года  совместной  жизни, Павел Яковлевич  почувствовал, как  далека
Маруся от  всего, что совершалось вокруг, от  того, что волнует его. "Ее  не
обжигала в  жизни ни одна беда. Виновата ли она  в этом?! - думал Королев. -
Недавняя'  гимназистка, видевшая  жизнь через страницы  учебников. И  сейчас
одна в четырех стенах, да книги... Есть в этом и моя вина... Я ведь  намного
старше  ее".  На  ум  пришли  слова  Герцена:  "Жена,  исключенная  из  всех
интересов, занимающих  ее  мужа,  чуждая  им,  не делящая их,  -  наложница,
экономка, нянька, но не жена в полном благородном смысле слова".
     Мария Матвеевна слышала разговор  зятя с дочерью и не утерпела, сказала
Павлу Яковлевичу:
     - Горяч  ты не ко времени,  Паша. Видишь, что делается вокруг. Не ровен
час, настроишь против себя начальство. Чего с ним спорить. Оно всегда право.
На то и власть. Думай про себя как хочешь, а вслух говори, что
     2* 19

     ко времени...  Не обижайся! Ты перед богом и за Мару-сю, и за Сергуньку
ответ держишь.
     Павел Яковлевич направился в детскую, обнял жену и бережно  взял  из ее
рук мальчика.
     - Ну, Сергунька, как дела? Набирайся сил. Впереди большая жизнь!
     Незаметно пробежало еще полгода.
     Положение  Королева  в  гимназии становилось  все более  тягостным.  Он
понимал, что при  первой возможности  от  него постараются  избавиться. Пора
думать о другом месте жительства. Да и жена не отказалась от мысли поступить
на высшие женские курсы. Такие курсы были и в Киеве...
     Мария Николаевна, хотя муж и не делился пока своими думами, чувствовала
его тревожное настроение. Выбрав минуту, завела с ним разговор:
     -  Может,  Паша,  нам  в  Киев  переехать.  Вижу,  как  тяжело  тебе  в
провинциальной гимназии. У тебя такие знания и  способности. Ты заслуживаешь
большего...
     Нет, Мария Николаевна  не  хитрила, она действительно  ценила' обширные
знания, даже педагогический талант мужа. В  тайне, конечно,  надеялась, что,
может  быть,  новая  обстановка,  новые  люди  помогут  мужу  раскрыть  свои
возможности, изменится к лучшему и их совместная жизнь.
     - Ну  что же,  Маруся,  попытаем  счастье,  -  охотно  согласился Павел
Яковлевич, которому также хотелось жить в столичном городе. - Там подумаем и
о твоих курсах.
     - Спасибо, Павлуша. - Мария Николаевна обняла  мужа, с нежностью, столь
необычной для нее.  Это было так  неожиданно для Павла Яковлевича, что он  в
мгновение поднял ее на руки и крепко  поцеловал, понес по комнате торопливо,
заговорил  о  том, как он ее  любит,  как горд, что у них ость сын. Навсегда
остались в памяти Павла Яковлевича  эти самые  дорогие минуты в его семейной
жизни.
     Не откладывая  надолго  свое  решение, Павел  Яковлевич съездил в Киев.
Случай  помог  ему:  в  частной гимназии  мадам  Батцель оказалась  вакансия
преподавателя  словесности.  С  документом  воспитанника  одного  из  лучших
учебных  заведений  Украины  и   хорошими   рекомендациями,  которыми  Павел
Яковлевич запасся в Житомире,


     учитель Королев сразу понравился требовательной начальнице гимназии.
     - На  первых  уроках  буду присутствовать сама,  -  предупредила она. -
Такое  у  меня правило.  От  услуг  вашего  предшественника  вынуждена  была
отказаться. Полиция к  нему как-то наведалась. Ре-во-лю-ци-о-нер, - нарочито
проговорила она. - Он что, собирался у меня в гимназии агитировать учеников?
     Эта  мысль  показалась  ей   настолько  смешной,   что  она  раскатисто
рассмеялась. Но тут же строго добавила:
     -  Не хотелось  бы повторения.  Подыщите себе  квартиру,  а если  будут
трудности, я  вам помогу.  В  Житомире,  пожалуйста, не задерживайтесь, а то
может появиться другой претендент.
     В  июне  1909  года,  наскоро  собравшись,  Королевы   распрощались   с
Житомиром, переехали в  Киев, сняв  за  сходную цену небольшую двухкомнатную
квартиру. Казалось, сама судьба благоволила им. Павел Яковлевич стал усердно
готовиться к урокам, а  Мария Николаевна - к поступлению  на курсы.  В  доме
воцарилась спокойная  атмосфера, которая  обещала быть долгой и желанной. На
глазах подрастал Сережа. Отец не чаял души в нем. Едва появлялся в доме, как
спешил к сыну,  брал его на руки, нежно целовал. Ему казалось, что сын похож
на него, только глаза - темные, материнские.
     Трудно  сказать, как  сложилась бы дальнейшая  судьба семьи  Королевых,
если бы не одно  печальное обстоятельство. Едва они обжились на новом месте,
как в Могилеве скончался отец Павла Яковлевича. Семья в пять человек - мать,
два сына  и  две дочери остались  без кормильца. Вскоре все они  переехали в
Киев. Бедность, из которой с трудом вырвался недавний студент Королев, снова
вернула его  в тяжелое прошлое. Павел  Яковлевич  осунулся,  стал  еще более
молчалив, раздражителен. Ему казалось, что  судьба  навсегда  отвернулась от
него.  Он  не  знал,  как  быть  дальше...  Жалованья  рядового  учителя  на
восьмерых, конечно, не хватало.
     А Мария Николаевна к такой жизни не привыкла и не желала привыкать. Она
считала,  что и так оказала большую  честь  Павлу Яковлевичу, выйдя за  него
замуж. Но жить  без любви и еще терпеть лишения,  остаться без всего того, к
чему привыкла с детства! Нет, она  так  не  может! И  она не выдержала. Взяв
Сережу, ушла из дому, скрылась...


     Униженно  расспрашивая знакомых,  муж едва нашел  ее. Пытался уговорить
вернуться домой.
     - Я не могу без  тебя, без  Сережи, вы для меня - сама  жизнь. Я обещаю
все  уладить. Не  будет размолвок с  моими  родными. Что-нибудь придумается.
Денег будет больше, найду частные уроки. Я же так люблю тебя...
     - Я-то не  люблю тебя, Павел, - торопливо отвечала Мария Николаевна, не
отводя от мужа  холодных глаз. - Ты же знаешь, я не хотела выходить за тебя.
Ты добился своего,  не посчитался с  моими чувствами.  Виновата  перед тобой
только  тем,  что  не  устояла, уступила моим  родителям.  Жить  мне с тобой
тяжело. Никогда больше мы не будем вместе.
     Говорила  так  твердо,  что, слушая правдивые, жестокие  слова, Королев
понял, что потерял жену навсегда. Но тут же вспыхнула мысль о сыне, которого
любил безгранично.
     - А сын, сын! Как же я без него?
     - Я воспитаю его, Павел Яковлевич.
     Мария  Николаевна впервые  за  годы  супружеской  жизни назвала его  по
имени-отчеству, как чужого, постороннего человека.
     -  "Павел Яковлевич!" -  вскипел Королев,  возмущенный словами  жены. -
Значит,  "Павел Яковлевич". Так вот, Мария  Николаевна, я вам сына не отдам.
Это мое  последнее слово. Пока  Сережа не будет жить со мной,  развода вы не
получите.
     И, не попрощавшись, ушел.
     Мария  Николаевна к мужу не вернулась. Она решила выполнить свою давнюю
мечту - и поступила на высшие женские курсы. А Сережу отвезла в Нежин. Дед с
бабкой обожали  внука, души  в  нем  не  чаяли  и очень боялись,  что  Павел
Яковлевич  приедет в  город и буквально "выкрадет" внука.  Отныне  ворота  и
калитка дома стали запираться изнутри на металлическую защелку.
     Сережа  очень скучал по матери,  по ласке и с нетерпением ждал приездов
Марии  Николаевны  в  Нежин.  Ждал он  и  отца, но о нем  в доме никогда  не
говорили. В тот день,  когда приезжала мама,  едва  услышав ее голос, Сережа
бежал ей навстречу. Крепко прижимался к ней, тянул за собой.
     - Пойдем, пойдем,  я тебе покажу,  какой дворец я построил из кубиков и
еще крепость.
     - Кажется,  дворец твой немного кривоват, вот-вот завалится. Дай я тебе
помогу.


     - Нет, не надо, я сам. - Сережа надул губы. - Не надо мне помогать. - И
для большей убедительности тут же, на глазах матери, исправил свое кособокое
сооружение.
     А вечерами  они любили  вдвоем сидеть  на  крыльце  своего  дома. Мария
Николаевна рассказывала  Сереже  сказку про ковер-самолет. Он давно уже знал
эту  сказку  всю наизусть,  но  все  равно просил  рассказать.  И  тогда  им
казалось, что  летят они  на ковр