вые  видит.  А  если  есть
сомнения, то первым делом надо было не  руки  крутить  и  лясы  точить,  а
обыскать квартиру на предмет обнаружения других  посторонних  лиц.  Как  и
положено. "Так что ты, начальник,  совершил  методологическую  ошибку",  -
всем своим видом говорит верзила.
     - Я не видел, как вы вошли,  -  подозрительно  говорит  шкафообразный
начальник. Он уже сам понимает, что совершил ошибку и  ее  уже  невозможно
исправить. - Кто вы такая? У вас документы есть?
     - Что вы, товарищи, в самом деле... - возмущается Дмитрий Николаевич.
- Это моя студентка. Она пришла сдать зачет по  русской  литературе  конца
девятнадцатого века. На каком основании вы ее подозреваете?
     Еще не ясно, убедила ли  та  защитная  речь  сотрудника  милиции,  но
Сонька уже на всякий случай собирается плакать.  Верзила-рецидивист  никак
не может найти спички и отправляется за спичками на кухню. Ему, видите ли,
надо прикурить. Его силой усаживают. Пока верзила таким образом  отвлекает
внимание от сообщницы, Дмитрий Николаевич, не читая, подписывает протокол,
зачем-то кланяется и выходит из комнаты, пропуская вперед Соньку и  ожидая
приказа поворотить назад.
     Проходят коридор.
     Выбираются сквозь разлом на лестничную площадку.
     Дмитрий Николаевич открывает дверь, пропускает  рецидивистку  в  свою
квартиру, но здесь не выдерживает и оглядывается. Шкафообразный  сотрудник
задумчиво наблюдает за ним.
     Дмитрий Николаевич поспешно проходит в свою прихожую, закрывает дверь
на два с половиной оборота и навешивает дверную цепочку. Входит в комнату.
В комнате Соньки нет. Она уже устроилась на  кухне.  Она  думает,  что  на
кухне надежней. Она сидит на табуретке и читает первую фразу  его  статьи:
"Конец XIX - начало XX в.в. - интересный и сложный период истории  русской
литературы..." Дмитрий Николаевич смотрит на нее и не знает, о чем  с  ней
говорить.
     - Вы в самом деле рецидивистка? - спрашивает он.
     Сонька снимает очки, смотрит на него, как на дурака, и  утвердительно
кивает.
     - Минут через двадцать вы сможете уйти. Это на вызовет подозрений.
     Сонька опять кивает и сосредоточенно разглядывает первую страницу.
     - Зачем вы этим занимаетесь? - спрашивает Дмитрий Николаевич.
     - Чем?
     - Чем... Рецидивизмом.
     - Ну и дурак вы... - усмехается Сонька.
     Верно, дурак он. Филолух  царя  небесного.  Рецидивистка  и  кандидат
филологических наук. Разные социальные ступени. Нет общих интересов. О чем
им говорить? О символизме?
     - Это вы вое время торчали под дверью? - спрашивает Сонька.
     - А  что  прикажете  делать?  Разрешить  вам  ограбить  моего  друга?
Работягу, не в пример вам?
     - Вы что, в самом деле преподаете русскую литературу?
     Дмитрий Николаевич кивает.
     - Где, в пединституте?
     - В университете.
     - Ого! - удивляется Сонька.
     - Вы не смущайтесь. В университете работают такие же люди, как везде.
     - А я не смущаюсь, - отвечает Сонька и закидывает  ногу  за  ногу.  -
Такие, да не такие. Вот вы, умный человек, прочитали уйму книг, а  задаете
какие-то детские вопросы. Вы сами, наверно,  читаете  студентам  лекции  о
том, что Достоевский, например, в "Преступлении  и  наказании"  глубоко  и
всесторонне анализирует причины и  следствия  преступлений  своего  героя.
Зачем же вы спрашиваете,  зачем  я  это  делаю?  Мало  ли  что...  Тяжелое
детство,  отец-пьяница,  наследие  прошлого...   Откуда   я   знаю?   Вам,
образованным, и карты в руки. А я так отвечу: люблю я это дело, ох, люблю!
     - А вы сами читали "Преступление и наказание"?
     - А как же! Вы думаете, рецидивист - это кто?
     - Деклассированный элемент.
     - Вот так сразу! Не скажите... Убийце Раскольникову вы не отказываете
в звании интеллигента, а квартирный грабитель кто, по-вашему?
     - Да неужто вы читали Достоевского? - изумляется Дмитрий Николаевич.
     - Вы меня обижаете!
     Вот так Сонька! Вот так общие интересы!
     - С вами хорошо, но пора сматываться, - озабоченно говорит Сонька.  -
Рискованно здесь торчать.
     - Подождите! У меня к вам один дополнительный вопрос...
     - Замашки у вас! - смеется Сонька. - Нет, пора рвать когти.
     - Куда?! Куда рвать, куда сматываться? Грабить?  Воровать?  На  каком
языке вы говорите? У вас талант, чем вы занимаетесь?! Куда вы  идете?  Мне
нужно задать вам много дополнительных вопросов... Я пишу статью о  русских
символистах, вы мне можете помочь!
     Сонька серьезно разглядывает Дмитрия Николаевича:
     - О символистах? Это кто... Блок, Бальмонт, Волошин?
     - Да! И еще многие!
     - Ладно, еще пять минут. Угостите, блондин, сигареткой.
     Дмитрий Николаевич дрожащими руками подносит ей спичку.
     - Как там у Блока,  помните?  -  спрашивает  Сонька,  пуская  дым.  И
декламирует:

                     Ты страстно ждешь, тебя зовут,
                     Но голоса мне не знакомы,
                     Очаг остыл, тебе приют -
                     Родная степь. Лишь в ней ты дома.

     Блока шпарит, ужасается  Дмитрий  Николаевич.  Тут  и  правда  кто-то
кому-то сдает зачет по литературе.
     - Последние строки помните?
     - Да... Нет... Забыл, - шепчет Дмитрий Николаевич.
     - У вас Блок где? А вот, на  плите...  -  Сонька  листает  синий  том
Блока. - Читайте!
     Дмитрий Николаевич пробегает глазами последние  строки,  не  понимая,
куда метит Сонька, но, поняв, читает со страстью вслух и  даже  взмахивает
рукой:

                     О, жалок я перед тобой!
                     Все обнимаю, всем владею,
                     Хочу владеть одной тобой,
                     Но не могу и не умею!

     - "Хочу владеть одной тобой, но не  могу  и  не  умею",  -  повторяет
Сонька. - Для начала неплохо. Вы еще многого не умеете, блондин, но вы мне
определенно нравитесь. Мы с вами еще встретимся. А сейчас  проведите  меня
мимо сотрудников уголовного розыска.
     - Где мы встретимся? Вы хотите отделаться от меня?
     - Не волнуйтесь, блондин, я вернусь. Ожидайте. Теперь я знаю, где  вы
живете и работаете.
     - А вы?
     Сонька усмехается.
     - Как вас зовут?
     - Никому не скажете? Могила?
     - Гадом буду! - клянется Дмитрий Николаевич.
     - Любка Костяная Ножка, - смеется Сонька.
     Дмитрий  Николаевич  открывает  дверь,  они  выходят  на   лестничную
площадку. Из Вовкиной квартиры доносятся возбужденные голоса. Сонька опять
пугается и мчится вниз по лестнице, стуча каблучками и чуть не опрокидывая
Семена Данилыча, который, вызвав милицию, торопится к месту происшествия и
уже добрался до четвертого этажа. Дмитрий Николаевич  спешит  за  Сонькой,
сбивая с ног  утреннего  интеллигента,  который  уже  опохмелился  и  идет
возвращать пушкинисту чайный долг.
     - Туда нельзя, там менты! - делает страшные глаза Дмитрий Николаевич.
     Во дворе они  преодолевают  последнее  препятствие  -  проходят  мимо
машины УГРО с дремлющим шофером, и Сонька наконец-то спасена! Путь для нее
свободен на все стороны большого легкомысленного причерноморского  города,
где так мало милиции,  телефонных  автоматов  и  ни  одного  литературного
журнала, зато много моряков, пушкинистов и солнечных  дней  -  а  это  все
хорошая экологическая ниша для квартирных грабителей.
     - Когда мы встретимся? - спрашивает Дмитрий Николаевич.
     Сонька отвечает:
     - Мы будем встречаться. Очень скоро. Обещаю.
     И протягивает Чухонцеву руку. Он целует  ее,  и  Сонька  исчезает  за
углом на спуске имени Добролюбова.
     Кажется, все... конец суматохе. Но Дмитрия Николаевича ожидает в этот
день последнее потрясение.
     - Идите за мной, свидетель, -  приказывает  шкафообразный  сотрудник,
карауля Чухонцева на лестничной площадке с чашкой чан, и ведет свидетеля в
квартиру Вовки Спиридонова. Там взору  Чухонцева  открывается  неожиданная
идиллия: за столом сидят верзила-грабитель, сотрудники УГРО и  сам  хозяин
Вовка Спиридонов. Все пьют чай при гробовом молчании.
     - В общем, так... - говорит шкафообразный сотрудник, ставя  чашку  на
блюдце. - Хорошие вы ребята, и чай у вас хороший... Хотя и ворованный. Так
вот... Я делаю вам официальное устное предупреждение. А именно:  вам...  -
показывает на верзилу-рецидивиста, - и  вам...  -  показывает  на  Дмитрия
Николаевича. - Объясняю: в последнее время развелось квартирных грабителей
больше, чем хотелось  бы.  В  этой  связи  милиция  ставит  особо  богатые
квартиры на сигнализацию, но не все обладатели богатых  квартир  хотят  на
сигнализацию  становиться...  Но  вас  это,  кажется,   не   касается,   -
успокаивает он Вовку Спиридонова и обращается к рецидивисту: - Но я  не  о
том... Все эти лямуры, молодой человек,  до  добра  не  доведут.  Поверьте
моему горькому опыту. Так  что  кончайте  свои  кругосветные  путешествия,
сходите вразвалочку на берег и заводите жену с квартирой. Еще хорошо,  что
эта история случилась в нашем районе и я на дежурстве был.  А  если  бы  в
иностранном порту? А?  Представляете:  полиция,  проституция,  испорченная
характеристика!  А   вы   тоже   хороши...   -   шкафообразный   сотрудник
поворачивается к Дмитрию Николаевичу. - Зачет у студентки приняли?
     - У нее отличное знание предмета, - бормочет Дмитрий Николаевич.
     - Ладно, разбирайтесь тут сами, а я  вас  предупредил,  -  безнадежно
машет сотрудник УГРО и вместе с коллегами покидает взломанную квартиру.
     - Ну вас к черту, что тут разбираться! - говорит рецидивист, не глядя
на Дмитрия Николаевича, надевает откуда-то взявшуюся мореходную фуражку  и
тоже уходит.
     - Садись, Дима, - вздыхает Вовка  Спиридонов.  -  Пей  чай.  Спасибо,
удружил... Полный разгром. Завтра Анюта  приедет,  а  сейчас  будем  дверь
чинить.
     - Ты что, его простил? - спрашивает Чухонцев.
     - Кого?
     - Этого... Рецидивиста.
     - Ты еще ничего не понял? Все сразу все поняли, один ты балда...  Это
мой товарищ Сема Корольков. Судовой механик, кличка Дед.  Вчера  сошел  на
берег, зафрахтовал тут одну даму... ну и попросил у меня ключи.
     Дмитрий Николаевич ничего не понимает:
     - А топор? А деньги? А кольцо?
     - Топор схватил на кухне, деньги у него  свои,  а  кольцо  для  улики
сунул в карман.
     - Зачем?!
     - Это он дурака валял, чтобы милиция  сразу  на  него  набросилась  и
забыла осмотреть квартиру.  Внимание  отвлекал,  чтобы  она  успела  уйти.
Спасал репутацию своей дамы. Понял? А тебе он собрался  морду  набить,  но
потом передумал. В конце концов, ты ее спас.
     - Но, Вовка, пойми меня! - взвывает Дмитрий Николаевич,  хватаясь  за
голову.  -  Я  ничего  этого  не  знал!  Шаги  за  дверью,  на  звонки  не
открывает... А если бы настоящий грабитель?
     - Ты действовал правильно. К тебе никаких  претензий.  Помоги  только
дверь починить. И Аньке ни гу-гу!
     - Могила! - веселеет Дмитрий Николаевич.
     Спиридонов вручает ему тяжеленный слесарный молоток,  а  сам,  пыхти,
подтаскивает дверь к разлому:
     - Ты подбивай, а я буду направлять.
     - А она кто? Как ее найти? - Дмитрий  Николаевич  задает  свой  самый
сокровенный вопрос.
     -  Найдешь,  -  усмехается  Спиридонов.  -  Она  молодой  специалист,
приехала по направлению...  И  тоже  пока  без  квартиры.  Будет  в  твоем
университете литературу преподавать.
     Дмитрий Николаевич роняет тяжеленный молоток на ногу и вопит так, что
вопль этот слышен, пожалуй, на спуске имени Добролюбова. Всю неделю он  не
может ходить в университет, лежит на бюллетене с бытовой травмой  и  пишет
статью о символизме в стиле самого символизма. Статья получается  неплохая
и отсылается в журнал, но  вскоре  приходит  отказ,  потому  что  "Вопросы
литературы" публикуют серьезные литературоведческие  статьи,  а  не  вопли
души.





                               Борис ШТЕРН

                                 ГОРЫНЫЧ




     Отец Горыныча был убит скифами; они сняли с него скальпы и  протащили
труп по степи. Мать второго мужа не искала, улетела в дремучий лес - туда,
где  берет  начало  Горынь-река,  и  всю   оставшуюся   жизнь   занималась
воспитанием сына.
     - Твоя Правая голова дальше от сердца,  и  поэтому  ее  главное  дело
крепко думать, - учила мать. - Она должна изучать разные науки и принимать
разные решения, советуясь, впрочем, с остальными.
     - Ум без чувства жесток, - наставляла мать, - поэтому  Левая  головка
будет читать старинные романы, сочинять  стихи,  целовать  меня  в  лоб  и
играть на каком-нибудь музыкальном инструменте.
     - Ну, а Средняя... - мать поглаживала  Среднюю  голову  по  холке,  -
будет у нас пить и есть за троих, потому что пищевод у нее  самый  удобный
для прохода пищи в желудок. Читать ей ничего не надо, а думать она  должна
о здоровье всего организма, ибо  любой  проходимец  может  обидеть  хилого
дракона.
     Короче, давала сыну разностороннее воспитание.
     Наконец вырос Горыныч в  красавца-дракона  и  выслушал  от  умирающей
матери последние наставления:
     - Будь сильным, умным и добрым... - мать уже говорила с трудом.  -  И
самое главное... женись по любви, но, если не сумеешь  найти  невесту,  не
ходи в инкубатор...
     Горыныч удивился и хотел спросить, что такое инкубатор, но  мать  уже
ничего не могла произнести и вскоре скончалась, оставив сыну в  наследство
дремучий лес и добрые советы.
     Похоронив мать, Горыныч долго и одиноко жил в лесу; проголодавшись  -
охотился на  медведей;  зазря  никого  не  трогал;  раза  два  подрался  с
дровосеками и подписал мир; но однажды так рассвирепел, что долго  не  мог
прийти в себя: приехало к его логову какое-то немытое  чучело  в  железных
доспехах, обнажило острый меч и сказало:
     - Мой меч, твоя голова с плеч!
     - Погоди, дружище, не балуйся! Давай поговорим, -  удивился  Горыныч,
но чучело уже бросилось на него и ударило мечом Младшенькую.
     Средняя голова взревела, разорвала  коня  и  съела;  безумное  чучело
уползло в кусты, а Главная голова еще долго ворчала:
     - Дура, не того съела!
     У Младшей с тех пор особая примета - шрам на шее.
     Прошло еще время, и стало Горынычу  так  тоскливо,  хоть  вой  в  три
глотки. Чудился ему чей-то зов... будто кто-то звал его ласковым  голосом,
а кто и куда - неизвестно. Страдал бессонницей, стал ночной птичкой, летал
над  лесом,  всех  распугивал.  Утром  отсыпался   на   берегу,   наблюдая
каким-нибудь одним  глазом,  как  плывут  по  реке  купцы  к  морю-океану.
Опостылел ему дремучий лес. Начал  жаловаться  сам  себе  на  свою  жизнь,
называя ее "распроклятой"; не знал, что  делать,  куда  пойти;  копался  в
себе, доискиваясь до причин своего уныния, и наконец задумал жениться.
     Младшая голова  сразу  расчувствовалась:  верная  женушка,  маленький
наследничек, отрада на старости и тому подобные сопли...
     Средняя не прочь была жениться, если жену приведут на веревочке.  Уже
готовенькую. Тогда - да. А так - нет.
     Пришлось думать Главной голове. Жизнь  его  налажена,  он  при  деле:
захотел - полетал, захотел - поел, захотел - поспал, а с женой  неизвестно
как все будет... Попадется какая-нибудь сварливая дракула,  и  тогда  один
путь: камни на шеи и с обрыва в  реку.  Это  с  одной  стороны.  С  другой
стороны, нужно рискнуть - жизнь  идет,  а  все  эти  отрицательные  эмоции
неполезны для здоровья - с такой постоянной депрессией недолго  и  того...
туда же.
     Надо, надо присмотреть себе пару и жениться по  любви,  как  завещала
мать.
     Сказано - сделано. Замученный очередным приступом тоски,  Горыныч  на
все плюнул,  взмыл  в  мокрое  небо  и,  гонимый  инстинктом,  полетел  на
юго-восток через три моря и два континента к  южному  архипелагу  в  город
Дракополь - тогдашнюю драконью столицу.


     Он  летел,  оглядываясь  по  сторонам  в  надежде  встретить  будущую
супругу, но встретил  лишь  одного  молодого,  но  уже  дряхлого  дракона,
еле-еле шевелившего потрепанными крыльями у самой  земли...  Ни  подъемной
силы, ни планирующих качеств, отметил Горыныч.
     Познакомились.
     Дряхлый дракон слабым голосом спросил, не встречал ли Горыныч в  пути
плантаций мака или конопли, но тут же, забыв о своем  вопросе,  забормотал
что-то малопонятное:
     - Начальник спрашивает: клеймо на лоб захотел? Я в ответ: я никому не
мешаю. Начальник: выбирай одно из трех - охотиться на людей,  быть  тайным
осведомителем или грузчиком в инкубаторе. Работать, говорит, надо!
     Услыхав про таинственный инкубатор, Горыныч насторожился и сказал:
     - Грузчиком, пожалуй, неплохо...
     - Грузчиком  в  инкубаторе?  -  устало  удивился  Дряхлый  дракон.  -
Инкубатор не сегодня-завтра взорвут, что  мне,  жить  надоело?  Ты  откуда
такой взялся, советчик?
     Горыныч объяснил, что взялся он из дремучего  леса  с  Горынь-реки  и
направляется в Дракополь искать невесту.
     - Да ты никак в ледник провалился и отсиживался там несколько  веков!
- обалдело сказал Дряхлый Дракон, потерял последние  силы  и  свалился  на
землю пустым мешком. Потом спросил снизу: - Может  быть,  ты  и  родителей
имел, и они по старинке завещали тебе жениться по любви?
     Горыныч подтвердил, что да, имел,  завещали,  а  в  чем,  собственно,
дело?
     Дряхлый Дракон вытаращил все глаза:
     - Выходит, что ты не знаешь про современную  любовь?!  Тогда  слушай.
Любовь сейчас такая: если захотел дракон  наследника,  то  идет  дракон  в
инкубатор и приносит домой яичко, из которого вылупливается то, что дракон
хотел. Вот и вся любовь.
     - Но как же тогда...
     - Дракулы? А их давно нет. Вывелись. Так что давай... займи очередь с
утра пораньше, предъяви паспорт,  возьми  яичко  и  удирай  от  инкубатора
подальше. А сейчас отойди, заразишься.
     Тут Дряхлый Дракон остекленел глазами и заснул (или умер), а  Горыныч
шарахнулся в сторону и продолжил свое путешествие в полном недоумении -  у
него даже паспорта  не  было.  Думая  о  паспорте,  он  зазевался,  и  был
обстрелян  с  земли  пороховыми  ракетами.  Этот  салют  не  мог  Горынычу
повредить, но все же он взял повыше, чтобы не беспокоить  нервных  жителей
этой страны.
     Летел он три дня и три ночи, пока не увидел внизу драконью столицу  -
придавленный облаками город с многоэтажными логовами и клочьями  тумана  в
подворотнях. Горыныч долго летал над Дракополем,  высматривая  в  полутьме
хоть одну живую душу, наконец увидел внизу движущиеся огоньки.
     Он лег на крыло и пошел на посадку.
     Это была  процессия.  Впереди  кого-то  несли  -  наверно,  хоронили.
Многочисленные клыкастые  головы  были  задраны  кверху,  они  то  и  дело
выдували из глоток горящую смесь. Пожалуй, все  это  напоминало  факельное
шествие. Дым смешивался с туманом, а огненные струи, вырываясь из  глоток,
сворачивались в огненные шары и медленно угасали,  рассыпая  искры.  Пахло
спиртным и серой.
     Вдруг тот, кого несли впереди, затрепыхался и пронзительно заорал:
     - Вступайте в ДОЖ, вступайте в ДОЖ, вступайте в ДОЖ!
     Огнедышащая  процессия   глубоко   вздохнула   и   через   три   шага
проскандировала в ответ то же самое. И опять в темноте зашлепали по лужам.
     Горыныч пристроился в хвост процессии, которая состояла исключительно
из самцов, выставил Главную  голову  и  решил  не  уходить,  пока  все  не
выяснит. Какая-то хмурая личность толкнула его и подозрительно спросила:
     - Ты кто? Жених?
     - Жених, жених! - чистосердечно согласился Горыныч.
     - Тогда не отставай, - смягчилась хмурая личность.
     - А что такое ДОЖ? - спросил Горыныч, припрыгивая,  чтобы  попасть  в
ногу.
     - ДОЖ? Добровольное общество женихов. Ты откуда взялся, болван?
     Горыныч хотел объяснить, что взялся  он  с  Горынь-реки,  но  впереди
опять  раздался  призыв  предводителя,  толпа  опять  ответила,  и   опять
тишина...
     "Добровольное общество женихов... - соображал Горыныч. -  Где  женихи
там и невесты..."
     Вдруг Сре