Умирать должны враги. Мертвый солдат - плохой солдат.
   - Полковник, - жестко произнес царь, -  вы  подчинены  мне  и  будете
выполнять мои приказы. Ступайте  и  атакуйте  батарею  на  левом  фланге
противника.
   - Слушаюсь, - отрапортовал полковник и заспешил вниз с холма.
   "Идиот! - думал бывший капитан спецназа,  спеша  к  своему  полку.  -
Недоносок,  кретин!  Из-за  своей  гордыни  посылает  на  верную  смерть
стольких ребят! Отличных бойцов. Будем сейчас маршировать под  картечью.
Времена меняются, но ничего не меняют. И у нас приходилось  пренебрегать
указаниями генералов, чтобы выполнить их же распоряжения, и здесь...  Но
сейчас разбираться не будут.  Не  выполнил  приказа  -  плохой  служака.
Голову с плеч. Ладно, раз уж на  службе,  будем  выполнять  приказ,  как
всегда".

***

   Битва шла уже три часа.  Полк,  которым  командовал  Петр,  прикрывал
левофланговую  батарею.  В  первый  же  час  наскоро  сооруженный  редут
подвергся атаке пехоты противника. Петр с ужасом наблюдал,  как  картечь
косит  вражеских  солдат,  как  ряды  вновь   смыкаются   и   продолжают
размеренное продвижение вперед... До следующего залпа.
   Густые клубы порохового дыма летели  над  полем,  закрывая  обзор,  и
понять, что  происходит  вокруг,  было  очень  сложно.  Откуда-то  несся
конский топот, откуда-то доносились  ружейная  пальба  и  артиллерийская
канонада. Рев орудий прикрываемой батареи отнимал последнюю  возможность
сориентироваться.
   Наконец пехоте  противника  удалось  дорваться  до  редута.  Закипела
рукопашная.   Поначалу   тактика,   предложенная   капитаном-гвардейцем,
сработала прекрасно:  пикинерам  почти  четверть  часа  удалось  держать
противника на дистанции; потом строй смешался, и вперед выступили лучшие
фехтовальщики с саблями в руках. К сожалению, эстонцы -  большей  частью
крестьяне и торговцы - не могли противостоять обученным  воинам.  Вскоре
Петр заметил, что  сколько-нибудь  приличные  шансы  они  имеют,  только
выходя вдвоем или даже втроем против одного нападающего. Увы,  противник
обладал численным превосходством и оттеснил эстонцев  к  орудиям.  Потом
нападающие  оседлали  пушки.  Батарея  замолчала.  И  все  же  его  полк
отступал, редел, но в бегство не ударился никто.
   Петр участвовал в бою на батарее. Ни о каком управлении  полком  речи
больше не было. Теперь каждый дрался за себя - и Петр тоже.
   Как пригодились уроки фехтования! Сейчас,  стоя  плечом  к  плечу  со
своими солдатами, он рубился с противником фактически на равных. Он  был
ранен дважды, правда, легко - в ногу и в руку. Стальной шлем, подаренный
Макторгом, спас от страшного удара сабли, обрушившегося  сверху.  Кираса
отразила с десяток касательных ударов. Сам он заколол двух противников и
еще одного ранил. Но враги наседали, и казалось, что шансов нет.
   Когда Петр потерял последнюю надежду и уже окончательно  приготовился
к смерти, на редут с гиканьем ворвались кавалеристы Дашевского -  поняв,
что  может  потерять  батарею,  фельдмаршал  прислал  подкрепление.  Бой
закипел с новой силой. На смену ярости мгновенно пришел боевой задор,  и
Петр с новыми силами бросился в схватку. Через полчаса противник дрогнул
и побежал. Эстонцы во главе с Петром преследовали его  -  минут  десять,
пока не попали под залпы русских пищалей и в  беспорядке  отступили.  От
еще больших потерь их опять спасла кавалерия, атаковавшая стрельцов.
   Вернувшись на позиции, Петр начал пересчитывать оставшихся в живых  и
обнаружил,  что  в  строю  осталось  не  более  половины.  Полк  получил
небольшую передышку,  возможность  отнести  к  лекарям  тяжелораненых  и
перевязать легкие раны. Петр тоже позволил перевязать свои. Но битва еще
не  закончилась.  Над  головой  рокотали   орудия   спасенной   батареи,
забрасывая ядра в глубь позиций противника.  Навстречу  им  летели  пули
московских стрельцов, и некоторые из них неизбежно находили свои цели.
   Петр вгляделся в ряды противника. Не будучи  специалистом  в  военном
деле, он тем не менее достаточно отчетливо представлял себе, что в  годы
Второй мировой  войны  перестрелка  на  таком  расстоянии  считалась  бы
ближнем боем. Здесь же это считалось боем на максимальной дистанции. Что
же, времена меняются...
   Внезапно справа послышался топот копыт, и кавалерия Дашевского  снова
обрушилась  на  стрельцов  -  те  развернулись  и  перенесли  огонь   на
атакующих. Рядом с Петром спрыгнул с коня ординарец и отчеканил:
   - Господин фельдмаршал приказал перейти в наступление.
   Петр встал, вышел на  бруствер  и  приказал  полку  строиться.  Когда
приказание было выполнено, выхватил саблю и скомандовал:
   - Марш!
   Они снова шли по пространству, где несколько часов назад их атаковала
московская пехота. Все  поле  было  усеяно  трупами  солдат,  павших  от
картечи.
   - Господин полковник! -  окрикнул  ингрийский  капрал.  -  Взгляните:
похоже, важную птицу подстрелили.
   Петр подошел к трупу, над которым склонился  капрал.  Тело  человека,
одетого в дорогой кафтан и до сих пор  сжимавшего  в  руке  саблю,  было
буквально изрешечено картечью. На боку висели золоченые  ножны,  которые
больше уже никогда не пригодятся их обладателю.
   - Пожалуй, не ниже полковника, - согласился Петр, всмотрелся  в  лицо
убитого и похолодел.
   Перед ним лежал бывший капитан спецназа  Вооруженных  Сил  Российской
Федерации Виктор Белых. "И надо же было  пройти  спецподготовку,  Чечню,
заброску в другое измерение на поимку Курбского - и все, чтобы  вот  так
пасть под картечью на поле битвы, которой в нашем мире и быть не  должно
было", - подумал Петр.
   Подозвав двух солдат, он приказал отнести труп  бывшего  капитана  на
редут, доложить командованию об  обнаружении  тела  старшего  офицера  и
ждать дальнейших указаний, а сам зашагал вслед за полком.
   В тот день им больше не удалось встретиться с противником.  Кавалерия
Дашевского, обошедшая царские войска с левого фланга, и  отряд  польской
кавалерии, сокрушивший опричников на правом фланге, вынудили Василия I в
спешке отступить во избежание окружения.

Глава 45
ПЕТЕРБУРГ ЕСТЬ ПЕТЕРБУРГ

   - А ведь мы знакомы!
   Петр резко повернулся - перед ним стоял Курбский. Произошло то,  чего
он так опасался и всеми  силами  избегал.  Конечно,  Курбский  не  узнал
своего освободителя, когда он, изможденный, только  что  вызволенный  из
каменного мешка, предстал перед военным советом. Потом Петр  старательно
избегал встреч с князем, предпочитая скрываться  в  расположении  своего
полка и лишь изредка встречаясь с  Оладьиным.  Хотя,  если  разобраться,
князь не должен бы держать зла на человека, спасшего ему жизнь. И все же
Петр предпочел бы оставаться в глазах окружающих ингрийским  дворянином,
эстонским купцом или латышским  толмачом,  но  никак  не  пришельцем  из
другого мира. Однако чему быть, того не миновать - и сейчас,  на  марше,
Курбский, проезжая вдоль войск, узнал старого знакомца.
   Петр вежливо склонил голову:
   - Чем могу служить, князь?
   Курбский подъехал ближе и  пустил  коня  шагом,  стремя  в  стремя  с
лошадью Петра.
   - Ведь вы были в том отряде, который  пленил  меня  под  Каунасом,  и
именно вы перерезали мне веревки, не так ли?  -  спросил  он,  испытующе
глядя в глаза собеседнику.
   - Да, - отпираться было бессмысленно.
   - Менее всего ожидал вас здесь увидеть, - произнес  князь.  -  И  все
же... Не откажите в любезности удовлетворить мое  любопытство.  Кто  вы?
Кто были люди, пришедшие с вами? Откуда  у  вас  столь  грозное  оружие?
Понимаю, вас послал Иван. Но может ли он найти еще таких солдат и  такое
оружие? Вы говорили на неведомом языке, хотя и близком к  русскому.  Что
вы за народ и где  живете?  Поймите  меня  правильно:  я  благодарен  за
спасение, но ответы на все эти вопросы должен получить любыми способами.
   Пара жестких глаз уперлась в Петра.
   - Как вам сказать... - начал Петр.
   - Скажите, как есть, - отрубил князь.
   - Видите ли, - помедлив, произнес Петр, - я действительно затрудняюсь
объяснить. Мы живем - вернее, жили - в другом мире, отличном от этого  и
не соединенном с ним. Некий... колдун сумел пробить коридор в ваш мир, и
наш правитель, желая обогатиться, продал нас Ивану, чтобы  мы  захватили
вас. А когда мы вернулись, коридор оказался  закрыт,  из-за  чего  мы  и
остались здесь.
   Курбский воспринял информацию  на  удивление  спокойно,  а  следующий
вопрос выдал в нем сугубо практичного человека:
   - То есть вы считаете, что  возможность  связи  между  нашими  мирами
потеряна и вам подобные больше сюда не попадут?
   - Возможно. По крайней мере, я туда вернуться не могу и о том,  чтобы
кто-то еще попадал сюда, не слышал.
   - Ясно. И что же, в вашем мире все воюют таким оружием?
   - Намного более страшным, - вздохнул Петр. - Наши пушки  стреляют  за
горизонт. Самоходные стальные повозки надежно укрывают  сидящих  там  от
пуль и даже ядер, а сами  оснащены  могучими  пушками.  По  небу  летают
стальные птицы, способные за  какой-нибудь  час  покрыть  расстояние  от
Москвы до Петербурга и сбросить снаряды, каждый из которых может стереть
любой из этих городов с лица земли.
   - Жуткий мир, - произнес Курбский. - Не  дай  Бог,  подобный  коридор
возникнет снова. Такого чародея следует сразу погубить.
   - Может быть, - согласился Петр. - Но придет  время,  когда  и  здесь
появятся такие же машины.
   - Надеюсь, нескоро, - бросил Курбский. - В  руках  таких  правителей,
как Иван, это привело бы к гибели многих народов.
   - Нескоро, - согласился  Петр.  -  Но  злобных  правителей  будет  не
меньше. Скажите, что вы думаете об Иване?
   - Отважный воин, хитрый политик, но слишком подозрителен. Сразу после
побега я послал ему письмо, где сказал, как он  ошибается,  губя  верных
слуг и отважных воинов. Завязалась целая переписка. Он шлет  пространные
письма, но смысл всегда один: царь  холопов  своих  казнить  и  миловать
всегда вправе. И ни слова о том, что же послужило причиной казней верных
ему людей и разгула опричнины.
   Петр знал переписку Курбского  и  Грозного  почти  наизусть,  поэтому
предпочел увести разговор в сторону.
   - А как, на ваш взгляд, должен бы вести себя государь?
   - Так же,  -  быстро  ответил  князь.  -  Только  без  казней  верных
подданных.
   - То есть вы согласны с ограничением прав боярской думы и  абсолютной
властью царя?
   - Конечно. Без этого сильное государство немыслимо. Бояре порвут  его
в клочья.
   - Но в Петербурге же было не так, а страна процветала.
   - Петербург есть Петербург, - пожал плечами Курбский. - Обычаи  иные.
Но, думаю, долго они не просуществуют.  Вольности  черни  -  гибель  для
государства. Хотя мы с Иваном всегда считали,  что  Северороссия  должна
встать под руку московского царя. Земля-то исконно русская, да  богатая,
да к морю выход, да сосед наш.
   - Но народ там хочет  жить  под  властью  собственного  правителя,  -
заметил Петр. - Да и от Руси эти  земли  отторгнуты  более  трехсот  лет
назад и под властью Москвы никогда не были.
   Курбский посмотрел  на  собеседника,  словно  тот  произнес  какую-то
непристойность.
   - Ваш мир еще более странен, чем я думал, - произнес  он.  -  Кто  же
спрашивает, чего хочет народ? Кто силен, чтобы захватить власть,  тот  и
правит. Неужели в вашем мире хоть что-нибудь зависит от желаний черни?
   - Иногда. И порой мне кажется, что именно по этой причине нам удается
выжить, обладая столь страшным оружием.
   - Будь трижды проклят чародей, открывший вход в ваш мир! - воскликнул
Курбский. - Это страшная  зараза.  Миром  должны  править  единовластные
правители.
   - Ну вот один вас чуть и не казнил, - произнес Петр.
   - Он ошибся, ибо слишком подозрителен, - парировал Курбский. -  Нужен
мудрый царь, зорко различающий подлинную измену и  действительно  верных
людей. Только при нем может процветать государство.
   - Но ведь Древний Рим  знавал  республику,  -  начал  Петр.  -  Да  и
нынешняя Англия с ее парламентом...
   - Великий Рим понял  никчемность  республики  и  отдался  под  власть
кесарей. А английские монархи, надеюсь,  еще  наведут  порядок  в  своих
землях,  пока  лавочники  со   своими   вольностями   не   погубили   их
окончательно.
   - Господин  полковник!  -  выпалил  подъехавший  на  рысях  ординарец
Оладьина. - Господин барон просит вас к себе.
   - Что же, - негромко произнес Курбский, - до свидания. Вашу  тайну  я
сохраню.  Вижу,  вы  неплохо  обжились  в  этом  мире.   Впрочем,   если
потребуется моя помощь - приходите.
   Он пришпорил коня и умчался вперед.
   ...Около шатра главнокомандующего его встретил Оладьин, подхватил под
руку, отвел в сторонку:
   - Много новостей - и все хорошие.
   - А именно?
   - В Петербурге восстание, - быстро заговорил барон. - Народ вышел  на
улицы и потребовал от магистрата признать Вайсберга правителем до созыва
Думы. Опричники попытались было всех разогнать, но гарнизон  выступил  и
перебил их. Царь от Красного Села повернул  на  Новгород  -  понял,  что
приступом Петербурга не взять, а мы можем разгромить  его  под  стенами,
как князь  Андрей  короля  Иоахима  под  Новгородом. Столица ждет нового правителя и готова принять
его при условии возвращения всех вольностей,  предусмотренных  уложением
князя Андрея.
   - Отлично! Значит, в столице мы имеем безусловную поддержку.
   - Не столь уж безусловную, - охладил его  радость  Оладьин.  -  Стоит
Вайсбергу объявить себя королем и отказаться от  созыва  Думы,  и  город
закроет перед ним ворота.
   - А что еще? Вы говорили о нескольких новостях...
   - Эрик Шведский объявил, что поддержит Василия и вышлет ему на помощь
экспедиционный корпус, - с удовлетворением произнес Оладьин.
   - Значит, мы можем ехать в Лондон?
   - Должны, и немедленно.

Глава 46
НА УХАБАХ

   И  снова  карета  подпрыгивала  и  тряслась  на  ухабах,  выворачивая
путешественников  наизнанку.  Только  ухабы  теперь  были  польские,   а
пассажиры именовались посольством светлейшего правителя Се-веророссии ко
двору  ее   величества   королевы   Англии   Елизаветы   I.   Это   были
государственный канцлер  и  наместник  Эстляндии  барон  Оладьин  и  его
советник - командир Эстляндского полка рыцарь Назаров.
   Конечно, куда как  приятнее  было  бы  плыть  сейчас  на  корабле  по
спокойным в конце июля водам Балтики.  Но  там,  где  благоприятствовала
природа, препятствовала политика. Оладьин всерьез опасался, что шведский
флот заблокирует проливы Каттегат и Скагеррак и  будет  задерживать  все
североросские суда, не имеющие грамот царя Василия. Поэтому  посольство,
сопровождаемое  небольшим  эскортом  кавалеристов  Дашевского,  покинуло
армию, скорым маршем идущую на Петербург,  и  пустилось  в  долгий  путь
через Нарву, Таллин и Ригу,  сданную  Вайсбергом  литовскому  гарнизону,
через Каунас и Варшаву,  где  хитрый  Оладьин  умудрился  встретиться  с
польским королем Стефаном Баторием.
   Сейчас  путешественникам  оставалось  несколько  часов  до   прусской
границы, откуда их путь лежал в Копенгаген, чтобы уже из датской столицы
на корабле достичь берегов туманного Альбиона. Петр был  откровенно  рад
возможности столь длительного путешествия по знаменитым городам Северной
Европы. Хотя уже в  Каунасе  он  заметил,  что  черт,  объединяющих  эти
города, много больше, чем различий. И во всех он узнавал тот  Петербург,
в который попал  без  малого  два  года  назад,  -  все  это  была  одна
западноевропейская цивилизация, объединенная тысячью незримых связей.
   В мире, откуда явился  историк,  события  следовали  иному  сценарию.
Собственно, и тамошнюю Россию европейской державой  можно  было  считать
достаточно условно. Там Ливонская война была, возможно, первой  попыткой
Москвы заявить о себе как о серьезном игроке в европейском концерте.  До
того страна скорее оборонялась от натиска  с  Запада,  направляя  вектор
развития  на  Восток  -   кстати,   весьма   небезуспешно:   территории,
присоединенные при том же Иване  Грозном,  существенно  превышали  любые
мыслимые приобретения в Европе. Но Запад  манил  -  пуд  русского  хлеба
стоил в Гамбурге раза в четыре дороже, чем в Москве. Торгуй, обогащайся!
Но на пути лежали Швеция, Ливонский орден, Литва и Польша, снимавшие все
с этой торговли сливки.  Иван  IV  предпринял  отчаянную  -  и  поначалу
успешную - попытку прорваться к морю.  Ливонский  орден,  уже  давно  не
представлявший реальной  военной  силы,  пал  за  три  года.  Но  дальше
начались сложности: против России, не желая усиления  соседа,  выступила
Литва. Не в состоянии справиться в одиночку, она объединилась с Польшей.
Силы московского царя не смогли сопротивляться такому напору - возможно,
не последнюю роль здесь сыграло ослабление страны и армии  опричниной  и
репрессиями.  Так  или  иначе,   но   Москва   потеряла   все   западные
приобретения. Земли, захваченные в Прибалтике, были поделены между Речью
Посполитой и Швецией. Стокгольм прихватил земли, прилегающие к Неве,  за
которые давно спорил с  Новгородом  и  которые  надолго  стали  шведской
Ингерманландией. Заканчивал Ливонскую войну уже Борис Годунов,  сумевший
после весьма неудачного  для  России  последнего  ее  этапа  выторговать
вполне приличные условия. Потом Смута, воцарение дома Романовых...  Весь
XVII век Москва направляла помыслы на  приобретение  южных  и  восточных
земель.  Крымские  походы  стали,  можно  сказать,  частью  национальной
традиции.  Из  западноевропейской  политики  Москва   ушла,   закрывшись
доктриной  изоляционизма.  До  Петра  Великого  -  но  это  уже   другая
история...
   Петр еще раз проверил выкладки и  стал  переносить  их  на  ситуацию,
сложившуюся в этом мире.
   Здесь уже два века существовали два дружественных русских государства
- Московия  и  Северороссия.  Последняя  изначально  ориентировала  свое
развитие на север и запад. Но  все-таки  Ливонскую  войну  Иван  Грозный
начал в союзе с Петербургом. В ходе военных действий он захватил Латвию,
превратив ее в вассальное государство. То же было и в  его  мире,  но  -
существенное отличие  -  при  отсутствии  северного  союзника.  А  слова
Курбского свидетельствовали, что московский  двор  намеревался  наложить
когтистую лапу и на всю Северороссию.  Возможно,  потому  великий  князь
Николай и не поддержал Ивана  в  войне  с  Литвой.  Теперь  Северороссия
расколота на два враждующих лагеря. Позиция сторонников Василия понятна:
русский национализм, полное следование в фарватере Москвы. Возможно,  их
даже устроило бы слияние с Московией - при  предоставлении  им  высокого
статуса в иерархии этого государства, разумеется. А вот второй лагерь...
Классические  западники.  Позже  сказали  бы,  сторонники  вхождения   в
общеевропейский дом. Неужели в  этом  мире  история  заставила  общество
разделиться на западников и славянофилов на три столетия раньше? Причина
понятна: в Северороссии много выходцев из  Западной  Европы.  Но  на  их
стороне и многие русские дворяне - Оладьин и Дашевский,  например.  А  в
противоположном лагере есть обрусевшие немцы. Это уже война не  народов,
а культур. Раскол. Что он сулит?
   - Барон, а как после нашей победы будут складываться  взаимоотношения
с Москвой? - откашлявшись, спросил Петр.
   - Думаю, это  будет  целиком  зависеть  от  Ивана.  Он  непримирим  и
злопамятен. Раз уж он решил нас захватить, постарается довести  дело  до
конца. Значит, война.
   - Хорошо, - вкрадчиво начал Петр, - но если московский царь сменится,
а его преемник не будет питать по отношению к нам агрессивных намерений?
   - Это было бы великолепно, -  улыбнулся  Оладьин.  -  Пусть  Московия
воюет в Сибири и в южной степи. Пусть даже держит флот в Риге. Мы  будем
держать наши земли, торговать через  Таллин,  Петербург,  Архангельск  и
воевать за Финляндию. Нам выгоднее иметь Московию в союзниках.
   - А слиться с ней в единую империю? - неожиданно спросил Петр.
   - Сложный