аченной мечом, - начал Петр, - а  четвертой
землей  Северороссии.  Введи  ее  депутатов  в  Думу,  даруй  эстляндцам
самоуправление,  какое  имеют  Ингрия,  Новгород  и  Псков,  а  немецким
дворянам, живущим в Эстляндии,  пожалуй  все  привилегии,  как  дворянам
североросским. Тогда не нужен им будет шведский  король,  и  станут  они
драться за тебя.
   - Да слыханное ли дело! - вспыхнул граф Тихвинский.  -  От  основания
князем Андреем Северороссию составляло три земли. Так  было  и  пребудет
вовеки.
   - А ведь юноша дело говорит, - вмешался Мак-торг.  -  Это  простейший
путь обрести поддержку местного населения во  вновь  обретенных  землях.
Узнав об этом, и финны  могут  перестать  поддерживать  Эрика  и  начать
относиться к нам доброжелательнее. А  мы  можем  пообещать  им  создание
такой  же  земли  под  властью  североросского  князя,  когда  полностью
прогоним оттуда шведов.
   - Мне тоже нравится этот план, -  после  непродолжительного  молчания
произнес Дашевский. - К тому же,  если  в  верхней  палате  представлено
четыре земли, то, когда голоса делятся поровну, голос князя  оказывается
решающим. Это усилит нас.
   - Делайте что хотите, - махнул рукой Вайсберг. - Мне главное, чтобы в
тылу не оказалось неприятеля.
   Все взоры устремились на  князя.  Тот  хранил  молчание  минуты  три.
Потом, отхлебнув из кубка, произнес:
   - Не слышу, что думает об этом барон Оладьин.
   - Мысль интересная, - произнес барон. - Но  все  должно  быть  хорошо
обдумано и взвешено. В общем, я не против.
   Князь снова погрузился в размышления, после чего обратился к  Басову,
указывая на Петра:
   - Кто тебе этот человек?
   - Мой слуга. Он ученый и давно жил в моем доме.
   - Вольный? - Да.
   - Ко мне на службу отпустишь? - коротко спросил князь.
   - Если захочет, отпущу.
   -  Барон  Александр   Оладьин   назначен   мною   новым   наместником
Эстляндским, - начал князь, обращаясь к Петру. -  Предлагаю  тебе  стать
его   советником.   Денежное   содержание   получишь,    по    должности
причитающееся. Через три года, если барон тобой доволен будет,  получишь
дворянство. Согласен?
   - Почту за честь, - склонился Петр.
   - Барон, берешь его в советники? - спросил князь.
   - Парень толковый, беру, - ответил барон, который  был  старше  Петра
едва ли лет на пять.
   - Добро. Ступайте и обдумайте эти предложения,  чтобы  все  возможные
последствия ясны стали. А после  смены  вечерней  стражи  -  ко  мне  на
доклад.
   Барон поднялся и знаком предложил Петру следовать за ним.  Когда  они
удалились, князь снова заговорил:
   - Есть у меня к тебе еще дело, Басов. Старый мой друг, фон  Штарц,  -
это его сына ты на первой дуэли своей вразумил -  на  покой  запросился.
Отпустить я его должен. Не вечны мы. Скажи, Басов,  пойдешь  ли  ко  мне
начальником личной охраны?
   - Извини князь, ты мудрый правитель, но я  принял  обет  не  идти  на
службу ни к кому. Хочешь, обучать буду твоих людей. Этому всегда рад. Но
служить - уволь.
   - Жаль, - вздохнул князь. - Но я тебя все же затащу в  княжий  замок.
Скажи, в Ингрийской гвардии есть сильные фехтовальщики?
   - Капитан фон Краузе весьма искусен, - отозвался Басов.
   - Вот и прекрасно. Слышишь, Макторг, с этого дня Краузе  учить  твоих
людей  будет.  А  Басов,  как  вернемся  с  охоты,  начнет   преподавать
фехтование наследнику, княжичу Михаилу. Платить тебе буду сто  пятьдесят
талеров в месяц. Ну что, Басов, согласен?
   - Согласен, князь.
   - Ну хоть здесь сладили, - хохотнул тот. - Эй, бездельники, вина  мне
еще, - повернулся он к лакеям.
   На следующий день Басов и Федор покидали замок. Петр  остался  -  уже
при своем новом начальнике. У выезда на главный тракт, проложенный между
Петербургом  и  Псковом,  они  остановились,  чтобы  пропустить   возок,
мчащийся ото  Пскова  в  сопровождении  десятка  одетых  во  все  черное
кавалеристов. На повороте возок свернул  к  замку.  В  оконце  мелькнуло
жирное бородатое лицо боярина в высокой шапке и богатых  одеждах.  Басов
разглядел, что к седлам  кавалеристов  приторочены  метлы  и  отрезанные
собачьи головы.
   "Выпендриваются", - подумал фехтовальщик и вдруг,  бросив  взгляд  на
Федора, обнаружил, что мальчишка  дрожит  мелкой  дрожью.  Подъехав,  он
положил руку на плечо парня и негромко произнес:
   - В чем дело?
   - Он, - еле выдавил Федор.
   - Кто?
   - Тот, что вотчину пожег, мамку, сестер, братьев побил.
   Мальчик схватился за рукоять сабли и стал натягивать поводья.
   - Стоять! - сильно сжал его плечо Басов. - Не время. Успеешь еще.

Глава 25
КОРИДОРЫ ВЛАСТИ

   Так Петр еще не путешествовал. В своем  мире  он  ездил  на  поездах,
автомобилях, автобусах, летал на самолетах...  В  этом  -  участвовал  в
пешем переходе, ездил верхом. А теперь впервые ехал  в  карете  знатного
вельможи.
   Несмотря на всю внешнюю романтичность подобного способа передвижения,
избалованный техническими достижениями двадцатого  века  Петр  испытывал
ощутимые неудобства. Крытый деревянный возок, не оборудованный рессорами
(таковых еще не изобрели), тащился с черепашьей  скоростью,  подпрыгивая
на каждом ухабе. Впрочем, для питерского интеллигента, за прошедший  год
так и не  сдружившегося  с  верховой  ездой,  этот  способ  передвижения
оказался самым приятным из возможных.
   Сопровождаемая конной сотней, карета отправилась из Гатчинского замка
через пять дней после того памятного разговора,  в  ходе  которого  Петр
неожиданно получил высокую государственную  должность.  Через  несколько
дней кортеж миновал Нарву. Петр с интересом осмотрел стоящие друг против
друга крепости.  Как  и  в  его  мире,  здесь  напротив  ливонской  была
возведена русская - вернее, североросская. Как и в  его  мире,  крепость
называлась Ивангородом, хотя была заложена не великим князем  московским
Иваном  III,  a  великим  князем  Иваном  I,  дедом  нынешнего  Николая.
Посмотрев на стоящие друг против друга крепости, Петр подумал,  что  эти
не кажутся символом противостояния Запада и Востока,  как  в  его  мире.
Иван-город был построен  по  всем  правилам  фортификации  шестнадцатого
века, и потому  взгляду  представало  противостояние  западноевропейских
крепостей  (хотя  в  обеих  сидели  теперь   североросские   гарнизоны).
"Наверное, - подумал Петр, - дело  не  только  в  архитектуре,  но  и  в
отношении, с  которым  смотришь".  Сейчас  кортеж  медленно  двигался  к
Ревелю, которому Петр предложил вернуть  эстонское  название  -  Таллин.
Барон Оладьин коротал время в беседах со  своим  новым  советником.  Оба
испытывали друг к другу глубокое уважение - еще с первого дня знакомства
в Гатчине. Петр отдавал должное такту  нового  начальника  (несмотря  на
принадлежность к североросской аристократии,  он  никак  не  подчеркивал
своего превосходства  над  подчиненным  простолюдином  и  неизменно  был
предельно вежлив), его взвешенному подходу к решению  любой  проблемы  и
редкому сочетанию умения отстаивать  собственную  позицию  и  признавать
правоту собеседника. Барон же восхищался обширными познаниями  советника
в истории и культуре народов,  а  также  глубиной  мысли  и  интересными
прогнозами развития политической ситуации.  Петр  не  слишком  гордился,
считая их естественными  для  профессионального  историка,  попавшего  в
прошлое - пусть даже в иной вариант развития мира.
   В окошко кареты постучали. Открыв дверь, Петр  принял  от  нагнавшего
кортеж пропыленного гонца  свиток,  запечатанный  княжеской  печатью,  и
передал его  барону.  Оладьин  нетерпеливо  сорвал  печать  и  развернул
документ.
   - Князь подтверждает право Эстляндии войти в  состав  Северороссии  в
качестве четвертой земли, - произнес  он,  окончив  чтение,  -  А  также
разрешает переименовать Ревель в Таллин.
   - Ну что ж, - отозвался Петр. - Вам будет с чем  вступить  в  Таллин,
чтобы сразу заслужить любовь местного населения.
   - Да, указ поспел вовремя, - произнес барон. - Мы прибываем завтра. Я
оглашу  волю  князя  на  торжественной  встрече  -  это  будет   хорошим
вступлением в должность. Какой неприятный сюрприз для царя Ивана!
   - А в чем дело? - удивился Петр.
   - Он предлагал нашему князю уступить Эстляндию, - улыбнулся  Оладьин.
- Князь отказал, а теперь, когда эта земля войдет в состав Северороссии,
шансы заполучить ее окончательно падают.
   - Мне показалось, князь еще обдумывал этот вариант, когда мы были  на
охоте.
   - Полагаю, тебе следует знать, что охота  была  лишь  поводом,  чтобы
провести негласные переговоры с посланником московского царя, - произнес
Оладьин. - Москвитяне получили  там  отказ  на  все  свои  требования  и
предложения, а теперь получат еще звонкую пощечину из... Таллина.
   - Не заставит ли это Ивана действовать против нас жестко?  -  спросил
Петр.
   - Сомневаюсь. Он слишком глубоко увяз в войне с литовцами и поляками,
- пожал плечами барон. - Войны с нами он не потянет. Кроме того, он  все
еще надеется склонить нас к союзу против Литвы.
   - Как я понимаю, эстляндцы смогут избрать  магистрат,  имеющий  права
самоуправления, а вы будете осуществлять только исполнительную власть от
имени князя? - предположил Петр.
   - Исполнительная власть? Интересный термин... - поднял брови барон. -
Я буду действовать от имени князя в вопросах военных,  руководить  всеми
войсками на территории Эстляндии, за  исключением  городских  ополчений,
вершить суд по тягчайшим преступлениям и делам о государственной измене,
а также ведать налогами, собираемыми для княжеской казны. Остальное, как
в землях новгородских, псковских и Ингрии, будет  в  ведении  правителей
избранных самими эстляндцами и независимых уездных судов.
   - Мне показалось, что первый министр был противником такого  решения,
- заметил Петр.
   - Не обращай внимания, - махнул рукой  Оладьин.  -  Это  часть  более
крупной игры.
   - Какой? - с интересом спросил Петр.
   - Боюсь, ты не в курсе расстановки сил при дворе.  Впрочем,  полагаю,
этот недостаток следует исправить. Сейчас есть две наиболее  влиятельные
дворянские партии. Одну возглавляет первый министр, граф Тихвинский. Его
сторонники  выступают  за  союз  с   Москвой,   устранение   гражданских
вольностей  низших  сословий  и  самодержавную  власть  князя,  как  это
происходит в Московии. С их противодействием мы и столкнулись. Эстляндия
их волнует менее всего. Просто они надеялись  установить  здесь  жесткое
диктаторское правление -  по  образцу,  который  хотят  ввести  во  всей
стране. Вторая партия - к ней принадлежат, скажем, Макторг и Дашевский -
является сторонницей союза с Польшей и Литвой. Конечно, эта партия  тоже
не в восторге, что купеческие и мастеровые гильдии через своих депутатов
в Думе способны влиять на принятие государственных законов.  Но  все  же
они  выступают  за  сохранение  уложения  князя  Андрея   и   сохранение
вольностей - прежде всего дворянского сословия. Есть еще одна  партия  -
не дворянская, правда, но  весьма  влиятельная.  Это  богатейшие  купцы,
влиятельные больше в Думе, чем  при  дворе.  Их  лидер  -  купец  первой
гильдии Гюнтер Штайн. Они  пытаются  увеличить  права  Думы  и  властей,
выбранных  земельным  самоуправлением.  Бог  даст,  ничего  у   них   не
получится. Но в нашем деле мы можем опереться  и  на  них,  когда  будем
добиваться ввода депутатов от Эстляндии в Думу.
   - Какой же партии благоволит князь? - осведомился Петр.
   - О, князь мудрый правитель и не дает приоритета  никому,  -  покачал
головой Оладьин. - Он умело балансирует и заставляет  всех  работать  на
благо государства.
   - Неужели он не заинтересован в установлении абсолютной власти?
   -  Он  достаточно  мудр,  чтобы  понимать  отличия  Северороссии   от
Московии, - негромко произнес Оладьин. - Здесь это  приведет  к  большой
смуте. Вольность у большинства здешних жителей в крови. Да и двести  лет
жизни по уложению князя Андрея сделали свое дело.
   - Значит, вы не сторонник партии графа Тихвинского?
   - Я верный слуга князя, - наставительно произнес барон, - и  все  мои
помыслы об исполнении его указаний с наивысшим тщанием.
   - И все же, вы симпатизируете второй партии? - настаивал Петр.
   - Как тебе сказать, - покачал головой Оладьин. - Моя тетушка,  родная
сестра отца, - супруга Макторга.
   - Значит, назначив вас наместником  Эстляндии,  -  произнес  Петр,  -
князь фактически поддержал вторую партию?
   - В этом вопросе - да, - кивнул  барон.  -  Впрочем,  это  ничего  не
означает. Ведь граф Тихвинский - кузен князя  по  материнской  линии.  А
династические связи так просто списаны со счетов быть не могут.
   - Значит, пока жив князь, этот баланс сил сохранится?
   - Только пока жив князь, увы, -  протянул  Оладьин.  -  Дай  ему  Бог
долгие лета.
   - Что вы имеете в виду? - уточнил Петр.
   - Наследник не столь силен  духом,  -  вздохнул  барон.  -  И,  будем
говорить честно, не столь умен, как наш нынешний  правитель.  Других  же
наследников мужского пола у князя пока нет.
   - А кто унаследует трон, если и  наследник,  не  дай  Бог,  сойдет  в
могилу, не оставив потомков? - поинтересовался Петр.
   - Граф Тихвинский, убереги нас от этого  Господь,  -  быстро  ответил
Оладьин. - В этом случае Северороссию ждут тяжелые времена.

Глава 26
ПРОБЛЕМЫ ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИЯ

   Басов шел по коридорам великокняжеского замка. Тренировка закончилась
четверть часа назад, и сейчас он, недовольно поджав губы, спешил  домой.
Занятия не доставили никакого  удовольствия:  наследник  -  капризный  и
самолюбивый   мальчишка   четырнадцати   лет   -   оказался   совершенно
невосприимчив к обучению. На тренировках он старался потешить самолюбие,
отлынивал. Басов, имеющий пятнадцатилетний тренерский  стаж,  сумел-таки
вселить в оболтуса уважение к  своей  персоне,  не  прибегая  к  крайним
мерам. Кое-как, со скрипом, занятия пошли. Но все-таки Басов не  получал
от тренировок того наслаждения, которое  неизменно  испытывал  во  время
занятий в школе.
   - Вас просит к себе князь, - вырос перед ним гвардеец охраны.
   Молча поклонившись, Басов последовал за стражником.
   Князь, в расшитой русской рубахе с  расстегнутым  воротом,  сидел  за
столом, покрытым красной скатертью. Развалившись в венецианском  кресле,
он пил вино из золоченого кубка.
   - А, Басов, - не меняя позы, бросил он, когда фехтовальщик  вошел.  -
Садись.
   Басов опустился в кресло напротив;  князь  наполнил  еще  один  кубок
вином из серебряного кувшина и пододвинул:
   - Пей! Сам князь тебе вино наливает. Честь!
   - Благодарю, великий князь, - Басов поднял кубок и  сделал  несколько
больших глотков.
   Отменное французское вино побежало по жилам.
   - Устал с тренировки? - спросил князь.
   - Нет. С этого ли уставать?
   - Можно и устать. Как занятия? Как ученик?
   - Мы занимаемся только месяц, и этого недостаточно...
   - Этого достаточно, чтобы  понять,  что  княжич  туп,  слаб  духом  и
бездарен, - жестко прервал князь.
   - Великий князь слишком строг, - покачал головой Басов.
   - Великий князь  слишком  много  повидал  на  веку,  чтобы  научиться
понимать, кто чего стоит. Послушай, Басов, ты же воин -  и  я  воин.  Не
играй в придворного, у тебя это все равно плохо  получается.  Говори  со
мной начистоту. Как думаешь,  можно  от  княжича  хоть  какого-то  толку
добиться?
   - Капля камень точит, - неспешно проговорил  Басов.  -  Хотя,  боюсь,
если парень и впредь будет считать себя пупом земли, ничего хорошего  не
будет.
   - Пуп земли, - хохотнул князь. -  Смешно  сказал,  но  верно.  Я  его
порол, как Сидорову козу. Не помогло.
   - Страхом можно заставить человека чего-то  не  делать,  -  улыбнулся
Басов. - Но действовать он должен захотеть сам. Пока человек не  захочет
учиться, никто и ничто не заставит его получать знания.
   - Отчего же? - удивился князь. - В школах отроков порют нещадно  -  и
ничего, грамотные выходят.
   - А толку? Буквы выучить несложно. А вот как сделать, чтобы человек с
этим знанием не похабщину читал, а мудрые вещи? Этого я не знаю. Я  могу
обучить княжича  фехтованию.  Вайсберг  -  стратегии.  Министр  двора  -
церемонии. Но кто сделает его добрым правителем? Ведь это - от сердца. А
сердце человек направляет сам. Грамотный он при этом или нет -  значения
не имеет.
   - Дело говоришь, - погрустнел князь. - Только не будет он правителем.
Ни добрым, ни злым  -  никаким.  Княжич  так  себя  любит,  что  слушает
всякого, кто ему льстивые речи говорит.  Умру  я  -  им  вертеть  будут,
управлять, словно куклой на базарной площади. Вот беда в чем. Скажи мне,
Басов, видал ли  ты  где,  чтобы  сам  государственный  уклад  заставлял
избирать достойнейших  правителей?  И  чтобы  капризы  черни  и  корысть
придворных на них не влияли?
   - Власть - дело темное, - покачал головой Басов.  -  Не  слышал  я  о
таком. Оттого и стараюсь подальше от двора стоять - уж прости, князь.
   - Мудр ты... и глуп одновременно, -  рубанул  князь.  -  А  глуп  ты,
Басов, оттого, что не устоит твоя школа,  ежели  в  Северороссии  дурное
правление начнется. Снова по миру пойдешь.
   - На все воля Божья, - вздохнул Басов. - Только еще вернее школа  моя
погибнет, если я к каким-нибудь партиям примыкать начну.
   - А если к тем, кто в фаворе? - склонил голову князь.
   - Сегодня в фаворе, завтра в опале - качели.  А  я  на  земле  твердо
стоять люблю.
   - Тогда служи мне, лично мне, - склонился вперед князь. - Мне  именно
такие нужны, кто не за награду, а за честь, за землю свою  в  бой  идет.
Аль не люб тебе великий князь Североросский?
   - Достойнее вас не видал я правителей,  -  Басов  посмотрел  князю  в
глаза. - Да только и великий князь не может обойти интриг придворных, не
может все своей волей  решать.  Государство  не  одной  волей  правителя
живет, а волей всех людей, его населяющих. Государь на вершине, и оттого
давление на него большее, чем на других. Да и на тех,  кто  при  нем,  -
тоже. Не хочу я в это вмешиваться. Не потому что не могу, а  потому  что
не хочу. Ты же лучше меня знаешь, великий князь, политика одной честью и
шпагой не делается. Подкуп да интрига при ней, как  неразлучные  братья.
Добро бы еще переносить это ради полезных преобразований в  государстве.
А то ведь за год службы один день полезный будет, а все  остальные  -  в
борьбе против клеветников да недругов: кого задел, за государство радея,
кому просто должность твоя люба. Уволь меня от этого, князь. У меня свои
дела.  Я  фехтовальщиков  готовлю.  Молодежь   североросскую   на   путь
наставляю, воинами делаю. Чем больше в Северороссии будет  людей  чести,
тем сама страна лучше. Они уж  худого  правителя  не  допустят,  доброго
поддержат. В этом моя работа  для  земли  твоей  -  другого  не  требуй.
Уложения, интриги, законы, указы... Не верю я в них.  Не  бывает  страна
лучше, чем народ ее. Сделай людей  честнее  -  самая  жуткая  тирания  к
лучшему преобразится.  Сделай  их  бесчестными  ворами  -  самая  лучшая
система правления от бед не спасет.
   - И то верно, - кивнул князь. - Только жаль  мне,  Басов.  Карлики  у
трона трутся, кто о своей казне лишь думает да честолюбие  тешит.  А  на
кого положиться могу - тех зови, не дозовешься. Вайсберг  вон  -  вытащу
его в Петербург,  так  приедет  с  неохотой  да  на  первом  же  совете:
"Дозволь, князь, к войску отбыть". Я ему: "Куда  спешишь,  лучше  твоего
войска мало кто в Европе обучен да снаряжен". А он мне: "Подготовки мало
не бывает. Отпусти, князь, душно мне в  Петербурге".  Барон  фон  Бюлоф.
Какой рубака был, сердце золотое. Как Ливонскую войну закончил, говорит:
"Отпусти, князь. Я рубиться мастак, а на парадах не обучен,  строй  тебе
порушу". Ты вон даже в страже командиром быть отказываешься. Эх,  да  на
кого же вы...
   Князь махнул рукой, снова наполнил кубок и осушил залпом.
   - У великого князя много достойных и верных слуг, - сказал Басов.
   - Знаю, - вздохнул князь. - Только карлики - они всегда