уже совсем другим.
      - Довольно, - сказал он Алагу. - Твое властолюбие, колдун,
становится чересчур назойливым. Слушай меня. Я забираю у тебя
твою силу. Ты загадил вокруг себя все, к чему прикасался. Пора
тебя остановить.
      Алаг корчился, ерзал, но молчал, не сводя с оборванца
злобного взгляда.
      - Подними руки, поверни их ко мне ладонями, - велел Синяка.
- И не шевелись, Алаг. Ты больше не колдун.
      Подчиняясь явно против своей воли, Алаг замер, держа руки
на уровне груди. Синяка выпрямился. Он ощутил, как сила колдуна
- и немалая - потекла к нему из раскрытых ладоней, которые
беспомощно вздрагивали, но не могли сомкнуться. Она вливалась в
Безымянного Мага, словно яд, она обжигала, как кислота, темная,
загрязненная завистью и жаждой власти, - эти чувства были
настолько сильны, что почти не оставляли места корыстолюбию.
      Силы Алага мутным, нечистым потоком захлестывали Синяку, и
он начал задыхаться. Это было все равно, что пить помои. В ушах
нарастал бешеный звон. Пол качался у него под ногами, и Синяка
ухватился за притолоку. И тут его стошнило.
      Когда он обтер лицо ладонью (в надежде потом повозить руки
в траве, чтобы отбить запах) и смущенно огляделся по сторонам, то
увидел, что Алаг лежит в неловкой позе, скребет по полу пальцами
и тяжело дышит раскрытым ртом, а по бороде у него течет слюна.
Он был теперь просто стариком, неопрятным и жалким. Аэйт в
страхе смотрел на него.
      Синяка опустил ресницы и прислушался к себе. Нельзя дать
силам Алага разбрестись по его душе. Он стал осторожно собирать
их в комок. Проклятый колдун накопил столько дряни, что Синяке
было страшновато выбрасывать ее в мир. Но он надеялся на то, что
дрянь рассеется и будет не столь опасна, как теперь, когда она
сконцентрирована в одном человеке. Он скатал ее в шар и
осторожно оттолкнул от себя сгусток энергии.
      Светящийся желтоватый шар, нечто вроде молнии, ушел ввысь
и там взорвался, рассеивая силы Алага по ветру.
      Синяка перевел дыхание. Вот теперь действительно все
кончено.
      - Дай мне какую-нибудь тряпку, Эоган, - сказал он виновато. -
Я уберу...
      - Не беспокойся, - тут же отозвался Эоган. И медленно
добавил: - Сожрать Алага, не поперхнувшись, - такое не под силу
даже богу...
      - Я не бог, - сказал Синяка, уловив настороженность во
взгляде кузнеца.
      Он взял Аэйта за руку и вывел на дорогу.
      - Синяка, - шепотом сказал Аэйт, - а это действительно ты?


      ..."И не обижай Пузана", - велел Синяка перед тем, как уйти в
деревню. Такое распоряжение легче отдать, чем исполнить. Мела
неприязненно посмотрел на безмятежно сопевшее чудовище. Комар
наливался рубиновым светом, примостившись у великана за ухом,
но Пузану это вовсе не мешало. Спал себе и спал.
      Однако спал он, как выяснилось, не так уж крепко, и если
комар его не особенно беспокоил, то сказать того же о злом и
пристальном взгляде Мелы было нельзя. Великан приоткрыл один
глаз и прогудел:
      - Мела, успокойся. Ежели господин Синяка сказали, что
приведут ребенка из плена, то они так и сделают. Они с
Торфинном совладали, очень даже просто, а они тогда были
совсем молодые. Во.
      И снова захрапел.
      Мела подумал немного над этой краткой речью, которая,
несомненно, была проявлением великаньей чуткости, и сел спиной
к чудищу, подставляя лицо свету восходящего солнца. Мела был
дикарем и мог, как животное, ждать долго и терпеливо. Прошло
никак не меньше пяти часов после рассвета, и Мела впервые
насторожился: ему почудились шаги в лесу. Он легко поднялся и
скользнул в заросли. Пестрая зелень, пронизанная светом, хорошо
скрывала его. Он двигался бесшумно и очень быстро. Забравшись в
ореховый куст, он осторожно выглянул на широкую лесную дорогу.
      Зумпфы.
      Он усмехнулся сам себе: а кого еще он рассчитывал встретить
здесь, в часе ходьбы до их грязного логова? Они шли, перекинув
свои кричаще-яркие щиты за спину, вооруженные короткими
копьями и широкими короткими мечами, похожими на тесаки.
      Впереди отряда Мела заметил красивого воина с волчьей
шкурой на плечах. У него была осанка вождя. Щита он не носил.
Тесак висел на его поясе справа, а за спиной у него был длинный
меч с рукоятью в виде головы и растопыренных перепончатых лап
Хозяина. Это и был Гатал.
      Отряд двигался к соляному озеру. Вместе с воинами шли
несколько женщин, одетых в короткие платья и ременные сандалии
- такие же, что носила Фрат. В отличие от женщин народа Мела,
эти не имели оружия, а волосы забирали под яркие цветные платки.
Они катили небольшую тележку с колесами, сделанными из
круглых спилов дерева, без спиц. С тележки свешивались пустые
холщовые мешки.
      Одна из них остановилась возле орехового куста. Мела замер.
Сперва он подумал, что женщина заметила его и хочет убедиться в
том, что ей не почудилось. Но ведь зумпфы не наделены даром
видеть скрытое - это пришло ему на ум в следующее мгновение. Он
не шевельнулся, когда женщина протянула руку прямо у него над
плечом и стала срывать орехи. К ней подошла другая.
      - Зачем тебе, Хариона? - сказала она. - Они же зеленые.
      Но и сама сорвала несколько.
      Мела, не дыша, смотрел на них. Женщины были молодые, у
них были простые и добрые лица. Их руки, мелькавшие у него
перед глазами, огрубели от работы. Та, которую назвали
"Хариона", по-детски щурилась от удовольствия, хрустя неспелыми
орехами.
      Неожиданно вторая женщина задела Мелу пальцами. Он не
двигался, надеясь, что она не обратит внимания на тепло его тела,
но женщина насторожилась.
      - Что это, Хариона? - шепнула она и вдруг, засунув руки в
куст по локоть, схватила Мелу за плечи.
      Он вырвался и бросился бежать. За его спиной раздались
громкие крики. Пролетело копье, но Мела не обратил на это
внимания. Послышался треск сучьев, топот сапог и ругательства.
Они все-таки решили погнаться за ним. Мела резко сменил
направление и помчался в сторону соляного озера, чтобы не
привести эту орду к спящему великану. Хотя Пузан и вызывал у
него чувства, весьма далекие от восхищения, но все же не
заслуживал такого подарка. Да и Синяка с Аэйтом, если им
удалось выбраться из деревни, так вернее не повстречаются с
Гаталом и его шайкой.
      Мела петлял между деревьев, пролетая сквозь кусты. По
треску ветвей и воплям преследователей он понимал, что они
несутся справа и слева от него, собираясь взять его в клещи и
загоняя в какую-то ловушку.
      Мела взлетел на холм, ринулся вниз, в черную влагу грибного
леса, под еловые ветви - и вдруг ему почудилось, что земля
расступилась у него под ногами. Но это была всего лишь лесная
речка, лениво проползавшая в сырых берегах, заросших душными
белыми цветами. Здесь все гудело и звенело от комарья. Вода
казалась черной, и на ее гладкой поверхности плавали листья,
веточки и всякий мелкий сор. Течением их приносило к
заброшенной бобровой запруде, и они еще больше захламляли ее.
      Мела споткнулся. Гатал знал, что делал, загоняя его сюда.
Скользя по глине, Мела скатился к берегу и начал переходить
речку. Здесь было глубоко, ему по грудь. Вода была холодной. С
трудом добравшись до противоположного берега, Мела вцепился
руками в узловатый корень ели, росшей над речкой, и стал
выбираться. Ноги расползались. Глина стала еще более скользкой
от той воды, что потоками стекала с него. Наконец он перевалился
на белые цветы, с хрустом давя их сочные стебли и задыхаясь от
душного запаха, вскочил на ноги и, не позволяя себе ни секунды
отдыха, побежал дальше.
      Теперь преследователи были совсем близко. Им были известны
хорошие броды, река их почти не задержала.
      - Грязный мораст! - крикнул Гатал.
      Остальные подхватили его крик. Вождь расхохотался. Он не
испытывал никакой ненависти к этому жалкому существу,
покрытому грязью, по которой ползла кровь, - ветки жестоко
исцарапали беглеца, когда он продирался сквозь бурелом.
      Мела остановился, прижимаясь спиной к большой березе.
Спокойная доброта старого дерева коснулась его, будто он стоял
рядом с другом. Погоня закончена. Он подумал о том, что увел их
достаточно далеко от своих спутников. А умереть в лесу от руки
вражеского воина - не самая худшая участь.
      Тяжело дыша, он смотрел в красивое, веселое лицо вождя -
сильного, храброго человека, который знал, что отныне на
Элизабетинские болота пришло его время. Светлый волчий мех
лежал на его загорелых плечах, как будто зверь обнимал Гатала
своими страшными лапами.
      А вождь щурил глаза с искренним любопытством. Мораст был
измучен, он трудно дышал и, казалось, держался на ногах лишь
потому, что береза не давала ему упасть.
      - Где же твои косы? - крикнул Гатал насмешливо. - Разве
морасты перестали отращивать волосы, как бабы?
      Мела не ответил.
      Гатал подозвал к себе молодого воина с луком.
      - Сорак, эй, - сказал он. - Ты никогда еще не видел мораста
вблизи, так смотри. Вот наш враг. Трусливая, грязная, полуголая
тварь, которая где-то потеряла свой меч. Запоминай, Сорак.
Смотри на него хорошенько и запоминай. Тебе теперь часто
придется убивать их.
      Сорак, худенький юноша, поднял глаза на вождя, и на его лице
показалось обожание. Мела подумал о том, что Фарзой, как и его
отец, старый вождь Фарсан, никогда не вызывал у своих воинов
такого восхищения. Никогда, даже в дни побед, они не были так
великолепны, так дерзки, так уверены в себе, как Гатал.
      Воспользовавшись этим мгновением, Мела метнулся в сторону.
На шелковистой бересте остались потеки крови и грязи. В тот же
миг свистнули две стрелы, и обе попали в цель: одна впилась Меле
в грудь, на пол-ладони правее сердца, вторая в ногу. Он захрипел,
опрокидываясь на спину.
      Гатал хлопнул Сорака по плечу и шагнул к врагу, чтобы
добить его, на ходу вытаскивая из бронзовых ножен свой тесак.
      И вдруг вождь замер. Сверкнул браслет на его руке, когда он
медленно отвел ее в сторону, приказывая воинам остановиться.
      Из травы, возвышаясь над неподвижным телом Мелы, медленно
поднимался человек. Он не был похож на мораста. Он вообще ни
на кого не был похож.
      - Ты Гатал, вождь? - спросил он негромко.
      Вождь неторопливо кивнул. Незнакомец произнес еще тише:
      - Уходи отсюда, Гатал.
      Вождь побледнел.
      - Здесь земли моего народа, - процедил он сквозь зубы. - Кто
ты такой, чтобы приказывать мне?
      Он только сейчас заметил, как просто и бедно был одет
незнакомец, настолько смутило вождя в первую минуту черное
лицо. И еще Гатал увидел, что бродяга безоружен. Вождь
презрительно усмехнулся, выразительным взглядом окинув своего
собеседника с головы до ног.
      - Я на своей земле, - повторил он, - и буду делать только то,
что угодно мне. Этот мораст, который валяется у тебя под ногами,
как ненужный хлам, - он мой, и мне угодно перерезать ему горло.
Тебя я, так и быть, не трону. Убирайся, пока я не передумал.
      Синяка не двинулся с места. Он знал, что сумеет договориться
с вождем, так или иначе. Но Аэйт, которого он оставил в стороне
от поляны, где происходила стычка, не выдержал. Мальчишка
примчался, сопровождаемый топочущим великаном, который
отчаянно вопил:
      - Ежели господин Синяка велели ждать, так надо ждать!
      Сорак увидел бегущего Аэйта и закричал:
      - Засада!
      Лучники зумпфов мгновенно бросились под прикрытие высоких
овальных щитов, расписанных красными спиралями. Свистнули
первые стрелы. Аэйт с размаху упал в траву, в последнюю секунду
ухватив за ногу великана, чтобы тот не изображал из себя мишени.
Великан рухнул, как большое дерево, подточенное острыми зубами
бобра.
      Вырвав из ножен длинный меч, Гатал бросился к Синяке.


      И тогда в душе бродячего чародея ожила и вспыхнула
последняя искра развеянной по ветру силы Алага - искра, которую
он не изгнал из себя, потому что торопился, а она была мала.
      Она запылала.
      Охваченный яростью, Синяка выпрямился во весь рост. Тот,
кого он прятал от людей и самого себя, вырвался на свободу.
Всемогущий и безжалостный, он пришел в миры Элизабет как
господин, и нет такой силы, которая помешала бы ему раздавить
ничтожную тварь, посмевшую путаться у него под ногами.
Вдохновение засияло в синих глазах, и они потемнели, как
штормовое море, и смотреть в них стало страшно. Он был Смерть,
но, в отличие от Черной Тиргатао, - Смерть умная, зрячая,
расчетливая, и ему не нужны были ни кровь жертвенных ягнят, ни
золотые украшения. Он знал, за кем пришел.
      Великан лежал, уткнувшись носом в землю, и хвост серых
волос на его макушке вздрагивал. Аэйт, приподняв голову, смотрел
на чародея широко раскрытыми глазами.
      Не было больше Синяки - доброго, застенчивого человека,
рядом с которым всегда было так хорошо и спокойно. Конечно,
Аэйт и раньше чувствовал в нем силу, и она была намного больше,
чем знакомая сила Асантао. И все же юноша никогда не
сомневался в том, что Синяка посвятил себя добру и свету.
      Но тот, кто стоял сейчас перед ним, был кем-то совершенно
незнакомым. Его лицо было озарено нестерпимым сиянием гнева и
величия. Страшная синева его глаз была глубже синевы неба и
обжигала ледяным холодом. Волосы вспыхнули белым огнем и
свились в локоны, растворяясь в добела раскаленном воздухе.
Смуглое лицо побледнело, посерело, превращаясь в серебряную
маску.
      Аэйт знал, что лицо у Синяки красивое, но оно никогда не
казалось таким идеально прекрасным, застывшим, почти
бесчеловечным в своем совершенстве. Ничего ужаснее этой
красоты видеть ему не приходилось.
      За спиной Безымянного Мага начала расти тень. Серая,
полупрозрачная, она вставала прямо с земли и, точно в больном
сновидении, стремительно уносилась к небу, - огромная, как башня.
Она и напоминала башню или, может быть, замок, но чудовищный,
подавляющий своими размерами и идеальной формой,
нематериальный, как призрак. И в нем застыла угроза. Казалось,
неведомая обитель Зла приблизилась к маленькой поляне среди
Элизабетинских болот и отбросила на нее свою жуткую тень.
      На поляне сразу стемнело.
      И тогда Безымянный Маг молча поднял руку и указал на
Гатала тонким серебряным пальцем.
      Навстречу вождю метнулся, как копье, страшный луч. Вождь
побелел, цепляясь за свой меч, словно искал в оружии спасения.
Колени его подогнулись. Он хрипло пробормотал имя Фейнне и
повалился набок. На горле у него появилась большая черная рана,
словно его проткнули раскаленным шомполом.
      Сорак отшатнулся, как будто его ударили в грудь, и тут же
рухнул, обливаясь кровью, хлынувшей изо рта и ушей. За ним
повалился еще один: кровь стала сочиться у него сквозь поры, как
пот, мгновенно пропитав собой всю одежду.
      Один за другим падали болотные воины, числом четырнадцать,
подкошенные неведомой, неодолимой силой. Одни умирали сразу,
не успев вскрикнуть, другие бились, хрипели, корчились, хватались
за горло, словно их душило что-то. Но ни один не побежал от
опасности. Все, кто преследовал Мелу, - все остались лежать у
черной речки, сжимая свое бесполезное оружие. Их щиты,
разбросанные по поляне, алели, точно шляпки гигантских
мухоморов.
      Эти несколько секунд показались Аэйту вечностью. Когда
юноша вновь осмелился поглядеть в ту сторону, где высилась
чудовищная тень, там уже никого не было. Возле стонавшего Мелы
сидел Синяка, бездомный чародей. Он положил голову раненого
себе на колени и, склонившись над стрелой, внимательно
рассматривал рану.
      - Аэйт, - произнес Синяка безжизненным голосом, - принеси
воды.
      Аэйт кое-как встал и, озираясь, побрел к реке. По дороге он
подобрал кожаный шлем одного из убитых. Глядя, как плещет вода
в шлеме, Аэйт понял, что у него трясутся руки, но поделать с собой
ничего не мог. Он протянул шлем Синяке, вытянув руки как можно
дальше, чтобы не приближаться к этому человеку вплотную.
      Взгляд у Синяки был пустой.
      - Не бойся меня, - сказал он. - Помоги перевязать твоего
брата, иначе он умрет.
      Все еще опасливо поглядывая на Синяку, Аэйт сел рядом и
принялся обтирать грязь вокруг стрелы, вонзившейся в грудь Мелы.
Синяка разорвал для этого свою рубаху. Было очень тихо. Хрипло
дышал Мела и осторожно плескала вода.
      - Теперь держи его, - сказал Синяка. - Я вытащу стрелу.
      Аэйт почувствовал, как напрягся Мела и как он, ослабев,
повис у него на руках. Слезы текли из зажмуренных глаз старшего
брата, и Аэйт, склонившись, обтер их щекой.
      - Синяка, - прошептал он, и у чародея немного отлегло от
души, когда он услышал это обращение, - кто это остриг его?
      - Фарзой, - сказал Синяка спокойно.
      Аэйт помолчал, а потом прошептал еще тише:
      - Что же он такого сделал?
      - Он хотел спасти тебя.
      Синяка закончил перевязку. Льняная рубаха чародея была
полностью уничтожена, разрезанная на полосы. Вокруг валялись
окровавленные тряпки.
      - Иди к Пузану, Аэйт, и спи, - сказал Синяка. - Ты устал
сегодня.
      Аэйт послушался. Пузан был мягким, теплым, и рядом с ним
было хорошо и уютно. Почти как дома.


      Горел костерок. Притихшая саламандра покорно согревала
своего страшного господина, не смея озорничать. Мела метался,
пылая в жару. Синяка удерживал его голову, чтобы он не ударился.
Он был уверен, что Мела тоже видел Безымянного Мага, потому что
раненого не отпускал цепкий ужас.
      Синяка ненавидел сам себя. Самонадеянный невежда, он
полагал, что творит благо, забирая у колдуна его силу. Алаг
никогда не содеял бы и десятой доли того зла, которое сотворил
сегодня Синяка.
      "Сожрать Алага, не поперхнувшись!" В его душе осталась,
может быть, одна невычищенная капля злобы колдуна - и вот она
застигла его врасплох и разлилась зловонной жижей.
      И все это произошло на глазах его друзей, которые никогда
больше не будут его друзьями. Он может сделать их своими
подручными, он может заставить их повиноваться - и это все, на
что он способен. Вон как притихла неугомонная саламандра.
Трусит, скотинка. Синяка вдруг понял, что Ларс Разенна была
прав, когда прогнал его от себя.
      Мела опять застонал и начал бормотать. Синяка беспомощно
смотрел на него. Его можно вылечить, пустив в ход свою силу. При
мысли о магии Синяка ощутил приступ тошноты.
      Мела снова закашлялся, и кровь потекла по его подбородку.
      - Господин Синяка, - сонно пробубнил великан, приподнимая
голову с трухлявого бревна, - вы бы его зарезали, что ли... или уж
тогда лечите, а то вон какие муки. Стонет, кашляет, спать не дает.
У, мелочь болотная...


      Готовые исчезнуть в лесу, Мела и Аэйт стояли на краю
поляны. Так стояли братья и в тот день, когда Синяка впервые
встретился с ними: Мела впереди, Аэйт на полшага за его спиной.
Воин и его тень.
      Но сейчас Мела выглядел суровым и постаревшим. Короткие
волосы падали ему на глаза, и он то и дело смахивал их. Его раны,
перевязанные бурыми от проступившей крови льняными полосами,
больше не кровоточили, и слабости он не ощущал. Две стрелы
Сорака, которые вчера вытащил чародей, Мела заткнул за пояс. Он
взял себе длинный меч Гатала и набросил на свои голые
исцарапанные плечи волчью шкуру вождя.
      Аэйт тоже изменился. Он не был больше смешливым
подростком, который умел видеть скрытое лучше, чем любой
другой из его племени, и иногда опасно шутил со своим даром. И
Синяка хорошо понимал, что Аэйт не был больше тенью.
      - Прощай, - сказал Мела Синяке.
      Аэйт грустно смотрел на чародея.
      - Прощай, Синяка...
      Братья отступили на шаг и исчезли в чаще.
      Синяка вздохнул. Правильно, что они оставили его. Ему нельзя
иметь друзей.
      Он нагнулся к погасшему костру и бережно взял в руки
саламандру. Ящерка притихла на его ладони, испуганная. Она
тоже боялась его.
      Синяка не хотел иметь рабов. Если он обречен становиться
господином своих друзей, ему лучше оставаться одному.
      Он тихонько подул на саламандру, и по выгнувшейся спинке
ящерицы пробежала во