е не косится через плечо...
      Ингольв подумал о долгих годах, проведенных на службе у
Торфинна, и усмехнулся. Незнакомец неожиданно посмотрел ему
прямо в глаза.
      - А мы с тобой часом где-нибудь не встречались?
      - Вряд ли, - коротко ответил Вальхейм. Все, кого он оставил в
мире Ахен, давно умерли.
      Незнакомец пошевелил в костре ветку и отдернул руку, когда
искра попала ему на рукав.
      - Вот дьявол, - пробормотал он и снова бесцеремонно
уставился на Вальхейма. - Лицо у тебя какое-то знакомое. Как
будто виделись где-то. - Он хохотнул. - Ты давно бродяжничаешь?
      - Недавно, - нехотя сказал Вальхейм.
      - То-то и видно, - покровительственным тоном заметил
незнакомец. - Вид у тебя уж больно приличный. Не пообносился
еще, аристократ. - Он похлопал Вальхейма по плечу, не замечая,
как капитан кривит губы.
      Ингольв слегка отодвинулся. Бродяга не обратил на это ни
малейшего внимания.
      - Можно подумать, тебе приходится платить за каждое слово...
- заметил одноглазый.
      Вальхейм понял, что уже очень много лет не видел денег и не
держал их в руках. В Кочующем Замке они были просто не нужны.
Еще одна мелочь, которая отделила его от мира людей, сделала
безнадежно чужим. Интересно, подумал он вдруг, как выглядят
сейчас деньги? Какие монеты чеканят Завоеватели в бывшем
вольном Ахене?
      - Может, тебе и впрямь заплатить за беседу? - спросил
бродяга, ухмыляясь.
      Искушение было слишком велико.
      - Заплати, - сказал Вальхейм.
      Одноглазый дернул горбатым носом, однако больше своего
удивления никак не проявил и извлек из недр кожаной куртки
небольшую монетку, подавая ее Вальхейму на раскрытой ладони.
Динарий имел неровные края. На нем был отчеканен корабль с
драконьей головой, а по кругу шел девиз: "Пришли из-за моря,
остались навеки". Вздохнув, Ингольв сжал монету в кулаке.
      - Стосковался по денежкам? - проницательно заметил
одноглазый. - Слушай, ты мне глянулся. Не болтун и все такое. Я,
видишь ли, потерял напарника. Вчера потерял. - И добавил с
непрошенной откровенностью: - Оступился, дурачок, и виском о
камень.
      Неожиданно для себя Ингольв язвительно поинтересовался:
      - А ты ему не помог?
      Одноглазый опять хохотнул.
      - Разве что самую малость... Ты ведь умнее, чем мой
напарник?
      - Умнее, - подтвердил Ингольв сухо.
      Одноглазый взял его за рукав и заговорил серьезно:
      - Есть одно замечательное дело. Красивое и чистое, как Ла
Кава у фонтана до того, как дон Родриго лишил ее невинности.
      - Ну-ну, - отозвался Ингольв, больше для того, чтобы заполнить
паузу, чем ради продолжения разговора. Он не горел желанием
связываться с этим разбойником.
      - Для начала скажи мне вот что: ты слыхал что-нибудь о
морастах, болотной нечисти?
      Вальхейм почувствовал, что его душит хохот. Может быть, это
Черный Торфинн дурачит его, приняв облик бродяги? На мгновение
он ощутил странный, почти болезненный прилив счастья: хозяин,
оказывается, жив...
      Но перед ним был не Торфинн. Спустя несколько секунд
капитан понял это и вздохнул. Одноглазый не стал дожидаться
ответа. Лихорадочно блестя карим глазом, он продолжал:
      - Это мерзкие твари с белым мхом вместо волос, красноглазые
и к тому же вонючие, похуже крыс. Одним словом - нежить. Кое-
кто думает, что это какие-то выродившиеся гномы, но по-моему, это
не так. Ну вот, старики болтают, будто морасты неспроста
гнездятся на этих болотах. - Бродяга выпучил свой единственный
глаз и перешел на хриплый шепот: - Сокровища у них тут. Был
один охотник, он много порассказывал. Своими глазами видел: есть
у них статуя из чистого золота. Золотой Лось. Идол. Они
обмазывают его кровью жертв, чтобы красным был. У них-то самих
кровь зеленая...
      Ингольв шевельнулся у костра.
      - Ну вот откуда ты знаешь, что зеленая? - не выдержал он. -
Видел?
      - Не видел, так увижу. Чего-чего, а крови их поганой я скоро
увижу много... Сейчас я хочу изловить одну из этих тварей. Мне-то
она все расскажет, и про лося, и про алмазы, и про то, как до них
добраться, будь уверен.
      Вальхейм пожал плечами.
      - Если ты думаешь так легко поймать мораста, то тебя ждет
разочарование. Они отважны и упрямы.
      - А, так ты их видел? - жадно спросил одноглазый. - Где?
      - Какое это имеет значение? - Ингольв покачал головой. - Я
все равно не стану помогать тебе.
      Маленький Аэйт и его беспомощный брат были совсем рядом, и
Вальхейму ничего не стоило показать одноглазому пальцем на
ольховые ветки, под которыми Аэйт спрятал Мелу. Однако, помимо
всего прочего, Ингольв хорошо знал, что одноглазый ничего не
добьется, даже если разрежет братьев на куски.
      - Почему это? - удивился одноглазый.
      - Почему? - Впервые за время их разговора Вальхейм
посмотрел прямо в лицо своего собеседника. - Почему? Да потому,
что они вовсе не нежить. Может быть, они и не совсем люди, но
уж, во всяком случае, не хуже нас с тобой.
      Одноглазый непонятно ухмыльнулся.
      - Так где ты их видел?
      - Далеко отсюда.
      - Дружище, - с угрозой проговорил одноглазый. - Боги
морского берега забыли наделить меня терпением. После того, как
я рассказал тебе про золото...
      - А кто тебя тянул за язык? - спокойно спросил Вальхейм,
поджигая веточку и внимательно наблюдая за тем, как она горит.
      - А кто бы ни тянул, - огрызнулся одноглазый. - Или ты мне все
выкладываешь про болотных гадов, или я тебя прихлопну.
      Неожиданно Вальхейм засмеялся.
      - И это все, что ты можешь, - сказал он и встал. Пламя
вражды озарило высокую фигуру Вальхейма, точно он стоял в
середине костра, но светлее от этого не становилось.
      Аэйт, зачарованно следивший за людьми, вдруг понял, что
видит сущности, а не внешние проявления. И снова его больно
уколола мысль о той пропасти, которая лежит теперь между ним и
простыми воинами.
      Потому что там, по другую сторону зияющего провала, вместе
с Вальхеймом остался Мела.
      Вальхейм передернул плечами и отвернулся, глядя на реку.
      Одноглазый полез за пояс.
      Аэйт никогда еще не видел огнестрельного оружия и не знал,
насколько опасен длинноствольный пистолет, оказавшийся в руке у
одноглазого, но он понимал, что этот темный человек убьет
Вальхейма, не задумываясь. Самый воздух вокруг одноглазого был
пропитан запахом смерти, и ее дыхание долетало до Аэйта.
      Времени уже не оставалось.
      Юноша вскочил на ноги.
      - Осторожно, Ингольв! - крикнул он.
      Вальхейм отпрянул - ему показалось, что Аэйт вырос из-под
земли.
      Незнакомец мгновенно повернулся к Аэйту.
      - Болотная нежить! - прошептал он, наводя пистолет на
маленькое белобрысое существо. Бродяга тяжело дышал от
возбуждения, зубы его блестели в свете костра. - Откуда ты здесь
взялся? Следил? А, неважно... Не бойся, малыш, я только
прострелю тебе колени, чтобы ты не убежал...
      Но выстрелить он не успел. Ингольв набросился на
одноглазого, пытаясь разоружить его. Они покатились по песку.
Полуоткрыв рот, Аэйт смотрел на драку и чувствовал, что
изнемогает от отвращения. В лунном свете Аэйт увидел, что
капитан отобрал у разбойника нож и ударил его в грудь.
Незнакомец тяжело обмяк и повалился на спину.
      Ингольв с трудом выбрался из-под его тела, провел рукой по
лицу, словно стряхивая с себя паутину, а потом наклонился над
убитым. Тот лежал, запрокинув голову и сжимая в руке пистолет.
Нож торчал в груди, всаженный по самую рукоятку.
      Глаз незнакомца, застывший, но все еще не утративший
лихорадочного блеска, казался бездонным, словно из него глядела
вечность. Потом что-то шевельнулось в его глубине, и он засветился
дьявольским лукавством. Ингольв отшатнулся. В тот же миг
незнакомец взметнул вверх руку, и хлопнул выстрел. Ингольв упал,
ударившись затылком.
      Гибким прыжком незнакомец вскочил на колени и, не
вытаскивая из груди ножа, повернулся к Аэйту.
      - Дурак твой приятель, малыш, - проговорил он, скалясь. - Зря
заступился. И тебя не спас, и себя погубил.
      Он покачал головой, как бы сожалея, и неторопливо
перезарядил пистолет.
      Почти не слыша его, Аэйт выпрямился во весь рост. Косы его
расплелись. Тонкий, как веточка, облитый бледным лунным светом,
он стоял перед темной тенью, и легкий ветер с реки касался его
белых волос. Незнакомцу вдруг почудилось, что от маленького
воина исходит слабое, но тем не менее явственно ощутимое сияние.
      Аэйт смотрел на него, не отрываясь, и дрожал всем телом. В
глазах у него стремительно темнело. Берега Элизабет и человек,
который хотел его искалечить, расплывались, исчезали,
растворялись в этой черноте, и вместо них проступало совсем
иное. Где-то в далеких мирах, о которых он ничего не знал, горели
костры, и сорванный голос читал заклинание, и это тянулось уже
вечность, и этому не было конца.
      Сквозь застилавшую глаза пелену Аэйт смутно различал
бескрайнюю равнину и цепь далеких гор, за которую уходило
солнце, оставляя в черных тучах фиолетовые пятна. Он видел
одинокие деревья с голыми ветвями и мертвых птиц, окоченевших на
сухой растрескавшейся земле.
      Посреди долины в землю был вонзен меч, от которого исходил
жар. И в этом слиянии стального клинка и голой земли была
запечатлена первозданная жестокость, и ее высший миг длился
вечно. Над мечом сияла в тучах алая звезда.
      И к этой звезде обращался Аэйт. Он звал ее, и она отвечала.
      Он не понимал, что он делает и почему. Крепче сжав зубы, он
вскинул левую руку с черным крестом на ладони. До него донесся
отчаянный крик, такой сильный, что ветер пронесся по равнине,
шевеля перья мертвых птиц. Меч под звездой горел ярким белым
светом.
      Незнакомец кричал, стоя на коленях, потом упал лицом вниз.
Пистолет рассыпался прямо у него в руках. Пальцы хватали песок
и камешки. Страшная неведомая сила избивала его. Оглушенный
болью, он корчился на песке, готовый потерять сознание.
      - Хватит, - выдавил он. - Перестань.
      В неведомой дали Аэйт не слышал его.

      Меч пылал все ярче, и Аэйт вдруг понял, что если не отведет
от него глаз, то навсегда останется на этой мертвой равнине и
проведет жизнь в бесплодных поисках дороги назад. Может быть,
уже поздно, подумал он.
      И в тот же миг меч погас, и алая звезда скрылась за тучей. В
полной темноте по равнине прошла женщина, волоча по траве
подол тяжелого платья, и Аэйт скорее ощутил ее присутствие, чем
увидел ее. В ушах у него свистел ветер. Кто-то пел в темноте еле
слышно - то ли неведомая женщина, то ли меч, источавший слабое
сияние, посылали ему свой голос. А потом, очень медленно, стала
возвращаться к нему картина того мира, где он находился, -
отмель, скалы, река. Казалось, с живописного полотна стирают
верхний слой, постепенно открывая нижний.
      Покачнувшись, Аэйт сделал шаг вперед. Голоса стихли, точно
обрубленные ножом, и в ярком лунном свете Аэйт сразу же увидел
Вальхейма.
      Капитан лежал на песке, неподвижный, в неловкой позе, упав
на подвернутую руку.
      Юноша опустился рядом с Вальхеймом на колени и уложил его
удобнее. Тело оказалось мягким и невероятно тяжелым. Выстрел в
упор изуродовал его лицо, выбил зубы, оставил черные точки на
щеках и вокруг губ. Все еще не веря, Аэйт дернул завязки плаща
на шее капитана, тронул ямку между ключицами. Но он уже
увидел, как заострились скулы, как помутнели глаза с
поблескивающими белками.
      Неожиданно мертвый человек показался ему неестественно
большим. Все в нем было слишком крупным - руки, голова, каждый
палец. Смерть обнажила разницу между ними и сделала это грубо
и слишком откровенно. Когда Ингольв был жив, он никогда не
казался Аэйту уродом. Сейчас к горлу юноши подступила тошнота,
и он отвернулся, не в силах подавить брезгливости. Его душил
стыд, но он ничего не мог с собой поделать.
      Убийца попрежнему лежал на берегу, раскинув руки, и
хрипло, трудно дышал. Аэйт смотрел на него, сблизив ресницы. Это
существо хотело выкрасть Золотого Лося - Око Хорса. Оно опасно,
потому что его нельзя убить простым оружием. Оно могущественно,
ибо в нем заключено Зло, которое больше и старше этого
человека.
      Аэйт судорожно перевел дыхание и словно со стороны
услышал свой жалобный всхлип. Он не успел еще ничего толком
понять, а выбора у него уже не осталось. Как будто кто-то указал
на него пальцем и велел: уведи эту тварь подальше от болот, отыщи
то место, где ей назначена смерть, и уничтожь ее. Великий Хорс,
почему ты выбрал именно меня? Ответа на этот вопрос не
существовало.
      Волна жара окатила Аэйта, и он ощутил слабость в коленях.
Взять в этот путь Мелу он не сможет. Им предстоит идти через
миры. Еще одна граница между мирами - это убьет старшего брата.
А Ингольв мертв. Аэйт стоял один на перекрестке, где навсегда
расходились пути воина и его тени.
      Он тряхнул белыми волосами, отгоняя эти мысли, и наклонился
над разбойником. Тот съежился от страха, когда мальчик оперся
левой рукой о его спину, а правой осторожно извлек кинжал.
Крепкая кожаная куртка бродяги была распорота, однако крови ни
на одежде, ни на клинке Аэйт не обнаружил.
      Сунув нож за пояс, Аэйт толкнул одноглазого в бок сапогом.
      - Встань, - тихо сказал он.
      Одноглазый с трудом выпрямился, стоя на коленях, потом
зашатался и встал, хватаясь руками за воздух. Он выглядел
измученным. Аэйт был ростом ему до подбородка. Втягивая голову в
плечи, незнакомец мелко вздрагивал, озирался - он явно хотел
убежать и не смел даже шагу ступить.
      - Ты убил моего друга, - еще тише сказал Аэйт.
      - Разве у тебя могут быть друзья среди людей? - выдавил
бродяга, поглядывая на него с затаенной ненавистью.
      - Рано или поздно я убью тебя, - сказал Аэйт.
      - Ты же видел, колдун, что у меня нет крови в жилах.
      - В одном из миров Элизабет должно быть такое место, где
тебя можно убить.
      - Сомневаюсь, - проворчал одноглазый.
      - Для каждого назначено место, где умереть, - устало
отозвался Аэйт.
      - Смотри, как бы тебе не пожалеть о таком решении, -
предупредил бродяга и снова сжался, когда Аэйт поднял левую
руку с крестом на ладони. Но мальчик только отвел с глаз волосы.
      Он бросил одноглазому кинжал.
      - Прежде чем мы уйдем отсюда, выкопай могилу.
      Бродяга поймал кинжал и зло ухмыльнулся. Мальчик ответил
ему хмурым взглядом. Он не боялся давать одноглазому оружие,
потому что знал: в далеких мирах одинокая звезда горит над
мечом, в клинке которого заключено Зло, ненавидящее само себя,
и младший сын Арванда всегда может вызвать его. И тот, у кого в
жилах не было крови, казалось, тоже понимал это.
      Помедлив, одноглазый поплелся к высокой пойме и принялся
срезать дерн. Он трудился довольно долго, вытаскивая землю,
обрывая корешки растений. Потом они вдвоем с Аэйтом перенесли
Вальхейма и уложили его в могилу. Одноглазый уже взялся было
сыпать туда землю, но Аэйт остановил его.
      Теперь терзавшее юношу отвращение ушло, и осталась только
бесконечная жалость к этому одинокому человеку, которого Аэйт
заставил разрушить свой дом, а потом привел на смерть. Аэйт
склонился и поцеловал его лоб и руки, сложенные на груди, потом
срезал прядь своих белых волос и положил их в могилу. Больше
ему нечего было подарить Вальхейму на прощание.
      Взяв землю двумя ладонями, он стал бережно сыпать ее в яму.
Одноглазый не вмешивался. Он сидел рядом, уставившись в
светлеющее небо, и терпеливо ждал.
      Наконец, Аэйт поднялся на ноги. Он побрел к реке, долго
смывал с рук землю, потом пил и, наконец, повернулся к
одноглазому. Вставало солнце, и первые блики побежали по
взволнованной водной поверхности. Теперь, когда ночь ушла, Аэйт
казался просто заблудившимся ребенком. Одежда его была грязной
и рваной, волосы спутались, висели серыми прядями, остроносое
веснушчатое лицо осунулось.
      - Я Аэйт, - сказал он одноглазому.
      Бродяга встал и наклонил голову. И, поскольку он молчал,
Аэйт спросил его:
      - Ты кто?
      - Не знаю, - ответил бродяга.
      - Но у тебя есть имя?
      Единственный глаз незнакомца смотрел испуганно.
      - Да, - сказал бродяга, - но я забыл его.

      Солнце скоро затянуло облаками. День был пасмурный. Они
развели костер и согрели воды в походном котелке, который
бродяга таскал с собой в мешке. Там же обнаружилась и
подмокшая буханка хлеба. Бродяга срезал горбушку, в которую
впиталась кровь - мешок лежал недалеко от того места, где упал
Ингольв, - и выбросил ее в реку. Остальное разломил пополам.
      Аэйт взял хлеб из рук своего врага и начал жевать.

      О себе бродяга мог сказать очень немногое.
      Во-первых, ему было гораздо больше лет, чем можно было
предположить с первого взгляда. На вид он казался лет сорока
пяти. В действительности ему перевалило уже за сотню.
      Во-вторых, ни меч, ни пуля его не брали, хотя и было больно.
Когда последний его компаньон увидел, как таможенник всадил в
него шесть пуль, одну за другой, без всякого видимого результата,
его чуть удар не хватил. Таможенника, впрочем, тоже.
      У него не было прошлого. Он начал свою жизнь в сорок с
лишним лет, очнувшись однажды ночью среди бескрайних болот,
название которых было ему неизвестно. У него не было имени,
родных, дома, и он понятия не имел, где их искать. Лишенный
памяти, одинокий, он скитался, не замечая, как уходят годы.
      И вот однажды он сообразил, что не стареет. От первой
догадки его прошиб холодный пот. Несколько лет, последовавших
за этим открытием, превратились в кошмар: он прислушивался к
себе, пытаясь обнаружить хотя бы намек на свою истинную
природу. Постепенно он успокаивался, свыкаясь и с этой мыслью.
Ни оборотнем, ни чародеем, ни вампиром он не был.
      Но хуже всего была неотвязная тоска. Она терзала его, рвала
на части, он мучился, как от физической боли. Печаль не имела
названия, она ускользала от его воспоминаний, и это делало ее
порой непереносимой. Как он догадывался, это было нечто,
оставшееся в той, утраченной, жизни.
      И он не мог вспомнить, что именно.

      Пора было уходить, но Аэйт все тянул время, не в силах
расстаться с братом. Наконец, он отломил от остатков хлеба
ломоть и подошел к тому месту, где устроил под ветками Мелу. До
него донеслось хриплое, прерывистое дыхание. Брат спал. Постояв
над ним, Аэйт положил возле его руки хлеб. Потом вынул из ножен
меч Гатала, долго держал его на весу, не решаясь оставить
оружие, а затем вздохнул и с силой вонзил меч в землю. Красные
глазки Хозяина сверкнули на рукояти.
      Аэйт протянул к нему ладони.
      - Охраняй моего брата, - прошептал Аэйт. - Боги знают, как
нужен мне меч, но я не могу оставить Мелу без защиты. Будь ему
другом, вражеский меч.
      Он едва успел отдернуть руку. Из-под земли взвились две
тонких струйки пламени. Они переплелись, обвивая клинок,
лизнули рукоять и исчезли. Альмандиновые глазки загорелись и
погасли.
      Бродяга наблюдал за этим с интересом, но без всякого
удивления.
      - С кем ты заключил союз? - спросил он.
      Аэйт повернулся к нему, и несколько секунд длилось
молчание. Наконец Аэйт сказал:
      - Идем.

      Коренастые беловолосые воины опустили на дорогу носилки,
сделанные из больших щитов овальной формы. Тот, кого они несли,
казалось, ничего вокруг не замечал. Он лежал неподвижно, опустив
красноватые припухшие веки. Но он был жив, и один из воинов дал
ему напиться. Вода стекала из угла его рта.
      Второй постучал в дверь невысокого каменного дома.
      - Кто здесь? - отозвался низкий голос.
      - Лаэг и Ройг, - сказал воин. - Мы пришли поговорить с тобой,
Эоган. Нам нужен совет.
      Дверь распахнулась, и на яркий солнечный свет вышел Эоган.
      С того дня, как Хариона и Фетан, не помня себя от страха,
прибежали из леса с криком, что серая тень убила у лесной речки
четырнадцать человек, прошло немногим более месяца. Хариона
вскоре умерла, а Фе