лна жара.
      - Беги, - сказал Синяка.
      Он опустил ее на траву. Она помедлила, словно размышляя, не
шутит ли господин маг, а потом, мелькнув огненной струйкой,
пропала среди серых камней.
      Оставалось последнее. Синяка повернулся к великану.
      - Пузан... - начал он.
      Великан в тоске посмотрел на него и заранее задергал
бесформенным носом.
      - Пузан, - повторил Синяка, - я хочу, чтобы ты ушел.
      Великан замахал в воздухе огромными лапами. Его физиономия
перекосилась в плаксивой гримасе.
      - Гоните? - выкрикнул он. - Гоните, да? А что я за вас кровь
проливал, это как? - Он пошмыгал носом и заговорил гнусаво. -
Значит, теперь мы врозь, значит, ничего не считается?
      Он повалился на бревно, треснувшее под его тяжестью, и
громко зарыдал, сотрясаясь всем телом и утопив себя в потоках
мутных слез.
      Глядя на это нелепое существо, Синяка вдруг понял, что
великан его не боится. Пузан знал о Синяке все и любил его таким,
каким он был: с проклятием всемогущества, с одиночеством и
неприкаянностью, невежественного, грубого, грязного... Синяку
окатило жаром - он не мог понять, стыд это или радость.
      - Иди сюда, - сказал он. - Пузан, иди сюда. Я передумал.
      Погруженный в свое горе, великан продолжал заливаться
слезами и не сразу расслышал. Синяка убил комара на голом
плече. Все еще зареванный, Пузан медленно расцвел глупейшей
улыбкой.
      - А знаете что, господин Синяка, - сказал он, - вы еще не
совсем негодяй... Капля сострадания в вас все же осталась. Да.
      Он деловито стянул с себя синюю стеганку и принялся
напяливать ее на полуголого Синяку, бесцеремонно облапив его и
бормоча что-то о воспалении легких, малярийных комарах и мухах
- разносчицах сонной болезни. Синяка слабо отбивался, впрочем,
без особого успеха. Застегнув на нем последнюю пуговицу, Пузан
отступил на шаг и полюбовался на "господина Синяку" как на
произведение искусства.
      - Так-то лучше, - удовлетворенно произнес он и зачем-то
обтер руки о набедренную повязку. - Куда мы теперь с вами,
господин Синяка?
      - Ты не знаешь, Пузан, дом Разенны на сопке еще цел?
      - Цел, куда ему деться. Стоит. Только разве ж это дом,
господин Синяка? Одно только название. Так, хибара, и та
перекосилась. На что он вам сдался?
      - Надо же где-то жить, - сказал Синяка.
      - Я-то думал, вам дорога в Ахен, - осторожно заметил
великан. - Ну и правильно, господин Синяка, нечего возиться с этим
дурацким городом. Он у вас вроде болезни, я так думаю. Догнил
уже, прости меня Ран, до неудобосказуемого состояния. Хорошее
ваше решение, вот что, - продолжал Пузан, постепенно
воодушевляясь. - К черту Ахен. Зачем туда идти, верно? Что нам,
некуда больше пойти, что ли?
      - Идти туда незачем, - задумчиво проговорил Синяка.
      Что-то в его тоне заставило Пузана насторожиться.
      - То есть?
      - Ахен сам найдет меня, - сказал Синяка. - Он придет ко мне,
когда настанет его час.







      Часть вторая
      КРАСНЫЕ СКАЛЫ

      Дом на Пузановой сопке действительно еще стоял. Доски
крыльца подгнили, и когда великан ступил на них, провалились.
Пузан завяз в трухлявой древесине. Он неловко подергал ногой,
выбрался и тут же провалился снова. Пригнувшись у низкой
притолоки, Синяка ступил в комнату.
      Здесь царил полнейший разгром. Дом был выстроен на сваях.
Одна из них прогнила, и большая беленая печь, полуразвалившись,
упала. Пол словно встал на дыбы. Все ящики у старого массивного
комода были выдвинуты, вещей в них не было. В полутьме Синяка
наступил на катушку ниток и чуть не упал. Ситцевые занавески,
серые от многолетней пыли, все еще висели на окнах, но цветочки
на ткани полностью выгорели. Под окном валялась толстая книга в
кожаном переплете - сборник магических формул, некогда
похищенный время неугомонным этрусским демоном Тагетом у
тролльши Имд. Разенна то ли не захотел брать ее с собой, утратив
интерес к магии миров Элизабет, то ли забыл в суете.
      Из мебели, кроме комода, оставались еще стол, скамья и
большой сундук с медным окладом. Синяка уселся на этот сундук и
тяжко задумался.
      Впереди у них с Пузаном было целое лето. За несколько
месяцев им предстоит заменить сваю, перебрать печь, настелить
новый пол на крыльце. Всемогущий чародей, свесив голову, покатал
ногой катушку. Пузан все еще с кряхтеньем и руганью выбирался
из коварной ловушки, подстроенной крыльцом.
      Неожиданно послышались цокот копыт и лошадиное ржание.
Судя по звуку, всадники были совсем близко. Синяка привстал и
громко крикнул:
      - Пузан!..
      Великан оборвал бранную тираду и совершенно другим тоном
отозвался:
      - Аюшки...
      - Погляди, кто там едет?
      Послышался треск - великан вырвался на волю. Потом
доложил:
      - Так никого не видать, господин Синяка.
      - Лошади ржут где-то близко.
      - Да нет же, не видно. Сейчас за домом погляжу.
      Он тяжело затопал, приминая лопухи и крапиву своими
ножищами. Из-за дома донеслось:
      - Нету...
      Снова заржала лошадь. Невидимки тут развелись, что ли?
      - Пузан! - рявкнул Синяка, теряя терпение. - Где-то рядом
лошади, ты разве не слышишь?..
      После непродолжительной возни в комнате появился великан.
От него остро пахло крапивой.
      - Так это... господин Синяка... - смущаясь, сказал он. - Это,
извиняюсь, под вами ржет. А в окрестностях никого нет-с.
      - Как это - подо мной? Сундук, что ли?
      Великна заморгал.
      - Только не гневитесь, - умоляюще сказал он.
      Синяка встал и посмотрел на сундук укоризненным взглядом.
      - Что же это ты, братец, ржешь?
      Из сундука вызывающе фыркнуло. Синяка взялся за тяжелую
крышку, намереваясь открыть непонятную мебель. В тот же миг
Пузан оттолкнул его в сторону, да так поспешно, что не рассчитал
своих великанских сил, и Синяка отлетел к присевшей на угол
печи. Потирая ушибленную руку, он покривился, но говорить ничего
не стал.
      Пузан набрал в грудь побольше воздуху, крепко зажмурился и
видимо перемогая страх, откинул крышку. Лязгнули медные петли.
Больше ничего не произошло. Медленно-медленно великан открыл
глаза и заглянул в сундук.
      - Пусто, - протянул он басом.
      Синяка, наконец, подошел поближе, все еще потирая руку.
Пузан только что заметил это.
      - Ушиблись, господин Синяка? - участливо поинтересовался он.
      Чародей в ответ только вздохнул, глядя на Пузана ясными
глазами. Пузан покраснел до ушей и пробормотал, пытаясь взять
назидательный тон:
      - Так это... нельзя же так, не подумавши, сразу соваться.
Мало ли что там ржет. Вроде, не маленький и понимать должны...
      - Экий дурак, - вздохнул Синяка и, наклонившись, пошарил в
сундуке. - Пусто, говоришь? А это что?
      Он выпрямился, держа в пальцах прозрачный круглый камень
величиной чуть меньше кулака. Камень полежал у него на ладони и
вдруг захрапел, как испуганная лошадь. Пузан даже подскочил от
неожиданности.
      - Это магический кристалл, - сказал он. - Я его помню.
Значит, этруски не взяли его с собой...
      - Значит, - сказал Синяка. Сейчас он не хотел думать о том,
что - или кого - этруски не взяли с собой.
      Пузан сунулся лохматой головой ему под руку.
      - И чего он там показывает?
      - Как всегда, Ахен... Там ничего интересного, Пузан.
Кавалерийский смотр на плацу. Убери башку...
      - Как угодно-с.
      Пузан разобиделся.
      Синяка вышел из дома, держа кристалл в руке, побродил
немного возле крыльца, потом сел и задумчиво уставился на ствол
старой сосны, росшей шагах в пятнадцати от порога.
      Вот там он и стоял в тот день, когда Торфинн по его просьбе
привел сюда, на сопку, Завоевателя Косматого Бьярни. Синяка
ненавидел этого Бьярни. Его и остальных вождей Завоевания -
Бракеля Волка и Альхорна Рыжебородого. Если бы он мог, он бы
всех их послал на растерзание Подземному Хозяину. Но Альхорн к
тому времени уже ушел из города на юг, а Бракель был убит во
время мятежа. Оставался Бьярни, и уж он-то получил сполна.
      Синяка прикрыл глаза и снова увидел его - загорелого до
черноты, коренастого человека лет сорока пяти с длинными
смоляно-черными волосами. Он был связан. Рыча от ярости, он
осыпал своих врагов оскорблениями, поливал их зловонной бранью,
он бахвалился своей жестокостью и смеялся над их
нерешительностью. А они все смотрели на пирата, и никто не мог
взять на себя это, казалось бы, простое дело: пристрелить его.
      Никто.
      Ни этрусские боги, ни маленький демон, трусоватый и
заносчивый, ни Анна-Стина Вальхейм, ни Великий Магистр Ларс
Разенна...
      Бьярни от души потешался над ними, а Торфинн наблюдал за
всем этим отстраненно и насмешливо. Наконец, Черный Маг,
встретившись с Синякой взглядом, еле заметно пожал плечами. Это
было уж слишком. Юноша забрал пистолет у растерянного Ларса и,
пока силы Элизабет не успели помешать ему, выпустил
заколдованную пулю в своего врага. И в тот миг, когда Бьярни,
заливаясь кровью, обвис на руках этрусских демонов, Синяка
отчетливо понял: Косматый не умер. Он увидел это так ясно,
словно кто-то дал ему книгу с картинкой. И Синяка дрогнул. В тот
же миг осуждение миров Элизабет хлестнуло его, и неудержимая
тошнота подступила к горлу. А Разенна подумал: это оттого, что
мальчик совершил убийство, - и посмотрел сочувственно.
      Вместе с заколдованной пулей Синяка выпустил в миры
Элизабет большое Зло. И это Зло до сих пор бродит где-то
поблизости...
      Он помотал головой. Что толку об этом думать? Он ушел от
людей, он расстался со всеми своими друзьями, он отказался от
власти, от знания, от роскоши. Все, что у него есть теперь, - это
полуразвалившийся дом, книга, которую он не может прочесть, и
магический кристалл. И еще этот несчастный Пузан, прилипший к
нему неизвестно из каких соображений, но вполне искренне.
      Пузан вылез из хибары и прищурился на ярком свету.
      - Иди сюда, - велел Синяка.
      С тяжелым вздохом великан примостился поблизости.
      Так они посидели немного рядом на горячей траве: полуголое
чудище, мощный бело-розовый торс которого был испещрен
старыми шрамами, и стройный смуглый человек в синей стеганке,
ростом достигавший великану до локтя. Оба имели вид
подозрительный и бродяжный; появись они в городе, их арестовали
бы самое большее через час.
      - Эх, - сказал, наконец, Пузан, - гляжу я на вас, господин
Синяка, и удивляюсь... Великий маг, чародей, последний, можно
сказать, отпрыск такой славной фамилии... Ну как вы живете?
Шляетесь, прости меня Ран, как босяк какой-то. Одеты в обноски,
тьфу! Питаетесь чем попало... Вон Торфинн - посмотрели бы, как
живет. Вот кто умеет устроиться: и замок тебе, и слуги, и
мозельское винище, откуда только берет, бочка ненасытная. А ведь
вы ему не чета, вы ведь выше бери, господин Синяка. Подумали бы
о себе. Вот хотя бы жилище. - Он обернулся к хибаре. - Да разве
вам в таком доме надо жить? Вам же во дворце надо жить, это
самое маленькое. Вы можете сотворить дворец?
      - При чем тут дворец?
      - Нет, вы скажите, - вцепился Пузан. Его, видимо, очень
увлекла эта новая идея. - Можете или нет?
      - Могу.
      - Так в чем же дело? Раз-два, наколдовали бы тут чего-нибудь
эдакое, с башнями. Вы же всемогущий.
      - Пузан, - устало сказал Синяка, - разве всемогущество в
этом: наколдовать себе замок, много еды и прислуги?
      Пузан поморгал.
      - А чего, - сказал он и упрямо наклонил голову. - Еда и все
такое - очень даже неплохо.
      - Неплохо, - согласился Синяка, - только зачем? Мы с тобой
добудем все это без всякого колдовства. И дом починим.
      Великан заметно приуныл. Не желая замечать этого, Синяка
продолжал:
      - Поверь, Пузан, к моему всемогуществу это не имеет ни
малейшего отношения. Когда ты действительно можешь все, тебе не
нужно за одну ночь создавать хрустальный дворец, чтобы
доказывать свою силу всем и каждому.
      - И то правда, - согласился Пузан, - зачем этим идиотам еще
что-то доказывать? А вот просто жить в такой хоромине - это
можно.
      Синяка улыбнулся и хлопнул его по могучему плечу.
      - А для того, чтобы просто жить, хватит и хибары.

      Увязая в песке, братья шли по берегу Реки. Элизабет
обмелела, и на крутом повороте намыло пространную косу. Бойкие
пучки травы уже выросли в песке поближе к берегу. Дальше
начинался густой кустарник, а над ним высились красные скалы,
кое-где поблескивающие под солнцем влагой заключенных в камне
вод. Река лениво несла мимо скал свои прозрачные темно-зеленые
воды, становясь опасно глубокой лишь у противоположного, крутого
берега.
      Мела шел впереди, отягощенный длинным мечом Гатала.
Рукоять в виде головы и растопыренных лап с перепонками торчала
над его плечом. Ветер отбрасывал с мокрого лба короткие белые
волосы.
      Аэйт топал следом, тихо завидуя тому, как легко и уверенно
ступает старший брат. Ему казалось, что Мела почти не
проваливается в песок, в то время как сам Аэйт буквально тонул
при каждом шаге.
      Он оглянулся. По всей косе протянулись две цепочки следов.
Долго еще останутся во влажном песке ямки, подумал Аэйт.
      Они возвращались в свою деревню не привычной дорогой, не
лесом, а берегом Реки, чтобы не встретить ненароком еще кого-
нибудь из врагов. После ранения Мела не выдержал бы неравного
боя. Да и равного тоже.
      Через несколько миль должна показаться речушка Мыленная,
которая впадает в Элизабет. Истоки Мыленной теряются в
трясинах, возле которых и построена деревня морастов. Мела
хотел подняться по руслу этой речки, благо она мелкая, а вода в
ней летом довольно теплая.
      Песчаная коса закончилась. Братья забрались на высокую
пойму, заросшую очень густой, сочной и душной травой. Мела стал
рубить ее мечом Гатала, прокладывая дорогу. Так они миновали луг
и через некоторое время снова спустились к реке, продолжая
пробираться вперед по упавшим в воду камням.
      Солнце отражалось от вод Элизабет, и блики бегали по
красным стенам скал, изрезанным трещинами. Это было красиво, и
Аэйт, залюбовавшись, едва не упал в воду. Мела оглянулся, сердито
посмотрел на него, но ничего не сказал.
      Братья перешли заросший густым ивняком ручей и уселись на
камнях передохнуть. Несмотря на утренний час, солнце уже
припекало, и Мела с наслаждением плеснул себе в лицо водой.
      Аэйт грустно смотрел на него. Ему подумалось, что теперь
брат уже никогда не станет прежним. Стриженый, бледный до
синевы, с выступившими скулами, брат казался почти незнакомым.
Неожиданно Аэйту пришло на ум, что Мела стал похож на зумпфа.
Вместо короткого акинака морастов старший брат носил теперь
длинный меч. На плечах у него лежала волчья шкура, служившая
недавно плащом Гаталу.
      Но дело было даже не в одежде, не в коротких волосах, не в
оружии. Выражение лица Мелы тоже изменилось, стало жестким,
суровым. Он повернул голову, посмотрел на реку, потом оглянулся
назад, на тот путь, что они уже прошли. Такие глаза вполне могли
быть и у Каноба - он держал Аэйта за волосы перед вождем - и у
того пленного, которого Асантао заставила послать свой голос
Гаталу, чтобы прочесть мысли вражеского вождя...
      Аэйт вздохнул.
      - Ну что, пошли дальше? - сказал Мела.
      Скалы то подступали к воде, и тогда им приходилось
пробираться вплавь, то отходили, оставляя скользкую от
водорослей каменную тропу. Иногда сверху сыпались камешки и,
звонко булькнув, исчезали в реке. Синий лес стеной ломился к
воде, продираясь сквозь красные скалы.
      Аэйт потянул носом. Резко пахнуло звериным потом, и Аэйт
сказал, кивнув на русло ручья, размывшего скалы и густой зеленой
полосой вбегающего в реку:
      - Лоси.
      Они обогнули водопой. Здесь Мела остановился. Он так долго
всматривался в берег, расстилавшийся перед ними до следующего
поворота реки, что Аэйт даже испугался.
      - Что ты там увидел, Мела? - тихонько спросил он.
      - Ничего. - Старший брат прищурился. - Просто не узнаю эти
места. Тут за поворотом должен быть ручей, а его не видно. И
водопоя здесь отродясь не было.
      Стараясь унять тревогу, они прошли еще с милю. Река по-
прежнему спокойно текла среди скал, то темная и тихая, то
светлая, торопливая. Но в ее облике произошли неуловимые
перемены. Аэйт не мог выразить словами, в чем они заключались.
То ли свет падал иначе, то ли солнце, непостижимым образом
переместившись всего за несколько часов с востока на запад,
стало более красным и менее теплым, то ли цвет воды изменился...
Необъяснимые, едва заметные, но оттого не менее разительные, эти
странности настораживали и пугали.
      Лиственный лес сменился хвойным. Не было здесь хвойного
леса, да еще такого старого! Девять лет назад возле ручья Косой
Путь, о котором говорил Мела, случился большой пожар,
уничтоживший немало деревьев. И эти высокие сосны не могли
вырасти здесь за такой короткий срок. Молодой березняк - вот что
на самом деле росло в этих местах. Но сколько братья ни
вглядывались вперед, никакого березняка они не видели.
      - Мела, - пробормотал Аэйт, совершенно сбитый с толку, - мы
ведь не могли заблудиться?
      Мела покачал головой.
      Аэйту стало страшно, и он закричал:
      - Как мы могли заблудиться, если все время шли по берегу?
      Он перевел дыхание и сел, обхватив колени и уткнувшись в
них подбородком. Постояв немного, Мела осторожно присел рядом.
Наконец, он сказал:
      - Давай вернемся назад и попробуем понять, в чем дело.
Может быть, мы заплутали и свернули по какому-нибудь притоку?
      Оба хорошо знали, что никаких больших притоков у Элизабет
в этих краях нет. Они не могли заблудиться. Но это было хоть
какое-то объяснение. Они пошли назад.
      Становилось темнее. Солнце садилось, и бесконечный закат
освещал им путь. Край неба, озаренный тихим сиянием, еще не
погас, когда показалась луна, красноватая, низкая. И - как с
ужасом понял вдруг Аэйт - какая-то незнакомая.
      Они добрались до песчаной косы.
      - Ну вот, - с облегчением проговорил Мела, - сейчас пойдем
по нашим следам и посмотрим, где мы свернули не туда.
      Он замер, не успев договорить.
      В лунном свете река и берег были очень хорошо видны. Мела
смотрел на мокрый песок, по которому они с братом прошли всего
несколько часов назад, и изо всех сил стискивал зубы, чтобы не
закричать.
      Следов не было.

      Пузан возился с кресалом, бормоча себе под нос проклятия.
От жары и усердия физиономия великана побагровела, пот стекал
по ней градом. Комары липли к его мокрой спине. Великан пытался
приготовить завтрак для господина Синяки, а для этого необходимо
разжечь костер, раз печка разобрана.
      Они трудились над восстановлением ларсовой хибары, как
называл ее про себя великан. Целыми днями таскали бревна,
носили с берега Элизабет глину, а для побелки Синяка задумал
взять гипс. В одном из миров Элизабет он видел в красных скалах
белые жилы. Но когда он сказал об этом Пузану, великан в ужасе
замахал руками.
      - Господин Синяка, всем вы хороши, но разумом боги вас
обделили, уж не в обиду вам будет сказано. Красные Скалы -
логово скальных хэнов. Да кто ж вам позволит там что-то брать?
Туда и ходить-то опасно.
      - Про болотных людей ты тоже говорил, что они пьют кровь и
все такое, - напомнил ему Синяка.
      - А я и не отказываюсь! - с жаром заявил Пузан. - Зачем я
буду отказываться? Я же не трепло какое-нибудь. И если они
оказались приличными людьми, особенно тот, с конопушками, то я
тут не при чем.
      Синяка повесил над огнем котелок с рыбой.
      - Вот приведем в порядок печь, будем варить настоящие щи,
- мечтательно сказал он.
      Пузан вздохнул.
      - Как скажете, господин Синяка.
      Он помолчал, глядя, как булькает кипящая вода, а потом
произнес задумчиво:
      - Вот бы поглядеть, что они там сейчас поделывают?
      - Кто?
      - Ну - кто... Эти, мелкие... - Великан смутился. - Морасты.
      - Можно и пог