ожет  очутиться  в  Библиотеке!
Огромное помещение занимали ряды стеллажей, на полках которых стояли  книги,
лежали свитки и различные диковинки, вроде круглых  пластмассовых  дисков  в
прозрачных футлярах, каменных табличек  с  надписями  и  веревок,  что  были
завязаны вереницами узлов. Наиболее хрупкие материалы хранились под защитным
покрытием.
   Чародей даже не догадывался,  кто  возвел  Библиотеку  в  столь  укромном
уголке мира, кто воздвиг ее здесь на радость  случайному  прохожему,  однако
ясно было, что неведомые  зодчие  строили  на  века.  Клотагорб  ошеломленно
взирал на стеллажи, будучи не в силах постичь, как удалось кому-то собрать в
одном  месте  умопомрачительное,  грандиозное  количество  знаний.   Посреди
Библиотеки  возвышались  шкафы  -  отдельные   из   них   достигали   высоты
трехэтажного дома, - за их стеклами виднелись тома, древние, как само время.
Вдоль стен шли  на  разных  уровнях  три  помоста,  по  которым  можно  было
добраться до любого из стеллажей или  шкафов.  Эти  помосты  имели  железные
поручни, стоякам которых была придана форма загадочных иероглифов.
   Сколько же тут книг? Сколько секретов, хранимых  с  незапамятных  времен?
Невозможно предположить, нелепо угадывать. Потребуются годы  и  годы,  чтобы
только пересчитать книги и занести  их  в  каталог.  Ведь  неизвестно  даже,
откуда начинать! Однако в  Библиотеке  обязательно  должен  быть  указатель,
может статься,  вкупе  со  словарем  наречий  и  алфавитов.  Ну  разумеется,
мысленно воскликнул волшебник и, весь дрожа  от  возбуждения,  направился  к
ближайшему  из  стеклянных  шкафов.  Ему   положительно   необходимо   найти
указатель! Наверняка в Библиотеке содержатся  ответы  на  все  вопросы,  над
которыми он размышляет вот уже триста лет. На  многочисленных  полках  несть
числа загадкам Вселенной, что жаждут быть  открытыми.  Но  работы  здесь  на
целую жизнь. Если повезет, подумалось Клотагорбу,  он  сумеет  изучить  лишь
малую часть сведений, что копилась на  протяжении  тысячелетий.  Перспектива
несколько отпугивала, однако  предвещала  одновременно  великие  открытия  и
сулила полное восхитительных прозрений будущее. Работы было непочатый  край,
но  Клотагорб  забыл  о   недавнем   страхе:   его   обуяла   всепоглощающая
любознательность истинного ученого.
   Сегодня они точно покажут  все,  на  что  способны,  размышлял  Джон-Том,
выходя на сцену. Едва он показался из-за кулис, его оглушил восторженный рев
толпы, что находилась в темноте за  очерченным  прожекторами  кругом  света.
Подобно океанскому прибою, рев то вздымался, то опадал,  в  нем  то  и  дело
проскальзывали близкие к истерическим  нотки.  Мало-помалу  он  сменился  не
менее оглушительным речитативом. "Джей-Ти-Эм!  Джей-Ти-Эм!"  -  скандировали
тысячи поклонников, отчаянно хлопая в ладоши. Вслед за инициалами  Джон-Тома
толпа начала выкрикивать первые буквы имен и фамилий  остальных  музыкантов.
Юноша не торопился. Пускай немного успокоятся, поостынут, иначе они попросту
ничего не услышат. Из-за  правой  кулисы  высунулся  менеджер:  он  довольно
ухмыльнулся и показал сложенные  колечком  большой  и  указательный  пальцы.
Джон-Том снисходительно улыбнулся в ответ. То был последний концерт, который
завершал полуторагодовое  мировое  турне;  он  проходил  в  лос-анджелесском
"Форуме" и длился восемь вечеров подряд. Сегодня был как раз восьмой  вечер.
Ударник Бобби озабоченно посматривал на Джон-Тома. Юноша  отрывисто  кивнул:
мол,  все  в  порядке.  Ударник  молча  покачал  головой.  Друзья,  критики,
поклонники - все они удивлялись тому, откуда у Джей-Ти берутся силы, как  он
может исполнять из вечера в вечер одни и те же  песни  и  не  выказывать  ни
скуки,  ни  усталости.  Джонатан  Томас  Меривезер   стал   живой   легендой
рок-музыки. Он вовсе  не  делал  секрета  из  источника  своей  неиссякающей
бодрости. Его жизнерадостность объяснялась тем, что теперь он  пел  не  ради
денег, ибо заработал их уже вполне достаточно, не ради славы, ибо ныне  мало
кто мог состязаться с ним в популярности. Нет, Джон-Том  продолжал  петь  из
благодарности к своим поклонникам, которые поддержали его  и  помогли  стать
тем, кем он стал. И сегодняшний вечер был особенным не  только  потому,  что
завершал турне, но и из-за собравшихся в зале фэнов. Две недели назад группа
получила премию "Грэмми". Что касается  Джон-Тома,  он  удостоился  стольких
наград, что превзошел всех прочих музыкантов, каких  только  знала  история.
Этим он опять-таки был обязан своим поклонникам. Между прочим, в музыкальных
кругах ходили слухи - разумеется,  ничего  конкретного,  -  что  Нобелевский
комитет в Стокгольме подумывает наградить  Джей-Ти  специальной  премией  за
ярко  выраженную  социальную  направленность  его  лирики  в   сочетании   с
несомненными поэтическими свойствами. Если  слухи  подтвердятся,  это  будет
неслыханным  нарушением  всех  неписаных  традиций  и  канонов.  Что  же  до
Пулитцеровской премии, та, можно считать, в  кармане.  А  политики,  которые
составляли сенатское меньшинство, предложили ему - вернее, умоляли, чтобы он
согласился, - отказаться  на  время  от  выступлений  и  баллотироваться  на
освободившийся пост сенатора от штата Калифорния. Да, подобные почести могли
испортить кого угодно, но не Джонатана  Томаса  Меривезера.  Он  воспринимал
успех и восторги публики как нечто вполне заслуженное, однако не более того,
и оставался  все  тем  же  простым  компанейским  парнем,  как  неоднократно
объяснял осаждавшим его репортерам.
   Что ж, подумалось Джон-Тому,  пожалуй,  он  достаточно  поискушал  толпу.
Юноша поправил ремень гитары,  кивнул  товарищам  и  подождал,  пока  Бобби,
заведет зрителей  своей  раскатистой  дробью.  Сцену  вновь  захлестнул  вал
рукоплесканий и одобрительных возгласов. Да, сказал себе Джон-Том, все  идет
настолько хорошо, насколько это возможно для простого смертного. Он достиг в
турне всего, чего когда-либо рассчитывал добиться. Никто об этом  еще  и  не
подозревает, однако сегодня - его последнее выступление перед  публикой.  Он
намерен принять предложение и  попытать  счастье  в  большой  политике.  Все
хорошо, и тем не менее что-то было не так. Струны гитары как будто  делались
все тоньше с каждым прикосновением пальцев, залипали, и чудилось,  будто  их
больше, чем должно быть. Пальцы тоже отказывались  слушаться.  Но  толпа  не
обращала на происходящее никакого внимания. Фэны горланили громче  прежнего,
однако Джон-Том нервничал, и чем дальше, тем сильнее. Он повернулся  к  залу
спиной, предоставив Бобби и Хулио разыгрывать  вступление,  а  сам  отчаянно
пытался тем временем совладать с собой. Не так, не  так,  что-то  совсем  не
так, как надо!
   Внезапно шум отдалился и затих, вместе с ним исчезли люди  и  похожий  на
громадную пещеру зал "Форума", а заодно - и ощущение того, что сбылись самые
заветные мечты.
   Если бы не голоса и смех, которые раздавались из пещеры,  Мадж  наверняка
прошел бы мимо. Точно: голоса и  смех,  а  еще  слабый  аромат  спиртного  и
сигареток с травкой. Выдр понимал, что должен предупредить товарищей, однако
те подзадержались - верно,  заболтались  между  собой,  -  так  что  ему  не
оставалось ничего другого, как пойти на  разведку  в  одиночку.  У  входа  в
пещеру не было и намека на часового. То  есть  все  складывалось  для  Маджа
чрезвычайно благоприятно, а он был не из  тех,  кто  не  умеет  пользоваться
стечением обстоятельств. Мадж проскользнул в тоннель,  который  освещали  не
колдовские шары, а смолистые факелы. Это пришлось выдру по душе. Он был  сыт
по горло всякими колдовскими штучками. Тоннель уводил вниз; некоторое  время
спустя  пол  выровнялся,  земля  под  ногами  сменилась  каменными  плитами.
Присмотревшись, Мадж различил в мраморе  плит  малахитовую  жилку,  которая,
словно изображая из себя тропинку, вела туда,  откуда  доносились  голоса  и
смех. Ярдов через сто тоннель вывел выдра в просторную пещеру. Убранство  ее
превосходило роскошью фантазии отъявленнейших  сибаритов  и  эпикурейцев.  С
потолка свисал массивный канделябр, в котором горела добрая  тысяча  свечей,
причем каждая была выделана из  благовонного  воска.  Интересно,  подумалось
выдру, как они запихнули сюда такую махину?  Но  тут  внимание  его  привлек
оркестр, состоявший из едва одетых особ женского пола;  все  они  не  только
весьма искусно играли на  своих  инструментах,  но  и,  по  всей  видимости,
находились с теми в близких, если не сказать интимных, отношениях. В  пещере
не было ни единого самца - одни самки, и большинство  их  составляли  выдры:
стройные, с лоснящимся  мехом,  длинными  усами  и  острыми  клыками.  Около
тридцати самок танцевали под аккомпанемент оркестра, подпрыгивая и  вертясь,
точно дервиши в какой-то  дикой  пляске.  Мадж  глядел  на  них,  разинув  в
изумлении  пасть.  Впрочем,  подобное  поведение  для  того,   кто   страдал
неизлечимой склонностью к противоположному полу и  оказался  вдруг  лицом  к
лицу - то бишь морда к морде - со столь  многочисленной  компанией  одиноких
красавиц, было вполне естественным. И здесь, в  самый  неподходящий  момент,
Маджу вспомнилось, что уж он-то не одинок, что  снаружи  его,  должно  быть,
поджидают товарищи. Он с неохотой повернулся, чтобы уйти, но замер на месте,
услышав  пронзительный  визг.  Музыка  смолкла,  танцорки   остановились   и
потрясение уставились на выдра.
   - Смотрите, - воскликнула одна из новоявленных  гурий,  -  самец!  Пещера
огласилась истошными воплями. Самки кинулись к Маджу.
   - Эй, девчонки, - проговорил  тот,  выставляя  перед  собой  обе  лапы  и
принимая оборонительную позу, - тока не горячитесь. Я ж не сделал вам ничего
плохого.
   Самки окружили его, принялись тормошить, гладить, щипать и целовать. Мадж
вырывался, но не слишком целеустремленно. Он с  наслаждением  вдыхал  аромат
дорогих духов. Самки повлекли его в пещеру. Музыка возобновилась; она  стала
еще исступленнее, чем прежде. Мадж догадывался, что его  приглашают  принять
участие в празднестве, отдохнуть, что называется, от души. А как же  друзья?
Ничего, подождут! А если нет - пускай и дальше обходятся без старины  Маджа.
Приняв подобное решение, выдр погрузился в пучину наслаждений.
   Джон-Том моргнул и обнаружил, что сжимает дуару в руках  с  такой  силой,
что больно пальцам. Интересно,  он  что,  вернулся  в  действительность  без
постороннего вмешательства или все же  умудрился  сыграть  каким-то  образом
мелодию, которая покончила с пертурбацией? Куда подевались "Форум"  и  толпа
восторженных поклонников? Где фэны, что заходились  в  истерических  воплях,
пробивались поближе к сцене, чтобы прикоснуться к шнуркам на  его  ботинках,
аплодировали каждому слову, слетавшему  с  уст  великого  Джей-Ти?  Огромный
концертный зал сменился уходящими вдаль рядами  сосен,  елей  и  лиственниц,
среди которых попадались  порой  красные  деревья.  Лес  окутывала  поистине
оглушительная тишина. Юноша окликнул своих товарищей, но те не ответили. Они
находились рядом, но как будто не слышали его.
   Колин сидел на сосне и жевал сосновые иголки; вид у него был  чрезвычайно
довольный. Клотагорб примостился под деревом - в развилке меж  двух  больших
корней. Он вертел  в  лапах  плоский  камень;  физиономия  чародея  выражала
неземной восторг. Некий звук вынудил юношу повернуться налево, и  он  увидел
Дормас, которая каталась по грязи с видом не менее блаженным, чем у  Колина.
Лошачиха сбросила свою поклажу, и  припасы  путников  разлетелись  в  разные
стороны. Поблизости от Дормас, окунув клюв в лужу с мутной  дождевой  водой,
лежал Сорбл. Филин пускал пузыри и  делал  крыльями  такие  движения,  будто
демонстрировал,  как  надо   плавать.   Что   касается   Маджа...   Джон-Том
встревоженно огляделся. Где же Мадж? Справа донеслось не то рычание,  не  то
стон. Прижимая руку ко лбу - у него внезапно  разболелась  голова,  -  юноша
двинулся в том направлении, откуда шли диковинные звуки. Вскоре он  добрался
до лежавшего на земле бревна, поверх которого  со  сладострастно  оскаленной
пастью распростерся Мадж. Сообразив,  чем  занят  выдр,  Джон-Том  судорожно
сглотнул и торопливо отвернулся. За время их  знакомства  Мадж  неоднократно
выкидывал  всяческие  фортели,  совершал  поступки,   которые   можно   было
охарактеризовать как нелепые, непрактичные и даже  отвратительные,  но  это!
Юноша постарался избавиться от картины, стоявшей перед его мысленным взором,
и принялся думать о том, как быть дальше. Снова оглядев товарищей, он решил,
что Клотагорб - единственный, кто способен сейчас что-либо  воспринимать,  а
потому твердой походкой приблизился к чародею и потряс его за лапу.
   - Очнитесь, сэр! Я не знаю, где вы, но явно не в себе.  Прошу  вас,  сэр,
очнитесь! Ну пожалуйста!
   Клотагорб ничем не показывал, что слышит. Джон-Том постарался припомнить,
как именно располагались на струнах дуары его пальцы в  тот  миг,  когда  он
вернулся в реальность, потом глубоко вздохнул и  выдал  несколько  аккордов,
совершенно не представляя, чего можно  ожидать.  Аккорды  вышли  не  слишком
благозвучными, но, возможно, так тому и следовало быть. Волшебник моргнул  -
почти как Джон-Том. Его взгляд выразил несказанное удивление.
   - Что? Кто?  Что?  -  Наконец  он  словно  только-только  заметил  юношу,
озабоченно глядевшего на него. - А, это ты, мой мальчик. Что случилось?
   - Сэр, вы где? Здесь или там?
   - Где я? Конечно, в  Библиотеке!  Что  за  глупый  вопрос!  Я  в  древней
Библиотеке, которая есть чудо  из  чудес.  Хорошо,  что  тебе  тоже  удалось
отыскать ее, мой мальчик. Мне потребуется помощь. Как ты  понимаешь,  одному
такую работу не провернуть. - Чародей ткнул пальцем в камень, который держал
в лапе. - Видишь, я сумел найти ключ! Перед тобой первая страница указателя,
составленного, как выяснилось, весьма разумно. В нем может разобраться  даже
непосвященный. - Клотагорб вытянул лапу с камнем вперед, как бы  намереваясь
поставить что-то на невидимую  книжную  полку,  однако  неожиданно  замер  и
ошарашенно уставился в никуда.
   - Сэр, с вами все в порядке?
   - Значит, никакой Библиотеки нет? - прошептал Клотагорб после паузы.
   - Нет, сэр, - подтвердил Джон-Том. На чародея было больно смотреть.
   - Мне жаль разочаровывать вас, сэр,  но...  То  была  иллюзия.  Я  и  сам
испытал нечто подобное. Я до сих пор не знаю, как выбрался из нее  -  то  ли
потому,  что  она  кончилась,  то  ли  благодаря  тому,  что  случайно  взял
правильный аккорд.
   - Нет, мой мальчик, это не иллюзия, - отозвался чародей.  -  Пертурбация.
Еще одна  треклятая  пертурбация!  Выходит,  ты  не  видел  ее?  Я  разумею,
Библиотеку?
   - Нет, сэр, - повторил Джон-Том. - На меня нашло другое  наваждение.  Мне
чудилось, я стою на сцене в звездный  час  своей  карьеры.  Заветная  мечта,
осуществление сокровеннейших желаний. Я имел все, к чему стремился.
   - Я тоже. На  сей  раз  объектом  пертурбации  стали  наши  осознанные  и
неосознанные желания. - Волшебник поглядел на  камень,  который  по-прежнему
сжимал в лапе, и раздраженно отшвырнул его в сторону. - Короче  говоря,  нас
преизрядно одурачили.
   - Ну и что, сэр? Пускай нас и вправду одурачили,  но  мы  не  остались  в
дураках. Все обошлось, и мы - те же, какими были раньше.
   - Спасибо за утешение, мой мальчик. - Клотагорб улыбнулся. -  Раз  уж  ты
взялся заботиться обо мне, помоги старику подняться.
   Джон-Том исполнил просьбу чародея. Тот выпрямился и вдруг пустился пинать
ни в чем не повинный камень, оглашая воздух забористыми,  весьма  красочными
выражениями. Юноша знал, что за Клотагорбом водится привычка прохаживаться -
порой достаточно едко - по адресу других, в особенности Сорбла,  но  никогда
не слышал, чтобы волшебник употреблял все эти словечки  в  отношении  самого
себя. Лишь теперь Джон-Том  осознал,  насколько  глубоко  уязвлена  гордость
чародея.
   - Ну вот, сейчас и впрямь полегчало. Поверь мне, мой  мальчик,  я  был  в
Библиотеке. Именно с большой буквы, поскольку равной ей на свете  просто  не
существует. В ней хранятся сведения  обо  всем,  что  было,  есть  и  будет.
Представляешь? Библиотека прошлого, настоящего и  грядущего!  Все  возможные
ответы на все возможные вопросы. То, о чем я грезил, мой мальчик,  то,  чего
жаждал всю свою сознательную жизнь!  Да,  как-то  неловко  чувствовать  себя
обманутым, тем  более  сверхъестественным  феноменом.  -  Волшебник  глубоко
вздохнул. - А что с остальными?
   - Как видите, сэр, - сказал  Джон-Том,  указав  сперва  налево,  а  потом
вверх, на ветку, на которой восседал Колин, - они все еще находятся в  своих
грезах. Должно быть, на них пертурбация подействовала сильнее, чем на нас  с
вами.
   - Не льсти себе, мой мальчик. Тут ни при чем ни  твоя  воля,  ни  чувство
реальности. Насколько я понимаю, нас обоих выручила музыка.
   - Наверно, вы правы, сэр. - Джон-Том передернул плечами. - С  роком  надо
держать ухо востро: он нет-нет да и выкинет что-нибудь.
   - Постарайся в ближайшее время не упоминать ни о роке, ни о судьбе,
   - проворчал Клотагорб. - Идем, у нас много  дел.  Ты  будешь  петь,  а  я
прибегну к чарам.
   Джон-Том вызвался  вернуть  к  действительности  Дормас.  Та,  очнувшись,
сильно расстроилась, несмотря на уверения юноши, что от нее тут, собственно,
ничто  не  зависело.  Все  они,  все  до  единого,   оказались   бессовестно
околдованными. Однако Дормас упорно не желала прислушаться к голосу  разума,
а в конце концов заявила, что хочет пробежаться по лесу, чтобы хоть  немного
утешить оскорбленное самолюбие. Как подозревал Джон-Том - а так оно  и  было
на деле, - лошачиха просто хотела удостовериться сама, что луга в лесу нет и
в помине; сколько она ни искала клевер и  изумрудную  траву,  ей  попадались
лишь  заросли  кустарника  да  лужи  с  грязной  водой.  Удовлетворив   свое
любопытство, Дормас выкупалась в пруду, в  который  вливался  горный  ручей,
ибо, катаясь по воображаемому  разнотравью,  измазалась  с  ног  до  головы.
Холодная вода смыла грязь, но раздражение и стыд остались.
   Джон-Том принялся собирать мешки и тюки, а Клотагорб тем временем пытался
с помощью магии вразумить своего ученика. Когда выяснилось,  что  волшебство
на филина  практически  не  влияет,  чародей  перешел  к  мерам  физического
воздействия. Неизвестно, что именно вывело Сорбла из транса - магия, которая
с запозданием, но все-таки сработала, или увесистые подзатыльники, -  однако
филин более-менее очухался. Более-менее - потому что он был настолько  пьян,
как будто напился не в воображении, а на самом деле. По всей видимости,  это
все же было не настоящее опьянение, а психические  последствия  пертурбации,
которые обещали постепенно сойти на нет.
   Кончив собирать поклажу Дормас, Джон-Том  взобрался  на  сосну  и  крепко
схватил Колина за плечо. Коала методично жевал сосновые  иголки  и  бормотал
себе под нос медвежьи мантры. Юноша  как  следует  встряхнул  чревоугодника,
взяв попутно один  или  два  аккорда  на  дуаре.  Колин,  вероятно,  обладал
необычайно развитым чувством реальности, ибо очнулся почти моментально.
   К несчастью, Джон-Том слегка  перестарался:  коала  свалился  с  ветки  и
тяжело плюхнулся на землю, но, судя по всему, ничуть не пострадал, поскольку
тут же вскочил и огляделся с таким видом, словно  с  ним  вообще  ничего  не
случилось. Впрочем, наружность, как известно,  обманчива.  Мгновение  спустя
Колин пошатнулся, сел и закрыл морду лапами. Джон-Том испугался,  что  коала
все же сломал себе что-то при падении с дерева, но вскоре  стало  ясно,  что
Колин, подобно Сорблу, страдает от последствий пертурбации. Медведь объяснил
встревоженному юноше, что эвкалиптовые листья обладают слабым  наркотическим
действием. Вот почему коалы, которые едят  их  непрерывно,  такие  сонные  и
малоподвижные. В общем, нестрашно, однако надо подождать, пока прояснится  в
голове.
   Что