тоже еще  выдумали,  чтобы
один за всех платил! Теперь у народа равные права и равные обязанности! Не
слыхали, что ли?
     А дальше, когда моряки поодиночке платить отказались,  а  расплатился
все-таки старший, девка такое загнула - Жилло показалось, что у  него  уши
повредились, от прыготни над шумным водопадом это вполне могло случиться.
     - Теперь у нас еще не полное равноправие, - объявила, - а  вот  когда
мужья и жены у всех будут общие, тогда и будет  равноправие!  Равноправная
Дума, сто лет ей жизни, в будущем году это ввести обещала!
     Оказалось, не только Жилло  ошалел  -  морякам  тоже  затея  Думы  не
понравилась. Старший степенно вышел из-за стола, встал против девки и тоже
руки в боки упер.
     Здоровый был он дядька, нарядный - по бежевому кафтану заместо  пояса
полосатый шарф повязан, коричневый с золотом, и хотя шарф довольно  широк,
но для почтенного капитанского пуза даже несколько маловат. И  кружева  на
груди. И перевязь шита золотом.
     - Интересно! - прогудел. - Значит, всякая старая  рухлядь  будет  под
меня клинья подбивать, а я и послать ее к чертовой бабушке не могу? А я  и
штаны расстегивай, потому что общий?! А ну, геть отсюда!  Это  я  им  буду
общий! Всем оголодавшим бабам! А вот мы четверо сейчас  тебя  до  кустиков
доведем - а ты и не пикнешь,  потому  что  общая!  Понравится?  Нет?  Ишь,
проповедница сыскалась...
     Девка так и отскочила.
     Жилло, собственно, почему  на  моряков  посматривал?  Они  пребольшую
копченую треску ели да не доели. Он  и  рассудил,  что  стянуть  ее  будет
несложно, пока девка деньги хозяину  сдает.  Мелочь,  которая  в  кармане,
все-таки поберечь придется. А треска с горбушкой - это уже завтрак.
     Встали моряки, расплатившись, факел небольшой  от  фонаря  зажгли  и,
думаете, к гавани гуськом пошли? Какое там - совсем в другую сторону. И  у
самого главного - сундучок под мышкой оказался. Жилло  насторожился  -  не
иначе, клад закапывать понесли! Так что бы  вы  думали  -  у  замыкающего,
самого  молодого,  лопата  под  кафтаном.  Он  ее  к  перевязи  для  сабли
приспособил, но все равно болтается и сбоку хорошо видна.
     Тут Жилло присвистнул. Клад - это было куда как кстати. Граф-то, если
жив, то в темнице, и лекарь с ним вместе. Вызволять надо. А здравый  смысл
подсказывал слуге, что и при повальном равенстве вытащить узника из тюрьмы
можно только за деньги. Не то чтоб стражу подкупить - это бы проще  всего!
А хоть адвоката нанять... Хотя леший их тут ведает, не отменили ли они  по
случаю равенства и адвокатов?
     В  общем,  моряки  вразвалочку  чьим-то   огородом   топают,   Жилло,
пригнувшись, следом крадется. Моряки луг перешли - и он за ними. Моряки  в
рощицу углубились  -  Жилло  почуял,  тут  и  остановятся.  Действительно,
остановились, один яму выкопал, другой в нее сундучок поставил.  Закопали,
постояли, тихо назад побрели.  Жилло,  конечно,  остался.  Стоило  морякам
отойти подальше - он руками откопал сундучок.
     И что же за клад вынул он оттуда?
     Хотите - верьте, а хотите - нет, а вынул он  завернутого  в  шелковый
платок дохлого попугая...
     Почесал Жилло в затылке. Клад, однако!.. Подумал, что  хитрые  моряки
могли   нафаршировать   пташку-покойницу   драгоценностями    -    скажем,
бриллиантами. Но копаться в дохлых птичьих потрохах у него охоты не  было.
Да и поди сбудь драгоценности в чужом  городе.  Как  раз  на  неприятности
нарвешься. Потому взял Жилло платок, а попугая сунул обратно  в  сундук  и
закопал.
     Платок же ему понадобился для колена. Как он  треснулся,  перебираясь
через водопад, так до сих пор и болело. Жилло  знал,  что  лучше  всего  в
таком случае - туго  перебинтовать  ногу.  Вот  и  воспользовался  пестрым
шелковым платком. Вроде полегчало. Подумал Жилло, что  нужно  будет  потом
повязку и штаны местами поменять - чтобы повязка все-таки снизу,  а  штаны
все-таки сверху. Когда "потом", он и сам не знал. А просто пошел прочь  от
попугаевой могилы.
     Поскольку местности он не знал, то и вернулся к кабачку с  баркасами.
Там уже последние посетители разбредались. И посуду прибрала бойкая девка,
которой вынь да положь общих мужей, и недоеденную треску - соответственно.
     От кабачка рукой подать было до гавани. Собственно, от города к  этой
гавани вела дорога, а кабачок стоял в сотне шагов от  той  дороги,  но  от
него тянулась туда и своя, особая тропинка. И на той тропинке хорошо  было
в засаде сидеть, потому что окружали ее высоченные валуны. Жилло подумал -
надо же куда-то двигаться, почему бы и не в гавань? В конце концов, в  его
дурацком положении матросом  наняться  -  еще  не  самый  скверный  выход.
Травознаем он был, браконьером был, сторожем на рынке был, слугой графским
тоже был - матросом не был!
     Похромал Жилло к гавани, соображая, когда же наконец рассветет.  Ночи
летом короткие. Моряки на судах поднимаются рано. Поужинал он на лекарской
кухне плотно.  Голод  до  утра  не  проснется.  Часика  полтора-два  можно
подремать на берегу - а потом...
     Тут тропа сделала поворот, и Жилло - с ней вместе. Прямо в глаза  ему
з-за валуна - факел! Что еще за полуночные гуляки к кабачку бредут? А  это
нос к носу с Жилло столкнулись двое из той четверки, что попугая хоронила.
Старший и тот, что лопату нес!
     - Эге! - говорит басом старший,  ткнув  пальцем  в  колено  графского
слуги. - А платочек-то знакомый!
     - Вот так всегда, - добавляет его спутник, вытягивая  из-за  раструба
грязнейшего ботфорта ножичек с пол-сабли, не меньше. - Идешь за  позабытым
поясом, а находишь платочек...
     - Напрасно ты меня тогда убеждал, Мак, что не для чего за пивом  пояс
расстегивать, - и тут старший тоже достает из-за  своего  раструба  что-то
похожее. - Видишь, кабы я тебя послушался, мы бы за поясом не вернулись  и
платочек свой не повстречали!
     - Вы, капитан, правы в том рассуждении, что в  стянутое  брюхо  много
пива не  вольешь,  -  философски  отвечает  юный  владелец  лопаты,  -  но
распущенное брюхо отнюдь не способствует бдительности. А  мы  ее,  видать,
утратили, раз этот равноправный собрат  за  нами  смог  бесшумно  пойти  и
платочком нашим разжиться...
     Жилло давно бы деру дал, несмотря на колено, да только держат его два
ножа с двух сторон, один в  желудок  уперся,  а  другой  -  в  печенку,  и
неизвестно, что хуже.
     - Я бы таких собратиков на реях вешал, - задумчиво сообщает  капитан,
- и знаешь, Мак, получал бы от этого огромное удовольствие... Придется нам
с тобой теперь возвращаться, искать  могилку,  опять  Дублона  в  сундучок
укладывать, опять закапывать...
     - Не придется, - наконец обрел дар речи Жилло. - Я когда  понял,  что
там нет ни золота, ни драгоценностей, попугая обратно похоронил. Не верите
- я вас сам туда отведу и покажу.
     - Похоронил? - удивился капитан. - Попугая - похоронил???
     - Вы же похоронили!
     Помолчали  моряки.  Мак  с  большим  интересом  ждал,   что   капитан
попугайскому гробокопателю ответит, а капитан задумался.
     - На мели, значит, оказался? - спросил он наконец Жилло.
     - И на какой еще мели!
     - Пойдешь с нами, - внезапно решил капитан. - Только слово  дай,  что
похоронил Дублона как полагается, не бросил лесным кошкам на растерзание!
     - Право слово, как полагается! - отвечал Жилло. - Правда,  и  сам  не
знаю, зачем это сделал, но в сундучок уложил и закопал. Клянусь!
     -  Чем  клянешься-то?  -  почему-то  с  великим  подозрением  спросил
капитан.
     Жилло задумался. Граф бы в таком  случае  свою  честь  и  благородных
предков помянул. А  слуга?  Впрочем,  раз  уж  в  государстве  равноправие
завели... Может, оно и к клятвам относится?
     - Честью... - буркнул Жилло, понимая, что не про него такая клятва.
     - Ого! - и тут  моряки  переглянулись.  Понял  Жилло,  что  опять  их
удивил.
     - Откуда ты такой взялся? - полюбопытствовал капитан.  -  Честью!  Да
если бы ты честь в городе помянул  -  тебя  бы  повязали  и  в  подземелье
Коронного замка сволокли. Ты что, совсем из захолустья?
     - Из захолустья, - признался Жилло. - С севера. Мы с молодым графом в
университет приехали. Кто ж знал, что у вас тут уже и честь отменили!
     - И где же твой граф?
     - Да в Коронном замке, пожалуй... - неуверенно сказал Жилло.  Граф  с
тем же успехом мог, свернув при падении шею, лежать мертвым в кустах.
     - В университет! Ишь! Студиозусы! - капитан опять надежно установился
на крепких ногах, решительно выкатив живот и уперев руки в боки.  -  Нашли
время! Ну, граф - молодой, ему простительно дурака валять, но ты-то уже  в
мужском  возрасте,  мог  бы  понимать!  Не  то  теперь  время,  чтобы   по
университетам шастать! Вы что там, у себя, вообще  из  столицы  вестей  не
имеете?
     - Имеем. Только кто же их всерьез принимает? - признался Жилло. - Вон
лет шесть назад проезжали купцы, говорили, что  в  Кульдиге  возле  самого
Коронного замка девку с рыбьим хвостом  из  реки  выудили.  У  нас  конюх,
молодой еще парень, сбежал - на девку посмотреть. Вернулся  через  полгода
злой как черт. Оказалось  -  надувательство!  Стоит  на  базарной  площади
палатка, в палатке одна убогая свечка горит, в  ванне  тетка  пожилая  без
ничего восседает, и хвост в воде мокнет тряпичный.
     - Простая твоя душа... - вздохнул капитан. - Ладно, леший  с  ним,  с
поясом. Мало надежды, что его еще к рукам не прибрали. Наверняка та  дура,
у которой мужья общие. Пошли! Колено-то чем повредил?
     - Водопадом, - усмехнулся Жилло.
     - Чем?.. - хором спросили моряки.
     - Ну, на водопаде сейчас споткнулся. Треснулся...
     - На Вентас-Румбе?! - прямо остолбенел капитан. - Кой черт тебя  туда
ночью понес?
     Жилло развел  руками  -  и  впрямь,  объяснить  умному  человеку  эту
экспедицию было невозможно.
     - Помните, капитан, возле Коронного замка факелы мельтешили? -  вдруг
сообразил Мак. - Мы как раз в кабачок шли и на гору смотрели! Так вот  кто
всю суматоху поднял! Студиозусы!..
     Мак еще что-то собирался угадать, но схлопотал по затылку, а  лапа  у
капитана была серьезная.
     - Не наше дело! - рявкнул капитан. - Мало ли какие графы со слугами в
Коронный  замок  ездят!  И  суматохи  мы  никакой  не  видели.  Подумаешь,
факелы... Пошли скорее. Еще до рассвета выйти в залив надо. Лишь бы языком
трепать! Пошли! И ты хромай шустрее. Студиозус! Шастают тут всякие...
     Бурчал капитан на разные лады, пока не дошли до гавани. Там прямо  на
глазах переменился.
     - Голубушка моя! - говорит. - Красавица ненаглядная! Второй такой  на
свете нет!
     И впрямь - с носа шхуны смотрела на них деревянная девица с пышнейшей
грудью и золотыми локонами, каждый  -  с  человечью  голову.  Девица  была
выкрашена в розовато-белый цвет, кудри -  вызолочены.  Там,  где  кончался
розовеющий животик, была небольшая и не очень заметная  на  темном  дереве
дыра - отверстие корабельного гальюна. И надпись шла по борту  -  "Золотая
Маргарита".
     В гавани  нашел  Мак  принадлежащий  кораблю  ялик,  ошвартованный  у
пристани, и доставил капитана с Жилло на борт шхуны. Сам, получив  приказ,
в кубрик отправился - спать. А Жилло капитан в своей каюте оставил.
     - Я пьян, - сказал, - хорошо пьян, но недостаточно. Поэтому сейчас мы
с тобой, студиозус,  добавим.  Пиво  -  это  ерунда.  Развлечение.  Причем
ненадолго. А вот ром... Конечно, мешать ром с  пивом  -  преступление.  Но
пива во мне уже не осталось, а желание выпить имеется. И повод есть.
     - За приятное знакомство, что ли? - осведомился слуга, берясь за свой
оловянный кубок.
     - За Дублона, беднягу... - капитан взялся за свой золотой. - Мир  его
птичьему праху! Ты не поверишь, студиозус - любил  я  его,  негодяя,  хотя
звал он меня исключительно дураком и мерзавцем!
     - Любил? Птицу? - Жилло чуть кубок не выронил.
     - Любил, черти бы ее побрали! Почему же я, как  ты  думаешь,  хоронил
Дублона, как родимую бабушку не хоронят? Любил, будь ты неладен!
     - Любил... - задумчиво повторил Жилло. - Слово-то какое...
     - Это слово, студиозус,  вроде  репейника  на  огороде.  Как  его  ни
истребляй, прорастет  и  к  человеку  прицепится,  -  поучительно  заметил
капитан. - Что, и у вас в захолустье его из моды вывести пытались?
     - Из уездного правление комиссия приезжала, - сказал слуга. - Книги в
графской библиотеке смотрела. Про  науку  оставили,  а  про  это  самое  -
увезли. Но нас с графом  тогда  дома  не  было,  я  его  по  горам  водил.
Секретарь старого графа нам потом  так  объяснил  -  если  кто-то  кого-то
любит,  значит,  считает,  что  тот  человек  лучше  всех  прочих.  А  это
противоречит равноправию. Ну, пусть так - не ехать же в уездное  правление
про любовь разговаривать! До него неделю добираться.
     - Значит, помнишь еще это слово? - радостно  спросил  капитан.  -  Ты
только на людях его не говори. Разве что бабе с  глазу  на  глаз...  И  то
умной - чтобы доносить не побежала.
     И вспомнил тут Жилло разом Лизу и ту  соколицу  сероглазую,  что  ему
сверточек дала.
     Конечно, было в его жизни немало женщин и без этих двух - даром,  что
ли, тридцать пять с половиной лет  на  свете  прожил?  Сколько  удалось  -
столько и осчастливил. Вероятно, и дети были - по крайней мере, одно чадо.
А к этим двум он ведь и пальцем прикоснуться не  успел.  Однако  ж  увидел
перед  глазами  именно  их.  Должно  быть,  именно  потому,  что  еще   не
прикоснулся...
     - Хорошо, что напомнили, - сказал Жилло капитану. - Как  раз  получил
от одной подарочек. Надо бы посмотреть, что такое.
     И сверточек достал.
     - Сперва за Дублона выпьем - велел капитан. -  Умнейшая  была  птица!
Выпью, тогда - про баб. Трезвый я  про  них  и  думать  не  желаю,  пустой
народишко... Включая в сие число мою супругу с дочкой. Вот сын  у  меня  -
молодец.
     Хмыкнул Жилло на то, что капитан назвал себя трезвым, но  спорить  не
стал, чокнулись, выпили рому. Развернул Жилло сверточек. Капитан привстал,
навис над столом.
     - Якорь мне в печенку и в селезенку, если они у меня еще остались!  -
говорит. - Ничего себе студиозус! Какие подарки получает!
     Жилло - тот остолбенел.
     Лежал перед ними на столе кусок  тонкого  темно-вишневого  бархата  в
виде странного и древнего знамени - по одному краю семь углов  вырезаны  и
обметаны, да недошиты. А в серединке  -  букет  из  трех  цветков  золотом
вышит. Один, в середине, повыше торчит, два  -  по  краям,  и  все  три  -
совершенно одинаковые, с округлыми лепестками.  Листья  тоже  золотые,  но
чуть другого оттенка, зубчатые,  и  основание  каждого  цветка  крошечными
зубчатыми язычками окружено. Красиво и непонятно -  никогда  раньше  Жилло
таких цветов не видывал, хотя и считался травознаем, и лазил по  горам  за
корешками.
     - Да тут одна золотая  нить  сколько  стоит...  -  только  и  мог  он
вымолвить. - Целое состояние!..
     - Какая, к морскому дьяволу, нить! - рявкнул капитан. - Ты  посмотри,
что тут вышито! Ты посмотри! Помнит же еще кто-то!
     - Что помнит? - спросил ошарашенный Жилло. И вдруг как  хлопнет  себя
по лбу!
     - Узнал! Я же этот  цветок  на  камне  видел!  В  лекарском  перстне!
Капитан, я же его в перстне видел! Еще тогда удивился -  все  цветы  знаю,
этого не знаю! Думал - бред пьяного ювелира!..
     - Сам ты бред пьяного ювелира... - и капитан, склонившись над столом,
прикоснулся к цветам влажными губами, а прежде того - усами и взъерошенной
бородой. - Их глушили, а они проросли... Проросли,  понимаешь,  студиозус!
Их травили, а они проросли! Впрочем, молод ты и  глуп...  и  ни  хрена  не
понимаешь... Отдай мне эту штуку! Она тебе ни к чему!
     Лег капитан тяжелой грудью на стол, сгреб под себя  вишневый  бархат.
Устроил на нем рожу свою звероподобную поуютнее. Пегая борода на  вишневом
с золотом бархате - царственное это было зрелище!
     - Убирайся, - говорит. - Иди в кубрик, Мак  тебя  устроит.  Только  с
трапа не кувырнись. Можешь съехать на поручнях. Это  ж  надо  -  проросли!
Знать бы, кто их вспомнил да вышил! Иди, студиозус,  катись,  студиозус...
катись по трапу... Все... сплю...
     Вышел Жилло на палубу. До утра недолго осталось. Ветерок приятный  по
лицу погладил. Постоял Жилло  у  борта,  на  небо  полюбовался,  потом  на
дубовую  каронаду  присел,  спиной  к  корабельной  пушке   привалился   и
баловаться стал - оттолкнется ногой и едет на каронаде, как на карусельной
тележке, пока о борт не затормозит.
     Из кубрика вышли два моряка.
     - С рассветом мы уже во-он там быть должны, -  сказал  один  другому,
показывая пальцем на дальний мыс, и основательно зевнул. -  Туши  кормовые
фонари, и без них нас уже разглядеть можно.
     И понемногу началась на палубе суета.  Жилло,  чтобы  под  ногами  не
путаться, к Маку  пристроился.  Тот  вторым  помощником  старого  капитана
оказался. Тоже кое в чем командовал.
     - Мы уже весь груз на борт взяли, - сказал он Жилло. -  Не  поверишь,
жеребцов породистых везем! Не первый раз, у нас уже трюм приспособлен,  не
трюм, а  настоящая  конюшня.  Ждали  пассажира,  но  он  человека  прислал
сказать, чтобы без него с якоря снимались. Так что  и  ветер  попутный,  и
груз хороший. Ты морской хворобой не страдаешь?
     - Да я не плавал ни разу, у нас в горах и озера-то порядочного нет, -
признался Жилло. - Понятия не имею, может, и страдаю!
     Мак прислушался.
     - Гудит! - сказал он. - И сдается  мне,  что  это  он  тебя  в  каюту
требует.
     - Кто требует?
     - Да Шмель! Беги к нему скорее!
     Понял Жилло, что это  капитану  кличку  прилепили.  А  что?  Большой,
толстый, поперек - в золотую полоску и гудит!
     Пошел Жилло к капитану. Тот, хмурый и взъерошенный,  стоял  у  стола,
пытаясь натянуть на лысину завязанный шапочкой пестрый платок.
     - Дайте развяжу, - предложил Жилло. - И завяжу как полагается, только
нагнитесь.
     Вывязал он у капитана узел на затылке и кончики платка расправил.
     - Хороший ты, надо думать, слуга, - заметил капитан Шмель. - Графа-то
как зовут?
     - Иво оф Дундаг! - гордо сказал слуга. - Герб - золотая дубовая ветка
на зеленом фоне! Перевязь - белая с зеленым! Нагрудные знаки Трех Орлов  и
Боевой Рукавицы!
     - Граф Иво оф Дундаг... - повторил капитан. - Ну прямо как в  детские
мои годы - бегут бесштанные сопляки за каретой  и  вопят:  "Едет  граф  оф
Дундаг!" А что, в вашем захолустье еще называют графа светлостью?
     - Откуда ж нам знать, что это уже запретили? - вздохнул слуга.
     - Золотая дубовая ветка, говоришь... - и капитан крепко задумался.  -
Почтенный герб. Так ведь и его вытравят, и его вытопчут. Нехорошо, чтобы у
одних были гербы, а у других - нет...
     - Нехорошо, чтобы у одних были мужья, а у других  -  нет!  -  сердито
буркнул слуга. - Как насчет общих мужей, капитан?
     - Ого! - тот явно обрадовался. -  А  у  тебя  норов  имеется!  Старый
добрый норов! Я это сразу почуял... Слушай меня, студиозус. Вот  тебе  две
дороги на выбор. Ты можешь  остаться  на  корабле,  места  хватит.  Кормлю
неплохо. Здесь до тебя вряд ли доберутся. К лошадям  приставим.  А  можешь
сойти на берег там, за Полосатым  мысом.  И  вернуться  в  Кульдиг,  графа
своего поискать. Денег на  это  много  не  дам,  но  сколько-то  получишь.
Выбирай.
     - А тут и выбирать нечего, - отвечает Жилло. - Высаживайте меня  хоть
за полосатым мысом, хоть за клетчатым. И от денег тоже не откажусь.
     - Так уж к своему графу привязался? Так уж без него жить не можешь?
     - Жить-то могу. Но когда я больной у забора городской  бани  валялся,
меня  старая  графиня  подобрала,  в  замок  взяла,  вылечила.  Графу  лет
пятнадцать было - от книжек весь зеленый сделался. Я его по  горам  водил,
камни и корни различать учил. Он, может, не подарок, да только не мне и не
сейчас его судить. Он, если жив, наверняка меня ждет.
     - Ясно, - сказал капитан Шмель. - А теперь слушай  меня