"нет". Он кивнул - да, стало  быть.
Обрадовался Жилло - нашел-таки выход из положения!
     - Ты знал, где она теперь?
     Башка мотнулась из стороны в сторону - оказывается, нет.
     - Она в вышивальной мастерской Коронного замка,  это  все  равно  что
тюрьма, брат волк. Ты знаешь, почему она туда попала?
     Опять - нет.
     - Ладно, попробуем с другого конца, - решил тут Жилло. -  Помнишь  ли
ты, брат волк, тот перстень, который  за  твое  лекарство  бабушка  лекарю
отдала?
     Волк кивнул.
     - А знаешь, что это за перстень, чей он?
     Этого Тармо не знал. Не имел  он  понятия  и  о  золотом  цветке.  Не
спрашивал у бабушки, откуда этот перстень у нее взялся. Никогда  не  видел
куска бархата с семью углами, на котором вышиты три таких цветка.  Словом,
унесла бабушка тайну с собой в могилу. На что посланцы Равноправной Думы и
рассчитывали...
     - Что же делать? - спросил Жилло волка.  -  Ну,  что  я  могу  сейчас
сделать? Тебе-то хорошо, слоняйся целыми днями  по  лесу,  птичек  слушай,
овечек из стада потаскивай! А мне?
     Волк настойчиво глядел ему в глаза. Просил чего-то... Но что мог  ему
дать Жилло? Еды  он  никакой  не  прихватил,  а  что  другое  могло  вдруг
понадобиться лесному волку? Приблизил Жилло свое лицо к морде - может, чем
меньше расстояние между  глазами,  тем  легче  волчья  мысль  перетечет  в
человеческую голову?
     - Нет у меня ничего, брат волк... - грустно  молвил  Жилло.  И  вдруг
понял - неправда это!
     Было у него нечто, материальной  ценности  не  имевшее.  Это  было  -
знание! Он знал, что перстень - королевский. Он  знал,  что  и  цветок  на
камне - королевский герб. Он знал, что жива самая младшая из принцесс.  Он
знал, что красавица-соколица - заодно с принцессой. И еще - что  летают  в
воздухе неизвестно чьи золотые  волосы,  внушая  добрым  людям  -  смутную
надежду, а Равноправной Думе почему-то - ужас. Это было  знание,  которого
равноправному населению страны не полагалось -  это  было  тайное  знание,
тайная правда. И потому им следовало делиться со всеми, кто выламывался из
общего ряда. Возможно, кого-то из них оно могло спасти.
     И Жилло заговорил. Он говорил быстро и коротко, о самом главном. Волк
слушал и еле заметно кивал. Если бы не видеть собеседников -  ни  дать  ни
взять, разговор двух мужчин. И наплевать, что один из них - в серой  шкуре
и с клыками.
     - Ну вот, выговорился, легче стало, - сказал волку Жилло.  -  И  даже
ясно мне, что следует предпринять. Есть еще человек, который знает  правду
о перстне, - ювелир, черти бы его побрали!
     Волк зарычал.
     - Ты согласен? - спросил Жилло. - Согласен. Это  меня  радует.  Пусть
старый мошенник хоть раз в жизни скажет правду. Это,  конечно,  потруднее,
чем доносы писать. Жаль только, брат волк, что при нужде не смогу  я  тебя
отыскать. Обидно-то как! А, волчара? Завыть мне, что ли? Бедолага  ты  мой
лохматый, и тебе тяжко, и мне не легче...
     Волк извернулся и скусил с цепи медальон. Осторожно взяв его  зубами,
поднес Жилло. Тот взял, открыл. Зеркальце внутри  оказалось,  крошечное  и
тусклое.
     - И что же ты имел в виду? -  озадаченно  поинтересовался  Жилло.  Но
волк, понятно, на такой вопрос ответить не смог.
     Не хотелось им расставаться, а пришлось.
     И отправился Жилло в Кульдиг - искать жулика-ювелира.
     С конем морока вышла - нельзя было на нем среди  бела  дня  в  городе
появляться. Конь видный был, могли признать. Оставлять в рощице,  хотя  бы
той, где попугая хоронили, тоже  опасно  -  непривязанный  уйдет,  а  если
привязать - так неизвестно, когда выйдет случай отвязать. И расставаться с
мерином Жилло вовсе не хотелось.
     Вот уж и высокие городские крыши показались вдали, вот уж и городские
стены обозначились - а Жилло все еще не решил, как быть. Опять же, и спать
после такой бурной ночки  хотелось  нестерпимо.  А  знал  он,  что  бывали
случаи, когда человек прямо в седле засыпал и  коню  под  копыта  валился.
Быть этим человеком ему как-то не улыбалось.
     И вспомнил Жилло про гавань, про кабачок моряцкий и вставшие на  дыбы
половинки баркасов. Вот где могли приютить коня. Моряки -  народ  вольный,
вряд ли они художества Равноправной Думы одобрять и  поддерживать  станут.
Тем более - они  же  не  только  местные,  но  и  заморские,  на  Думу  им
начхать... Если там кто и признает коня - так промолчит.
     Притом же и сочинился неплохой блеф.
     Вызвал  Жилло  хозяина  кабачка  для  тайного  разговора.  Привет  от
"Золотой Маргариты" передал. И сказал, что по уговору с капитаном  вот  он
коня привел и оставляет. Что за конь, каково его славное прошлое  -  пусть
хозяин у капитана спрашивает. Возможно,  планы  изменятся  и  от  капитана
поступят иные распоряжения - тогда он, Жилло, заберет коня. А вот и деньги
на прокорм. Должно хватить.
     Что на "Золотой Маргарите" породистых лошадей  часто  возили  -  весь
Кульдиг знал. И что капитан какую-то свою личную торговлю затеял - тоже  в
порядке вещей. Так что тут Жилло не промахнулся - коня привязали  у  стены
дровяного сарая, нашлось для него и сено.
     Теперь можно было спросить колбасы жареной, если нет хорошей  -  хоть
кровяной, хоть крестьянской  крупяной,  вина  подогретого  и  забраться  с
завтраком в дальний баркас - тот, где справляли поминки по Дублону. Скамья
широкая, там и  парочка  может  с  удобствами  расположиться,  не  то  что
одинокий мужичок в расцвете лет и творческих способностей...  вписаться  в
дугу, прижаться спиной изнутри к теплому  от  солнца  борту  баркаса...  и
спать, спать... спать...
     Когда проснулся - солнце уже с другой  стороны  баркаса  светило,  не
снаружи в борт, а вовнутрь, и не поднималось, а опускалось.
     - Неплохо... - и  Жилло  присвистнул.  -  Отдохнул,  называется!  Вот
балбес бестолковый! Вот олух царя небесного!
     Это он сам себя так приветствовал. А что удивительного? Весь  день  в
переживаниях да всю ночь в седле - тут  и  похлеще  вырубиться  можно,  на
целые сутки.
     Побрел Жилло к хозяину кабачка. Тот, конечно, видел, что гость  спать
завалился, но он хозяином состоит, а не петухом  -  будить  людей  не  его
забота, вот разве кто нарочно попросит.
     Выяснив разницу между хозяином и петухом, разжился  огорченный  Жилло
моряцкой старой шляпой, проданной ему по дешевке, перекусил и отправился в
Кульдиг. Нужно было Маго с Лизой объяснить, куда он подевался и где теперь
корзина. Опять же, наверняка они  сегодня  лекарю  с  графом  передачи  не
носили. Пусть хоть завтра...
     Подошел Жилло к лекарскому дому - а там в окнах свет, к дверям карета
подъезжает и из нее почтенный человек выбирается, а его Кабироль встречает
и под локоток вводит. Вернулся, стало быть,  господин  лекарь?  Подпрыгнул
Жилло, заглянул в окно. Да...
     Очень хорошо он понял, что означает это возвращение. Недаром,  видно,
судья Эрик старался. Пошла лекарю его обработка на пользу...
     Решил тогда Жилло с черного хода в дом пробраться и  хоть  про  графа
узнать - тихонько,  неприметненько,  чтобы  лекаря  не  скомпрометировать.
Пусть хоть слово, хоть полслова - что там решили?
     Взошел Жилло на три ступеньки, к черному ходу ведущие,  а  дверь  как
распахнется. Выскочил кто-то и с треском  ее  за  собой  захлопнул.  Жилло
успел соскочить со ступенек и к стенке отлетел. А по лесенке сбежала  вниз
Лиза с узелком. Обернулась, протянула руку, сжала кулачок и  как  будто  в
дверь что-то невидимое бросила.
     А потом - быстрым шагом, размахивая узелком,  так  что  шаль  на  ней
парусом вздулась.
     И это Жилло понял. Лекарь,  видно,  предупредил  свою  прислугу,  что
перстень королевский был молодым графом привезен, и никак не иначе.  Маго,
скорее всего, спорить не стала, к старости свое спокойствие дороже, а Лиза
высказала, что было на душе, и поступила соответственно.
     Улыбнувшись  -  потому   что   представилась   ошарашенная   народным
красноречием рожа лекаря, - пошел  Жилло  следом  за  Лизой.  Но  она  как
завернула за угол, так и сгинула.  Куда  подевалась?  Вроде  все  двери  и
калитки заперты, а летать ей не  полагается...  Хоть  и  ведьмочка.  Встал
Жилло на перекрестке - думать. Собирался-то он к ювелиру. Но  ведь  и  так
все ясно - предал лекарь графа и грозит ему гибель. Стоит ли идти в  гости
еще к одному предателю? Опять, как тогда, притворится,  что  перепуган,  а
сам даст какой-нибудь условный знак кому-то поблизости...
     Жилло прикинул и так и этак. Доноса ювелир  не  заберет.  Поклянется,
что вот завтра же с утра за ним, не позавтракав, побежит -  и  прямиком  в
полицию.  Значит,   остается   другой   выход.   Отвратительный,   правда.
Омерзительный, потому что с одной  стороны  -  крепкий,  здоровый,  ловкий
мужчина, в расцвете сил, вооруженный моряцким ножом, а с другой -  старик,
одолеваемый хворями и безоружный. Мысль о  том,  что  ювелира  неплохо  бы
того... к праотцам, так сказать... Эту мысль Жилло старательно гнал прочь.
Он крови не любил. Он и на охоту-то в Дундаге не ходил.
     Но граф, мальчишка близорукий,  который,  того  гляди,  над  книжками
своими вовсе ослепнет, сидел в подземелье и визита палача ожидал. С  одной
стороны - мерзкий старикашка, навредивший  всем,  кому  только  мог,  а  с
другой - мальчик светлоглазый,  и  столько  в  этого  мальчика  вложено...
Казалось бы, только круглый дурак может  мучиться  выбором.  А  Жилло  вот
мучился.
     И в то же время продумывал, что следует сделать  для  спасения  графа
Иво  оф  Дундаг.  Заставить  ювелира  написать  отступное   письмо.   Мол,
погорячился, солгал, будучи в склоке с господином  думским  лекарем  из-за
перстенька и иных предметов. Перстенек у него давно, что может подтвердить
прислуга. (Тут Жилло подумал, что наверняка перстень видела только Лиза, а
она как в воду канула, прочие же слуги  могут  с  перепугу  отпереться...)
Больше ни к кому претензий не имею и уезжаю из Кульдига доживать свои  дни
в тихом Пильтене, где куплю дом. Или не в Пильтене, а подальше.
     Шагая к ювелирскому дому, сложил в голове Жилло  это  послание,  даже
постарался его расцветить на ювелирский лад. И мучился он то  оттого,  что
не решится убить человека, то оттого, что готов на это.
     Как убить, он знал. Что  делать  дальше  -  тоже  знал.  Завернуть  в
одеяло, вынести из дома, привязать булыжник к ногам и отправить  в  Венту.
Течением, правда, его хоть медленно, а потащит прямо  к  водопаду.  Может,
застрять в борозде, что вода за столетия выгрызла. Так надо пойти следом и
убедиться, что ювелир благополучно поплыл к морю.
     Так, страдая раздвоением  личности,  Жилло  добрался  до  ювелирского
домика.
     Он знал, что тот  держит  одну  прислугу  -  ненамного  себя  моложе.
Прислуга, скорее всего, спала поблизости от кухни. А ювелир жил на  втором
этаже - там он принимал клиентов, и было у Жилло подозрение, что не только
клиентов. Человек, знающий толк в камнях и золоте,  да  еще  с  характером
ювелира,  неминуемо  должен  был  давать   деньги   в   долг   под   залог
драгоценностей, причем под зверские проценты.
     Одно из окон выходило во двор - это была мастерская  ювелира.  С  ним
Жилло уже неплохо познакомился. Другое, задернутое занавеской, глядело  на
улицу. Там горела свеча.  Возможно,  ювелир  собирался  в  постель.  Жилло
бросил в окно камушек.
     - Эй! - негромко позвал он. - Хозяин!  Привет  от  капитана  "Золотой
Маргариты"!
     - Кто там шумит? - бурчливо спросил ювелир, выглядывая.  -  Кому  там
старый больной человек понадобился?
     - Слушай, хозяин! "Золотая Маргарита"  пришла  с  грузом,  а  сдавать
некому - не пришел наш покупатель-то. Мы полагаем, он нас так  рано  и  не
ждал. А капитан на рейс конюхов брал, с ними  расплатиться  надо,  команда
тоже просит хоть немного - ну, отдохнуть-то  полагается,  а?  Вот  капитан
прислал золотой кубок, просил под залог хоть немного, послезавтра выкупит!
Впусти, хозяин! В горле будто кто об стенки когти точит...
     - Кубок, говоришь? - заинтересовался ювелир. - Покажи!
     - Да ты что, хозяин! Тут за мной и так двое каких-то шли,  а  я  тебе
посреди улицы стану золотым кубком махать! - громким  шепотом  отвечал  на
это Жилло. - Вот, гляди...
     И из-под полы плаща показал рукоять ножа, которая должна была  кинуть
неясный металлический отблеск.
     - Леший с тобой, сейчас спущусь,  -  обещал  ювелир.  -  Но  получишь
деньги - и сразу чтоб ноги твоей здесь не было! И угощать твою  пересохшую
глотку я не собираюсь.
     Похвалил себя Жилло за  сообразительность.  Казалось  бы,  грош  цена
матросской шапке с обвисшим козырьком и ободранным назатыльником, а  какая
от нее польза!
     Дальше все было просто - одной рукой рот закрыть,  другой  -  руки  к
туловищу  прижать.  Ногой  дверь  за  собой  захлопнуть.  Трудновато  было
втаскивать этот ценный груз по витой  лестнице,  однако  Жилло  справился.
Усадил ювелира на постель, в покрывало замотал, нож к груди приставил.
     - Только пикни! - говорит. - Мне теперь  терять  уже  нечего.  Давай,
рассказывай, что там в Коронном замке делается. А потом мы с тобой  бумагу
одну сочиним.
     - Ничего особого в Коронном замке не делается... - проворчал  ювелир.
- Ну, что ты ко мне все цепляешься? Эшафот сколачивают. Две  корзинки  для
двух голов корзинщику заказали. Знаешь, такие высокие, узкие.
     - Жаль, что принцессе я ничем помочь не могу,  -  вздохнул  Жилло.  -
Жалко девочку. Что же это она так не вовремя бежать собралась!
     - Ее не за то осудили, что бежать собралась, -  охотно  завел  беседу
ювелир, - а за то, что принцесса. И даже более того - ведь Дума знала, что
она принцесса, но позволяла жить на всякий случай. Молчала бы - ничего  бы
и не случилось. Но вот когда она вслух о  себе  заявила,  что  королевской
крови... Это было уж чересчур. Сама виновата. Могла ведь и дальше  жить  в
Девичьей башне. Глядишь, что-нибудь бы и поменялось...
     - Я тебя не о принцессе спрашивал, - одернул его Жилло, понимая,  что
хитрый черт норовит зубы заговорить. - Я хотел  знать,  как  там  граф  оф
Дундаг.
     - Рехнулся твой граф, - даже с радостью сообщил ювелир. - Сказал, что
с радостью пойдет на эшафот! Что для него жизнь не имеет теперь  смысла  -
если в этом государстве посылают на казнь девушку, виноватую только в том,
что кровь у нее - королевская, то почетнее быть покойником, чем живым!
     - Так я и знал, - кивнул Жилло. - Красиво сказано! Не зря  столько  с
парнем возился. Хоть красиво говорить его научил. Еще бы годков  десять  -
он бы у меня и думать начал. А теперь мы с тобой  его  спасти  попытаемся.
Сейчас я тебя за стол посажу и одну руку тебе высвобожу.  Лист  бумаги  мы
чернильницей прижмем. Чернильница у тебя красивая. Возьмешь перо и  будешь
писать под мою диктовку письмо в Равноправную Думу.
     - Не могу я писать, - сразу возразил  пройдоха  ювелир.  -  Мне  руку
скрючило, я ложку не удержу, а ты - пером писать!
     - А вот сейчас лечить начну... - и Жилло достал моряцкий нож.
     Покапризничав, ювелир позволил сунуть себе в руку перо.
     - Глубокоуважаемая и  многопочтенная  Равноправная  Дума...  -  начал
диктовать Жилло, не забыв уткнуть нож меж ювелировых  лопаток.  -  Хочу  я
покаяться в совершенном мной  злодеянии,  причиной  которого  было  вполне
объяснимое  и  невинное  желание  усовершенствовать  свое  ремесло.  Желая
послужить своему равноправному народу и  создать  творения,  прославляющие
его свободу и  равноправие,  я  собираю  в  своем  доме  шедевры  мастеров
проклятого  прошлого,  изучаю  их  и  использую  технические   приемы   их
создателей в своей работе. На протяжении нескольких лет я видел у думского
лекаря Арно Кандава перстень, выполненный в неизвестной мне манере...
     Тут Жилло опустил взор с потолка на бумагу и увидел, что  на  ней  не
появилось ни строчки.
     - Ты что это, старая рухлядь? - возмутился он. - Я тут тружусь, а  ты
и обращения не написал!
     Действительно, сочинение бумаги было для Жилло тяжким  трудом.  И  не
потому, что он двух слов связать не мог - отлично мог, особенно в  дамском
обществе. А потому, что он официальные документы всего раза  три-четыре  в
жизни видел. Только и запомнил, что писать надо мудро и витиевато.
     - Ни в чем я каяться не собираюсь, - отвечал ювелир. - Я знаю, к чему
ты клонишь! Я, мол, скажу про перстень - и получится, что граф не виноват!
Но лекарь-то уже признался, что получил перстень от графа и что  тот  ради
принцессы прибыл! Какой  прок  от  моего  покаянного  письма?  И  кто  ему
поверит, если его втихомолку подбросят? Ты же не собираешься  самолично  в
Думу с ним заявляться?
     - Не знаю, кто поверит письму, но что я ни  одному  твоему  слову  не
верю - это исторический факт! Поэтому пиши  и  не  зли  меня!  -  приказал
Жилло. - Неужели эти проклятые побрякушки тебе дороже жизни?  Подумаешь  -
перстень! Ну, будет у тебя в хозяйстве одним перстнем меньше... Пиши, рожа
неумытая!
     -  Ты  молод  и  не  понимаешь,  что  может   радовать   старика,   -
прочувствованно  и  задушевно  молвил  ювелир.  -  Когда  женщины  уже  не
представляют интереса,  когда  богатство  не  может  вернуть  молодости  и
здоровья, остается только это - прекрасные вещи. Хранить их в своем доме -
уже великая радость. И состязаться с теми мастерами, которые их создали  -
о, это более глубокая страсть и более чистая ярость поединка, чем то,  что
бывает между мужчиной и женщиной...
     Скажи это кто другой - Жилло заслушался бы и слезу уронил. Но  сидела
ярость и в нем - может, не такая прекрасная, которую  неожиданно  принялся
проповедовать ювелир, но уж зато не позволяющая забыться и заслушаться.
     - А ты у нас, оказывается, поэтическая  натура!  -  глумливо  заметил
Жилло. - Бери перо и пиши! А что будет дальше с твоим покаянным письмом  -
уже не твое дело!
     - Все кончится тем, что тебя с этим письмом арестуют!  -  предупредил
ювелир. - А если и не арестуют - будут искать  меня,  чтобы  спросить,  не
сошел ли я с ума! Это тебе в голову не приходило?
     - Тебя не найдут, - сказал Жилло. - Я заберу тебя с собой.
     Больше он ничего сказать не мог.
     - А если я убегу и сам приду в Равноправную Думу? А если  сейчас  мой
дом сторожат? - спросил ювелир. - Ты затеял страшную глупость, и шел бы ты
прочь, пока не поздно! Я даже согласен дать тебе денег - только  убирайся.
На эти деньги, между прочим, ты сможешь подкупить стражу  и  добраться  до
своего драгоценного графа! Это куда умнее, чем сочинять всякую белиберду!
     Ювелир перешел в наступление лишь потому, что заметил -  Жилло  вроде
бы  задумался.  А  задумался  Жилло  потому,  что  ювелир,  сам  того   не
подозревая, навел его на путную мысль.
     - Хорошо, я уйду, - согласился Жилло. - Я уйду, а ты с утра  пораньше
отправишься в Коронный замок и скажешь правду про перстень.
     - С чего это вдруг я пойду в Коронный замок нести чушь про  перстень?
- осведомился ювелир.
     - А с того, что я уйду отсюда не с пустыми руками! Я заберу всю  твою
коллекцию побрякушек, и получишь ты ее в тот день, когда граф благополучно
уберется из Кульдига! Клянусь честью!
     Ювелир разинул рот  и  громко  охнул,  возмущенный  то  ли  ужасающей
выдумкой Жилло, то ли его противозаконной клятвой.
     - Вот так-то! - подытожил Жилло, крайне довольный своим  решением.  -
Обойдемся без смертоубийства. Ты ведь много всяких штучек насобирал, чтобы
с покойниками состязаться... Вот от них и  польза  будет!  Сейчас  я  тебя
опять замотаю и кляп в рот воткну, а потом пойду в мастерскую и соберу там
самые ценные побрякушки.
     Не успел ювелир возразить, как в рот ему въехал шершавый угол  одеяла
и свернулся там крайне противной трубочкой.
     Привязав ювелира к стулу, Жилло вышел на лестницу и  открыл  дверь  в
мастерскую. Нож он все еще держал в левой руке - кто знает, не пришлось бы
сундук взламывать...
     Ему навстречу кинулась тень