Андрей Столяров.
Рассказы

Аварийная
Взгляд со стороны
Давайте познакомимся
До света
Изгнание беса
Миллион зеркал
Некто Бонапарт
Странный человек
Сурки
Учитель
Цвет небесный



   Андрей Столяров.
   Некто Бонапарт

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Изгнание беса". М., "Прометей", 1989.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 27 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Прежде всего он повернул ручку  на  подоконнике,  и  стекла  потемнели,
становясь непрозрачными. Он не хотел, чтобы его видели, если  они  следят.
Потом зажег матовый свет и осмотрел квартиру - встроенная мебель,  плоский
шкафчик, крохотная стерильная кухня с пультом во всю стену.
   Ничего не изменилось.
   Надсадно  лопнуло  ядро,  воткнувшись  в  берег.  Содрогнулись   опоры.
Полетела коричневая земля. Солдаты, смятые волной, попятились. Пули  сочно
чмокали в груду сбившихся тел. Заволокло пороховой гарью, раздуло  ноздри.
Знамя упало на дымящиеся доски.  На  другой  стороне,  за  жарким  блеском
полуденной воды, визжала картечь. Была одна секунда. Только одна секунда в
порохе и смерти, среди ревущих ртов  -  под  белым  небом,  на  Аркольском
мосту. Он нагнулся и, не видя, поднял знамя. Он был  еще  жив.  Он  кричал
что-то  неразборчивое.  И  вокруг  тоже  кричали.   Ослепительное   солнце
разорвалось в зените, и солдаты вдруг обогнали его.
   Он подошел к компьютеру и торопливо  перебрал  клавиатуру.  Серебристый
экран был мертв. Информация не поступала. Память была  заблокирована.  Это
давало точку отсчета. Из сети его отключили в самом конце июня.
   Ректор сказал:
   - Мне очень жаль, Милн, но  в  вашу  группу  не  записалось  ни  одного
студента. Никто  не  хочет  заниматься  классической  филологией,  слишком
опасно. И дотаций тоже нет.
   - Я мог бы некоторое время работать бесплатно, - запинаясь, ответил он.
   Ректор опустил глаза, полные страха.
   - Вы слышали, что пропал Боуди? Сегодня утром его  нашли,  опознали  по
отпечаткам пальцев - так изуродован...
   - Но не филологи же виноваты, - с тихим отчаянием сказал он.
   - Мы получили предупреждение насчет вас, - объяснил ректор. - Мне очень
жаль, у меня нет для вас денег, Мили.
   Тогда он встал и, не прощаясь, вышел из чужой пустоты кабинета и  пошел
по  чужой  пустоте  коридора,  а  встречные  прятались  от  него,  как  от
зачумленного.
   Значит, июнь уже истек.
   Это плохо. Он рассчитывал на  больший  запас  времени.  Примерно  через
месяц он получил приглашение от  Патриарха,  но  следить  за  ним  начали,
видимо, гораздо  раньше.  Главное,  выяснить,  сколько  ему  осталось?  Он
потянулся  к  телефону  и  отдернул  руку,  обжегшись.  Телефон,  конечно,
прослушивается. Если он будет справляться о дате, то они сразу поймут, что
произошел повтор. И тогда его отправят в Карантин, откуда не возвращаются.
Авиценна предупреждал об этом. Де Бройль попал в Карантин и не вернулся. И
Дарвин попал в Карантин. И Микеланджело не вернулся из Карантина.
   Лестница была пуста. Он спустился на цыпочках и взял газету. Газеты ему
доставляли, он уплатил за полгода вперед. Бэкон смеялся над ним, когда  он
выписал, единственный на факультете. А вот пригодилось.
   Где теперь Роджер Бэкон? Говорят,  что  это  был  удачный  запуск.  Нет
никаких доказательств - слухи, сплетни, легенды... Письмо Монтесумы  никто
не видел. Может быть, оно вообще не существует. Мистификация.
   Газета была от девятнадцатого числа. Он облегченно  вздохнул.  Патриарх
позвонит только двадцать шестого. Есть еще целая неделя. Он  успеет,  если
только не наделает глупостей.
   Первую  страницу  занимали  сообщения  с  фронта:  Помойка   неожиданно
прорвала линию обороны  сразу  в  двух  местах  на  Севере  и  сходящимися
клиньями отсекла Четвертую  группу  войск  сдерживания  от  основных  сил.
Контрудар специальной армии Хаммерштейна  захлебнулся  у  Праты,  глюонные
лазеры, на которые  возлагалось  столько  надежд,  оказались  бессильными.
Командующий Четвертой группой докладывал, что своими силами  он  пробиться
не сможет, ведет ожесточенные бои по всей линий  окружения.  Уже  началась
эвакуация. Сообщалось, что число пораженных чумой невелико,  но  несколько
больше обычного. Потери при эвакуации  -  двенадцать  тяжелых  вертолетов.
Соседняя  статья,  исполненная  официальной  бодрости,  в   тысячный   раз
поднимала вопрос о нанесении ядерных ударов  по  болевым  точкам  Помойки.
Обсуждалась гипотеза "второй цивилизации", и приводился снимок  аборигена,
как всегда, плохого  качества:  лохматый  оборванный  человек,  совершенно
фантастической внешности - двухголовый и трехрукий - согнувшись, обнюхивал
консервную банку.
   Он отбросил газету. Он уже читал ее -  девятнадцатого  июля.  На  счете
обнаружилось немного денег, и он снял их все. Достал паспорт, нерешительно
повертел и бросил в  утилизатор.  Больше  не  понадобится.  Он  все  время
боялся, что откроется дверь и войдет Двойник. Правда, Авиценна клялся, что
Двойника не будет: весь отрезок несостоявшейся биографии выпадает начисто,
и проживаешь его снова. Но кто знает? Никто  не  знает.  Сам  Авиценна  не
уходил в повтор.
   На улице горел костер из  книг  и  стульев,  награбленных  в  покинутых
домах. Какие-то бродяги явно призывного возраста жарили  крыс,  нанизанных
на шампур. Крысы были здоровенные, как кошки, а бродяги - злые  и  наглые,
небритые, воспаленные, готовые на все дезертиры. Он прибавил шагу, на него
недобро  покосились,  но  пронесло.  Зато  в  конце  улицы  навстречу  ему
развинченной  походкой  наркоманов  выплыли  два  юнца  лет  пятнадцати  -
контролеры мафи, оба в дорогих желтых рубашках навыпуск.
   Он вспомнил. Это было именно девятнадцатого.  Ему  выбили  два  зуба  и
сломали ребро. Он обреченно вынул жетон на право хождения  по  району.  На
жетон они не взглянул и.
   - Плата за год, - лениво сказал старший.
   Он покорно достал счет и смотрел, как они, подсоединив  его  к  своему,
перекачали все, что там было.
   - А теперь в морду, - цыкнув на асфальт пенной слюной, сказал старший.
   "Государство  не  гарантирует  правозащиту   тем   гражданам,   которые
подрывают его основы".
   Прилипающий шелест  оборвался  сзади.  Остановилась  машина,  и  кто-то
поманил контролеров пальцем. Оба вытянулись. Мили пошел, напряженно ожидая
оклика. Свернул за угол. Он весь дрожал. Это была "вилка". С этого момента
события развивались не так, как раньше. Он не знал, хорошо или плохо  это.
Но все сразу осложнилось. У него не осталось  денег.  Чтобы  выбраться  из
города, надо пройти три района мафи и везде платить.
   Он нырнул в таксофон и оглянулся. За ним никто  не  следил.  Он  набрал
номер.
   - Да! - на первом же гудке, отчаянно, как-утопающая, крикнула Жанна.
   Милн сказал в пластмассовое горло:
   - Вчера.
   Это был пароль, о котором они договаривались.
   - Завтра! Завтра! Завтра! - так же отчаянно крикнула она.
   Что означало: приходи немедленно.
   Он испугался: столько страха было в ее голосе. Может быть,  засада?  Но
тогда Жанна не позвала бы его. Кто угодно, только не она. Он побежал  мимо
кладбища нежилых домов, мимо горелых  развалин,  мимо  пустырей,  заросших
колючими лопухами, и заколотил в дверь, и дверь  тут  же  распахнулась,  и
Жанна выпала ему на грудь, и, сломавшись, обхватила его детскими руками, и
уткнулась мокрым лицом.
   Она непрерывно всхлипывала, и он ничего не мог понять. Повторял:
   - Зачем ты, зачем?..
   Она вцепилась в него и втащила в квартиру, и там, уже  не  сдерживаясь,
захлебнулась  обжигающими  слезами,  тихонько  ударяясь  головой   о   его
подбородок:
   - Тебя не было два месяца, я  хотела  умереть,  всех  выселили,  ходили
санитары и стреляли, я спряталась в подвале... пауки,  крысы,  я  боялась,
что ты позвонишь, пока я в подвале, я лежала и  слушала  шаги  за  дверью,
почему тебя не было так долго?..
   - Не плачь, - сказал он, целуя молочную кожу в теплом проборе волос.  -
Тебе нельзя плакать. Как ты поведешь французскую армию на  Орлеан?  Добрый
король Карл не поверит тебе.
   Это была шутка. Слишком похожая на правду. Она слабо улыбнулась,  одной
тенью.
   - Полководцы без армий. У тебя впереди "Сто дней",  Ватерлоо  и  остров
Святой Елены. А у меня - бургундцы, папская инквизиция и костер в Руане...
Возьми меня с собой, я хочу  быть  там  и  первой  пасть  в  самом  начале
сражения!
   - Я назначу тебя своим адъютантом, - пообещал он. -  Ты  принесешь  мне
весть о победе. Это будет самая блистательная из моих побед.
   Налил на кухне  воды.  К  счастью,  вода  была.  Жанна  выпила  мелкими
глотками и вытерла лицо. Успокоилась. Она умела быстро успокаиваться.
   - Мы, кажется, спятили, - сказала она. - Я здесь  целых  два  месяца  и
каждую секунду жду, что они приедут за мной. Но теперь  -  все.  Мы  уйдем
сегодня же, да?
   - Да, - сказал он. - У тебя есть деньги?
   - Долларов десять, я последние дни почти не ела.  -  У  нее  вся  кровь
отхлынула от лица, сделав его мраморным. - Это очень плохо, что у меня нет
денег?
   - Надо пройти три района мафи - значит, три пошлины.
   Она отпустила  его  и  зябко  передернула  обнаженными  просвечивающими
плечами. Сказала медленно:
   - Для женщин особая плата, я могу расплатиться за нас обоих. -  Увидела
в его руках телефонную трубку. - Куда ты? Кому?
   - Патриарху, - застревая словами в  судорожном  горле,  ответил  он.  -
Лучше я сразу отправлюсь в Карантин. - Бросил трубку,  которая  закачалась
на пружинном шнуре. Посмотрел,  как  у  нее  розовеют  щеки.  -  Выберемся
как-нибудь, не плачь, Орлеанская дева,  пойдем  ночами,  ночью  даже  мафи
прячутся от крыс...
   - Я тебя люблю, - сказала Жанна.
   Он накинул куртку ей на плечи, потому что она дрожала.
   - Слежки не было?
   - Нет.
   - Никто не заходил - ошибочно, не звонил по телефону?
   - Как в могиле...
   Тогда он улыбнулся - впервые.
   - Конечно. Им и в голову не придет.  Надо  поесть  чего-нибудь,  завтра
утром мы будем уже далеко, я тебе обещаю.
   Они прошли на кухню, такую же стандартную,  как  у  него.  По  пути  он
отогнул край занавески. Улица была пустынна.
   Жанна держала в руках яркую банку.
   - У меня только консервированный суп, - жалобно сказала  она.  -  Но  я
могу заказать по автомату, хоть на все десять долларов.
   - Не стоит, - ответил он. - Будем есть консервированный суп...
   Машина с синим государственным  номером  -  "пропуск  всюду!",  которая
спасла его от мафи, стояла в конце улицы и поэтому не была видна из  окна.
В ней терпеливо, как истуканы,  сидели  четверо,  очень  похожие  друг  на
друга. Когда он забежал в парадное, то человек рядом  с  шофером  негромко
произнес в рацию:
   - Оба на месте. - Послушал, что ему приказывают. -  Хорошо.  Да.  Прямо
сейчас.
   И все четверо вылезли из машины.


   Ночью бежали Пракситель и Чингисхан. Они убежали не в  повтор  и  не  в
преисподнюю по "черному адресу" -  после  катастрофы  с  Саванаролой,  где
совместились  два  образа,  и  установка,   заколебавшись,   как   медуза,
растворилась в пучине времени, запусков  больше  не  было.  Они  поступили
проще: в полночь, когда  охрана  до  зеленых  звезд  накурилась  биска,  а
дежурный офицер был пьян и спал  беспробудным  сном,  Чингисхан,  вспомнив
навыки инженера, устроил лавинное замыкание в сети компьютера  и  отключил
электронные  шнуры,  опоясывающие  Полигон.  Они  спустились  из  окна  по
скрученным простыням,  перерезали  колючую  проволоку  и  ушли  в  сторону
станции, где след их терялся. Станцию еще в прошлом году распахали свои же
бомбардировщики, и в хаосе вздыбленной арматуры спрятаться было легко.
   Патриарху сообщили  об  этом  под  утро.  Он  поднялся  с  невесомостью
измученного бессонницей человека. Его не волновал Пракситель - какой  толк
от скульптора? И Чингисхан его не  волновал  тоже:  хотя  полководцы  были
нужны позарез, но он лично никогда не верил, что этот  нервный  запуганный
суетливый человечек может встать во главе монгольских  орд.  Бессмысленный
побег - тому доказательство. На станции среди камня  и  голого  опаленного
железа долго не выдержишь, а  за  пределами  ее  их  будут  ждать  военные
патрули, контролеры мафи и шайки дезертиров, которые несомненно  включатся
в охоту. Дезертирам надо ладить с властями.
   Гораздо больше его волновал вопрос об охране. Это  был  уже  не  первый
случай, когда биск проникал на Полигон. И повальное пьянство стало нормой.
Трудно было удержать в рамках  фронтовые  части,  отведенные  на  короткий
Отдых и знающие, что через месяц-другой они снова будут брошены  в  гнилую
кашу, кипящую на границах  Помойки.  Он  позвонил  генерал-губернатору,  с
удовольствием вытащил его из постели и потребовал немедленно  организовать
поиски.
   Толстый дурак, который, как говорили, потерял  руку  не  на  фронте,  а
врезавшись на своем лимузине в танк во время  маневров,  долго  кряхтел  и
надсадно откашливал прокуренные легкие,  наверное,  тоже  вчера  накачался
биском, а потом важно заявил, что правительство, избранное  волей  народа,
не может сотрудничать ни с  мафи,  ни  с  дезертирами.  Патриарх  не  стал
спорить и позвонил госсекретарю, с неменьшим удовольствием разбудив и его.
Секретарь  сразу  все  понял  и  пообещал  неофициально   переговорить   с
руководителями каморр.
   - Вам они нужны живыми или мертвыми? - спросил он.
   - Мертвыми, - сказал Патриарх. - Хватит публичных казней.
   Затем он предложил  расстрелять  несколько  человек  из  охраны  -  для
назидания. Секретарь замялся, попробовал сослаться на  ужасающую  нехватку
людей, но, в конце концов, дал согласие. И, почувствовав вследствие  этого
некоторый перевес,  спросил,  как  обстоят  дела  с  Поворотом,  скоро  ли
приступят к реализации,  потому  что  обстановка  на  фронте  напряженная,
честно говоря, дьявольски скверная обстановка, да и  внутреннее  положение
страны  не  лучше,  гидропонные  станции  не  справляются,  через  полгода
начнется всеобщий голод.
   - Скоро, - раздраженно ответил ему Патриарх.
   Все они ждали быстрых и действенных результатов, как будто  так  просто
было повернуть  становой  хребет  истории.  Емкость  ее  оказалась  просто
фантастической, выше всяких расчетов; запуск следовал за  запуском,  число
опорных точек росло, а насыщения системы не происходило.  Деньги,  люди  и
энергия проваливались в бездонную яму. Иногда Патриарх с  тревогой  думал,
что ошибся: для  Поворота  потребуется  замещение  всей  массы  когда-либо
живших индивидуумов, а это  практически  неосуществимо.  Наличными  силами
можно лишь переломать хребет в одной точке, и тогда вся  новейшая  история
будет сметена невиданным ураганом времени.
   На  сегодня  у  него  было  несколько  дел,  но  в  первую  очередь  он
ознакомился с диагнозом, который принес хмурый санитар  -  палач  с  лицом
херувима. Бонапарт находился в Карантине уже трое  суток.  Были  назначены
гомеопатические  процедуры  с  элементами  устрашения.  Наблюдающий   врач
прописал  еще  интенсивную  психотерапию,  но  Патриарх  воспрепятствовал,
продублировав запрет письменно, - предосторожность далеко не лишняя, когда
имеешь дело с бандой садистов. Патриарх знал, к чему приводит  интенсивная
психотерапия, ему нужен был живой человек, а не кукла на шарнирах. Судя по
анамнезу,    пациент    находился    сейчас    в     нужном     состоянии:
напряженно-подавленном, близком к панике  -  лихорадочно  искал  выход  из
ситуации, Любой выход.
   Он подписал диагноз.
   - К двенадцати подадите его сюда.
   - Процедуры? - осведомился санитар.
   - Без процедур, - Патриарх поймал недовольный взгляд голубых фарфоровых
глаз. - Вам крови мало? Идите!
   Санитар вышел, не козырнув. Патриарх подавил жаркий гнев. "Одна ошибка,
и я сам окажусь в Карантине", - подумал  он.  Мельком  просмотрел  сводку.
Секретарь был прав. Обстановка не радовала. Помойка, накопив силы, перешла
в наступление по всему фронту. Армии отходили с тяжелыми боями.  Следовало
ожидать, что придется оставить Хэмптон - его заводы уже эвакуировались,  а
на левом берегу Праты создавался новый  рубеж  обороны.  Четвертая  группа
войск сдерживания, неделю назад попавшая в котел, после неудачных  попыток
деблокирования получила  приказ  рассредоточиться  и  пробиваться  мелкими
соединениями. Потери были  колоссальные.  Командующий  пропал  без  вести.
Появился новый вид чумы,  стойкий  к  аутобиотикам.  В  разделе  секретной
информации сообщалось, что наступление Помойки началось после того, как  в
один из ее предполагаемых мозговых центров была сброшена нейтронная бомба.
На акции настоял Объединенный комитет штабов.
   Патриарх  выругался.  Как  будто  первой  атомной  бомбардировки   было
недостаточно.   Он   переключил   компьютер   и   надиктовал   записку   в
правительство, где категорически возражал против употребления в  борьбе  с
Помойкой методов, продуцирующих сильные технические следы, в том  числе  -
радиацию.  Совершенно  очевидно,  что  Помойка  представляет  собой  некий
организм,  возникший  путем  цепной  самосборки  в  результате  накопления
промышленных  отходов  до  критической  массы.  Источником  пищи  для  нее
являются  экскременты  цивилизации.   Бессмысленно   пытаться   уничтожить
агломерат  с  помощью  тех  средств,  которые  стимулируют  его   рост   и
размножение. Ничего более  идиотского  придумать  нельзя.  Он  не  смягчал
выражений. Он надеялся, что хотя бы резкость  заставит  их  задуматься.  В
конце сводки  скупо  сообщалось,  что  вчера  была  предпринята  очередная
попытка установить связь с аборигенами, но обе заброшенные группы исчезли.
Еще более скупо сообщалось, что  в  Восточных  странах  Помойка  проявляет
длительную  пассивность,  это   связывалось   с   широкой   натурализацией
производства.
   - Конечно, - пробормотал он.
   На очереди была докладная секции Исторического Террора. Докладная  была
отпечатана на  бумаге,  в  обход  компьютера  -  вероятно,  чтобы  усилить
впечатление. Руководство Секции  полагало,  что  ситуация  катастрофически
ухудшается,  медлить   более   нельзя,   необходимо   срочно   осуществить
запланированные теракты в интервале XVII-XIX веков в количестве до трехсот
единиц.
   Он скомкал бумагу и бросил ее в утилизатор. Секция ИТ была создана  год
назад и отражала безумный  замысел  Управления  разведки  -  что  сплошной
одномоментный террор,  осуществленный  в  опорных  точках  истории,  может
привести к желаемому результату.
   - Покончить самоубийством мы всегда успеем, - вслух сказал Патриарх.
   Далее  он  принял  отцов-пилигримов.   Отцы-пилигримы   волновались   и
требовали скорейшего запуска. Это  были  лучшие  его  кадры,  удивительным
образом сохранившие веру в первоначальные идеалы  страны.  Зелень.  Слепые
романтики. Патриарх  отвечал  неопределенно.  Запуск  имеет  смысл,  когда
темпор - место персонификации, отработан до мельчайших деталей,  иначе  не
произойдет замещения исторической личности. А материалов  по  "Мэйфлауэру"
практически не было. Не удалось реально биографизировать  ни  один  образ.
Вся эта группа была  обречена.  Скорее  всего,  их  просто  разбросает  по
истории, и они навсегда пропадут во тьме веков. Он объяснил  им  это.  Они
были все равно согласны.
   - Письмо Монтесумы, - напомнили ему.
   Это был  сильный  аргумент,  и  он  отпустил  их,  обещав  сделать  все
возможное.
   Письмо Монтесумы было обнаружено еще в начале века в тайнике храма  при
раскопках бывшей  столицы  ацтеков  -  Теночтитлана  (современный  Мехико)
англо-французской  экспедицией:  Флеминг,  Жоффр  и  Тюзе.  Написанное  на
иератике,  оно  не  поддавалось  переводу.  Только  недавно,  в  связи   с
организацией Полигона, когда начались систематические  поиски  в  архивах,
было установлено, что текст его зашифрован личным кодом Патриарха.
   Монтесума очень сж