евать? - Кьюлаэра изумленно посмотрел на него.
   - Конечно надевать! Аграпакс выковал эти доспехи не для того лишь,  чтобы
люди на них таращились и восхищались их красотой! Надевай,  Кьюлаэра,  -  он
выковал их, чтобы ты был защищен в битве с Боленкаром!
   - Но.., но.., может, мне не стоит носить их до самой битвы? - Кьюлаэра не
находил в себе решимости надеть чудесные  доспехи.  -  Это  ведь  будет  так
тяжело!
   - Если будет тяжело, значит, мои попытки  выковать  твое  тело  потерпели
полнейшее поражение! Кроме того, уверяю тебя,  тому,  для  кого  это  оружие
выковано, оно покажется почти невесомым! Надевай, Кьюлаэра,  -  оно  согреет
тебя в холод, что очень скоро будет немаловажно. Оно даст  тебе  прохладу  в
жару, а это тоже ты сможешь оценить чуть позже. Ты вряд ли почувствуешь  его
вес, а оно придаст тебе дополнительные силы.
   Медленно, даже робко воин стал застегивать волшебные бронзовые  пластины.
Китишейн  подошла  помочь  ему,  гномы  застегнули  поножи.   А   Миротворец
торжественно водрузил  на  голову  Кьюлаэры  шлем,  гребень  которого  гордо
опустился, чтобы прикрыть сзади шею. От этого зрелища у Китишейн перехватило
дыхание.
   - О Кьюлаэра! Ты выглядишь так же величественно, как герой  из  легенд  о
войне Дариада!
   -  Люди  Дариада  никогда  не  носили  таких  доспехов,  -  разуверил  ее
Миротворец. - Вперед, пойдемте выбираться на поверхность земли! Ты выглядишь
как герой, Кьюлаэра, и в душе ты герой, но стать настоящим героем ты сможешь
лишь тогда, когда встретишься с врагом лицом к лицу, а враги ждут тебя  там,
где светит солнце!
   - Веди же  меня  к  ним,  -  сказал  Кьюлаэра,  и  голос  его  дрожал  от
нетерпения.
   Миротворец повернулся и повел их в тоннель,  через  который  они  впервые
попали в кузницу.
   Тоннель имел множество ответвлений, но Кьюлаэре и Китишейн  он  показался
достаточно коротким: они шли и тихонько переговаривались.  Они  рассказывали
друг другу о детстве, о том, как взрослели среди родственников, о  врагах  и
немногочисленных союзниках, о том, что общего было в их судьбах и что  могло
бы быть, родись они в одной деревне. Они говорили о войне, которую  Боленкар
хотел развязать против молодых рас,  рассказывали  друг  другу  предания  об
улинах, говорили обо всем и ни о чем и были удивлены, что  могут  так  много
говорить и совершенно не  чувствовать  усталости.  Луа  смотрела  на  них  с
радостью, а Йокот время от  времени  бросал  сердитые,  исполненные  зависти
взгляды. Единственное, что утешало его, состояло в том, что они не  говорили
о себе как о паре, но он с горечью догадывался, что им это и не нужно.
   Путь наверх  оказался  более  коротким,  чем  тот,  каким  они  прошли  в
подземный мир. Путники вышли в залитую солнцем пещеру как  раз  в  тот  миг,
когда почувствовали утомление после дневного перехода. Они  зажмурились,  их
глаза, отвыкшие от яркого дневного света, заболели, гномы  тут  же  нацепили
свои очки.
   - Садитесь и поешьте, - велел Миротворец, - а когда ваши глаза  привыкнут
к свету здесь, в пещере, мы выйдем на свет солнца.
   - Хорошая мысль, - кивнул Кьюлаэра, усаживаясь  у  факелов,  которые  Луа
установила в середине пещеры. - Но я не могу зря терять  время.  Миротворец.
Ты дал мне задание, и мне нужно идти на юг и убить ульгарла!
   Китишейн посмотрела на него с тревогой, задрожала и поняла, что в  пещере
прохладно, а Кьюлаэра потирал руки не в предвкушении битвы, а чтобы отогреть
их у слабого огня.
   - Всему свое время, горячая голова, - довольно сказал мудрец. - Ты был бы
глупцом, если бы начал битву, не подготовившись к ней.
   - Но я должен найти Боленкара, пока он к ней не подготовился!
   - Единственный твой выход - собрать и повести на него большие  силы.  Для
начала хватит и твоих друзей, но они - это  еще  не  войско.  И  им  холодно
здесь, на севере.
   Кьюлаэра удивился, поднял взгляд и увидел, как дрожат Китишейн и гномы.
   - Меня греют доспехи! Я должен был все  понять,  когда  у  меня  замерзли
руки! Простите меня, друзья! - Он вскочил. - Я пойду убью  пару  медведей  и
принесу вам шкуры!
   - Нет, погоди, мой герой! - Китишейн засмеялась и придержала его рукой, -
Подожди, пока твои глаза привык нут к яркому свету, и не ходи на  охоту  без
твоих лучниц! А что касается шкур, то мы с Луа  сняли  их,  когда  в  пещере
стало жарко, и убрали в мешки. Грей руки, а мы оденемся!
   Они оставили Кьюлаэру мешать похлебку,  а  сами  надели  поверх  рубах  и
штанов меховые плащи и сели есть. Доев остатки  своих  запасов,  все  надели
варежки, даже Кьюлаэра, которому,  кроме  того,  еще  понадобились  башмаки,
благоразумно припасенные Китишейн. Одевшись и собрав вещи, они направились к
выходу.
   Выйдя из пещеры, они  замерли  от  боли,  сощурили  глаза,  потом  начали
медленно  их  открывать  и  замерли  от  того,  насколько  прекрасным   были
окрестности. Золотой солнечный свет уходящего дня залил  хвойные  деревья  в
белом убранстве. Это был снег, его глубокий слой покрывал  и  землю,  и  все
горы вокруг.
   - Пока мы были под землей, наступила  зима!  -  воскликнула  Китишейн.  -
Неужели мы пробыли там так долго, Миротворец?
   - Как ты понимаешь, всего несколько дней, - ответил  мудрец,  -  но  зима
надвигалась все время, пока мы шли на север, а сюда, в  горы,  она  приходит
раньше. Теперь все время будет  становиться  холоднее.  Спустившись  с  этих
холмов, мы проделаем лишь незначительную часть пути; северная земля, куда мы
идем, расположена на высоком плато, а нам надо будет идти и еще дальше.
   - На  север?  -  простонал  Кьюлаэра.  -  Мне  нужно  в  другую  сторону,
Миротворец! Мне же нужно на юг!
   - Сначала тебе надо обзавестись мечом, Кьюлаэра, а я не  смогу  его  тебе
выковать, пока не найду Звездный Камень. Ну, в дорогу!
   И он пошел на север. Потрясенный Кьюлаэра посмотрел  ему  вслед,  опустил
голову и тяжело зашагал по  сугробам,  что-то  угрюмо  бормоча.  Его  друзья
последовали за ними, обменявшись радостными взглядами.
   В этот день они шли еще всего несколько  часов;  солнце  быстро  село,  и
путники  с  радостью  остановились  под  огромной   елью.   Кьюлаэру   злили
проволочки. В своих заколдованных доспехах он готов был идти всю ночь.
   - Мне надо идти на юг, Миротворец!
   - Когда пробьет час, Кьюлаэра, - ответил мудрец и отхлебнул немного супа.
   На следующий  день  час  не  пробил  -  они  продолжали  путь  на  север.
Миротворец послал героя в заколдованных доспехах вперед -  прокладывать  для
всех путь через сугробы. Кьюлаэра непрерывно ворчал, но не из-за холода:
   - Я иду не туда. Миротворец! Боленкар на юге!
   - Солнечный свет и тепло там же, Кьюлаэра. Ты можешь еще несколько недель
потерпеть холод?
   - Несколько недель! - в отчаянии взревел герой. Китишейн подошла к нему и
взяла за руку.
   - Терпение, богатырь. Я не жажду увидеть, как ты отважно идешь  навстречу
опасности, но еще меньше мне хочется увидеть тебя идущим без меча.
   Кьюлаэра удивленно посмотрел на нее, снова принялся ворчать и пробиваться
по снегу вперед. Но, оглянувшись на Китишейн, он все-таки не  смог  сдержать
улыбки.
   Шагать становилось все труднее, все сильнее  и  резче  дул  ветер.  Потом
начал падать снег, который Кьюлаэра чувствовал только ладонями; даже  пальцы
ног его не мерзли  в  бронзовых  башмаках,  которые  ему  выковал  Кудесник.
Китишейн, чтобы защититься от ветра, жалась к его спине, гномы держались  за
ней. Последним шел Миротворец.  Пробираясь  через  сугробы,  он  не  опускал
головы. Ветер развевал его длинные седые волосы, но он не желал  показывать,
что ему холодно, В  эту  ночь  у  костра  Кьюлаэра,  казалось,  окончательно
смирился со своей судьбой;  он  смеялся  и  болтал,  отвечал  дерзостями  на
придирки Йокота, а потом лег у огня и напомнил  гному,  чтобы  тот  разбудил
его, когда наступит время его стражи, но, когда  друзья  уснули  и  задышали
спокойно, а гном погрузился в глубокий транс, Кьюлаэра медленно  перекатился
на бок, потом еще дальше,  чтобы  гном  его  не  видел,  очень  осторожно  и
медленно, чтобы не нарушить шаманского созерцания, в каких  бы  таинственных
мирах ни витал сейчас гном. Удалившись на достаточное  расстояние,  Кьюлаэра
поднялся и тихо ушел во мрак хвойного леса. Он бесшумно удалялся от  лагеря,
пока свет костра не исчез за его спиной. Тогда он зашагал  быстрее  и  скоро
вышел из-под сосен на широкий, не защищенный от ветра, открытый свету  звезд
склон. Здесь он глубоко вздохнул и  улыбнулся  чувству  свободы.  Он  поднял
глаза, отыскал Полярную звезду, повернулся к ней спиной и быстро зашагал  на
юг.
   Тропа поворачивала к огромным валунам. Он шел против ветра и  думал,  что
скоро камни прикроют его. Между ними ветер дул тише. Кьюлаэра успокоился, он
шел петляя, выбирая места,  где  поменьше  снега.  Скоро  наконец,  уйдя  за
громадные камни, Кьюлаэра вышел на открытое  место  и  замер,  увидев  перед
собой седовласую фигуру в черном одеянии.
   Мудрец насмешливо улыбался.
   - Как.., как ты сюда попал. Миротворец? - запинаясь, проговорил Кьюлаэра.
   - Очень быстро, уверяю тебя.
   - Но как?
   И только теперь Кьюлаэра понял,  насколько  бессмысленным  было  задавать
этот вопрос шаману, и решил задать другой вопрос:
   - Как ты узнал, что я убежал? Ты спал!
   - Я никогда не сплю настолько глубоко, чтобы не знать, где ты находишься,
- заверил его Миротворец. - С этой ночи  я  буду  следить  за  каждым  твоим
шагом, Кьюлаэра, не важно, как крепко буду я спать! Пойдем вернемся к  нашим
друзьям. Было бы предательством бросить их в этом диком краю.
   В его словах не было ни малейшей угрозы,  но,  произнося  их,  он  обеими
руками сжимал посох, и выражение его глаз  напомнило  Кьюлаэре  о  том,  как
всякий раз он оказывался слаб по сравнению с  учителем.  В  какой-то  момент
ощущение магических доспехов  на  теле  чуть  не  вынудило  воина  к  спору,
сопротивлению, а воспоминания о тысячах побоев вдруг  ожили  так  ярко,  что
дали бы достаточно злобы для броска, но он также вспомнил, как ему достались
эти доспехи, как они с Миротворцем плечом к  плечу  встречали  опасности,  и
понял, что не способен испытать даже самой легкой неприязни  к  старику.  Он
вздохнул и сдался:
   - Как скажешь, Миротворец. Значит, назад. В  лагерь.  Мудрец  рассмеялся,
похлопал его по плечу, и они пошли назад, туда, где лежали огромные валуны.

Глава 20

   Это, конечно, была не  последняя  попытка.  Теперь  с  рвением  кающегося
грешника Кьюлаэра горел желанием расплатиться за все свои былые грехи, пусть
и с риском для собственной жизни. По дороге  он  часами  изводил  Миротворца
уговорами, приставаниями, нытьем:
   - Это надо сделать, Миротворец! Молодые расы не могут  ждать!  За  каждый
час нашего промедления посланцы Боленкара подкупают еще  одного  гнома,  еще
одного эльфа, еще одного человека! Лишний день отсрочки - это  одной  битвой
больше. Так и до лишней войны недалеко. Надо идти на юг!
   - На юг надо будет идти тогда, когда мы сможем победить, - поправлял  его
мудрец. - Пусть будет, как будет,  Кьюлаэра.  Если  ты  ударишь,  не  будучи
готов, Боленкар победит и в результате принесет в тысячу раз больше бед, чем
успеет в ожидании твоего меча!
   Но Кьюлаэра не мог позволить, чтобы все было, как было, - он не  отставал
от Миротворца, пока наконец Ио-кот однажды не  рявкнул  на  него,  чтобы  он
заткнулся, поскольку гному это все уже надоело до смерти.
   На следующий день Кьюлаэра  снова  прицепился  к  Миротворцу,  изводил  и
умолял его, пока наконец мудрец не набросился на него сам:
   - Иди на юг без меча и его победоносной силы - ты  погибнешь,  ничего  не
добившись и ничего не совершив за всю свою жизнь, Кьюлаэра! Ты правда  этого
хочешь?
   - Конечно нет! - Китишейн подошла и уставилась на него широко  раскрытыми
глазами. - Как ты смеешь сделать меня вдовой, не успев даже жениться на мне!
   Опешивший Кьюлаэра повернулся к ней.
   Китишейн вспыхнула и опустила глаза.
   - Ну, может, ты и не собирался.., но я тешила себя...
   - Конечно, собирался! Или хотел больше всего на  свете!  Хотя  я  не  был
уверен, что ты согласишься, если я спрошу.
   Радость  и  счастье  вспыхнули  в  ее  глазах;  она  вскинула  голову   и
предложила:
   - Попробуй.
   - Я боюсь, - пробормотал Кьюлаэра. - Я боюсь попросить, пока  не  сделано
это дело. Потом, если Боленкар будет мертв, а я  жив,  я,  наверное,  решусь
попросить.
   Китишейн  вздрогнула  от  неожиданного  прилива  желания  и  прижалась  к
Кьюлаэре.
   - Не могу смириться с мыслью, что ты погибнешь!  Может  быть,  я  сказала
глупость про то, что жду не дождусь, когда стану твоей женой...
   - Нет, - резко ответил Миротворец. - Если ты обручишься или будешь близка
с ним, ты ослабишь его удар тревогой за твою судьбу.  Ты  должна  оставаться
девственницей, Китишейн, девственницей и лучницей, пока не  кончится  война.
Потом ты можешь заново начинать строить свою жизнь.
   Китишейн опустила глаза.
   - Это будет тяжело, Миротворец, тяжело будет ждать.
   - Никогда больше не скажу, что на свете  не  бывает  чудес,  -  прошептал
Кьюлаэра, не спускавший с нее глаз.
   Больше в этот день он не сказал ни слова о том, что ему надо идти на юг.
   Но ночью он снова попытался сбежать.
   Он снова дождался, пока все уснут, снова отползал дюйм за  дюймом,  снова
поднялся на ноги и бесшумно побежал в ночь. Но на этот раз остановился среди
валунов, а потом  осторожно  пошел  обратно  по  собственным  следам  и  так
добрался таким образом до высокой сосны. Там он присел,  высоко  подпрыгнул,
схватился за ветвь и подтянулся. Забравшись на  высоту  двадцать  футов,  он
уселся поближе к стволу, обхватил его рукой и стал ждать утра.
   Но ждать ему пришлось совсем не  так  долго.  Меньше  чем  через  полчаса
появился огромный медведь, иноходью бредущий по снегу. Кьюлаэра посмотрел на
него с удивлением: какой медведь выйдет из берлоги зимой?  И  что  пробудило
его от долгой зимней спячки?
   Голод!
   Любопытство Кьюлаэры сильно поугасло.  Он  смотрел  на  медведя,  и  ужас
мало-помалу начинал охватывать его: зверь побродил туда-сюда и приблизился к
его дереву!
   Медведь встал  на  задние  лапы,  потянулся,  посмотрел  сквозь  сучья  и
встретился глазами с Кьюлаэрой, который, словно зачарованный, не мог отвести
от зверя глаз, повторяя:
   - Уходи, медведь! Уходи!
   Зверь оказался очень непослушным. Вцепившись огромными лапами в ствол, он
начал взбираться на дерево.
   У Кьюлаэры от страха заболел живот. Ему безумно захотелось, чтобы у  него
был сейчас с собой обещанный мудрецом меч, но так как меча не было,  вытащил
из ножен старый.
   Медведь добрался до нижних ветвей и, пользуясь ими  как  лестницей,  стал
хвататься за одну ветку и ставить ноги на другую, пониже. Он  взбирался  все
выше и выше, все ближе и ближе к человеку. Кьюлаэра посмотрел вверх; он  мог
взобраться еще на пять футов выше, а дальше ствол становился слишком  тонким
и не смог бы выдержать двоих. Он  посмотрел  на  соседнее  дерево,  подумал,
сможет ли перепрыгнуть на него, не упав и не разбившись насмерть. Решив, что
не сможет, он повернулся к  медведю  и  начал  готовиться  к  схватке.  Если
суждено умереть, лучше умереть сражаясь,  а  не  спасаясь  бегством,  а  он,
возможно, вовсе и не погибнет, если доспехи Аграпакса способны справиться не
только с человеческими мечами, но и с медвежьими когтями.
   Медведь взобрался еще чуть выше, его  голова  уже  была  рядом  с  ногами
Кьюлаэры. Кьюлаэра приготовился ударить его, как только зверь переберется на
следующую ветку. Но медведь смотрел на него взглядом, в котором не  было  ни
голода, ни злобы. Он открыл пасть, но, вместо того чтобы прорычать, сказал:
   - Слезай, Кьюлаэра. Бессмысленно просидеть всю  ночь  в  таком  неудобном
месте, если утром я все равно тебя найду.
   Это был голос Миротворца.
   Кьюлаэра замер, выпучил глаза. Затем начал, ругаясь, спускаться.
   Медведь с интересом слушал и смотрел на  него,  пятясь  вниз  по  стволу.
Когда Кьюлаэра спрыгнул на снег, медведь сказал:
   - Пойдем в лагерь, ты, наверное, до костей продрог.
   - Нет, доспехи Аграпакса не дали мне замерзнуть,  как  ты  и  говорил.  -
Кьюлаэра спрыгнул в снег рядом с огромным зверем. - Но все-таки я окоченел.
   - Неудивительно, в такую-то погоду, - сказал рассудительно медведь. - Вот
только, Кьюлаэра, из-за этого мы оба не поспали.
   - Если бы мне удалось удрать на юг, то я бы не жалел. Медведь вздохнул.
   - Ты пожалел,  что  у  тебя  нет  обещанного  мною  меча,  чтобы  ты  мог
справиться с медведем. Как же ты собираешься сражаться  с  Боленкаром,  если
без меча тебе не побороть и медведя?
   - Есть много разных мечей, - буркнул Кьюлаэра.
   - Да, и многие сгодились бы для схватки с медведем,  но  Боленкара  может
сразить лишь один. Кьюлаэра поднял голову.
   - Что делает этот меч таким могущественным?
   - Звездный Камень, осколок копья Ломаллина, упавший на землю во время его
битвы с Улаганом. След добродетели Ломаллина наделяет этот меч  способностью
победить сына Багряного.
   - Сила Человеколюбца перешла в кусок его  копья?  -  недоверчиво  спросил
Кьюлаэра Медведь кивнул.
   - Добродетель, а не сила - бескорыстная,  отзывчивая  душа,  до  сих  пор
живущая в духе Ломаллина. Его  сила  распространялась  на  все,  к  чему  он
прикасался.  Его  посох  обладал  бы  невероятной  мощью,  если  бы   только
кто-нибудь мог его найти - тот посох,  с  которым  он  ходил,  когда  принял
человеческий облик. Но осколки его копья намного сильнее в бою, поскольку  с
этим  мечом  он  сражался  с  Багряным,  это  копье  наделено  силой  Добра,
сражающегося со Злом.
   Кьюлаэра молча брел рядом с медведем, обдумывал  услышанное.  Ему  тяжело
было перенести даже один день отсрочки, ведь он мог бы уже идти на юг, где в
бою расплатился бы за все  свое  прошлое,  но  понимал,  что  на  то,  чтобы
выковать меч, уйдет много дней, а может, и недель! Но медведь сказал правду:
бессмысленно идти на Боленкара с обычным человеческим оружием.
   - Ах, как тепло! - сказал медведь.
   Кьюлаэра поднял глаза и увидел  впереди  свет  костра:  у  огня  сидел  и
смотрел на пламя Миротворец!  Пораженный  воин  замер,  потом  повернулся  к
медведю, чтобы спросить, как такое может быть, но  громадный  зверь  пропал,
будто его и не было. Кьюлаэра тупо уставился на то  место,  где  только  что
стоял медведь, потом  посмотрел  назад  и  увидел,  что  на  снегу  остались
совершенно отчетливые следы, которые повернули и ушли  туда,  откуда  они  с
медведем пришли,  только  немного  отклоняясь  на  запад.  Медведь,  видимо,
двигался очень быстро, потому что он уже исчез в ночи.
   Кьюлаэра разозлился, зашагал по снегу, сел у костра и прошипел:
   - Как тебе это удалось,  погонщик  рабов?  Миротворец  посидел  спокойно,
поднял голову, повернулся к Кьюлаэре, и тот понял,  что  мудрец  только  что
вышел из транса. Улыбнувшись, Миротворец проговорил:
   - Медведь - это мой тотем, Кьюлаэра,  мой  облик,  в  котором  я  посещаю
шаманский мир. Этот медведь любезно согласился побыть вместилищем моей души,
я пробудил его от зимней спячки, а теперь послал его обратно в  берлогу.  Он
ничего не вспомнит о том, как  просыпался.  -  Тут  голос  мудреца  зазвучал
обвиняюще. - Но ты поступил дурно, вынудив меня будить несчастного зверя.
   - Это ты поступил дурно, что заставил его гоняться за  мной,  -  возразил
Кьюлаэра, а потом вспомнил, что человек,  с  которым  он  разговаривает  так
неуважительно, - легендарный герой Огерн, тот самый, что так долго пробыл  в
заколдованном сне, тот самый, что когда-то повел войска на самого Улагана!
   И все же в глубине души Кьюлаэра не мог до конца в это  поверить;  старик
нисколько  не  изменился,  говорил  так  же,  как  говорил  всегда.  Он  был
Миротворцем, Миротворцем он и  останется  навсегда  для  Кьюлаэры.  Кьюлаэра
набрался смелости и спросил - Ты не можешь по