Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
ания и надежды супруга. Да и могло ли быть иначе? Урожденная
София-Доротея-Августа-Луиза, воспитанная отцом, герцогом Вюртембергским, в
лучшем духе немецких семейств, она всем своим видом являла образец
послушания. Не ей, нареченной Софией-Мудростью, было уберечь цесаревича от
ошибок. А их было допущено предостаточно, в том числе и сугубо
дипломатических. В Стокгольме он позировал придворному живописцу, будучи
облаченным в запон-передник мастера обряда "строгого послушания", в
Сикстинской капелле Ватикана доверчиво раскрыл сердце римскому папе.
Безумным заблуждением было начинать царствование под тамплиерским
девизом. Павел не мог не знать о страшных словах гроссмейстера Жака де
Моле, проклявшего род французских королей до тринадцатого колена. Именно
так оценила выпуск новой монеты роялистская эмиграция. Зато русское
общество даже не всколыхнулось. Эка невидаль: серебро! Генерал-прокурор
Куракин, прозванный завистниками "алмазным князем", счет вел только на
золото, притом десятками тысяч, а Кутайсов, возведенный в графское
достоинство турчонок, чистивший царевы сапоги, вообще не был силен в
грамоте. Кому было судить? Безбородко, сорвавшему миллионный куш и
княжеское звание с титулом "светлость"? Полицмейстеру Буксгеведену?
Те, кто единственно имели высокое право на суд, безмолствовали в
неведении. Закрепощенных мужиков, которым Павел в бытность цесаревичем
намеревался якобы даровать свободу, мало трогали благородные порывы и
рыцарские мечты царя. Для крестьянина рубль - целое состояние. Многие из
них даже в глаза его не видели. Однако чутким к малейшим указаниям на
изменение политического курса дипломатам и всякого рода секретным агентам
новенькие серебряные кружочки послужили важным знаком. Слухи насчет
иезуитов, якобы набиравших все большее влияние, сразу обрели
недвусмысленное подтверждение. Сами иезуиты, обычно крайне осторожные и
скрытные, даже не сочли нужным их опровергнуть.
Граф Литта, папский нунций при русском дворе, за каждый новехонький
рублевик заплатил полновесным золотом. Они были поспешно отправлены с
фельдъегерем в Ватикан. Но прежде чем престарелый Пий Шестой сумел по
достоинству оценить нумизматическую новинку, все нужные выводы сделал
"черный папа" - генерал иезуитского ордена.
В нынешних условиях русский монарх мог пойти значительно дальше
Екатерины, приютившей вместе с обломками роялистской знати тайных
миссионеров. Любой ценой следовало окружить Павла своими людьми и, искусно
играя на тайных струнах его мятущейся души, осторожно повернуть русскую
политику в нужную сторону.
"Латинская", как ее называли, партия, представленная при дворе
Илинским, Потоцким, Чарторижским и Радзивиллом, приложила все старания,
чтобы изобразить римскую иерархию в качестве наилучшего олицетворения
монархического принципа.
На первых порах эти откровенно иезуитские происки остались без
ответа. Воспитанник московского митрополита Платона, Павел стойко
придерживался православия. Он исправно говел во все четыре поста,
исповедовался и причащался. Паркет перед иконостасом в спаленке
Гатчинского дворца был вдоль и поперек исполосован его коленями.
Впрочем, прагматично настроенные политики отнюдь не намеревались
отвратить всероссийского самодержца от православия. Речь могла идти лишь о
некоторой перестановке акцентов.
О том, что такое вполне достижимо, свидетельствовала хотя бы
упомянутая встреча в Ватикане. Из доверительной беседы с римским
первосвященником Павел вынес самое отрадное впечатление, которое не могло
не сказаться на его отношении к католичеству вообще. Не составляло секрета
и то, что представитель латинской церкви в России - архиепископ
Сестренцевич - пользовался особым расположением наследника. Став
императором, Павел недвусмысленно дал понять, что эти его привязанности,
не в пример прочим, отличаются завидным постоянством. Осыпанный знаками
монаршего благоволения, Сестренцевич был возведен в митрополиты. Наконец,
можно было сделать определенную ставку и на сочувствие к изгнанной
французской династии. Роялистская эмиграция составляла внушительную силу
еще при Екатерине, хотя государыня не терпела вмешательства в свои
внутренние дела. По крайней мере явного, потому что тайное шло полным
ходом. Ставка делалась на грядущие поколения. Нахлынувшие в Россию
эмигранты-иезуиты обосновались в домах знати, сделавшись наставниками
юношества.
И все же положение ордена было довольно неопределенным. Император не
высказывал по отношению к нему ни расположения, ни неприязни.
Внешне словно бы соперничая с иезуитами, а на самом деле дуя в одну
дуду, не уставали домогаться монарших милостей и мальтийские рыцари, также
осевшие в России при матушке Екатерине. Великая мастерица отыскивать
нужных именно в данную минуту союзников, царица вошла в тайные переговоры
с тогдашним великим магистром Роганом и заручилась его поддержкой против
общего врага - Оттоманской империи. С началом активных военных действий на
суше и на морях принц де Роган направил рыцарский флот на соединение с
русской эскадрой.
Лишь под давлением Людовика Пятнадцатого, пригрозившего конфисковать
орденское имущество на всех подвластных Франции территориях, великий
магистр был вынужден отказаться от активных акций. Зато он передал
русскому правительству все карты и планы, которые были заготовлены для
восточных походов.
Питая к ордену политические симпатии, Екатерина передала их сыну,
чьей настольной книгой стало сочинение аббата Ферто, повествующее о
славной истории первейшего в христианском мире военно-духовного братства.
Воспитанный на восторженном поклонении перед рыцарской верностью и
честью, Павел, такой непостоянный в своих пристрастиях, до конца жизни
остался верен этой романтической страсти.
Не успел он взойти на престол, как бальи мальтийского ордена граф
Литта, брат обосновавшегося в Петербурге папского нунция, поспешил нанести
поздравительный визит. В Северной Пальмире граф чувствовал себя как дома,
ибо уже состоял ранее на русской службе, удостоившись контр-адмиральского
чина. При дворе к нему обращались по-свойски: Юлий Помпеевич. За полную
неспособность к морскому делу, а также незнание русского языка, что,
конечно, затрудняло успешное командование галерным флотом, его пришлось
уволить в отставку.
Однако то было в прошлое царствование.
Ныне наступали совсем иные времена.
Посол мальтийского ордена Джулио Помпео Литта имел торжественный
въезд в Петербург 27 ноября 1797 года* от Калинкиных ворот. Кортеж состоял
из четырех придворных карет и тридцати шести экипажей прочего сорта,
забитых нахлынувшими в Россию мальтийцами. Литта успел уже освоиться с
морозами, от которых было отвык, поскольку провел несколько недель в
Гатчине, где имел встречи с государем. Обсуждались финансовые дела
великого приорства Волынского, учрежденного при Екатерине.
_______________
* По старому стилю.
В черной мантии с белым восьмиконечным крестом мужественный паладин
выглядел необычайно импозантно. Рядом с ним на парчовых подушках сидели
первые сановники империи. Все были преисполнены сознанием исключительной
важности переживаемого момента.
Момент и впрямь был весьма деликатный. Католический орден - весть о
том разнеслась повсеместно - искал защиты у православного государя,
готовясь вступить чуть ли не в вассальную зависимость. Даже иностранные
послы, не говоря уже о русских попах и вельможах старого закала,
отказывались верить своим глазам.
Тяготение Павла к мальтийцам, помимо личной склонности государя к
готическим ритуалам, тоже во многом было продиктовано политическими
причинами. Французская революция, изгнавшая орден из страны, вновь сделала
его естественным союзником самодержавия. На сей раз против врагов
внутренних. Иерархическая дисциплина феодального братства и его очевидный
консерватизм не могли не привлечь монарха, мечтавшего о рыцарской верности
подданных.
Действия Павла теряют мистичность и становятся до предела понятными
лишь в общеполитическом контексте.
Конвент конфискует мальтийские владения во Франции? Царь, защищая
возвышенные идеи рыцарства от якобинства, тотчас же подписывает Конвенцию
об учреждении в России ордена Иоанна, в которой, в частности,
"подтверждает и ратифицирует за себя и преемников своих на вечные времена,
во всем пространстве и торжественнейшим образом заведение помянутого
ордена в своих владениях".
Великому приорству Волынскому государственная казна предоставила
годовой доход в размере трехсот тысяч злотых. С чисто иезуитской сметкой
мальтийцы поспешили воспользоваться благоприятной конъюнктурой. Павлу был
поднесен странноватый для России титул "протектора религии мальтийских
рыцарей", и православный государь с готовностью принял его. На
состоявшейся в Зимнем дворце церемонии Литта приблизился к подножию трона
и поднес дары, хранившиеся доселе в сокровищнице: крест знаменитого
гроссмейстера Ла-Валетта и мощи святого Иоанна.
После этого Павел, уже в качестве протектора, сам возложил ордена на
принца Конде, посвященного в великие приоры, на Куракина с Безбородко,
нареченных почетными бальи, и на командоров: Чарторижского, Радзивилла,
Сен-При и прочих - либо роялистских эмигрантов, либо польских магнатов.
Обойденные придворные завидовали и начинали интриговать. Глухо
роптало духовенство.
Братья Литта спешили развить успех. По своим каналам, а также через
русского посла в Риме Лизакевича им удалось склонить Пия Седьмого к
беспрецедентному решению. Под давлением обстоятельств новый папа
соглашался передать славнейших из католических орденов гроссмейстеру иного
вероисповедания. Право, католик Буонапарте пугал его куда больше, чем
Павел Романов.
- Русский Дон-Кихот! - воскликнул Наполеон, узнав, кто стал великим
магистром.
Есть основания полагать, что меткое замечание первого консула явилось
реакцией на весть отнюдь не неожиданную, а, напротив, страстно лелеемую.
Более того, операция с Мальтой была частью интриги, задуманной Талейраном
лишь для того, чтобы поссорить Россию с Англией. Высадившись на острове,
Наполеон едва ли надеялся удержать его надолго. Англичане, чей перевес на
море был очевиден, вскоре отвоевали Мальту, бросив тем самым вызов
новоиспеченному гроссмейстеру. Антифранцузская коалиция в итоге
окончательно распалась.
Непомерная плата за средневековые побрякушки: мальтийскую корону,
жезл, орденскую печать и рыцарский меч! Действо коронования тем не менее
было совершено с подобающей пышностью в тронной зале Зимнего дворца, где
собрались сенат, синод и вся придворная камарилья. Мальтийский крест
осенил двуглавого имперского орла, а к длинному перечню царских званий,
заканчивающемуся словами "и прочая", добавился еще один титул.
Павел, которому оставалось менее двух лет жизни, предчувствуя, как
сожмется роковое кольцо заговоров, вдруг истово поверил, что ритуальное
пламя защитит от измены и злонамеренных умыслов. Он слепо бил наотмашь,
сражался с духами, не отличая преданности от измены, и верил, верил в
огни, на которых крестоносцы сжигали во дни оны свои окровавленные бинты.
Нет необходимости вспоминать о последних его годах. После смерти "от
апоплексического удара... в висок", как остроумно была препарирована
официальная версия, существование ордена в России стало бесперспективным.
Александр Первый наотрез отказался от мальтийских регалий, оставив за
собой лишь титул протектора, а в 1817 году орден и вовсе объявили
несуществующим в пределах Российской империи.
Не в пример рыцарям, затеявшим шумный карнавал, иезуиты действовали в
глубоком молчании. Руководствуясь девизом "Поспешай медленно!" - они
неуклонно шли к цели. Конспиративное братство, привыкшее мыслить в
масштабах эпох, продолжало терпеливо плести свои сети. Долгожданный случай
приблизиться к престолу вскоре представился.
Подверженный разносторонним влияниям и легко внушаемый император
вдруг обнаружил намерение возвратиться после коронации не прямой дорогой,
а через Белоруссию. В Орше, приняв парад семеновцев и преображенцев,
Павел, как всегда неожиданно, решил осмотреть местные
достопримечательности. Ему подсунули иезуитский коллегиум.
Архиепископ Сестренцевич едва успел выскочить из кареты и, сбросив на
руки служки плащ, кинулся вдогонку. Выказав себя отменным бегуном, он
удостоился чести первым встретить государя у ворот, осененных лучезарным
треугольником небесных властей. Саркастически улыбнувшись, Павел дал знак
отметить ревностное усердие служителя церкви в походном журнале.
Бедный Сестренцевич! Он почитал себя на вершине успеха, не
подозревая, что этот день 8 мая* 1797 года станет началом его падения.
Римско-католический прелат решительно не устраивал иезуитскую верхушку,
ибо заботился лишь о собственных нуждах, пренебрегая вселенскими.
_______________
* По старому стилю.
Незаинтересованно скользнув по мощенному гранитом двору и унылым
стенам коллегиума, прорезанным реденькими оконцами, Павел направился к
церкви. На почтительном отдалении следовали великие князья Александр и
Константин.
- Кто такие? - неожиданно спросил Павел, указуя на монахов в отличном
от прочих одеянии.
- Бернардины, ваше величество, - почтительно доложил провинциал и
ректор коллегии Вихерт.
- Бернардины? - русский государь обнаружил неожиданную
осведомленность по части католических орденов. - Но у них совсем другие
цвета!
Иезуитские начальники выказали мгновенную растерянность.
- Совершенно справедливо, ваше величество, - на выручку поспешил отец
Грубер. - Так, причем совершенно неправильно, прозывают францисканцев,
потому что первая основанная здесь церковь носила имя святого Бернарда. -
Дав исчерпывающее объяснение, он, словно испытывая необоримую робость,
спрятался за спинами старших братьев.
- Кто таков? - обернулся за разъяснением Павел, изучающе оглядев
сутулого монаха с грубым тяжеловесным лицом.
- Отец Грубер, государь, - сказал Сестренцевич, выдвигая тем самым на
авансцену своего будущего врага.
Не прошло и двух лет, как Гавриил Грубер, тайно двигавший всеми
пружинами своего ордена, объявился в столице. Уроженец Вены, он вступил в
"Общество Иисуса" пятнадцатилетним отроком, посвятив себя религии,
философии и изучению мертвых языков. Затем он успешно штудировал в Лейбахе
механику и гидравлику, а так же, как некогда Фауст, занимался исправлением
русел и осушкой болот. Когда в Австрии было обнародовано бреве папы
Климента Четырнадцатого о роспуске ордена, Грубер, сколько мог, сохранял
верность обету. Узнав, что русская государыня предоставила приют
рассеянным по миру мытарям, Грубер переселился в Полоцк. Пустив корни в
тамошнем коллегиуме, он вскоре зарекомендовал себя замечательным
педагогом. Читая положенные по штату механику и архитектуру, он не
пренебрегал и физикой, обогатив тамошний физический кабинет приборами
собственного изготовления. Не было, в сущности, такой дисциплины, которой
Грубер не отдал щедрую дань. Математика, история, химия - его эрудиция не
знала пределов. Обогатив прежний лингвистический багаж, он добавил к
французскому и родному немецкому итальянский, польский, а затем выучил и
русский язык.
По примеру знаменитых мужей Возрождения, Грубер выказал дарования и в
сфере искусств. Церковная музыка, а также перспективная живопись, где его
успехи были блистательны, снискали ему благодарных ценителей и учеников.
Если добавить сюда незаурядные гастрономические познания, особенно по
части приготовления шоколада, всегда составлявшего гордость иезуитских
коллегиумов, то в мире не останется области, не охваченной этим достойным
мужем.
Но все способности и таланты Гавриила Грубера были подчинены
единственной цели - возрождению ордена. До мозга костей преданный его
основополагающим заветам, он почти буквально следовал лозунгу "Цель
оправдывает средства".
Впрочем, истинных своих целей Грубер, ставший неофициальным генералом
братства, не открывал никому. Все свои незаурядные дарования, равно как и
поразительное упорство, отец Грубер сфокусировал в одну точку. Любой ценой
он должен приблизиться к императору, завоевать его доверие. После свидания
в Орше ни о чем ином он просто не мог думать. К его услугам были тайная
помощь собратьев и миллионы одного сомнительного негоцианта. Его жгуче
интересовали любые новости, так или иначе касавшиеся венценосных особ.
Понемногу прикапливая сведения, Грубер терпеливо ждал подходящего случая
приблизиться к императору. И такой случай не замедлил представиться.
Судьба сама поспешает навстречу тому, кто по-настоящему умеет ждать.
Грубер умел.
Когда до него дошла весть о том, что царица страдает неутолимой
зубной болью, он решил действовать точно и размеренно, как пружина
часового механизма.
Досконально вызнав подробности - придворные врачи, испробовав все
доступные им средства, признали свое бессилие, - Грубер начал исподволь
подсылать всяческих кликуш и мошенников. Исстрадавшаяся царица готова была
ухватиться за любую соломинку. Она покорно позволила заговаривать себе
зубы. Самое сомнительное лекарство, любой бредовый совет воспринимались с
готовностью и надеждой. Личность целителя и его происхождение во внимание
больше не принимались. Было не до того.
Издерганный стонами и жалобами, Павел, обычно подозрительный и
строптивый, примирился с постоянными нарушениями регламента. Возвышенные
фантазии увлекали его к сияющим вершинам, а жалкая жизненная проза
приковывала к земле. В пропахший настойками будуар Марии Федоровны не
хотелось даже входить. Сразу портилось настроение. Как не ко времени были
эти свалившиеся на голову хлопоты! Государь переживал период необычайной
активности и подъема. Количество дел, обращающихся в тот год в тайной
канцелярии, раз в десять превзошло высший екатерининский показатель.
Указов издавалось до двадцати пяти в месяц.
Прошение Грубера, адресованное на имя царицы, пришлось как нельзя
более кстати. Предлагая себя в качестве дантиста, ученый иезуит действовал
наверняка. Дуры-ворожеи умастили ему дорогу.
Мария Федоровна незамедлительно показала каллиграфически написанное
письмо Павлу.
"Это какой же Грубер? - призадумался император. - Надо на него
посмотреть. Знакомая фамилия".
На следующей неделе иезуит получил предписание явиться в Зимний
дворец.
- Вы действительно беретесь излечить заболевание? - строго спросил
Павел, разочарованный неудачами прежних целителей. - Разве когда-нибудь
прежде вы занимались медициной?
- Наш древний орден владеет множеством старинных рецептов, -
бестрепетно ответил патер. - С божьей помощью я надеюсь прекратить течение
болезни. Для этого мне придется некоторое время пробыть во дворце, чтобы
иметь возможность своевременно оказать необходимую помощь. Поэтому
покорнейше осмелюсь просить ваше величество позволить мне поместиться
где-