опал в тот же самый разряд? И это не кто-нибудь, а глава первого в
христианском мире духовно-рыцарского ордена,  основанного самоотверженными
французскими паладинами.  Когда-то надменные освободители  гроба  господня
кичливо   именовались   "преимущественными   величествами".   Ныне  и  для
магистра-иоаннита нашлось подобающее по немецкому ранжиру местечко.  Шарль
не  без  удовольствия  прочитал  сделанную  мельчайшим,  но безукоризненно
каллиграфическим  почерком  приписку:  "Ранг  кардинала..."  Вот  тебе   и
"преимущественное   величество"!   Впрочем,   красная  митра  куда  дороже
королевской короны,  если та падает вместе с  головой.  Воистину  невзгоды
ближних помогают нам переносить собственные.
     Когда свершилась долгожданная реставрация,  фюрст Карл фон  Роган был
уже слишком в летах,  чтобы вновь пускаться во все тяжкие. Да и "Сто дней"
Бонапарта его достаточно остерегли,  и  вообще режим короля Шарля Десятого
не казался ему прочным.
     В  1820 году Роган купил превосходное поместье Сыхров близ Турнова и,
расчетливо перестроив усадьбу,  зажил в сельском уединении. Его честолюбие
было  в   какой-то  мере  удовлетворено  пожалованием  высочайшего  ордена
Золотого Руна,  проценты на выгодно вложенные капиталы росли, и можно было
посвятить остаток лет охоте и геральдическим изысканиям.
     Княжеские  конюхи  холили  норовистых скакунов,  егеря  подкармливали
кабаньи выводки и  оленей,  науськивали на  подранков еще неуклюжих борзых
щенков.   Последние  знатоки  соколиной  охоты  вывозили  в   луга   птиц,
нетерпеливо  когтящих  рукавицу.   Пока  надстраивалось  восточное  крыло,
благодаря  чему  замок  приобрел  некоторые  черты  классицизма,   местные
садовники  завершили  переделку парка.  Вопреки  первоначальному намерению
владельца  сделать  все,  как  в  Версале,  возобладал более  естественный
английский стиль.  Князь,  которому всегда  было  чуждо  тупое  упрямство,
примирился и  выписал из  разных стран  образцы редкостной флоры.  Как  ни
странно,   но   многие  из  них  прижились,   обогатив  парковый  ансамбль
роскошеством форм и красок.
     Когда все эти,  в общем, приятные хлопоты пребывали в самом зародыше,
во  Франции  произошло прозорливо угаданное Роганом  потрясение.  Бурбоны,
которые,  как известно,  "ничего не  забыли и  ничему не научились",  были
окончательно и бесповоротно изгнаны, и кузен Шарль, потеряв трон, с такими
трудами добытый для него монархами-победителями, поспешил укрыться все под
тем же габсбургским крылом,  в радушной и милой Богемии.  Ему суждено было
стать первым именитым гостем в  реконструированном замке Сыхров.  В память
об  этом  историческом событии  лучшая  зала  была  украшена  королевскими
лилиями  и  знаменами дома  Бурбонов,  которые в  отличие от  габсбургских
"апостолических величеств" звались "христианнейшими королями".
     Через год после визита августейшего тезки,  изгнанного своим народом,
Шарль де  Роган почил в  бозе  на  семьдесят первом году жизни,  не  успев
завершить составление развернутых списков кавалеров Золотого Руна. Поэтому
в  отличие от  более знаменитых предков,  среди которых были прославленные
писатели,  военачальники,  дипломаты, он не оставил после себя ничего. Его
обошла  стороной  не   только  подлинная  слава  Генриха  Второго  Рогана,
победоносного полководца, хитроумного политика и одаренного литератора, но
даже  скандальная  известность герцога-кардинала  Людовика,  замешанного в
громком деле о  бриллиантовом ожерелье -  афере,  по  сей день до конца не
разгаданной, чьими героями были граф Калиостро, прожженная авантюристка де
ла Мотт,  Мария-Антуанетта и король Франции.  Надо признать, что эта дурно
пахнущая  история  порядком  подстегнула  набиравший  силу   революционный
процесс и в конце концов привела Людовика Шестнадцатого на гильотину.
     Как знать, быть может, родоначальник новой, австрийской ветви Роганов
вытащил не худший билетик.  По крайней мере, его наследник на целых десять
лет  перекрыл рекорд отца,  оставившего с  носом всех прежних Роганов.  Не
изведав  тяжелых болезней и  сердечных ран,  князь  Камил  счастливо избег
военных походов и  поединков.  Лишенный честолюбивых комплексов,  он  умел
наслаждаться дарами  судьбы  и,  не  пренебрегая  светскими  увеселениями,
целиком посвятил себя рачительному хозяйствованию.
     Самым грандиозным его  предприятием явилась коренная переделка замка,
продолжавшаяся без  малого тридцать лет.  Именно при  нем  поместье обрело
нынешние свои  очертания.  Камил  совершил почти невозможное.  Несмотря на
средневековый колорит  и  всякого  рода  мрачные аксессуары,  дворец  стал
выглядеть необыкновенно роскошно и,  главное, был исключительно удобен для
житья.  Резные лестничные пролеты, потолочные балки, стрельчатые витражные
окна  и  соответствующим образом декорированная мебель самым  естественным
образом  сочетались  с  нарядными  фаянсовыми  калориферами,  китайскими и
мейссенскими вазами,  витыми люстрами,  сверкающими позолотой и хрусталем.
Всюду  свет,   много  воздуха,  музыки  и  цветов.  Особенно  солнечной  и
просторной казалась комната с  роялем,  в  которой гостил  по  приглашению
хозяйского управляющего композитор Дворжак.
     Лишь одно помещение было выдержано в подчеркнуто сумрачных  тонах.  В
исторической зале, где принц Шарль принимал свергнутого монарха, наследник
не разрешил передвинуть  ни  единого  стула.  Переделке  подвергся  только
потолок, украсившийся глубокими готическими кессонами, да были заменены на
новые  штофные  обои  и  витражи.  Благодаря  столь  легкой  косметической
операции по соседству с королевскими лилиями появился увенчанный княжеской
короной щит Роганов,  разделенный  вертикально  на  два  поля:  на  левом,
червленом, красовались девять золотых ромбов, справа же пестрел непорочный
мех горностая.  Под знаком этого милого зверька прославил себя в  какой-то
давным-давно  позабытой  баталии  один  юный  виконт,  чье  геральдическое
наследие благодаря династическому браку стало непременным достоянием  дома
Роганов.  Как  бы  там ни было,  но ромбы и горностаевы хвостики назойливо
лезли в глаза  повсюду.  Их  сложный  орнамент  угадывался  в  драгоценном
наборном  паркете,  в оконных переплетах,  карнизах,  книжных шкафах.  Сам
виконт был изображен на одном из витражных портретов, украшающих столовую.
В  тяжелом доспехе и верхом на коне,  также защищенном железом.  На других
окнах красовались другие всадники-предки,  кто в берете,  кто  в  шляпе  с
пером,   а  кто  в  плаще  с  мальтийским  крестом.  Специальная  надпись,
выполненная готическим шрифтом,  увековечивала их славные деяния.  Судя по
всему,  скандал,  случившийся  с герцогом-кардиналом Луи,  явился досадным
исключением.  Роганы более поздних эпох  были  увековечены  на  живописных
полотнах,   развешанных   вдоль   лестницы  и  во  внутренних  покоях,  не
предназначенных  для  чужих  глаз.  Порой  их   несколько   унылый   строй
чередовался  с  портретами  августейших  кузенов вроде "короля-солнца" Луи
Четырнадцатого или  Филиппа  Пятого  Анжу.  Родственные  представительницы
прекрасного  пола  сгруппировались  в  спальне  княгини,  удачно  дополнив
капризные извивы рококо в  багетное  сияние,  обрамлявшее  тонкие  пейзажи
Франческа  Канова.  Дамы  не  столь  значительные  нашли  успокоение в так
называемом  дамском  салоне,  заставленном  легкомысленными  козетками   и
всевозможными  пуфами,  где  общество  наслаждалось  иногда игрой заезжего
скрипача-виртуоза.  Королевские  любовницы  и  матери   кардиналов,   жены
академиков и маршалов Франции, они, как и при жизни, продолжали смотреться
в бездонный омут венецианских зеркал.
     Невзрачное сумеречное стекло, с помощью которого кудесник Л„в показал
императору Рудольфу тени его родителей, молодой князь никогда не выставлял
на  глаза.  Купленное Шарлем в  Вене за  триста серебряных гульденов,  оно
пылилось в  потаенной каморке,  куда нельзя было войти,  не  зная секрета.
Лишь  для  единственной женщины было сделано исключение -  для  прекрасной
Шевретты - герцогини де Роган де Шеврез.
     Ловкая политическая интриганка и заговорщица, посмевшая бросить вызов
всесильному  кардиналу  Ришелье,   взирала   на   худосочные  выродившиеся
поколения со  снисходительной улыбкой.  Подруга  Анны  Австрийской,  столь
пылко  воспетой  Дюма-отцом,   и   возлюбленная  таинственного  мушкетера,
ставшего потом  генералом иезуитского ордена,  она  умела  прощать людские
слабости. Кстати, это тоже было фамильной чертой.


     Когда  из  зарубежной  командировки вернулся  директор  музея  доктор
Индржих Врана, для Березовского не осталось в Сыхрове никаких тайн.
     Директорский кабинет находился в  покоях,  которые еще в  начале века
занимал  комиссар  сыхровских имений  и  друг  гениального Дворжака  Антон
Гебль.   Переступив   высокий   порог,   Березовский   испытал   некоторое
разочарование,   обнаружив   сугубо   современную  деловую   обстановку  с
телефонами,  цветным  телевизором и  баром,  искусно замаскированным среди
книжных полок.
     Доктор Врана оказался симпатичным пожилым человеком в  строгом черном
костюме,  который очень шел  к  его румяному лицу и  совершенно серебряным
волосам.
     - За  вас,  за  ваш замечательный музей.  -  Юрий Анатольевич вежливо
пригубил. - Я жил здесь, как в сказке. Не хочется уезжать.
     - Оставайтесь еще, мы славно поработаем вместе.
     - Рад бы, да дела ждут. Еще пару деньков и...
     - В Турнове уже были, местные достопримечательности видели?
     - Еще бы! Эти замки над Изерой прямо с ума меня свели.
     - О,  чего-чего,  а всяких замков и крепостей у нас в стране хватает!
Около тридцати тысяч.
     - И каждый град набит историческими сокровищами.
     - Не каждый,  но музеев, вы правы, много. У нас давний опыт музейного
дела.
     - Кстати, о замках. Это не ваши предки владели Врановым?
     - Мой   отец   был   потомственным   настройщиком   органов.    Таких
специалистов,  каким был  мой  покойный отец,  теперь нет...  Мои  коллеги
сообщили мне, что у вас есть какие-то вопросы насчет Роганов?
     - Всего два, но боюсь, что они не из легких.
     - Тогда пожалуйста.
     - Прежде всего,  мне бы хотелось узнать насчет зеркала Л„ва.  В книге
расходов я нашел запись, что оно было куплено...
     - Да,  за триста гульденов,  я знаю. Еще живы старики, которые видели
его,  но сам я не видел.  В годы нацистской оккупации за ним специально из
Праги приезжали эсэсовцы.  По личному заданию Эйхмана. С тех пор его никто
не видел и никто не знает, где оно теперь.
     - Жаль.
     - Много  исчезло невосполнимых ценностей в  те  страшные годы.  Но  о
мученически погибших людях я сожалею больше, чем о вещах.
     - И что говорят об этом зеркале очевидцы?
     - Я однажды беседовал с Роганом на эту тему.  Он сказал, что это было
зеркало с секретом.  С одной стороны сквозь него было видно, если смотреть
в темноту. Это и позволяло делать всякие фокусы.
     - Вы знали Рогана? Последнего владельца?
     - Он  остался  работать  у  нас  в  качестве  экскурсовода.  -  Врана
усмехнулся и  помотал  головой.  -  "Раньше вся  эта  роскошь принадлежала
паразитам,  -  было  его  излюбленной присказкой,  -  теперь это  ваше"...
Уговоры на него не действовали. Характер!
     - И чем все кончилось?
     - А ничем. Дали доработать до пенсии.
     - Других наследников не осталось?
     - Где-то живут побочные потомки. В Брно, я знаю, работает на почтамте
такой  Зденек  Роган,  но это уже настоящий чех.  Тем паче жена его - пани
Роганова. Совсем по-нашему звучит, правда?
     - Волшебная сказка с  современной концовкой,  -  меланхолично заметил
Юрий Анатольевич.  -  Так и  должно быть.  Однако в  истории с мальтийским
жезлом я,  честно говоря, предпочел бы более романтическую развязку... Это
вторая  моя  проблема,  соудруг  Врана.  В  вашем  замечательном  музее  я
знаменитого скипетра не  нашел.  Разве что  на  портрете великого магистра
Рене де Рогана.
     - Ну и как, согласуется он с вашими описаниями?
     - Не  очень,  что меня не  так уж  сильно волнует.  Хуже другое -  он
существенно отличается от Павловского оригинала.
     - Жезл,  который находится сейчас в Павловске, был сделан в 1798 году
в Риме по специальному заказу графа Литта.
     - Где же подлинник?
     - Говорят, что был здесь, у нас.
     - Говорят? - с ноткой недоумения переспросил Березовский.
     - Именно.  К сожалению,  никто не потрудился должным образом оформить
показания немногих живых свидетелей.  Сейчас эта история настолько обросла
легендой,  что  уже  не  отличить  правду  от  выдумки.  Согласно наиболее
распространенной версии,  жезл  достался  нацистскому протектору Гейдриху.
Только  такой  ценой  Рогану  удалось спасти от  верной смерти шестнадцать
заложников.
     - И он пошел на это!
     - Как   говорят,   не   колеблясь...   Кое-кто  считает,   что  среди
арестованных находилась  женщина,  которую  он  безумно  любил.  Последняя
любовь!  Это  очень много значит в  жизни мужчины,  но  вам  этого пока не
понять.
     - А куда жезл девался потом?
     - Тут начинается цепь всевозможных россказней.  Принято считать,  что
вдова кровавого палача продала реликвию американцам. Не исключено, что она
действительно находится  в  частной  коллекции какого-нибудь  миллиардера.
Очень может быть.
     - Но  мне  не  удалось  обнаружить даже сколько-нибудь примечательных
документов.
     - Кое-какие документы сохранились.  Я их вам покажу.  Но вообще-то вы
совершенно правы.  Мальтийский диплом,  письма  и  прочие важные документы
исчезли вместе с жезлом.
     - Неужели  не  осталось  никаких  следов?  -  Березовский не  сдержал
горестного восклицания. - Хотя бы карточки в каталоге?
     - О  каком каталоге может идти  речь,  если тут  находилось приватное
владение? Музей создали уже после войны, при народной власти.
     - Конечно-конечно,  я  совершенно забыл...  Значит,  ничего-ничего не
сохранилось?
     - Легенда -  это уже нечто.  У  вас в романе,  например,  жезл служит
ключом к  ларцу с  альбигойскими реликвиями.  Недурно придумано.  Но  ведь
возможен и другой вариант?
     - Какой, если не секрет? - Березовский нетерпеливо подался вперед.
     - В том-то и дело,  что секрет!  -  доктор Врана удовлетворенно потер
руки.  -  Есть сведения, что в анналах ордена, хранящихся в его суверенных
владениях   в   Риме,    содержится   упоминание   о   рецепте   какого-то
сильнодействующего   снадобья,    передаваемом    от    гроссмейстера    к
гроссмейстеру.  Этот  рецепт,  должным  образом зашифрованный,  хранился в
потайном  отделении жезла.  Добраться до  него  мог  только  посвященный в
тайну.
     - Подобные игры были в стиле эпохи! - заинтересованно покачал головой
Березовский. - А что за рецепт, не знаете?
     - Точно не знаю.  Но смею предполагать,  что речь могла идти о чем-то
вроде продления жизни.
     - Именно поэтому Литта и решился подменить жезл!  Но это значит,  что
он не желал долгого правления Павла?
     - Очень  возможно.   Боюсь,  что  эту  загадку  нам  уже  никогда  не
разрешить.
     - Однако я  знаю человека,  который дальше других продвинулся в  этом
направлении. Я даже держал в руках рукописи, которые разыскал в библиотеке
монастыря Тепла.
     - Вы  имеете  в  виду  профессора Солитова?  -  обрадовался Врана.  -
Обаятельная личность!  Он  гостил у  нас  этой  зимой  и  всех  совершенно
очаровал.
     Юрий  Анатольевич  ничего  не  сказал  в   ответ,   но  первоначально
показавшаяся дикой мысль о  том,  что  Солитов мог  решиться на  отчаянный
опыт, все настойчивее ласкала его воображение.
     Заснуть на  самом  взлете жизни с  надеждой проснуться через двадцать
четыре года! Чем долее он думал, тем больший смысл находил во всем этом.


                          Глава двадцать шестая
                   ___________________________________
                            ТАЙНЫ ЗАМКА ТИФФОЖ

                                Авентира V

     Мечом, изготовленным по всем канонам магического искусства, Корнелиус
из  города  Брюгге  очертил широкий круг.  Описав  внутри него  окружность
немного поменьше,  он  расположил по странам света четыре имени бога-отца,
чередуя их спасительным знаком тулузского креста.
     Тот  же  символ был  выгравирован и  на  эфесе меча  рядом с  могучим
заклинанием TEVDLS*.  Мало того, для защиты от недобрых влияний на груди и
запястьях теурга висели кожаные мешочки с  зашитыми в  них  охранительными
пентаклями, изготовленными по чертежам кабалистов Кордовы.
     _______________
          * Ter  veri  dei  laus  -  слава  трижды  истинного  Бога  (лат.
     аббревиатура).

     Корнелиус был  человеком набожным  и  называл  свое  опасное  ремесло
"белым",  ибо ни разу имя нечистого духа не осквернило его уст.  Уповая на
помощь  одних  только  ангелов  небесных,   он  возмечтал  в   эту  трижды
благословенную ночь святого Жана добиться желаемого:  узнать,  где  зарыты
сокровища,  увезенные  из  Тампля  сто  одиннадцать  лет  назад.  К  этому
Корнелиуса давно  склонял благородный рыцарь  де  Ре,  приютивший гонимого
нуждой и страхом костра ученого в своем роскошном дворце.
     Корнелиус  вписал  во  внутренний  круг  пентаграмму,   расставил  по
вершинам ее масляные плошки и  зажег фитили.  Пять огоньков озарили опушку
леса,  мириадами искр  вспыхнули сонные  травы,  залитые  обильной  росой.
Близился вожделенный час.
     Ровно в полночь,  когда раскрываются тайны земли,  Корнелиус надеялся
обнаружить тайное место и отблагодарить своего доброго барона за крышу над
головой, огонь в очаге и котелок с бараньей похлебкой.
     Войдя в самый центр звезды,  он поднял над головой меч и уже собрался
было произнести заклинание,  как  небеса полыхнули ослепительной вспышкой,
за  которой последовал оглушительный раскат грома и  почти в  ту же минуту
хлынул ливень,  погасивший огни.  Корнелиус счел  это  недобрым знамением.
Очевидно,   золото  грешников-тамплиеров  стерегли  злые  демоны.   Своими
действиями он мог вызвать их из царства теней, витающих над провалами ада.
     Так оно и случилось.
     В ту же ночь,  когда из распоротого молниями небесного чрева хлестали
ледяные  потоки,  в  ворота  замка  Тиффож  постучался промокший до  нитки
путник. Стуча зубами от холода, он смиренно просил о ночлеге.
     На  сей  раз злой дух,  принужденный являть себя лишь в  человеческом
облике,  избрал  жалкую  оболочку бродячего некроманта.  Он  так  прямо  и
отрекомендовал себя мажордому и  был  впущен,  потому что  таких,  как он,
радушно привечали в замках сьерра де Ре.
     В  отличие от твердого в  вере Корнелиуса редкий астролог,  а  уж тем
более алхимик не  попробовал себя на сомнительном поприще черной магии.  И
немудрено.   Дабы  не  только  чтобы  прожить,   но  зачастую  и   выжить,
герметическим мастерам  постоянно  приходилось демонстрировать свою  мощь.
Эликсир Розенкрейца и  порох были  уделом избранных,  остальным оставались
мошеннические  проделки  с   золотом  да   наводящие  ужас  манипуляции  с
расчлененными трупами.
     Именно  к   числу   подобных  алхимиков-некромантов  добывающих  свой
попахивающий  костром  хлеб  с  помощью  шарлатанских трюков,  принадлежал
итальянец Франческо Прелати,  всюду  и  везде  хваставший своим  домашним,
ручным,  можно сказать,  демоном по  кличке Баррон.  Часто попадавшийся на
воровстве и разных мошеннических проделках, он удивительным образом всякий
раз выходил сухим из воды.  Ради денег изворотливый итальянец мог пойти не
только на  обман,  но  и  на  более тяжкие преступления.  Этого человека и
приютил маршал Франции Жиль де Лаваль барон де Ре.  Приютил на свою беду и
в  назидание потомству,  ибо  разыгравшиеся вскоре события не  имели  себе
равных за всю прошлую и последующую историю инквизиции и ведовства.
     Что же касается простака Корнелиуса,  то ковар