ившемся уже знал и сразу же согласился на встречу.
     Институт,  высоко  приподнятый  над  улицей  на  массивном  гранитном
цоколе,  поразил Люсина своей демократичной доступностью. Больные, большей
частью страдающие ожирением,  беспрепятственно слонялись вокруг дома, ловя
лучи  остывающего  осеннего  солнца.  Свободно,  без  всяких  пропусков  и
паролей,  входили  и  выходили торопливые посетители -  многие,  очевидно,
лечились амбулаторно,  и  даже  перед  окошком регистратуры практически не
было очереди.
     Обойдя просторный сумрачный вестибюль,  где изрядно попахивало парным
скипидарным духом  и  грязями,  Люсин  нашел  нужную лестницу и,  не  став
дожидаться лифта, взбежал на третий этаж.
     Петр   Григорьевич   оказался   румяным   жизнерадостным   бодрячком,
исключительно доброжелательным и не по годам энергичным. К потере друга он
отнесся   с   мудрой   сдержанностью   медика,   давно   примирившегося  с
неизбежностью вселенского уничтожения.
     - Жаль,  - едва поздоровавшись с Люсиным, он покорно развел руками. -
Это  был  великий ум!  У  него  в  запасе  оставалось еще  семь-восемь лет
неплохой жизни. Невосполнимая потеря для науки.
     - Разве нам дано знать, сколько отпущено судьбой?
     - Судьбой?  -  Чадрис снисходительно рассмеялся.  - Не понимаю, о чем
вы.  Есть генотип,  опирающийся на заложенную в клетках программу,  и весь
комплекс  недугов,  унаследованных,  а  также  благоприобретенных  в  силу
случайных причин.  То,  что вы  называете судьбой,  на самом деле является
лишь грамотно составленной медицинской картой. За полвека как-нибудь можно
научиться ее читать.
     - И так вы можете сказать о любом? - с недоверчивым интересом спросил
Люсин. - О ком угодно?
     - С большей или меньшей степенью вероятности.
     - Обо мне,  например?  Сколько я еще проживу? - полушутя-полусерьезно
осведомился Владимир Константинович.
     - Что я, оракул? Или господь бог? Я бы сказал, если бы изучил вас так
же хорошо,  как и Юру: вашу психику, организм, биохимию... Впрочем, нет. Я
бы вам ничего не сказал.  Человеку незачем знать все до конца. В незнании,
как и в иллюзиях,  есть известная охранительная функция.  Я уж не говорю о
том, что могу ошибиться. Мы еще очень неглубоко проникли в тайную мудрость
человеческого естества.
     - Невольно радуешься такому незнанию, - Люсин вздохнул. - Что-то ждет
нас всех впереди...
     "Юра, - подумал он с невольной печалью. - Для него Георгий Мартынович
был просто Юрой...  Как для меня Березовский.  Они беседовали за  стаканом
чая о  смысле и сущности жизни,  обменивались сокровенными мыслями,  и Юра
любил Петю, и Петя любил Юру, что ничуть не мешало ему рассматривать кости
друга на  рентгеновском снимке,  колдовать над  формулой его крови,  знать
каждый камешек в почках и желчном пузыре.
     Вроде бы все нормально,  а на поверку дико,  непостижимо. Знать почти
до года, что исчислены сроки, какие бы они ни были, и не думать об этом за
шахматами или,  скажем,  в сауне, вдыхая смоляной жар. Все же удивительное
создание человек!"
     - Скажите, Петр Григорьевич, как смотрит врач вашего класса на самого
себя? - непроизвольно отвлекаясь от главной цели, спросил Люсин.
     - Интересный вопрос!  -  оценил Чадрис.  - Думаю, что никак. Нельзя в
один и  тот же момент сочетать в мозгу опыт врача и доверчивость пациента.
Пациент обычно побеждает. "Если лекарь заболеет, он зовет к себе другого".
     - Вы лечили Георгия Мартыновича?
     - Я наблюдал его... Да, скажем так. И помогал ему лечиться у других.
     - Короче говоря, давали компетентные советы?
     - Не  только.  Время от  времени он  принимал у  нас  оздоровительные
процедуры: йодобромные ванны, бассейн с морской водой, специальный массаж.
Должен сказать,  что это не только было ему показано,  но и в значительной
мере отвечало его научным представлениям и,  не побоюсь сказать, душевному
складу.  Он  был решительным противником синтетических препаратов.  Только
физиотерапия и,  само собой, травы. Как же он в них разбирался! Здесь наши
роли менялись. Здесь уже он становился для меня наставником и терапевтом.
     - А  как  вы  с  точки зрения современной медицины расцениваете такой
подход? Переориентировку на траволечение, отказ от чистой химии и прочее?
     - Исключительно  положительно!   Наш   институт,   должен   отметить,
традиционно делает упор  на  лечебное воздействие естественными факторами:
движением,  активными средствами природной среды, в частности минеральными
водами,  даже ландшафтом, оказывающим необыкновенно целительное влияние на
весь организм.  Это  не  означает,  конечно,  что  мы  полностью отвергаем
медикаментозную терапию или хирургическое вмешательство.  Ни в  коей мере!
Однако относимся с осторожностью, как к крайним средствам.
     - Парацельс считал,  что  в  природе  припасено все,  что  нужно  для
исцеления, - Люсин пустил в ход излюбленный козырь.
     - К  сожалению,  мы  все  дальше  отрываемся  от  естественной  среды
обитания, не будучи подготовленными к этому эволюционно, - согласно кивнул
Чадрис и, как опытный лектор, поспешил пояснить: - Успешно осваивая прежде
совершенно необитаемые области,  например космос,  мы  вовсе не  перестаем
быть той самой прямоходящей обезьяной,  которой вздумалось сойти с дерева.
В эволюционном смысле,  разумеется... Ускоренные темпы и ритмы современной
жизни  не  соответствуют  биологическим  реакциям,   развитым  в  процессе
длительного совершенствования.  От  этого никуда не денешься.  Врачи всего
мира  с  особым интересом исследуют так  называемую предболезнь -  период,
предшествующий появлению клинических признаков.  А  ведь еще древнеримский
врач Гален говорил о переходной стадии между здоровьем и недугом.  Великий
Авиценна разделял состояния организма на целых шесть градаций: здоровье до
предела;  здоровье,  но не до предела;  не здоровое и не больное; хорошо и
быстро воспринимающее здоровье;  больное легко и,  наконец, больное уже до
предела.  Знаменательно,  что  наука  последних лет  получает  все  больше
подтверждений прозорливости гениального мыслителя. Врачу думать следует, а
не заниматься писаниной... Однако я совсем заболтался! Почему вы меня ни о
чем не спрашиваете?
     - Слушаю, Петр Григорьевич, и, как говорится, мотаю на ус. С огромной
признательностью.
     - Но,  я  полагаю,  вы  явились ко  мне  вовсе  не  для  того,  чтобы
выслушивать все это?  Вы,  наверное, хотели что-то спросить про Юру?.. Про
Георгия Мартыновича?
     - Вопрос  -  всегда  насилие.  Меня  слишком  многое  волнует,  чтобы
поступать столь  примитивно.  Да  и  вы,  Петр  Григорьевич,  совсем иного
заслуживаете.   Право  слово!  Ваши,  как  вы  сами  сказали,  рассуждения
позволили  мне  составить  о   Георгии  Мартыновиче  куда  более  глубокое
впечатление,  чем  любые целенаправленные вопросы.  Когда заходит речь  об
ученом,  то важно понять не только то, как он действовал, но и как мыслил.
Я ведь не случайно вас на тему о химических лекарствах навел.  О том,  что
профессор  Солитов  отдавал  предпочтение фитотерапии,  мы  хорошо  знаем.
Сейчас  интересно  иное:   насколько  укладывалось  это  его  отношение  в
современные рамки? Ведь где, как не в столкновении с реальностью, источник
самых острых конфликтов?
     - Понятно, - Чадрис задумчиво поскреб идеально выбритый подбородок. -
Я  занят!  -  прикрикнул он на сунувшуюся было в  кабинет женщину в  белом
халате.
     - Вы обещали посмотреть мою больную,  Петр Григорьевич, - пролепетала
она, медленно исчезая.
     - Обождите в  приемной!  -  последовало категоричное распоряжение.  -
Лина!  - позвал он секретаршу, стучавшую на машинке. - Заполните документы
на девочку. Будем ее госпитализировать!
     Властность и  быстрота  удивительно сочетались с  изначально присущей
Чадрису  доброжелательностью,   которой  так  и   светилось  его  розовое,
изборожденное морщинами лицо. - Так на чем мы остановились?
     - На лекарствах,  Петр Григорьевич,  и,  естественно,  на болезнях. С
сегодняшней точки зрения.
     - Сегодня  правота  Солитова  не   вызовет  сомнений  ни   у   одного
здравомыслящего врача.  Именно  сегодня,  потому что  кое-кто  еще  совсем
недавно  относился  к   его  деятельности  как  к  далеко  не  безвредному
чудачеству.  И это вполне закономерно. До недавних пор медики вообще имели
весьма скудные представления о механизмах выздоровления. Врачебная помощь,
в  сущности,  ограничивалась прописыванием общепринятых,  на данный период
времени,   лекарств.  Именно  по  этой  причине  появление  новых  средств
знаменовало как  бы  новую эру  в  медицине.  Все  мы  помним эру широкого
применения сульфаниламидов, антибиотиков, гормонов и так далее.
     - Меня, например, сульфидином спасли, - вспомнил Люсин. - В войну это
было,  в эвакуацию.  Сам я,  конечно,  не помню -  два года было,  но мать
рассказывала.  Она на толкучке порошки выменяла за пальто и бутылку водки.
Все боялась, что обманут. Но я выжил.
     - Тысячи,  сотни  тысяч  жизней  спасли.  -  Некрасивое лицо  Чадриса
нежданно предстало щемяще трогательным.  -  Но помнятся почему-то те, кому
не  сумел  помочь,  потому  что  кончилась последняя ампула морфина и  нет
больше ни лекарств, ни перевязочного материала.
     - Вы были на фронте, Петр Григорьевич?
     - От звонка до звонка.  Начальником эвакогоспиталя...  Из песни слова
не выкинешь.  Сульфаниламиды,  а затем и антибиотики сыграли великую роль.
Одно слово:  эра!  Беда в  том,  что  уж  слишком она  затянулась.  Модные
средства,   которые  бездумно  пускались  в  ход  против  любых  болезней,
неизбежно вытесняли другие  лекарства и  методы  лечения,  за  что  многим
больным пришлось тяжело расплачиваться.  Химиотерапия,  например, невзирая
на вполне заслуженные успехи,  существенно ограничила поиски и  применение
растительных средств.  Между  тем  препараты  зеленой  аптеки  куда  менее
токсичны и,  главное, биологически более приспособлены к нашему организму.
Такова современная точка зрения,  хотя еще Павлов и  Боткин учили нас идти
вместе  с  природой.  Короче  говоря,  ни  о  каком  конфликте Солитова  с
современными воззрениями не может идти и речи, хотя завистники - у кого их
теперь  нет?  -  и  пытались  наклеить на  него  обидный  ярлык:  колдуна,
например, алхимика.
     - Вы давно знаете Георгия Мартыновича?
     - Да лет шестьдесят!  В одном дворе жили,  в одной школе учились.  Но
сблизились много позже,  уже в  студенческие годы.  Я  на шесть лет старше
Георгия Мартыновича.
     - Петр Григорьевич,  насколько я понимаю, Солитов занимался не только
непосредственно лекарствами, но и анестетиками. Почему?
     - Во-первых,  обезболивающие средства -  это те же лекарства. Болевой
шок  столь же  губителен,  как и  всякий другой.  Но  не  это главное.  Мы
рассматриваем боль  в  качестве  своеобразного проявления защитных реакций
организма,  как сигнал бедствия,  возвещающий о  неполадках в той или иной
части тела.  Боль в сердце - это крик сердца о помощи. На Востоке говорят,
что  боль зовет лекаря.  Исследования показали,  что при болях усиливается
выделение адреналина, увеличивается содержание сахара в крови и так далее.
Все это может рассматриваться как признак, свидетельствующий о мобилизации
защитно-приспособительных реакций.  К  сожалению,  боль слепа.  Мозг давно
получил сигнал о неполадках,  а она все продолжает терзать.  Это - с одной
стороны.  С другой -  зачастую боль молчит, несмотря на то что в организме
ширится   очаг   смертельного   пожара.   Она   не   замечает,   например,
катастрофического размножения раковых клеток,  а  когда опомнится и подаст
сигнал,  будет уже поздно что-либо изменить:  метастазы.  Даже на  камни в
желчном  пузыре  она  не  реагирует должным образом.  Можно  прожить целую
жизнь,  не  зная,  что у  тебя все так и  забито камнями.  Приступы обычно
начинаются лишь  в  тех  случаях,  когда камень попадает в  желчевыводящие
протоки и закупоривает их.
     - Как у Солитова?
     - Да,  как  у  Юры.  Он  был  одержим идеей  сделать боль  не  только
управляемой, но и зрячей.
     - Такое возможно?
     - Он,  во  всяком случае,  надеялся.  В  последнее время были сделаны
серьезные успехи  в  познании  не  только  природы  боли,  но  и  сущности
обезболивания.   Оказывается,  нервная  система  при  сильных  болях  сама
выделяет мощные  анестетики.  Они  получили условное название "эндерфины".
Солитов  пытался  выделить  аналогичные химические структуры в  растениях.
Нечто подобное ему удалось обнаружить в так называемых "бобах правосудия".
Знаете про такие?
     - Первый раз слышу, Петр Григорьевич.
     - Я  тоже знаю о  них лишь понаслышке.  Где-то в  Африке колдуны дают
отведать такие бобы  подозреваемым в  совершении преступления.  Невиновные
после  этого  остаются  живы,  виновные  погибают.  Очевидно,  срабатывает
сложная психосоматическая система.
     - Может, просто вера? Заклятие колдуна убивает лишь того, кто верит в
него.
     - Совершенно  верно.  Но  здесь  дело  обстоит  много  сложнее.  Бобы
действительно содержат очень  сильный  токсин.  Поэтому  в  данном  случае
правильнее будет сказать,  что слово колдуна или,  ваша правда, вера в его
магическую мощь способна не только убивать,  но и вырабатывать в организме
противоядие.  Невиновный человек не испытывает страха и  остается в живых.
Вероятно,  это  связано  с  функцией  симпатического  отдела  вегетативной
нервной  системы  и  его  медиаторов  адреналина и  норадреналина.  Другим
средством,  могущим нейтрализовать токсин  "бобов  правосудия",  оказалось
знаменитое кураре - яд, которым обитатели джунглей намазывают свои стрелы.
     - Про  кураре  я  знаю,   -   улыбнулся  Люсин.  -  И  не  только  из
приключенческих книг.
     - Принятый  внутрь,  он  совершенно безопасен,  но,  попав  в  кровь,
приводит к  немедленной остановке дыхания.  На  основе кураре и  экстракта
"бобов правосудия" Юра  надеялся получить новый класс эндерфинов...  Годы,
которые он не дожил,  дорого обойдутся больным.  -  Чадрис разволновался и
незаметно для себя повысил голос.  -  Вам не  кажется странным,  что из-за
какого-то злобного недоумка жизни многих людей пресекутся до срока.  Между
тем это так.  Все взаимосвязано в экологической системе Земли.  То, что не
успел  закончить  Солитов,  будет  в  конце  концов  сделано  другими.  Но
потерянные годы  -  да  что  годы!  -  дни  и  даже  часы обернутся лишним
страданием,  а для кого-то...  Словом,  вы понимаете. Убийца вызвал цепную
реакцию смерти.  Да-да,  Юру  убили!  -  выкрикнул он,  багровея.  -  Ваше
предположение насчет какого-то самоотравления я  категорически отметаю!  С
исследователем, причем экспериментатором, который все привык делать своими
руками, ничего подобного случиться не может.
     - Мы уже говорили об этом по телефону, Петр Григорьевич.
     - Вы не согласились тогда со мной!
     - Я   не   могу   позволить  себе   отбросить  даже  самую  ничтожную
вероятность. Любая версия должна быть отработана.
     - Острый приступ,  причем с  потерей сознания,  со стороны внутренних
органов практически исключается. Утверждаю это как врач.
     - Ваше мнение для нас крайне существенно,  - поддакнул Люсин. - А как
насчет сердца, Петр Григорьевич? Или, к примеру, инсульт?
     - А молния вас не волнует, молодой человек? Ведь в принципе все может
случиться,  даже  метеорит  на  голову  упасть...  Надеюсь,  вы  запросили
больницы, морги?
     - Всесоюзный розыск,  Петр  Григорьевич!  -  простонал Люсин.  -  Все
случаи безымянных захоронений -  и те на учете... И хоть бы намек на след!
Вот уже третий день местность вокруг дачи прочесываем.
     - Значит,  плохо ищете!  Такой человек, как Солитов, не мог исчезнуть
бесследно.  Такие, как он, защищаются до конца. Юра был рыцарем без страха
и упрека.
     - Мне  глубоко импонирует такая позиция,  -  согласно кивнул Владимир
Константинович.  -  Но бывают случаи, когда разумнее уступить грубой силе.
Деньги -  всего лишь деньги, а жизнь невозвратима. Не только жизнь Георгия
Мартыновича, принадлежавшая всем нам, но самая незаметная, самая скромная,
любая...
     - Меньше всего его волновали деньги! - вскипел Чадрис. - Зарубите это
себе на  носу!..  На  первом плане всегда стояло человеческое достоинство,
которое он самоотверженно отстаивал от любых посягательств. На моих глазах
Юра вступился за  старика,  над которым изголялась шайка молодых гогочущих
хулиганов.
     - И чем кончилось происшествие?
     - Они  осмелились поднять на  нас руку,  мерзавцы!  -  хмуро процедил
Чадрис,  как-то сникнув.  -  Хоть бы кто заступился!  Так нет, все спешили
обойти сторонкой, словно это их не касается...
     - Знакомая ситуация.  -  Люсину было  о  чем  призадуматься.  Рассказ
Чадриса  осветил  характер  Георгия  Мартыновича с  совершенно неожиданной
стороны.
     - И к сожалению, очень типичная. Раньше молодые люди вели себя иначе.
     - Не  обольщайтесь насчет прошлого,  Петр  Григорьевич!  Не  про  вас
сказано,  но  еще  при фараонах ворчливые старики жаловались на  молодежь,
пророча близкий конец света. И что же? Слава богу, живем.
     - Вам, конечно, виднее. - Чадрис нетерпеливо взглянул на дверь.
     - Я слишком злоупотребляю вашим временем? - чутко отреагировал Люсин.
     - Мне нужно посмотреть больного. Вы не обождете в приемной?
     - Уже  ухожу.  -  Люсин  поспешно  поднялся.  -  Только  один  вопрос
напоследок.
     - Где один,  там и другой,  я уж знаю.  Вы все-таки подождите,  -  не
допускающим возражения тоном  распорядился Петр  Григорьевич,  склоняясь к
рукомойнику. - Разговор у нас крайне серьезный.
     Посторонившись,  пропуская худосочную,  заметно припадавшую на  левую
ногу  девочку,  которую подталкивала впереди раздраженная долгим ожиданием
врачиха, Люсин закрыл за собой дверь и подсел к секретарше.
     - Будете лечиться у нас?  -  поинтересовалась она, не отрывая глаз от
сотрясаемой дрожью каретки.
     - Я, Линочка, не по этой части, как ни жаль.
     - Что вы! Наоборот, хорошо.
     - Тоже  верно,  хотя,  сказывают,  к  вам  со  всего  Союза стремятся
попасть.
     - Еще бы!  Некоторые по году ждут очереди...  А  кто вам сказал,  как
меня зовут?
     - Прочел  в  ваших  глазках,  -  мельком  улыбнулся  Люсин,  невольно
прислушиваясь к  голосам  за  обшарпанной  дерматиновой  обивкой.  -  Тушь
"Макс-фактор", тени "Ланком", звать Лина...
     - Скажите пожалуйста!  -  заинтересованно засмеялась она,  с  треском
выхватывая перепечатанный лист.
     Намечавшийся флирт  был  оборван  в  самом  зародыше зычной  командой
Чадриса:
     - Немедленно сделайте повторные снимки и полный биохимический анализ!
     Далее  события  развивались  по   принципу  пущенной  обратным  ходом
киноленты.  Люсин вскочил, предупредительно уступил дорогу и занял прежнее
место. Петр Григорьевич, вымыв после осмотра руки, оторвался от раковины.
     - Остеохондрит,   артроз,  -  ответил  он  на  безмолвный  вопрос.  -
Одиннадцать лет ребенку... На чем мы остановились?
     - Вы   случайно   не   вели   с   Георгием   Мартыновичем  совместных
исследований?
     - Вели и продолжаем вести.
     - В какой области, если не секрет?
     - Гуморальной защиты.  Это от слова "гумор" - жидкость, чтоб вам было
понятнее.  -  Тщательно вытерев каждый палец вафельным полотенцем,  Чадрис
занял свое кресло.  -  Дело в том,  что в сыворотке крови,  слюне и других
жидких   фракциях  обнаружены  особые  физиологически  активные  вещества,
способные уничтожать микробы и  нейтрализовать токсины.  Типичным примером
может  служить лизоцим,  которым особенно богата  слюна.  Отсюда и  широко
распространенное в  животном  мире  обыкновение  зализывать  раны.  Вы  не
обращали внимание?
     - Я сам всегда зализываю царапины!
     - И  правильно делаете,  потому  что  лизоцим прекрасно дезинфицирует
поврежденные ткани...  Впрочем,  я  вам сове