в пули. Уже через секунду я перестал удивляться. Один из танков повернулся ко мне бортом, и я увидел номер на его башне. Это был тот самый номер 203, который я заметил на одном из танков полка, увиденного мною на марше, когда я находился в Узле. В машинах сидели и шли цепью вслед за ними постоянные обитатели Пространства Сна - люди, не раз уже убитые здесь, а задолго до того убитые там, в Производном Мире, в давней и жестокой войне.
     Зрелище было настолько необычным даже для профессионалов, что и мы с Боричем, и медленно опускавший руки Степ, и люди, которых мы собирались атаковать, - все стояли неподвижно, не в силах отвести глаз от призрака войны.
     Мы очнулись только тогда, когда прозвучали уверенные шаги и в комнате появился Минаев. Увидев его, я даже не удивился. Понимал, что он непременно должен был появиться здесь.
     Минаев сказал, обращаясь к нашим противникам:
     - Советую капитулировать, господа. Как это только что сделало ваше войско. Хотя размышлять тут не о чем, даю вам одну минуту.
     Пока текла эта минута, я успел приблизиться к нему, чтобы спросить:
     - Где ты перехватил армию?
     Он слегка усмехнулся:
     - Помог твой приятель. Приказал комдиву отклониться от маршрута и помочь нам.
     Я понял, о ком он. Но для верности переспросил:
     - Дремин?
     - Это его люди. Они попали сюда при нем и навсегда останутся преданными его имени. Тут мы ничего уже не можем поделать. Да и вряд ли нужно.
     Я кивнул. Это и на самом деле было не нужно. Я лишь сказал:
     - Как только он согласился?
     - Наверное, нашел в таком обороте какую-то пользу для себя. Может быть, что-то в нашем будущем?
     Минута на размышления закончилась. И все трое собеседников Груздя разом кинулись на нас. Видимо, с мыслью о капитуляции они так и не смогли смириться.

68. Я БЫЛ ИМ ТРИ ГОДА

     Все три наших противника были уже аккуратно упакованы: в ближнем бою, как выяснилось, они изрядно уступали нам. Борич со Степом отправились вниз - чтобы нейтрализовать ученых и немногих остававшихся там боевиков, помощью которых пользовались наши противники: разношерстный сброд, набранный по редко посещаемым закоулкам Пространства Сна, где ютились никогда не имевшие имен вояки, вроде гвардейцев кардинала или отрицательных героев множества триллеров моей эпохи. Мы остались с Груздем втроем: Минаев, Борич и я.
     Мне хотелось поскорее закончить дело, чтобы броситься на поиски дочери. И я не стал разводить с профессором дипломатию.
     - Итак, мы вас нашли, профессор. Попрошу вас ответить на несколько вопросов прежде, чем вы вернетесь в мир яви.
     Слегка улыбнувшись, он покачал головой:
     - Я не собираюсь возвращаться в Производный Мир - во всяком случае, в тот, который вы подразумеваете.
     Настал мой черед ухмыльнуться:
     - Вы и меня будете убеждать в том, что вы не профессор Груздь? Совсем другое лицо?
     Он утвердительно кивнул:
     - Именно это я и говорю. Однако...
     - Профессор, перестаньте...
     Подняв руку, он заставил меня остановиться на полуслове.
     - Однако, хотя я не Груздь, но я был им почти три года. И у меня есть свидетель того, что дело обстоит именно так.
     Он кивком указал на Минаева. Бывший шофер улыбнулся и проговорил:
     - Совершенно верно.
     Впервые я не нашелся, что сказать.
     - Прикажете понять вас буквально?.. - только и пробормотал я.
     - Совершенно буквально. Два с лишним года я играл его роль. Жил в его теле. Но этому пришел конец. Меня отзывают.
     - То есть как... Куда?
     Вместо него ответил Минаев:
     - Домой. В нашу явь, не в вашу.
     - Откуда же вы?
     Мнимый Груздь пожал плечами. И сказал лишь:
     - По меркам яви - издалека.
     - Из другого миникона?
     - Макрокона. Просто мы там тоже были заинтересованы в результатах того, что происходит у вас. Пришлось немного вмешаться.
     Я не справился с острейшим приступом любопытства:
     - Заинтересованы? Тоже хотели... воспользоваться результатами? Как вот эти ваши недавние преследователи и собеседники?
     Он покачал головой:
     - Сейчас это нужно вам. Но впоследствии... это сыграет немалую роль в овладении способами влияния на реализацию макроконов в Производном Мире. Это будет своего рода возможностью заказывать будущее; а двигаться всегда легче, когда цель путешествия уже видна.
     - Нельзя ли подробнее?
     - Об этом - нельзя. О Грузде, как человеке - думаю, что можно - в разумной степени. Видите ли, настоящий Груздь был на пороге открытия. Мы лишь наблюдали. И все более убеждались в том, что последнего шага он не сделает.
     - Не тот уровень знаний?
     - Знаний у него хватало. Но был подсознательный порог, через который он не мог переступить. И это ему мешало.
     По моему молчанию он понял, что я все еще не разбираюсь в теме.
     - Вам случалось бывать у меня... вернее, у него дома?
     - Д-да...
     - Вас не удивил подбор политической литературы?
     - Откровенно говоря - да.
     - По нему можно сделать однозначные выводы о его социально-политических симпатиях и антипатиях, верно?
     - Без усилий. Но почему такой человек, как он, в наши дни...
     - Вы знаете его биографию?
     - Нет. В яви она везде стерта. Это он... Нет, вы?
     - Это я.
     - Зачем?
     - Когда он проснется, ему не нужно будет, чтобы кто-нибудь догадался об этом - теперь, когда всех интересует его судьба - и он сам. А ведь все дело заключается именно в биографии. Свое отношение к минувшей эпохе он унаследовал от родителей.
     - Ну, допустим. И что же? За убеждения не карают. Он может в душе обожествлять кого угодно...
     - Не совсем верно. Он обожествлял те времена подсознательно и понимал - это было уже не подсознание, вернее, не только оно, - что работает на благо общества, которое в большинстве своем наотрез отказалось от того прошлого, от его людей, событий, героев... Получалось, что он работает против самого себя. И справиться с этим оказалось выше его сил. Он очутился в тупике - не научном, а психологическом. И своими силами не мог из него выбраться.
     - И вы решили заменить его?
     - Мы были вынуждены. Мы решили его вылечить, но дело не должно было останавливаться: в России остановка - это конец. Но такие болезни не лечатся таблетками, даже гипнозом не лечатся. И вот мы однажды перехватили его - и поместили в тот миникон Пространства Сна, в котором он только и мог вылечиться - но не сразу, далеко не сразу. Мы же воспользовались его телом, в которое вошел я. Хотя в числе кандидатов был и Минаев.
     - И сейчас настоящий Груздь...
     - Думаю, что теперь он уже где-то очень близко. Он вернется; иными словами - проснется здоровым. И дело продолжится.
     - Получается, что открытие - не его?
     - Целиком его. Он ведь знал, какой шаг нужно сделать последним; просто не мог решиться на него. Я не внес ничего своего, да и не мог бы при всем желании. Я служил, если угодно, лишь каналом связи между ним - находившимся там, куда мы его поместили, - и вашей явью. А Минаев - пусть он продолжает так называться - охранял и меня здесь, и Груздя - там, куда мы его направили: без помощи там он скорее всего пропал бы. Зато там, в тех условиях, знаете ли, разум его работал с высочайшей продуктивностью - иначе там нельзя было спастись. Все сделал он сам.
     - Но, вернувшись, он не узнает... Он растеряется...
     - Ничуть. Я же сказал: я служил каналом связи. Я не полупроводник и не улица с односторонним движением; связь была двусторонней. Еще вопросы?
     - Вопросов много... - проговорил Борич медленно.
     И мы стали задавать их. А он - отвечать. Хотя и не на все. Не так уж редко он отделывался словами:
     - Это преждевременно.
     Или:
     - У вас пока еще не поймут этого. Так что нет смысла.
     Не менее трех раз он решительно заявил:
     - Ну, все. Хватит.
     Но мы с Боричем не унимались.
     Когда все же пришел конец - не вопросам, конечно, а его времени, я покачал головой, а Борич проговорил:
     - Рассказать - никто не поверит...
     - Ну, кто-то из ваших специалистов поверит. А другим и не надо рассказывать. Что же касается вашей работы - вы просто найдете его. А уж Груздь сам знает, что ему говорить и что делать. Будьте уверены.
     Неожиданно он сладко потянулся:
     - Наконец-то. Еще чуть-чуть - и я проснусь у себя. В моей яви. Подниму голову и увижу...
     Счастливо улыбаясь, он умолк. Я перевел взгляд на Минаева; тот улыбался так же мечтательно. Я не вытерпел:
     - Вы увидите... что? Да постойте! Скажите хотя бы: где же настоящий Груздь? В какой стороне искать его?
     Ответа не было. Как не было больше и этих людей. Если, конечно, они были людьми.
     Впрочем, какая разница? В Пространстве Сна все равны.
     Зато прямо передо мной оказался другой человек - тот, кого я уж никак не ожидал увидеть здесь.
     - Здравствуйте, дрим-драйвер, - четко выговорил капитан Халдей.
     - Капитан? Каким образом?..
     - Неважно, - сказал он. - Слушайте внимательно, дрим-драйвер. Вас ждут в Большом Карпатском переулке. Те, кого вы так хотите увидеть и вернуть в явь. Знаете, как попасть туда?
     - Знаю, - механически пробормотал я.
     - Со своей стороны могу лишь поблагодарить вас - за то, что вы правильно поняли меня, когда я был вынужден сыграть невыигрышную роль. Тогда иного выхода не было.
     - Послушайте, капитан...
     Но он исчез мгновенно, словно его здесь и не было.
     - Ты понял? - на всякий случай спросил я Борича.
     - Понял. Поехали!

69. МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА

     Мальчику было лет двенадцать. Он шел по узкому переулку, прижимая локтем к боку старую, затрепанную детскую книжку. Мальчик то и дело, боязливо оглядываясь по сторонам, съеживался и отводил глаза, когда его касался чей-то случайный взгляд. Человек, который привел его сюда, тот, что носил погоны с капитанскими звездочками, внезапно исчез, и мальчик остался в одиночестве. Вокруг все было знакомо и чуждо; знакомо - потому что он родился здесь и успел прожить несколько лет, чуждо - потому что здесь не осталось больше ничего и никого своего, близкого или, думал он, хотя бы дружеского. Да и все-таки многое было иначе: вместо булыжника - асфальт, водоразборная колонка, стоявшая прежде вот тут, бесследно исчезла, так же, как старые дома, занимавшие тогда всю левую сторону.
     Он шел, сам не зная, куда идет и почему вообще оказался здесь. Потом что-то - изнутри - заставило его остановиться и поднять взгляд до уровня второго этажа. Глаза его нашли два крайних окна слева; одно было двух-, другое трехстворчатым. Эти окна он видел много раз - внутренним взглядом, находясь очень далеко отсюда и утратив уже веру в то, что когда-нибудь сможет смотреть на них наяву. Здесь он жил, здесь все они жили - до тридцать седьмого. Два этих окна были их окнами; два других выходили на противоположную сторону, во двор. Двор помнился ему так же четко, как переулок, и квартира, и все, что тогда стояло в ней; но давно уже - с того самого года - здесь жили совсем другие люди. Они не знали его и не хотели знать. Они никогда не были в Заполярье, в зоне, а если и были, то не зеками, а теми, кто охранял злейших врагов народа. Не мерзли и не гибли на лесоповале, не задыхались и не умирали от недоедания в угольных шахтах, но в теплых полушубках и с винтовками стояли или расхаживали, следя за порядком. Весь мир в представлении мальчика делился на две, только на две общности людей: охраняемых, заключенных - и тех, кто их заключал и охранял. Кому где быть - решала судьба; она казалась мальчику чем-то вроде свернутой бумажки с написанным номером, которую вытаскивали из чьей-то серой замызганной ушанки. Не там, не в зоне - где-то совсем в другом месте, но все происходило именно так. Потому что иного повода для того, чтобы оказаться по ту или эту сторону, он не знал.
     Он сам не был в той зоне, но всего лишь в специальном детдоме для детей врагов народа, и ни леса, ни угля там не добывали. Но каким-то образом, неведомым ему сейчас способом он ухитрился побывать и в лесу (где была мать), и в шахте (там до последнего своего дня трудился отец), находился с ними рядом и даже сам водил пилой и долбил породу кайлом, и это - как ему сейчас казалось - продолжалось очень долго, дольше, чем он вообще жил на свете. Дольше жили, может быть, только его глаза; если бы сейчас кто-нибудь заглянул в них, то встретился бы с усталым, но твердым взглядом много повидавшего и еще больше передумавшего человека.
     Он все стоял и смотрел на окна, ощущая, как внутри его происходит странное раздвоение: проходят все эти страшные картины, порождающие ненависть к прошлому и ко всем словам и действиям, из которых это прошлое выросло, - но проходят, как бы скользя по сознанию того, что вот именно с ним, лично с ним, и с его родителями ничего подобного никогда не происходило, и те времена, а также последующие, еще несколько десятилетий, более полувека, были для всех них благоприятными, и родители его занимали в этом мире видные и полезные посты, и во благовремении опочили вполне достойно и в приличных условиях, и сам он всю жизнь пользовался многими привилегиями, сыгравшими, быть может, немалую роль в том, что он стал тем, кем в конце концов стал. Сейчас - и не только сейчас, но уже многие годы - сознание этой двойственности обитало в нем и порою делало жизнь совершенно невыносимой - хотя внешне все выглядело более чем благополучно; оно заставляло его все глубже уходить в работу - и оно же мешало эту работу завершить...
     Он вдруг резко, со страхом, повернулся: ему показалось, что к нему приближается охранник или, может быть, воспитатель; мальчику не было вполне ясно, каким образом он оказался здесь: выпустили его, или, может быть, он бежал - и тогда его сейчас же схватят и вернут туда, куда он никак не хотел возвращаться.
     Но это оказался не охранник и даже не милиционер; это была незнакомая девочка - примерно его возраста, она выглядела, как это чаще всего бывает, немного старше. И, возможно, поэтому оказалась более смелой, хотя взгляд ее выдавал некоторую растерянность.
     - Здравствуй, мальчик, - произнесла она с излишней решительностью, словно это было не пожелание, а приказ.
     - Здравствуй, - ответил он тихо.
     - Пожалуйста, помоги мне.
     - А как? - спросил он, удивившись.
     - По-моему, я заблудилась. Во сне.
     - Это Большой Карпатский переулок, - сказал он, не задумываясь. - Был еще Малый, но сейчас его уже нет. А ты где живешь? Куда тебе нужно попасть?
     - Мне нужно проснуться, - ответила она. - Но кто-то мешает. Я уже давно хожу тут по переулкам и никак не могу выйти. А мне давно пора вставать.
     Мальчика ничуть не удивило то, что для того, чтобы проснуться, девочке нужно было почему-то выйти из этих переулков, знакомых ему сызмальства. Не показалось странным и то, что она считала себя спящей, хотя все делала, как бодрствующий человек. Не показалось - потому что все это каким-то образом относилось и к нему.
     - По-моему, я тоже заблудился, - проронил он. - И блуждаю куда дольше твоего.
     - Ты тоже не знаешь этих мест? Но мы в Москве?
     - Конечно. И пройти здесь я могу с закрытыми глазами. Я заблудился внутри себя. Давно. И побывал в разных местах. А теперь, кажется, увидел выход.
     - Ты тоже спишь, - заявила она уверенно. - Мы все тут спим. И, значит, нам пора проснуться. Только выйдем отсюда! Мне пора в школу.
     - Ты такая и есть - наяву? - полюбопытствовал мальчик.
     - Какой же мне быть еще? А ты разве нет?
     Он покачал головой:
     - Наяву я совсем другой. Был. Я очень долго не просыпался и не совсем уверен, каким стал теперь. Но не таким, каким был.
     - Как это интересно! - воскликнула девочка. - Пойдем, я боюсь, что папа уже волнуется. А твой?
     - У меня нет папы, - вздохнул мальчик. - Но там, где он сейчас есть, он тоже волнуется... Погоди... Я помню: мы с ним виделись - недавно, тут. И поспорили. Он стоял на своем. Но на этот раз не смог убедить меня.
     - Да мы пойдем когда-нибудь? - нетерпеливо спросила девочка, топнув ногой. - Мне нужно еще собрать книжки...
     - Мне тоже, - сказал он. - Чтобы многое выкинуть. Или сжечь. Если время позволит: очень много работы. Ну, пошли.
     - А мы не заблудимся снова в этих переулках?
     - Нет, - уверенно ответил он. - Я чувствую, что кто-то снял блок. Ты разве не ощущаешь?
     - Н-нет, - ответила она. - Но если кто-то снял блок, то это мог быть мой папа. Он это умеет. Дай руку, чтобы ты не потерялся.
     Они зашагали, взявшись за руки: так было надежнее. И вдруг мальчик снова резко остановился: страх заставил его.
     - Смотри! Они идут к нам!
     - Ну и что? Ты боишься людей?
     Мальчик с опаской глядел на двух приближавшихся.
     - Какой ты трус! - проронила она насмешливо. - Это просто люди. Хотя... Нет, не просто! Это папа! И дядя Борич... Папа! Я здесь! Папа!
     Взрослые бросились к ним...

***

     - Дочка! - сказал я. - Ну, заставила ты нас побегать!
     - А вы, профессор, еще больше, - добавил Борич. - Но теперь все в порядке. Пора вставать. Думаю, вы выспались на всю жизнь вперед. В яви вам теперь ничто не грозит.
     - А те, что искали меня... и его?
     - С ними все ясно. Они больше не помешают.
     - Хорошо бы, - промолвил Груздь. - Скажите, а он?
     - Вернулся к себе домой, - успокоил профессора я.
     - Он объяснил вам - что-нибудь? Об их заинтересованности и так далее?
     - Да, - ответил я. - Кое-что.
     - Рассказывайте, - потребовал он. - Немедленно!
     - Расскажу, - заверил я. - Только в другой раз.