тем же - с той только разницей, что моя воображаемая жидкость была не столь чистой, не такой холодной и вовсе не из проруби.
     - Итак, - сказал я ему, - если вы по-прежнему не намерены отвечать на мои вопросы, мне придется адресовать их даме, которую вы видите перед собой. И, разумеется...
     Я не стал разъяснять, что именно "разумеется": он и так понял. Что касается жены, то она при этих словах несколько насторожилась.
     - Спрашивайте, - проворчал он с таким видом, словно я был зубным врачом и, поигрывая бором, предложил ему открыть рот.
     Я повторил заданные ранее вопросы. Он ответил; ничего удивительного: в них никакой опасности не было. Но он наверняка предполагал, что за ними последуют и другие - такие, на которые отвечать будет уже не столь просто. Я имею в виду - отвечать правдиво.
     Дальше допрос шел примерно так:
     Я: Вы являетесь первым заместителем господина Груздя на фирме, если не ошибаюсь?
     Он: Вы не ошиблись.
     Я: С какого времени?
     Он: Последние четыре года.
     Я: Какими были ваши отношения с господином Груздем?
     Он: Хорошими. Деловыми. Иначе я там и не работал бы.
     Я: В какой степени он доверял вам?
     Он: Не было признаков того, что он мне в чем-то не доверял. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
     Я: Следовательно, можно полагать, что вы были в курсе всех его дел?
     Он: Если говорить именно о делах - то, пожалуй, да. Но это никак не относится к его, так сказать, частной жизни.
     Я: Вы, разумеется, в курсе всего, связанного с, если можно так выразиться, исчезновением его сознания? С тем, что мы называем его уходом?
     Он: Всего - это слишком сильно сказано. Я вообще не могу судить об этом, поскольку мне известен только сам факт - но не причины, его породившие. Предупреждая ваши дальнейшие вопросы, скажу сразу: я ничего не знаю о том, намеренный ли это уход, или следствие какой-то патологии, хотел ли и сделал ли это он сам - или его заставили, применили, так сказать, насилие... И, наконец, если он действительно пребывает здесь, в мире сна, то у меня нет ни малейшего представления о том, где именно он может находиться. Могу, однако, категорически утверждать, что причиной того, что произошло, не могли и не могут быть никакие столкновения с законом, финансовые или иные деловые проблемы и тому подобное. Все налоги аккуратно уплачивались и уплачиваются, средства в пенсионный фонд вносятся, жалованье и премиальные все получают с точностью до минуты, аудиторская проверка не выявила никаких нарушений. Документация в идеальном порядке. Вот все, что могу сказать по этому поводу.
     (Я обратил внимание на то, что он применил совершенно непрофессиональное выражение "мир сна". Возможно, он и на самом деле был - что касалось его знаний о ПС - не более чем заурядным обывателем, простым снивцем.)
     Я: Как по-вашему - физически в последнее время он чувствовал себя хорошо? Или существовали какие-то признаки неблагополучия?
     Он: Я не думаю... Нет, пожалуй - нет. Вообще он не относится к людям, которые, как говорится, сжигают себя. Он никогда не забывал о здоровье и соблюдал определенные, так сказать, нормы.
     Я: Прибегал к услугам врачей?
     Он: Я имел в виду прежде всего не это. Образ жизни. Не забывал о динамических нагрузках: регулярно плавал, бегал. Упражнялся с отягощениями. Играл в теннис. И, по-моему, все это делал с удовольствием.
     Я: Замечал ли он женщин? Я говорю о женщинах вообще, не имея в виду какие-то определенные имена.
     (Неожиданно в разговор вступила Лариса Савельевна, хотя я не приглашал ее ни словом, ни движением, ни взглядом.)
     Она: Замечать - это не то слово. Он их видел, понимаете, что я хочу сказать? Видел и ощущал.
     Он: По-моему, к тебе не обращались. К тому же после твоих слов у шерифа может сложиться мнение, что Николай Савельевич был, так сказать... женолюбом. Но ты же знаешь...
     Она (перебивая): Шериф не обратился прямо ко мне, во-первых, потому, что он человек воспитанный. И во-вторых, они тут, у себя, могут просто не знать, что Николай - мой родной брат. Хотя мне казалось, что это всему миру известно. И я знаю о нем куда больше, чем все его сотрудники, весь аппарат, и даже чем ты. А то, что ты тут говорил относительно бабника, то это полная чепуха. С молодых лет женщины привлекали его преимущественно эстетически, как произведения искусства... Хотя, судя по всему, он был, что называется, нормальным мужиком.
     Он: Собственно, я и хотел сказать то же самое.
     Я: Иными словами, он не производил впечатления человека, которому его тело стало - или становится - в тягость?
     Он: Ни в коем случае.
     Она: Он был жизнелюбом - вот вам точное определение.
     Я: Всегда и при всех условиях?
     Он: Н-ну... где-то года три тому назад был период, когда он, по-моему, немного нервничал. Хотя никаких поводов для этого ни в его научной деятельности, насколько могу судить, ни тем более в хозяйственной не было. Может быть, очень незначительное замедление темпа. Он тогда как раз заканчивал разработку первого варианта, самого первого... Вот и все.
     Я (к ней): Вам, как его сестре, может быть многое известно о его семейных делах. О взаимоотношениях...
     Он: Лара, я бы посоветовал тебе...
     Она: Да, я прекрасно знаю, что ты посоветуешь. Но мы же не за чашкой чая, насколько я понимаю. И если шерифа, представителя закона, это интересует, то почему бы мне не ответить ему?
     (Такое бывает только в Пространстве Сна, где людей нимало не удивляет ни то, что они вдруг перенеслись из Москвы куда-то в окрестности Далласа, ни даже то, что их допрашивает шериф в Техасе об интимных делах человека, не имеющего к Штатам вроде бы никакого отношения. В ПС существует все, кроме одного: кроме удивления.)
     Я: Полностью с вами согласен.
     Она: Так вот. Отношения в семье у Груздей самые нормальные. С учетом, конечно, возраста и всего прочего. Днем, разумеется, у каждого свои дела, но вечера они проводят вместе - если у него выдается свободный часок. Проводят, как правило, дома: с годами он стал домоседом. Но свободные вечера у него бывают не так уж часто. При мне они ни разу не ссорились: дома он во всем полагается на Нину.
     Я: А вне дома? В делах?
     Он (пытаясь перехватить нить разговора): Нина Витальевна никогда не позволила бы себе... Кроме того, ей достаточно и собственных забот. Ее издательский дом "Золотой Век"...
     Я: Да-да, мне известно. Сколько, вы сказали, лет они женаты?
     Он: Около пятнадцати, по-моему.
     Она: Если хотите точно - восемь с половиной.
     Я: Ему, если не ошибаюсь, пятьдесят шесть. Опасный возраст, не так ли?
     Он: По-моему, пора расцвета.
     Она: Что вы хотите сказать? Ах, вы имеете в виду...
     Я: Вот именно. Как вы полагаете: не могло ли получиться так, что он - ну, увлекся, скажем так, некоей женщиной, встречаться с которой наяву было бы достаточно затруднительно - и вот он нашел способ пробыть с нею определенное время в уединении... Ну, вы понимаете.
     Она: Кто она?
     Я: Кто?
     Она: Я спрашиваю: кто эта женщина? Вы просто обязаны ее назвать. Юля Козловская? Это, простите, бред.
     Я (невольно обороняясь): Да не знаю я никакой "ее". Я всего лишь...
     Он: Шериф всего лишь высказал предположение. В их работе, как в науке и в бизнесе, это вполне допустимо.
     Она: И все-таки я настаиваю...
     Я: Ваш муж совершенно прав: я не имел в виду ничего конкретного. Никакой Юли Козловской или еще кого-нибудь. Это просто версия. Не более.
     Она (категорически): очень глупая версия. Николай никогда не позволит себе ничего подобного. Не потому, что... а просто он очень дорожит своей репутацией - в особенности накануне завершения работы, когда все поставлено на карту - и не только его будущее, но и всего мира, может быть.
     Я: Благодарю вас. Теперь скажите вот что: при всем уважений господина Груздя к своему здоровью - не был ли он в последнее время чем-то болен? Вполне понятно, что он не стал бы этого афишировать, но вы оба достаточно близки к нему, чтобы если не знать, то хотя бы догадываться. Может ли кто-либо из вас сказать что-то по этому поводу? Такие вещи ведь не обязательно высказывать вслух. Однако у человека меняется настроение, он может как-то по-иному вести себя, иногда даже случайно вырвавшееся слово, полслова могут подсказать многое, непроизвольный взгляд может выдать затаенные мысли или опасения, случайно написанная фраза или сделанный в момент мрачных размышлений непроизвольный рисунок - и многое другое. Может быть, вы видели или слышали что-то такое, но в то время не придали этому значения? Попытайтесь вспомнить, очень прошу вас.
     Пауза длилась недолго. Сорокопут кашлянул:
     - Право же, не могу припомнить ничего похожего. У него всегда, до самого, как вы говорите, исчезновения оставалось все то же ровное, деловое настроение, он был энергичен, охотно, как всегда, смеялся, слушая анекдоты - он любит, чтобы ему в свободную минутку рассказывали анекдоты, так что все мы заботимся о постоянном обновлении нашего репертуара... Не для того, чтобы угодить руководителю, просто чтобы сделать приятное человеку, которого все мы уважаем. Нет, мне кажется, что он ни в чем не изменился, был таким, как всегда. Если не считать того недолгого времени, о котором я упоминал. Но ведь то было почти три года тому назад! Вряд ли это могло откликнуться сегодня. Как ты считаешь, Лара?..
     Она слегка приподняла и опустила плечи.
     - Получилось так, что как раз последние две, пожалуй, даже три недели я с ним почти не встречалась. Правда, раза три... Да, три раза мы разговаривали - я ему звонила, просто так, у нас это своего рода традиция: убеждаться, что у другого все в порядке.
     Я: Когда вы разговаривали в последний раз?
     Она: Сейчас вспомню. По-моему... Да, накануне... накануне того дня, когда... Ах, нет. Простите. Не накануне, а за день до того. Потому что потом он еще проснулся.
     Я: Не совсем понял вас.
     Она: Мне показалось, что это было вечером того дня - ну, после которого наутро он не проснулся. Но теперь я вспомнила точно: на другой день он еще был у себя. Ты ведь помнишь: ты был в кабинете, когда я звонила, и еще попросил спросить у него - только я не помню, что именно.
     Он: Постой, постой... Верно. Назавтра были назначены переговоры с людьми из "Юнайтед Физикс", но днем мы еще не решили, кто будет вести их: он или я. Вот я и спросил - через Лару. Чтобы не пропустить - что-то такое было на экране...
     Она: Правильно. И он сказал, что проведет сам.
     Я: И провел?
     Он: Нет. Вел я.
     Я: Почему - если он в то утро еще не...
     Он: Рано утром он позвонил мне и сказал, что передумал, что займется другим вопросом.
     Я: Каким - не помните?
     Он: По-моему, он не назвал конкретно, чем хочет заняться.
     Я: И потом?
     Он: А что - потом? Я поехал в "Президент-отель", поскольку мы договорились провести переговоры, условно говоря, на нейтральной почве, и...
     Я: Он? Что он?
     Он: Ага, понял. Он провел тот день в нашем головном институте. У него там шел эксперимент, и он, видимо, решил что-то в связи с ним - может быть, придумал какие-нибудь изменения условий, в этом роде. Мне трудно сказать определенно: я ведь не компьютерщик и не физик вообще, я экономист и занимаюсь, так сказать, прозаической стороной вопроса...
     Я: Эксперимент? Не помните?..
     Он (перебивая): Я ведь сказал: это не моя игра. Даже если бы я и услышал что-то, какую-то формулировку, вернее - формулу, увидел или даже держал в руках схему - то ничего не понял бы и в следующую секунду забыл.
     Я: Понимаю. Скажите, а переговоры были важными?
     Он: С моей точки зрения - очень. Но, с вашего позволения, распространяться не стану: это коммерческая тайна, а коммерческая - следовательно, и политическая, и стратегическая...
     Я: С моего позволения? А если я такого позволения не дам?
     Он: Обойдусь без него. Тут уже я опираюсь на закон, а не вы.
     Я: Хорошо. Не стану выпытывать. Какой, вы сказали, это был институт?
     Он: Повторяю: наш головной институт. Он называется ПИОН.
     Я: В смысле - пи-мезон?
     Он: Не знаю, в каком смысле. Не задумывался. Может, просто в смысле цветка. Он так назывался и раньше, когда мы его купили, и мы не стали менять вывески.
     Я: Понятно. Скажите: а кто еще мог бы достаточно подробно рассказать вот об этом - на сегодня последнем - рабочем дне вашего шефа? Кто-нибудь, кто в тот день был рядом с ним, а не на переговорах?
     Он: Н-ну... Сразу трудно сказать. Зурилов скорее всего.
     Я: Кто это?
     Хотя я уже хорошо знал, кто это. Но лишняя проверка никогда не мешает.
     Он: Директор института, конечно, - другого там нет с такой фамилией. Он был важным лицом в Проекте.
     Я: Что значит - был?
     Он: А вы что - не знаете? Он свалился в тот же день, когда Груздь не проснулся. Инфаркт миокарда. Вот он за собой совершенно не следил, сколько его ни уговаривали. Хронический трудоголик. Был. Как же вы не... А, ну да, тут же Америка - откуда вам знать такие вещи... Да, лежит в клинике. Почти все время в отключке. Врачи не очень-то обнадеживают. Так что поговорить с ним вам уже не удастся.
     Я: Вы полагаете?
     Он: То есть как? (Кажется, тут до него доходит, что мы собеседуем не наяву, а в Пространстве Сна.) Ах да... Понимаю. Ну что же, увидите - передавайте привет от меня.
     Я: А сами не хотите участвовать в разговоре?
     Он: Нет. Плохая примета - видеть во сне покойников, так я слышал. И потом - чувствую, что мне уже пора вставать - там, наяву. Работать-то надо, кто бы там и что бы...
     Но у меня оставался в запасе еще один вопрос.
     - Скажите еще вот что: кто из людей вокруг Груздя, кроме Зурилова, может лучше и больше всего рассказать о его делах? Я ведь здесь для того, чтобы найти его. Вы, надеюсь, не желаете, чтобы он - там, наяву - умер? Вы ведь хотите по-прежнему работать с ним?
     Его взгляд показал, что - хочет.
     - Кто же?
     Он совсем немного подумал.
     - Минаев, наверное. Его шофер. Шеф ездил только с ним. И в тот день в ПИОН - тоже.
     В это я поверил. Шоферы обычно знают о своих хозяевах все.
     - Где мне лучше всего искать его - здесь, в ПС? В каких палестинах?
     Сорокопут ответил без промедления:
     - Где-нибудь, где много деревьев. В лесах. Это его увлечение. Шофер, как вы понимаете, - не кабинетный деятель. Сам Груздь - да, он и тут наверняка сидит в четырех стенах. Может быть, вам покажется странным, но мне почему-то думается, что он и скрылся-то для того-только, чтобы ему не мешали думать: может быть, у него родилось что-то, еще более сумасшедшее - идея или конструкция... Да. А Минаев - в лесу. Мы его так и зовем: "Леший". Больше ничего сказать не могу...
     - Ты и так наговорил слишком много, - упрекнула его супруга. - И вообще: пора вставать. Я слышу будильник. Хотя ты можешь еще подремать минут десять, даже пятнадцать...
     Он: Нет уж. Лучше я все-таки встану.
     Похоже, им не очень нравилось мое общество.
     Да и мне их компания успела достаточно надоесть.
     Хотя над словами относительно творческого уединения, пожалуй, стоило подумать. Но не сию минуту.

33. ХОЧЕТСЯ СПАТЬ

     Позволив свидетелям выкарабкиваться из Пространства Сна своим естественным ходом, я вовсе не ожидал, что вместо традиционного американского южного пейзажа увижу, скажем, свой давно и хорошо известный двор. В Пространстве Сна так бывает редко. Гораздо больше шансов узреть перед собой что-то, чего ты никогда не встречал и даже не думал, что когда-нибудь придется столкнуться с подобным. И хорошо еще, что места, в которых ты вдруг очутишься, какими бы странными они ни показались, окажутся все же нашими, земными, пусть и совершенно незнакомыми; мы избегаем совершать такие действия, которые вдруг могли бы забросить нас неизвестно в какой макрокон - туда, откуда и выбраться-то не сумеешь. Из той шестерки спящих в нашем Музее, о которой я упоминал, большинство - если только не все - попали скорее всего именно в такую ситуацию (по ошибке, а кое-кто, может быть, и намеренно, по свойственной каждому из нас страсти к риску), да так и остались неизвестно где. Вынужденно, а может быть, просто им там больше понравилось. Как Питону, о котором мне напомнили перед стартом.
     Однако я, затворив за собою дверь, оказался в одном из наших земных вариантов, - хотя и не взялся бы определить по карте, в каком именно полушарии. Но, разумеется, это было по-прежнему Пространство Сна, а не реальный земной пейзаж.
     Передо мною расстилалась песчаная, совершенно лишенная растительности равнина, плавными волнами уходившая к горизонту и наверняка продолжавшаяся и за ним. Не было никакого следа пребывания здесь не только людей, но и вообще какой-либо жизни. Солнце стояло близ зенита, и мне сразу же стало казаться, что климат этот мне противопоказан: я - убежденный сторонник среднего пояса. Однако укрыться было некуда, в чем я уверился, совершив полный оборот вокруг собственной оси. Везде было одно и то же. Я оглядел, насколько это было возможно, и самого себя: всегда полезно знать, каким ты представляешься постороннему взору - если даже глядеть и некому. И убедился, что выглядел я не очень презентабельно: весь мой гардероб составляли набедренная повязка и какая-то тряпка, подобие полотенца, которой, словно чалмой, была, к счастью, обмотана голова: иначе солнечный удар был бы мне обеспечен самое позднее через четверть часа - солнце отпускало здесь свои лучи без ограничения, щедрее, чем на рождественской распродаже. Я с неудовольствием подумал о том, что кожа все равно в скором времени пойдет пузырями.
     В таких случаях первой реакцией бывает - двигаться, идти, если даже не имеешь представления - куда. Конечно, определить стороны света было не так трудно, соорудив подобие солнечных часов; правда, единственным, что можно было бы использовать в качестве стержня, был я сам: вокруг не виднелось ни травинки, а у меня в карманах не нашлось ничего хотя бы потому, что карманы отсутствовали вместе со всем остальным костюмом. Ладно, я мог бы немного постоять и на месте, наблюдая за движением тени; но что толку? Не зная, где находишься, ты не можешь и знать - куда двигаться, в особенности если нет заметного понижения поверхности в какую-либо сторону где можно надеяться найти воду. Так что идти можно было беспрепятственно в любом направлении - но совершенно незачем. Поэтому я решил пока что остаться на месте и заняться единственным делом, которое имело сейчас какой-то смысл: думать. Пока голова еще более или менее нормально работает, а жара и жажда еще не приступили к своей негуманной деятельности.
     Подумать же было о чем.
     Любой дример знает - точка, в которую мы попадаем, направляясь в Пространство Сна или перемещаясь в нем, никогда не бывает произвольной. Насколько нам пока известно, никто не распоряжается нашим передвижением здесь, кроме нас самих. Почти как в яви, в Производном Мире. Разница только в том, что там, чтобы оказаться в каком-то другом месте, вы идете в нужном направлении, или садитесь в машину и крутите баранку, или покупаете билет на поезд, самолет, автобус - на что угодно, вернее - на то, что вам по карману. Пространство же Сна (которое, возможно, в определенном смысле представляет собою, кроме всего прочего, сверхгигантский компьютер, где вы задействованы, как крохотный чип) само перемещает вас, исходя из тех процессов, которые происходили или продолжают происходить в вашем астрале; оно их считывает и реализует. Причем оно действует точнее вас самих: порою вы неправильно определяете, что именно доминирует в этот миг в ваших мыслях и желаниях - поскольку не контролируете своего подсознания ни в яви, ни здесь, в ПС. А Пространство Сна контролирует и то, и другое, мгновенно вычисляет равнодействующую - и потому нередко приводит вас в некоторое изумление - когда вы оказываетесь вовсе не там, где (как вам казалось) хотели бы.
     Я, как все мы, подсознания не контролирую. Однако всегда стараюсь по возможности учитывать вносимые им для