ом  манускрипте  Камерону  удалось  найти  соответствующее
заклинание. Одно это должно было бы  заставить  его  соблюдать  чрезвычайную
осторожность. Он ведь знал, что большинство средневековых магов не все  свои
знания доверяли бумаге  и  держали  в  секрете  самые  важные  моменты:  это
позволяло им сохранять власть над подмастерьями. Он должен был предположить,
что и этот манускрипт - не исключение.
   И уж тем более нельзя  доверять  записям  Повелителя  Земли,  вздумавшего
создать подобное заклинание. Какая от него могла быть  польза  -  разве  что
пугать соседей или шпионить за ними? Если маг желал  испытать  жизнь  волка,
существовало много способов проникнуть в разум настоящего  волка  и  ощутить
его чувства.  Повелители  Земли  были,  как  правило,  существами  кроткими,
интересовавшимися в основном процветанием и плодородием тех районов, где они
жили, изучением флоры и фауны и отличавшимися в своей магии  консерватизмом.
А  значит,  автор  манускрипта  был  кем-то  вроде  вундеркинда,   отличался
необычными интересами и своеобразным подходом к магии Земли. Теперь  Камерон
понимал, что все это должно было послужить ему предостережением.
   Однако тогда он ощутил бесшабашное родство с тем давно  умершим  магом  и
уверенность в собственном даре.
   Глупость, неосмотрительность, самоуверенность... Все это,  как  прекрасно
осознавал Камерон, относилось  к  нему.  В  конце  концов,  именно  излишняя
самоуверенность заставила его взять в подмастерья Поля  Дюмона:  Камерон  не
сомневался, что сумеет превратить эту медную монету в золото. Никогда еще не
оказывался он в трудном положении, из которого не мог бы с честью выйти.
   "До сих пор... В конце концов фортуна  от  меня  отвернулась,  а  гордыня
ведет к падению".
   Камерон завершил последний магический знак и со стоном выпрямился.  Кости
болели от любого движения, и когда  он  медленно  двинулся  к  столу,  чтобы
положить мелок, в суставах раздался треск. Мышцы шеи были так напряжены, что
было трудно держать голову прямо.
   К счастью, он скоро - не пройдет и получаса - узнает, сработало ли  новое
заклинание.
   - Охраняй меня, - коротко бросил он саламандре. -  Если  чары  развеются,
это случится мгновенно, и каков бы ни был  исход,  ритуал  не  займет  много
времени.
   - Если все совершится быстро, это потребует от тебя напряжения всех  сил.
- Голос саламандры звучал неодобрительно. - А сил у тебя и так  немного,  ты
не можешь тратить их
   Попусту.
   - Решать мне. - Камерон взглянул на нее из-под полуопущенных век. -  Ведь
ты и твои родичи давно уже мне не слуги, а союзники.  Мне  больше  не  нужно
опасаться, что вы восстанете, не нужно силой заставлять вас повиноваться.  Я
уже много лет не использую свою власть;  вы  подчиняетесь  мне  потому,  что
таково ваше желание, а не потому, что я принуждаю вас. В отличие от Саймона.
   - Да, в отличие от Саймона, - подтвердила саламандра. -  И  все  же  твоя
сила небезгранична, и у тебя есть враги. Есть угрозы, от которых  ты  должен
искать защиты, и Саймон - одна из них.
   - В этом я отчасти полагаюсь на тебя, - ответил Камерон. -  Защищай  меня
сейчас. Обряд потребует не более получаса твоего и моего времени.
   Он вошел в центр пентаграммы - очень осторожно, следя за  тем,  чтобы  не
стереть ни одной линии.
   Черед  полчаса  он  вышел  за  пределы  магической  фигуры   обессиленный
настолько, что с трудом волочил ноги. Часть линий стерлась,  но  теперь  это
уже не имело значения.
   Измененное заклинание оказалось  бесполезным,  и,  как  и  предостерегала
саламандра, Камерон испытывал после него ужасную боль и  такой  упадок  сил,
что даже дышать было трудно.
   У него болел каждый сустав, каждый мускул, его, словно в  лихорадке,  бил
озноб. Рот  его  открылся,  сухой  язык  вывалился,  как  у  собаки.  Легкие
разрывались,  желудок  бунтовал,  ноги  гудели  при  каждом  шаге,   голова,
казалось, вот-вот расколется. Он с трудом добрался до своего кресла и рухнул
в него, ухватившись за подлокотники. Больше  всего  на  свете  ему  хотелось
закрыть глаза, но он понимал: стоит  это  сделать,  и  он  тут  же  потеряет
сознание.
   Саламандра мгновенно оказалась рядом с ним. Стакан с отваром  трав,  куда
был добавлен опиум, скользнул ему в лапу прежде, чем он попросил. С огромным
усилием он поднес стакан к губам и жадно выпил содержимое.
   Он  откинулся  в  кресле,  а  стакан  из  его  упавшей  лапы   подхватила
саламандра. Напиток был горьким, но он немного унял боль в пересохшем горле.
К Камерону снова подплыл полный стакан - на этот раз с молоком. Молоко  было
едва  ли  не  единственной  жидкостью,  кроме  воды,  которую  он  в   своем
полуволчьем виде мог  выносить.  Изнеможение  понемногу  проходило,  и  этот
стакан он поднял уже с меньшим трудом и выпил медленнее, без такой жадности,
почувствовав, что теплое молоко в сочетании с  целебными  травами  уменьшило
тошноту.
   Пустой стакан саламандра тут  же  забрала.  Камерон  снова  откинулся  на
спинку кресла и закрыл глаза.
   - Ты сможешь поесть? - спросила саламандра.  Камерон  с  трудом  разлепил
веки и посмотрел на нее. Саламандра больше  не  вращалась,  она  замерла  на
куске асбеста, который специально для нее Камерон положил на свой письменный
стол.
   - Скоро придется - но еще не сейчас. -  Голос  Камерона  прозвучал  более
хрипло, чем всегда. - Пусть сначала подействует лекарство.
   - Да. - Саламандра склонила голову  набок  и  внимательно  посмотрела  на
Камерона. - Пока еще оно не представляет для тебя опасности.
   - Но скоро начнет, если не соблюдать  осторожность,  -  закончил  за  нее
Камерон. - В том-то и заключается дилемма,  верно?  Принимать  опиум,  чтобы
облегчить боль, рискуя сделаться наркоманом и потерять ясность рассудка, или
терпеть боль, которая не дает думать и порождает слабость? И  то,  и  другое
опасно, что бы ни выбрать.
   - Да, тут есть трудность, - согласилась саламандра. Больше она ничего  не
сказала, и Камерон был ей благодарен. Настроение у него было не из лучших, и
снова выслушивать критику от огненного создания не хотелось.
   Камерон постарался поудобнее устроиться на подушках кресла  и  расслабить
напряженные мышцы. Постепенно резь, сконцентрировавшаяся где-то между  глаз,
начала отступать, опиум  уменьшил  ломоту  в  суставах.  Наконец  боль  ушла
совсем. Он открыл глаза, внимательно оценивая свое физическое состояние.
   Он чувствовал легкое головокружение, но не большее, чем от стакана  вина.
Саламандра очень точно оценивала  его  потребности  и  количество  снадобий,
необходимых для восстановления сил.
   И еще она безошибочно определяла, когда лекарство подействует.  Буквально
через секунду перед Камероном стояла тарелка с чуть обжаренными кусками мяса
и еще один стакан молока Саламандра явно была намерена присмотреть  за  тем,
чтобы Камерон как следует поел.
   Она позаботилась о том, чтобы фитили ламп не коптили;  свет,  проникавший
сквозь янтарные абажуры,  не  резал  чувствительные  волчьи  глаза.  Камерон
хорошо знал действие лекарств: такое  знание  обязательно  Повелителю  любой
стихии - и для тех редких случаев, когда  снадобья  могут  понадобиться  ему
самому, и чтобы заметить, если к наркотикам  начнут  прибегать  подмастерья,
восполняя этим недостаток природных способностей.  Камерону  было  известно,
что от опиума зрачки расширяются и что если он сейчас посмотрит  на  себя  в
зеркало, то увидит лишь тонкую коричневую полоску  радужки  вокруг  огромных
темных зрачков. Это делало его еще более чувствительным к свету, чем обычно.
   Он проглотил оставшиеся  на  тарелке  куски  мяса,  не  жуя,  и  заглушил
солено-сладкий привкус крови глотком молока. Пока он ел, саламандра молчала,
но убрала тарелку и стакан сразу же, как они опустели.
   Камерон зевнул и почувствовал, как челюсть его отвисла, а язык высунулся,
как ни старался он этому помешать.
   - Как я рад, что Поль при этом не присутствовал, - сказал он.
   Саламандра беспокойно зашевелилась.
   - Ты уверен, что можно доверять ему настолько, чтобы отпустить  одного  в
город на целую неделю?
   Камерон подумал, что эта его помощница с каждым  днем  разговаривает  все
разумнее, словно постоянное общение с Мастером делало саламандру похожей  на
человека.
   "Что ж, это и к лучшему. Мне  определенно  необходим  умный  помощник,  и
какая разница, если это окажется создание Огня?"
   Камерон попытался пожать плечами.
   - Я в общем-то уверен, что доверять ему нельзя, хотя  и  думаю,  что  мои
приказания он выполнит. Однако прикосновения к нему Саймона Белтайра я  пока
не чувствую, так что, каковы бы ни были его  происки,  скорее  всего  они  -
попытка нажиться за мой счет. - После паузы Камерон добавил:
   - Или за счет кого-то еще. Поль теперь знает о  магии  достаточно,  чтобы
выигрывать в  любые  азартные  игры.  Не  сомневаюсь,  что,  чем  бы  он  ни
занимался, он не забывает незаконными  способами  набивать  карман,  хоть  я
многократно предупреждал его, что это опасно.
   - Он никогда не поверит, что  его  могут  поймать  за  руку,  -  заметила
саламандра.
   - И в этом он, возможно, прав, - задумчиво  пробормотал  Камерон.  -  Кто
может разоблачить его, кроме Повелителя или другого подмастерья, а среди них
едва ли найдется тот, кто пожелает снизойти до жульничества  в  игре,  когда
есть гораздо более  надежные  способы  составить  состояние,  приложив  чуть
больше усилий.
   Камерон подумал о собственном богатстве: он обрел его благодаря  растущей
магической силе и знаниям, которые позволяли ему  точно  предвидеть,  где  и
когда общество станет испытывать потребность в  определенной  продукции  или
услуге. Благодаря такому  предвидению  и  способности  с  помощью  саламандр
обеспечить непревзойденное качество своих товаров небольшая  сумма,  которой
он изначально располагал, удвоилась, потом удвоилась еще раз, и  так  далее.
Через год Камерон стал обеспеченным человеком; через два  -  богатым;  через
пять занял недосягаемое для конкурентов положение. После  этого  нужно  было
только найти компетентных помощников, и стало  возможным  отойти  от  дел  и
сосредоточиться на магии. Так он и сделал.
   Всего этого  значительно  легче  было  добиться  здесь,  на  Западе,  где
состояния приобретались и терялись за один вечер, где положение  в  обществе
определялось  лишь  количеством  денег  и  никто  не  интересовался  прошлым
человека, если он вел себя как джентльмен и вращался в приличном обществе. В
восточных штатах Камерон мог бы столкнуться с трудностями,  не  в  последнюю
очередь из-за того, что Повелителей стихий там было гораздо больше. Здесь же
у него не было соперников, кроме Саймона Белтайра; Повелители других  стихий
не имели причин вмешиваться  в  его  дела,  поскольку  всем  хватало  места.
Местные  Повелители  Воды  становились  судовладельцами,   поскольку   могли
обеспечить  своим  кораблям   безопасность   и   непревзойденную   скорость.
Повелители Земли составляли себе состояния на добыче золота и  серебра:  кто
лучше них мог знать,  где  следует  заложить  шахту?  А  Повелители  Воздуха
создавали индустрию развлечений, поскольку нигде в мире люди так  не  любили
удовольствия, как на Западном побережье, а Повелители Воздуха были мастерами
управлять эмоциями толпы.
   Камерон закрыл глаза; под действием  наркотика  он,  казалось,  плавал  в
воздухе. Теперь это ощущение было для него почти удовольствием - миг,  когда
он позволял себе роскошь избавиться от боли ценой утраты остроты ума. Он  не
мог, конечно, позволить себе уснуть - маг его  уровня  был  вполне  способен
настолько контролировать себя, - но расслабиться он себе разрешил,  и  мысли
его странствовали по собственной воле.
   Он не стал противиться действию снадобья. Последний раз он так чувствовал
себя, когда метался в жару...
   "Брюшной тиф... Такая средневековая болезнь.  Удивительно,  что  я  тогда
выжил".
   Опиум  притупил  остроту  воспоминаний  о  тяжелом  детстве,  и  Камерону
казалось, что все это было с  кем-то  другим.  Картины  прошлого  проплывали
перед его умственным взором, и он смотрел на них словно со стороны.
   "Все было не так уж трагично. По  крайней  мере  ранняя  смерть  пощадила
меня. На  улицах  больших  городов  каждый  день  разыгрываются  куда  более
страшные трагедии".
   Какая ирония судьбы, что и он, и эта девушка Хокинс  родом  из  одного  и
того же города! Впрочем, юная Хокинс родилась на пятнадцать лет позже и вряд
ли когда-нибудь задумывалась о событии, сыгравшем такую большую роль  в  его
жизни и жизни других жителей Чикаго, родившихся до 1871 года.
   И снова ирония судьбы - он стал Повелителем Огня,  а  ведь  именно  огонь
стер его прошлое и изменил будущее. Да, Великий пожар был делом рук двоих  -
ныне покойных - Повелителей Огня...
   Ему было всего четыре года, когда Великий пожар в Чикаго погубил его мать
и уничтожил и дом, и бизнес его отца. Так по крайней мере говорил отец  -  в
тех редких случаях, когда напивался не  до  такой  степени,  чтобы  лишиться
способности говорить. Сам Камерон не помнил ни матери, ни жизни  до  пожара:
смутные ощущения, еще более смутные образы - и никаких воспоминаний. Что  же
касается самого пожара...
   Даже опиум не мог смягчить воспоминаний, и Камерон, как всегда,  поспешно
прогнал их прочь.
   Они с отцом скитались много дней,  а  потом  кто-то  отвел  их  в  приют,
существовавший на благотворительные  пожертвования  какой-то  церкви.  Когда
отец начал пить, их оттуда выгнали. После смерти матери у отца ни к чему  не
лежала душа; несмотря на щедрую помощь, которую ему предлагали многие, он не
искал утешения ни в чем, кроме бутылки.
   Камерон мог теперь, если пожелал бы, при помощи магии вызвать образ отца,
каким тот был когда-то, но отец остался в его памяти как вечный пьяница.
   "Я даже не могу думать о нем с теплым чувством: он всегда  оставался  для
меня  только  кем-то,  кого  надо  слушаться  и  о  ком  часто   приходилось
заботиться".
   Рональд Камерон не был пьян только тогда, когда страдал от  похмелья  или
наскребал медяки на новую бутылку дешевого виски. Он перебивался  случайными
заработками, таская за собой маленького сына  как  ненужный  обременительный
багаж.
   Это была жизнь на грани, но  дети  ко  всему  приспосабливаются,  и  Ясон
терпел ее, потому что другой не  знал.  Так  не  могло  продолжаться  долго,
однако даже немногих месяцев хватило, чтобы  отец  докатился  до  совершенно
скотского состояния: для него теперь  важна  была  только  следующая  порции
выпивки.
   Два года скитаний с отцом могли бы быть столетнем: так много они вместили
страданий. Вечный холод, голод, грязь, вечные драки с бродягами за те крохи,
что перепадали им с отцом; Ясон даже не мог себе позволить крепко  уснуть  -
все время приходилось ждать неприятностей. Не было ничего удивительного, что
он заболел.
   "И неудивительно, что, как только я стал настоящей  обузой,  отец  бросил
меня".
   Воспоминания о болезни были  отрывочными,  но  очень  яркими.  Он  помнил
предрассветный час, помнил,  как  отец  привязал  его  к  калитке  какого-то
кирпичного дома, чтобы мальчик не  смог  последовать  за  ним  или  в  бреду
забрести куда-нибудь в глушь. Помнил, что ему было ужасно холодно, но голова
оставалась ясной - совсем как сейчас. Его бил озноб, но от  слабости  он  не
мог  и  пальцем  пошевелить.  Следующим  воспоминанием  было  чье-то  ужасно
уродливое лицо, склонившееся над ним, а потом повернувшееся к кому-то,  кого
он не видел.
   - Совсем больной мальчишка, сэр. - И добавил с иронией в голосе:
   - Кто-то, должно быть, принял этот дом за приют для бездомных.  Я  позову
полисмена.
   Второй голос:
   - Подожди минутку. -  В  поле  зрения  появилось  второе  лицо,  худое  и
аскетическое. Незнакомец внимательно смотрит на него сквозь стекла пенсне. -
Нет, отнеси его в  дом,  вымой  и  пошли  за  врачом.  Мальчишка  может  мне
пригодиться.
   Это и был его спаситель. Камерон саркастически улыбнулся.  Неудивительно,
что приказание "вымой" предшествовало словам "пошли за врачом". Алан Риджуэй
не был жесток, но сострадание ему было чуждо.  Он  мог  бы  стать  идеальной
моделью  для  того,  кто  пожелал  бы  изучить  мораль  и   манеры   чистого
интеллектуала. По иронии судьбы этот самый могущественный Повелитель Огня  в
Чикаго совсем не обладал душевным теплом.
   Алана Риджуэя не было в городе во  время  Великого  пожара;  в  противном
случае огонь, возможно, не смог бы так разгуляться.
   "Кто знает... Может быть, Алан  Риджуэй  сумел  бы  разнять  противников,
прежде чем они сожгли половину города и тысячи акров окрестных лесов".
   Один  Повелитель  Огня  жил  в  Пештиго,  маленьком   окруженном   лесами
висконсинском городке, а другой - в Чикаго, в южных районах. Они всегда были
соперниками, но в один октябрьский день случилось  что-то,  что  сделало  их
смертельными врагами. Через несколько дней началась  битва,  стоившая  жизни
тысяче двумстам жителям Висконсина и еще тремстам чикагцам.
   Единственными  Повелителями,  кроме  них,  в  городе  в  это  время  были
Повелители Земли и Воздуха, которые оказались  практически  бессильны  перед
лицом огненного ада; в лесах Висконсина Повелителей не было вовсе.  А  когда
Великий пожар кончился, оба его виновника были мертвы.
   Маги из Бостона пришли в ужас, узнав о разрушениях и жертвах, и  проявили
не свойственную им обычно заботу  об  общественном  благе:  Повелители  Огня
постановили, что один из них должен перебраться  в  Чикаго  и  позаботиться,
чтобы не было новых очагов пожара из-за вырвавшихся  на  свободу  саламандр.
Впоследствии  Камерон  узнал,  что  Повелители  Воды  из  Нью-Йорка  приняли
подобное   решение:    они    направили    своего    представителя,    чтобы
противодействовать бесчинствам саламандр. Повелители  Огня  бросили  жребий,
чтобы определить,  кому  из  них  переселяться  в  Чикаго,  и  Алан  Риджуэй
проиграл.
   Риджуэй  по  происхождению  был  настоящим  бостонским  аристократом   и,
сделавшись Повелителем, был вынужден сменить  имя  и  порвать  все  связи  с
семьей, настаивавшей на выполнении им определенных обязанностей, которые  он
теперь не мог или не хотел  исполнять.  Магия  была  его  возлюбленной,  его
супругой, и ни одна женщина не способна была увлечь его настолько, чтобы  он
сделал хотя бы символическую попытку вступить в брак. Такое не было  принято
в его кругу, и Риджуэй предпочел исчезнуть.
   Для него не имело значения, что тем самым он  лишился  права  наследовать
семейное состояние, поскольку ни один  владыка  долго  не  оставался  беден.
Вскоре  Риджуэй  обзавелся  скромным  капиталом  -  ничего  больше  ему   не
требовалось,  -  и  когда  судьба  распорядилась  так,  что   ему   пришлось
отправиться в Чикаго, сделал это без особых возражений.
   Однако среди жертв пожара оказалось непропорционально  много  обладателей
огненной магической природы, в результате чего за целый год Алан Риджуэй  не
смог найти себе в городе подмастерья.  Для  многих  магов  это  не  было  бы
поводом для беспокойства, но  Алана,  воспитанного  в  почтении  к  строгому
соблюдению правил, весьма смущало. Он был Повелителем - Мастером, а  Мастеру
положено иметь подмастерье. Своего прежнего ученика  ему  пришлось  передать
другому наставнику, поскольку мальчик не мог  отправиться  с  ним  вместе  в
Чикаго. А Алан Риджуэй в  отличие  от  многих  мастеров  обожал  учить.  Без
подмастерья он чувствовал себя обделенным.
   Поэтому, когда грязный, больной нищий  мальчишка  -  обладающий,  однако,
самой чистой огненной природой, какую только Риджуэй когда-нибудь  встречал,
- оказался подброшен к его  воротам,  маг  воспринял  это  как  дар  судьбы.
Благосклонность Провидения.
   Впрочем, в Провидение Риджуэй не  верил.  Истинный  последователь  учения
циников, он не верил ни во что, чего не мог увидеть или испытать сам.  Может
быть,  в  этом  крылась  п