Мерседес ЛЭКИ
   РОЗА ОГНЯ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru

Анонс

   Это - мир древней магии и средневековой алхимии.
   Мир, которым правят Мастера Огня, Воды, Земли и Воздуха.
   Это - мир, который лежит буквально в двух шагах от  нас,  вот  только  не
способны мы заметить, как испепеляют обидчика - в защиту своего господина  -
огненные саламандры, как летят - в час грозной опасности -  по  небу  земные
драконы.
   Это - мир  злосчастных  волков-обортней  и  мудрых  волшебников  далекого
Востока. Мир, где будущее  смешивается  в  хрустальных  колбах  и  ретортах,
Судьба читается по старинным книгам, а магическая война несется  на  крыльях
мистических Четырех Стихий...

Пролог

   Золотая, как солнце, раскаленная добела саламандра, извиваясь,  танцевала
на постаменте из мексиканского обсидиана  -  черного  стекла,  рожденного  в
сердце вулкана. Саламандра двигалась и замирала, подчиняясь мелодии, слышной
только ей одной; она была единственным источником света в абсолютной темноте
комнаты. Принимая то облик человека, то форму маленькой ящерки, она  служила
глазами и ушами магу, призвавшему ее. Он был Мастер, Повелитель Огня, и  все
создания огненной стихии подчинялись ему. Они приносили ему вести  из  мира,
ныне для него закрытого. Мог ли он мечтать о лучших вестниках? Где  огонь  -
там саламандры: в пламени свечи, газовой горелке, топящейся печке,  в  топке
паровоза, в вихре лесного  пожара.  Каждая  спешила  сообщить  об  увиденном
своему господину.  Что  видела  одна  -  видели  все;  заговори  с  одной  -
заговоришь со всеми, такова их природа.
   Терпение саламандр было бесконечным; но Повелитель Огня - смертный  -  им
не обладал. Вскоре он устал смотреть на танец саламандры  и  решил  дать  ей
поручение. Достаточно было мысленного приказа: послушная его воле саламандра
покинула обсидиановый диск и повисла над плотным листом кремовой бумаги. Это
была особая бумага, куда более дорогая, чем могло показаться. Вытисненный на
ней водяной знак был монограммой владельца, а не производителя.
   Повелитель Огня заговорил  из  глубины  обитого  бархатом  вольтеровского
кресла; его голос возник из темноты словно голос дракона Фафнира  из пещеры.
   Он знал - пришло время составить письмо. "Дорогой сэр, - начал  диктовать
он,  и  саламандра   запорхала   над   листом   бумаги,   выжигая   на   нем
каллиграфические буквы. - Я обращаюсь к Вам, поскольку  нуждаюсь  в  особого
рода учителе для моего..."
   Он задумался. Как  описать  апокрифическое  дитя  его  воображения?  Сын?
Одинокий, хрупкий, лишенный игр и  веселья  сверстников?  Нет,  лучше  пусть
детей будет двое. Если болезненного мальчика недостаточно, пусть будет еще и
умненькая любознательная девочка.
   "...для моих  детей.  Оба  они  в  умственном  отношении  развиты  не  по
возрасту; но сын - инвалид, страдающий от недуга, который свел в могилу  его
мать;  дочь  -  жертва  предрассудков,  лишающих  представительниц  ее  пола
возможностей, предоставляемых мужчинам. Ни один из  них  не  может  получить
соответствующего их способностям образования в обычной школе".
   Он  тщательно  взвесил   каждое   слово   и   остался   доволен.   Вполне
соблазнительно для "просвещенного" современного мужчины-учителя  -  как  раз
то,  что  нужно.  Впрочем,  возможно,  лучше  ориентироваться  на   женщину?
Обладающему подобной квалификацией мужчине работу нетрудно найти,  а  вот  у
женщины таких возможностей меньше...  Да  что  там:  стремящаяся  к  научным
занятиям женщина, если она не обладает собственным  доходом,  лишена  всяких
перспектив, не имея богатого отца или снисходительного мужа. Прав у  женщины
по законам этого штата - да и большинства других - нет никаких: она движимое
имущество, собственность родителей  или  супруга.  Ей  не  доступна  никакая
карьера, она может быть лишь учительницей,  швеей,  нянькой  или  прислугой.
Закон запрещает женщинам занятия бизнесом, их берут на  фабрики  только  как
самых неквалифицированных работниц. Конечно,  в  последнее  время  появилось
несколько  женщин-врачей  и  даже  ученых,  но  в   той   области,   которая
интересовала Мастера Огня, такое  возможно  лишь  при  поддержке  денег  или
покровителя-мужчины. А  ему  как  раз  и  нужен  тот,  у  кого  нет  никаких
возможностей: такая помощница будет послушной...
   "А  потому  мои  требования  носят  специфический  характер,   отражающий
интересы   детей:   учитель    должен    владеть    классической    латынью,
древнегреческим, средневековым французским и немецким, а также  латынью,  на
которой написаны средневековые трактаты. Знакомство с  древнеегипетским  или
кельтским языками было бы приятным дополнением".
   Саламандра внезапно подпрыгнула над листом бумаги и  открыла  удивительно
яркие голубые глаза. Из безгубого рта раздался пронзительный тонкий голосок.
   - Мы отсеяли всех кандидаток, кроме пяти, - сообщила она. - Одна живет  в
Чикаго, одна - в Гарварде, три  -  в  Нью-Йорке.  Только  жительница  Чикаго
разбирается в древних языках и  немного  знакома  с  иероглифами.  Остальные
владеют европейскими языками, они менее эрудированны, но...
   - Но что? - спросил он.
   - Более привлекательны, - прошипела саламандра, открыв пасть в беззвучном
смехе.
   Мастер Огня фыркнул. Было время, когда смазливое личико  имело  для  него
значение; теперь же это никакой роли не играло.
   - Родственники у них есть? - спросил он.
   - Та, что живет в Чикаго, недавно осиротела; одна из жительниц  Нью-Йорка
имеет опекуна,  которому  до  нее  нет  дела  и  который  растратил  все  ее
состояние. Она этого еще не знает. От остальных  семьи  отреклись  из-за  их
неподобающего поведения: девушки - суфражистки,  защитницы  прав  женщин,  и
поэтому изгнаны из родительских домов.
   Да, соблазнительно... Однако  не  раз  случалось,  что  родители  прощали
заблудших овечек и снова принимали их в свои объятия.
   - Покажи мне ту, что живет в Чикаго, - велел он.
   Саламандра переместилась с  листа  бумаги  на  обсидиановый  постамент  и
закружилась на месте.
   Она кружилась все быстрее и быстрее, превращаясь в раскаленный светящийся
шар. В середине его возникло изображение, похожее на то,  которое  некоторые
спириты создают в хрустальном шаре. Однако этот образ был неподдельным - это
был плод настоящей магии.
   Увидев перед собой девушку, Повелитель Огня чуть не рассмеялся, настолько
наивным было представление саламандры о красоте.  Действительно,  одета  она
была бедно: такое платье могла бы надеть престарелая  домоправительница.  Он
даже вспомнил, где видел подобные: в каталоге фирмы дешевой одежды,  который
как-то оставила в его конторе уборщица.
   "Женский  туалет,  который  легко  стирать.  Два  доллара  двадцать  пять
центов". Платье давно вышло из моды и было сильно поношенным.
   Девушка носила очки в проволочной  оправе  и  не  прибегала  ни  к  каким
ухищрениям, чтобы казаться привлекательной. Все это резко отличало ее от тех
дорогостоящих, разодетых в шелка красоток,  чьим  обществом  он  наслаждался
когда-то. Однако ее нежная кожа не нуждалась в румянах и  рисовой  пудре,  а
толстые стекла очков не могли скрыть сияющих голубых глаз.  Стройной  фигуре
не требовался корсет,  а  золотистые  волосы,  напоминающие  о  зреющей  под
солнцем пшенице, не знали краски.
   - Она сирота? - спросил Мастер. Саламандра кивнула:
   - Она недавно потеряла отца. Если говорить об академических  достижениях,
она - самая квалифицированная.
   - И лишенная нежелательных родственных связей, - пробормотал он, глядя на
мерцающее изображение и слегка хмурясь: движения девушки были  неуверенными,
совсем не такими грациозными, как ему хотелось бы. Впрочем, значения это  не
имело: он же собирался нанять ее не ради танцев.
   Судя по одежде, жилось ей нелегко - если, конечно, она  не  аскетична  от
природы или не жертвует все деньги на суфражистское движение. Возможно и то,
и другое; впрочем, будь она суфражисткой,  саламандра  отвергла  бы  ее  как
неподходящую кандидатку.
   - Мы обратимся к ней - точнее, к ее учителю,  -  решил  Мастер  и  знаком
велел саламандре вернуться к незаконченному письму.
   "Я готов щедро оплатить услуги любого учителя - мужчины  или  женщины,  -
обладающего  необходимыми  знаниями,  и  компенсировать  дорожные   расходы.
Учитель будет жить в моем  доме  на  полном  пансионе  и  получать  двадцать
долларов в неделю, а также необходимые средства на путешествия,  развлечения
и книги. Сан-Франциско может предложить удовольствия на самый  взыскательный
вкус, в этом году в оперном театре будет петь сам несравненный Карузо".
   Об  одежде  тоже  придется  позаботиться:  если  девушка  согласится   на
предложение, гардероб  следует  подготовить  заранее.  Лучше  положиться  на
собственный выбор -  неизвестно,  обладает  ли  она  хоть  каким-то  вкусом.
Повелитель Огня не собирался терпеть в своем доме дурно одетую женщину. Хоть
его резиденция снаружи и не могла соперничать с  дворцом  Лиланда  Стэнфорда
,  внутреннее  убранство
способно было вызвать зависть самых богатых обитателей Ноб-хилла . Подол ситцевого платьица, заказанного  по
каталогу,  не  коснется  изысканного  паркета,  унылые   цвета   не   должны
соседствовать с роскошным бархатом  и  дамасскими  шелками,  которыми  обита
мебель.
   "Надеюсь, среди Ваших учеников найдется кто-нибудь, соответствующий  моим
требованиям, - не спеша диктовал Мастер. - Ваши  научные  достижения  широко
известны даже на Диком Западе, на золотых холмах Сан-Франциско, и я  уверен,
что человек, получивший образование  под  Вашим  руководством,  не  посрамит
своего учителя. Рассчитывая на Ваше сотрудничество,  прилагаю  к  настоящему
письму железнодорожный билет для моего будущего служащего".
   Билет первого класса в отдельное  купе  может  вызвать  подозрение.  Нет,
достаточно обычного вагона, да  и  путешествие  по  железной  дороге  вполне
безопасно даже для женщины, едущей в одиночестве.
   "Жду Вашего ответа как можно скорее".
   - Завершить как  обычно?  -  деликатно  поинтересовалась  саламандра.  Он
кивнул, и  саламандра  затанцевала  снова,  выжигая  на  бумаге  размашистую
подпись. Закончив, она повисла в воздухе над письмом,  и  лист  сложился,  а
потом вместе с  железнодорожным  билетом  скользнул  в  конверт.  Саламандра
запечатала конверт, окунув "руку" в воск, и выжгла адрес.
   - Отнеси в кабинет профессора  Каткарта  и  оставь  там,  -  распорядился
Мастер, и саламандра поклонилась, - Если его  студентка  не  соблазнится  на
такую приманку, придумаем что-нибудь еще.
   - Было бы глупо с ее стороны  не  соблазниться,  -  ответила  саламандра,
несколько удивив своего повелителя. - Ей больше некуда податься.
   - Женщины не  всегда  рассуждают  логически,  -  улыбнулся  он.  -  Лучше
считать, что первое предложение она отклонит, и  иметь  наготове  что-нибудь
еще.
   Саламандра покачала головой, словно не в силах понять причуды смертных, и
вместе с запечатанным письмом растворилась  в  воздухе,  оставив  Мастера  в
темноте.

Глава 1

   Розалинда Хокинс открыла дверь, сжавшись от испуга.  Ожидая  увидеть  еще
одного рассерженного  кредитора,  она  постаралась  придать  лицу  выражение
спокойствия, которого вовсе не испытывала. Пасмурный дождливый день  перешел
в столь же ненастный вечер; дом, который прежде служил  Розалинде  убежищем,
теперь подвергался осаде - и к тому же больше ей не принадлежал.
   "Сколько еще мне это терпеть? И надолго ли хватит сил?"
   - Мне очень жаль, - начала она, когда распахнулась тяжелая дубовая дверь.
- Если у вас есть претензии, вам следует обратиться к мистеру  Грамвелту  из
фирмы "Грамвелт, Дженкинс и...".
   Однако за дверью оказался вовсе не враждебный незнакомец.
   - И мне тоже следует спрашивать разрешения адвокатов, чтобы  нанести  вам
визит, Роза? - с  удивлением  спросил  невысокий  худощавый  седой  человек,
Девушка  рассмеялась   от   облегчения,   впервые   после   похорон   увидев
доброжелательное лицо; у нее даже закружилась голова, и она  испугалась,  не
прозвучали ли в ее смехе истерические нотки.
   - Конечно, нет, профессор Каткарт! - воскликнула она.  -  Дело  просто  в
том, что сегодня целый день в дверь звонят папины кредиторы, и  у  меня  уже
появилась привычка... - Она умолкла, заметив растерянность гостя.  -  А,  не
важно! Заходите, пожалуйста! Боюсь, правда,  что  не  смогу  предложить  вам
никакого угощения: утром  в  сопровождении  полисмена  явился  бакалейщик  с
судебным ордером и забрал из дома все, что только было съедобного.
   Еще неделю назад даже подобное предположение  показалось  бы  немыслимым.
Однако с тех пор с Розалиндой  случилось  слишком  много  немыслимых  вещей,
чтобы особенно задумываться именно об этой.
   Профессор Каткарт - доктор  философии,  знаток  древних  и  средневековых
языков -  был  учителем  Роэалинды  в  Чикагском  университете.  Сейчас  его
бесцветные глаза пораженно раскрылись. Войдя в переднюю,  он  снял  шляпу  и
теперь нервно вертел ее в руках. Роза закрыла дверь и провела  профессора  в
гостиную. Там горели все газовые лампы - к чему экономить, если счета и  без
того уже слишком велики?
   Гость осторожно присел на софу, подумав при этом, что  завтра,  возможно,
она будет уже украшать чью-то другую гостиную.  Его  длинное  лицо  выражало
озабоченность; казалось, он настолько поражен  увиденным,  что  у  него  нет
слов.  Розалинда   почувствовала,   как   в   нем   всколыхнулась   жалость:
действительно, что можно сказать в подобном случае?
   Профессор облизнул губы и все же заговорил:
   - Я знал, что после спекуляций, которыми занялся  Хокинс,  его  дела  шли
неважно, но я и предположить не мог, что дойдет до такой крайности!
   - Я тоже, - просто ответила Розалинда, опускаясь в кресло и вцепившись  в
подлокотник, чтобы  не  упасть.  -  Пока  папа  был  жив,  его  жалованья  в
университете  хватало  на  оплату  счетов,  а   дополнительные   занятия   с
безмозглыми идиотами из высшего общества заставляли кредиторов  держаться  в
рамках приличий. - Она уставилась на собственные руки,  не  в  силах  видеть
жалость в глазах гостя. - Ну а теперь они набросились все разом.
   - Так отец ничего вам не оставил? - изумился профессор Каткарт.
   - Ничего, кроме кипы неоплаченных счетов и этого дома  -  да  и  тот  уже
отдают кредиторам,  -  устало  проговорила  она.  -  Мне  любезно  разрешили
сохранить мои личные вещи - кроме представляющих  какую-то  ценность,  вроде
маминого жемчуга.
   - Они собираются отобрать у вас жемчуг? - в ужасе переспросил Каткарт.  -
Но ведь...
   - Они забрали  жемчуг,  -  уточнила  Розалинда,  поправляя  очки  ледяным
пальцем и стараясь отогнать воспоминание о том, как она плакала, когда у нее
отобрали единственное, что оставалось на память о матери.  -  Еще  вчера,  И
другие вещи тоже. - Она стиснула подлокотник, вспомнив весь этот ужас: чужие
люди роются в ее вещах в  поисках  всего,  что  представляет  хоть  какую-то
ценность. - Книги из папиной  библиотеки  уже  увезли,  за  мебелью  приедут
завтра. Дом продадут, как только  мистер  Грамвелт  найдет  покупателя.  Мне
сказали, что пока я могу остаться здесь. Можно было  бы  поставить  на  полу
гостиной палатку, но и ее уже унесли.
   Розалинда не рассмеялась в истерике только потому, что  в  глазах  у  нее
потемнело; она покачнулась и едва не  упала  с  кресла.  Профессор  вскочил,
кинулся к ней и начал похлопывать  по  руке.  В  словах  старика  неожиданно
прозвучала практическая нотка.
   - Дитя, когда вы в последний раз ели?
   Розалинда покачала головой, не в силах вспомнить...  Это  вызвало  у  нее
беспокойство:  уж  не  теряет  ли  она  память?  Может  быть,  она  лишилась
рассудка?
   - У меня нет аппетита, - уклончиво ответила она. Профессор хмыкнул.
   - Тогда накормить вас -  моя  вторая  задача.  Первая  -  увезти  отсюда.
Отправляйтесь наверх и уложите вещи. Я не оставлю вас здесь на милость  этих
проходимцев.
   - Но...  -  попыталась  возразить  Розалинда,  знавшая,  что  собственные
средства профессора весьма ограниченны. Однако  он  решительно  прервал  ее,
продемонстрировав неожиданную властность:
   - Уж как-нибудь я смогу устроить дочь моего старого  друга  на  несколько
дней в приличный пансион, а также  накормить  ее  ужином.  Что  же  касается
дальнейшего... Вот об этом я,  собственно,  и  пришел  поговорить.  Пожалуй,
лучше сделать это за ужином, вернее - за десертом. А теперь - не спорьте  со
мной, дитя! Не оставлять же вас в пустом доме!  Они  ведь  и  газ  отключить
могут!
   Именно в этот момент светильники мигнули и погасли, оставив  Розалинду  и
ее гостя  в  сумерках  ненастного  предзакатного  часа.  Розалинде  внезапно
показалось, что дом полон призраков. Это и помогло ей принять решение.
   - Я быстро, - сказала она.
   Большая часть вещей уже была упакована  в  баул  и  единственный  сундук;
оставалось  лишь  уложить  саквояж.  Накануне,  пока  Розалинда   занималась
сборами, мистер Грамвелт  не  сводил  с  нее  прищуренных  глаз,  как  змея,
следящая за птичкой: он явно собирался проследить, чтобы девушка не  забрала
с собой мелочей, из  которых  можно  извлечь  выгоду.  К  счастью,  ценности
некоторых предметов, хранящих бесценную для Розалинды память,  он  не  знал,
иначе отобрал бы и их. Юрист не раз  подчеркивал,  что  все,  что  Розалинде
будет позволено забрать с собой, она получает  из  милости.  Теперь  сундук,
готовый к отправке, стоял в прихожей, и ей оставалось лишь уложить в саквояж
туалетные принадлежности.
   - Я оказалась в положении, которое  так  восхваляют  некоторые  философы,
например, мистер Эмерсон: я не обременена собственностью, - сказала девушка.
   - Я найду кеб, - ответил профессор.
   В это время ресторан "Бергдорф" не был полон:  театральные  представления
еще не закончились и зрители не хлынули в залы. К счастью, немецкий ресторан
не принадлежал к числу любимых мест ее отца, иначе воспоминания помешали  бы
Розалинде насладиться ужином. Никакие  печальные  призраки  не  являлись  ей
здесь, а профессор Каткарт явно был тут завсегдатаем: метрдотель узнал его и
проводил к  уединенному  столику.  Розалинда  гадала,  что  подумали  о  ней
официанты: слишком она невзрачна, чтобы сойти за даму полусвета,  и  слишком
бедно одета, чтобы ее могли счесть невестой  или  родственницей  профессора.
Может, ее приняли за домоправительницу,  получившую  такой  подарок  ко  дню
рождения?
   "А может  быть,  я  сойду  за  родственницу-суфражистку  или  религиозную
фанатичку, пожертвовавшую все свои украшения в пользу  Билли  Санди"  , -  решила  Розалинда.  На  самом  деле  это  не  имело  никакого
значения. Уважение,  которое  служащие  ресторана  проявляли  к  профессору,
распространялось даже на странную девицу, которую  он  с  собой  привел;  их
обслуживали быстро и предупредительно, и метрдотель выказывал по отношению к
Розалинде любезность, как будто она носила наряд от Уорта, а не купленный по
дешевке у Сирса и Рубака .
   Когда-то она одевалась очень элегантно - не у Уорта, конечно, но все же у
одной из лучших чикагских мастериц. Это было до того, как  у  отца  началась
полоса неудач и ей пришлось экономить и на одежде, и на прочих тратах. Ни ее
учителя, ни соученики по университету этого не замечали; они,  возможно,  не
обратили бы внимания, даже появись  Розалинда  в  древнегреческом  хитоне  и
пеплосе. Никто не упоминал о том, что ей приходится беречь  каждый  грош,  и
это спасало ее гордость; поскольку теперь и в  ресторанах  они  с  отцом  не
бывали, ей не приходилось обнаруживать свою бедность на публике.
   В "Бергдорфе" было  тепло,  мягко  сияли  свечи  и  газовые  светильники.
Единственными звуками, нарушавшими тишину, были тихие разговоры  посетителей
и звон серебра и фарфора. Профессор Каткарт  оказался  гурманом,  отдававшим
все свое внимание каждому блюду, поэтому ужинали они в  мо