го я и заключаю,
что ты с Тулкандры.
     -- Я явился из мира, который называется Земля,  --  сказал
Рэнсом.  --  Там  гораздо  теплее, чем здесь. Я чуть не умер от
холода и недостатка воздуха, пока шел к твоей пещере.
     Сорн  сделал  резкое  движение  своей   длинной   передней
конечностью.   Рэнсом   напрягся,  еле  удержавшись,  чтобы  не
отскочить, -- он подумал, что  страшилище  собирается  схватить
его.  Однако  у  сорна  и  в  помине не было злых намерений. Он
потянулся назад и снял с  полки  предмет,  напоминающий  чашку.
Рэнсом заметил, что к нему прикреплена длинная гибкая трубка.
     -- Вдохни,  --  сказал  сорн,  вкладывая  предмет  в  руки
Рэнсома. -- Когда сюда попадают хроссы, им это тоже необходимо.
     Рэнсом сделал  вдох  и  сразу  почувствовал  себя  гораздо
лучше.  Дышать  стало легче, и глубокий вдох не причинял больше
боли в легких и груди. Сорн и освещенная пещера, как  в  тумане
плывшие перед глазами, приобрели реальные очертания.
     -- Кислород?  -- догадался Рэнсом. Но для сорна английское
слово, естественно, ничего не значило. -- Тебя зовут Эликан? --
спросил Рэнсом.
     -- Да, -- ответил сорн. -- А тебя?
     -- Такое существо, как я, называется человек, хроссы зовут
меня челховек. Но имя мое -- Рэнсом.
     -- Че-ло-вск... Рен-сум, -- повторил сорн. Рэнсом заметил,
что он  говорит  иначе,  чем  хроссы,  --  без  намека  на   их
неизменное начальное "X".
     Сорн  сидел,  упираясь  в  пол  продолговатыми ягодицами и
притянув к себе ноги. В такой же позе человек мог  бы  положить
подбородок на колени, но у сорна были для этого слишком длинные
ноги.  Он свесил голову между колен, которые торчали высоко над
плечами, напоминая громадные уши на карикатурах, и  подбородком
касался  выпирающей  груди.  У  него была борода, а может быть,
двойной  подбородок  --  при  свете  костра   Рэнсом   не   мог
рассмотреть.  Тело  сорна,  белое  с  кремовым  оттенком,  было
покрыто как бы длинным одеянием из какого-то мягкого материала,
отражавшего  свет.  Вглядевшись  в  тонкие  и  хрупкие   голени
существа,  Рэнсом  решил,  что  это естественный покров, больше
похожий на оперение, чем на мех. Да, пожалуй, в  точности,  как
птичьи  перья.  Вообще,  зверь  оказался  вблизи вовсе не таким
страшным, как Рэнсом предполагают, и даже  как  будто  поменьше
ростом.  Правда, требовались немалые усилия, чтобы привыкнуть к
его лицу; слишком длинное, серьезное и  совершенно  бесцветное,
это   нечеловеческое  лицо  неприятно  напоминало  человеческие
черты.   Как   у   всех   больших   существ,   глаза   казались
непропорционально   маленькими.   Но   в  целом  он  производил
впечатление скорее гротескное, чем жуткое. В  сознании  Рэнсома
первоначальное   представление   о   сорнах  как  о  призрачных
великанах или волотах уступило место образу неловкого домового.
     -- Вероятно, ты голоден, Коротыш, -- произнес сорн. Рэнсом
не мог  этого  отрицать.  Сорн  поднялся,  странно,   по-паучьи
перебирая конечностями, и стал ХОдить по пещере, сопровождаемый
тонкой   фантастической  тенью.  Кроме  обычной  на  Малакандре
растительной пищи, он предложил гостю какой-то крепкий  напиток
и закуску -- гладкий коричневый продукт. Исследовав его на вид,
запах  и  вкус, Рэнсом с радостным изумлением обнаружил, что он
очень похож на наш сыр. Рэнсом спросил, что это такое.
     С трудом подбирая слова, сорн начал объяснять, что у самок
некоторых животных выделяется  особая  жидкость  для  кормления
детенышей,  и  Рэнсом,  понимая, что за этим последует описание
процессов доения и изготовления сыра, прервал его.
     -- Да, да, -- сказал он. -- Мы на Земле тоже так делаем. А
каких животных вы используете?
     -- Это такие желтые животные с длинной шеей. Они  питаются
побегами  в  лесах  хандрамита. Утром их собирают и гонят вниз,
пасут там до вечера, а на ночь возвращают назад и  размещают  в
пещерах.  Этим  занимаются  подростки, которые не научились еще
ничему другому.
     Выходит, сорны -- пастухи. В первый  момент  это  открытие
показалось  Рэнсому  утешительным,  но  он тут же вспомнил, что
гомеровский циклоп занимался тем же ремеслом.
     -- По-моему, я видел одного из ваших за этим занятием,  --
сказал  он.  --  Но  как  же  хроссы,  разве  они позволяют вам
опустошать их леса?
     -- А что они могут иметь против?
     -- Хроссы подчиняются вам?
     -- Они подчиняются Уарсе.
     -- А вы кому подчиняетесь?
     -- Уарсе.
     -- Но вы же знаете больше, чем хроссы?
     -- Хроссы умеют  только  сочинять  стихи,  ловить  рыбу  и
выращивать растения. Больше они ничего не знают.
     -- А Уарса -- тоже сорн?
     -- Да   нет,   Коротыш.   Я  уже  говорил  тебе,  что  ему
подчиняются все нау, -- так он  произносил  слово  хнау,  --  и
вообще все на Малакандре.
     -- Я  ничего  не понял про Уарсу. Объясни мне, -- попросил
Рэнсом.
     -- Уарса, как и подобные ему, не может умереть,  --  начал
сорн,   --  и  не  может  рождать  детей.  Когда  была  создана
Малакандра, его назначили управлять  ею.  Его  тело  совсем  не
такое,  как  у  нас или у тебя: сквозь него проходит свет и его
трудно увидеть.
     -- Как эльдила?
     -- Да. Он  величайший  из  всех  эльдилов,  которые  могут
находиться на хандре.
     -- А что такое эльдилы?
     -- Неужели  ты  хочешь  сказать,  что  в  вашем  мире  нет
эльдилов?
     -- Насколько я знаю, нет. Так что такое эльдилы и почему я
их не вижу? У них нет тела?
     -- Конечно, у них есть  тела.  Существует  множество  тел,
которые  нельзя  увидеть. Глаза любого животного видят одно, не
видят другого. Вы на Тулкандре не знаете, что есть разные  виды
тел?
     Рэнсом  попытался,  как мог, объяснить сорну, что на Земле
все тела состоят из твердых, жидких и газообразных веществ. Тот
слушал с огромным вниманием.
     -- Ты неправильно об этом говоришь, -- сказал он  наконец.
-- Тело  --  это  движение.  При  одной  скорости ты чувствуешь
запах, при другой --  уже  слышишь  звук,  при  третьей  --  ты
видишь.  А  бывает  такая  скорость,  при которой у тела нет ни
запаха, ни звука и его нельзя увидеть. Но заметь, Коротыш,  что
крайности сходятся.
     -- Что это значит?
     -- Если   движение  станет  быстрее,  то  движущееся  тело
окажется сразу в двух местах.
     -- Да, это так.
     -- Но если движение еще быстрее -- это  трудно  объяснять,
потому  что  ты  не  знаешь многих слов, -- понимаешь, Коротыш,
если бы оно делалось быстрее и быстрее, в конце концов то,  что
движется, оказалось бы сразу везде.
     -- Кажется, я понимаю.
     -- Так  вот,  это и есть высшая форма тела, самая быстрая,
настолько быстрая, что тело  становится  неподвижным;  и  самая
совершенная, так что оно перестает быть телом. Но об этом мы не
будем  говорить.  Начнем с того, что ближе к нам. Самое быстрое
из того, что достигает наших чувств -- это свет. На самом деле,
мы видим не свет, а более медленные тела, которые он  освещает.
Свет  находится  на границе, сразу за ним начинается область, в
которой тела слишком  быстры  для  нас.  Тело  эльдила  --  это
быстрое,  как  свет,  движение.  Можно сказать, что тело у него
состоит из света; но для самого эльдила свет  --  нечто  совсем
другое, более быстрое движение, которого мы вообще не замечаем.
А наш "свет" для него -- как для нас вода, он может его видеть,
трогать,  купаться  в  нем.  Более того, наш "свет" кажется ему
темным, если его не освещают более быстрые  тела.  А  те  вещи,
которые мы называем твердыми -- плоть, почва, -- для него менее
плотные,  чем наш "свет", почти невидимые, примерно как для нас
легкие  облака.  Мы   думаем,   что   эльдил   --   прозрачное,
полуреальное  тело,  которое проходит насквозь стены и скалы, а
ему кажется, что сам он твердый  и  плотный,  а  скалы  --  как
облака.  А  то,  что  он  считает  светом,  наполняющим небеса,
светом,  от  которого  он  ныряет  в  солнечные   лучи,   чтобы
освежиться,  то  для  нас черная пропасть ночного неба. Все это
простые вещи, Коротыш, только  они  лежат  за  пределами  наших
чувств.   Странно  только,  что  эльдилы  никогда  не  посещают
Тулкандру.
     -- В этом я не вполне уверен, -- сказал Рэнсом. Его  вдруг
осенила  мысль, что предания о светящихся неуловимых существах,
время от времени появляющихся на Земле -- одни народы  называют
их дэвами, другие духами, -- объясняются, может быть, совсем не
так, как придумали антропологи. Правда, тогда все представления
о   мире  выворачиваются  наизнанку,  но  после  путешествия  в
космическом корабле он был готов ко всему.
     -- Зачем Уарса позвал меня? -- спросил он.
     -- Уарса мне этого не сказал, -- ответил сорн. -- Я  думаю
-- ему интересно увидеть любого обитателя другой хандры.
     -- В нашем мире нет Уарсы, -- сказал Рэнсом.
     -- Это  еще  раз  доказывает,  что  ты явился с Тулкандры,
Безмолвной планеты.
     -- Каким образом?
     Сорн даже удивился вопросу:
     -- Если бы у вас был Уарса, он обязательно беседовал бы  с
нашим.
     -- Но как? Ведь между ними миллионы миль?
     -- Для Уарсы все это выглядит иначе.
     -- Ты хочешь сказать, что он часто получает вести с других
планет?
     -- Уарса  опять-таки назвал бы это иначе. Уарса никогда не
скажет, что он живет на Малакандре, а другой Уарса -- на другой
планете. Малакандра для него -- просто место в небесах.  Там-то
он  и  живет  --  в  небесах,  и  другие  тоже.  И конечно, они
разговаривают друг с другом...
     Но эти объяснения уже не укладывались  в  голове;  Рэнсома
клонило в сон, и он решил, что не понимает сорна.
     -- Мне  бы  надо  поспать,  Эликан,  --  сказал  он.--Я не
понимаю, о чем ты говоришь. Может быть, я и не с  той  планеты,
которую ты называешь Тулкандра.
     -- Сейчас  мы  оба  будем  спать,  --  ответил сорн. -- Но
сначала я покажу тебе Тулкандру.
     Сорн поднялся,  и  Рэнсом  последовал  за  ним  в  глубину
пещеры. Он увидел небольшую нишу и в ней ведущую вверх винтовую
лестницу. Ступени, высеченные в скале в расчете на сорнов, были
слишком  высоки  для  человека,  и Рэнсому пришлось карабкаться
вверх, опираясь на них руками и коленями.
     Сорн поднимался впереди. Рэнсом не мог понять,  откуда  на
лестнице  свет  --  по-видимому,  он шел из небольшого круглого
предмета, который  сорн  держал  в  руке.  Они  поднимались  по
каменному  колодцу  очень  долго, наверное, на самый верх горы.
Рэнсом совсем выбился из сил, когда  они  оказались  наконец  в
темной, но теплой комнате. Сорн сказал:
     -- Она  еще  довольно высоко -- над южным горизонтом, -- и
указал на небольшое отверстие или окно. Во всяком  случае,  это
устройство  не похоже на земной телескоп, решил Рэнсом; правда,
попытавшись  на  следующий   день   объяснить   сорну   принцип
телескопа,   он  сам  не  понял,  в  чем  же  состоит  отличие.
Облокотившись на  подоконник  (выступ  перед  окошком),  Рэнсом
посмотрел  за  окно.  Посреди  кромешной тьмы висел яркий диск,
размером с полкроны; казалось, до неги можно дотянуться  рукой.
Почти  вся поверхность диска была ровно серебристой, лишь внизу
виднелись какие-то очертания  и  под  ними  была  белая  шапка.
Рэнсом  вспомнил,  что  на  фотографиях  Марса такими же белыми
пятнами выглядят полярные льды, может быть, перед ним Марс?  Но
вглядевшись в темные очертания, Рэнсом различил Северную Европу
и  кусок  Северной  Америки, как бы перевернутые, а в основании
всей  картины  --  Северный  полюс.  Почему-то  это   неприятно
поразило  Рэнсома.  И  все  же это была Земля, может быть, даже
Англия, а может быть,  это  ему  только  казалось:  изображение
немного  дрожало,  и  глаза быстро устали от яркого света. Этот
маленький диск вмещал в себя все -- Лондон,  Афины,  Иерусалим,
Шекспира,  всех  живущих  и  умерших,  всю историю. И там же, у
порога пустого дома близ Стерка, до сих  пор,  наверное,  лежит
его рюкзак.
     -- Да,  --  сказал  он  поскучневшим  голосом.  -- Это моя
планета.
     Ни разу еще за время путешествия не было ему так тоскливо.

     XVI

     Проснувшись наутро, Рэнсом почувствовал, что  с  его  души
словно   свалился   тяжелый  камень.  Потом  он  вспомнил,  что
находится в жилище сорна, и что то самое существо,  которое  он
так боялся повстречать с первой минуты на Малакандре, оказалось
не  менее  дружелюбным,  чем  хроссы,  хоть  и  далеко не таким
симпатичным. Значит, на этой  планете  больше  нечего  бояться,
кроме Уарсы. "Последний барьер", -- подумал Рэнсом.
     Эликан дал ему поесть и напиться.
     -- Как же мне добраться до Уарсы? -- спросил Рэнсом.
     -- Я   тебя   понесу,  --  отвечал  сорн.  --  Ты  слишком
маленький, чтобы одолеть такой путь. Да и я буду рад  навестить
Мельдилорн.  Хроссам следовало бы объяснить тебе другую дорогу.
Они, видно, не могут по внешнему виду определить, какие у  тебя
легкие  и  что  ты  в  состоянии  выдержать.  Это так похоже на
хроссов.  Умри  ты  на  харандре,  они  сложили  бы  поэму  про
отважного  челховека,  про  то, как небо почернело и засверкали
звезды, а он все шел и шел; и  конечно,  перед  смертью  ты  бы
произнес  замечательную  речь.  Им бы и в голову не пришло, что
прояви они чуточку осмотрительности -- можно было бы  сохранить
тебе жизнь, отправив по другой дороге.
     -- Я  люблю  хроссов, -- сказал Рэнсом немного напряженным
тоном. -- И мне кажется, о смерти они говорят правильно.
     -- Они правы, что не боятся ее, Рен-сум, но они  не  умеют
относиться   к   ней   разумно,  не  понимают,  что  смерть  --
естественное свойство наших тел, и нередко, сами того не ведая,
умирают напрасно. Например, вот эта штука спасла  жизнь  многим
хроссам,  но ни один из них даже не подумает о том, чтобы взять
ее в дорогу.
     Он протянул Рэнсому флягу, от которой  отходила  трубка  с
воронкой на конце. Рэнсом узнал кислородный аппарат.
     -- Дыши  этим,  когда  будет  нужно,  -- сказал сорн, -- а
потом закрывай.
     Эликан  прикрепил  аппарат  на  спину  Рэнсому,  а  трубку
перекинул  через плечо и вложил ему в руку. Руки сорна походили
на птичьи лапы -- кости,  обтянутые  кожей;  при  прикосновении
этих  рук,  веерообразных,  семипалых  и  совершенно  холодных,
Рэнсом не мог подавить дрожь  отвращения.  Чтобы  отвлечься  от
неприятных  ощущений,  он спросил, где изготовлен аппарат -- до
сих пор он не встречал ничего, что хотя бы отдаленно напоминало
завод или мастерскую.
     -- Придумали его мы, а сделали  пфифльтригги,  --  ответил
сорн.
     -- А почему они делают такие вещи? -- спросил Рэнсом.
     Он  все надеялся уяснить себе политическую и экономическую
структуру Малакандры.
     -- Им нравится делать всякие вещи, --  сказал  Эликан.  --
Большей  частью,  правда,  эти  вещи совершенно бесполезны, ими
можно только любоваться. Но иногда  это  им  надоедает,  и  они
делают  кое-что  по  нашему  замыслу  --  но  только  если  это
достаточно сложно. У пфифльтриггов нет терпения делать  простые
вещи, как бы они ни были полезны. Однако нам пора. Ты сядешь ко
мне на плечо.
     Это  неожиданное  предложение  смутило  Рэнсома, но делать
было нечего -- сорн уже присел на корточки. Рэнсом вскарабкался
ему  на  плечо,   покрытое   чем-то   вроде   перьев,   уселся,
прислонившись  к длинному бледному лицу и обхватив правой рукой
огромную  шею,  и  постарался  смириться  со  столь  ненадежным
способом  передвижения.  Сорн  осторожно  выпрямился,  и Рэнсом
взмыл вверх, на высоту примерно восемнадцати футов.
     -- Все в порядке, Коротыш? -- спросил сорн.
     -- В полном, -- ответил Рэнсом,  и  путешествие  началось.
Пожалуй, в походке этого существа заключалось самое разительное
его  отличие  от  человека.  Сорн  очень высоко поднимал ноги и
очень осторожно опускал  их.  Рэнсом  вспоминал  то  крадущуюся
кошку,  то  важно выступающего петуха, то идущую шагом упряжную
лошадь. Но все же движениями сорн не  походил  ни  на  одно  из
земных  животных.  Как ни странно, ехать на нем оказалось очень
удобно. Не прошло и нескольких минут, как от  головокружения  и
прочих   неприятных   ощущений  не  осталось  и  следа.  Взамен
нахлынули забавные и трогательные воспоминания. Он  представлял
себе,  как в детстве катался в зоопарке на слоне, потом -- как,
совсем малышом, его носил на плечах отец.  Рэнсом  наслаждался.
Они проходили примерно шесть или семь миль в час. Сильный холод
был вполне переносим, благодаря кислороду он дышал без труда.
     Пейзаж,    который   открылся   перед   Рэнсомом   с   его
покачивающейся   наблюдательной   вышки,   не   радовал   глаз.
Хандрамита  нигде  не было видно. Они шли по неглубокой долине;
по  обе  стороны,  насколько  хватало  глаз,   тянулись   голые
зеленоватые  скалы,  кое-где  покрытые  красными пятнами. Небо,
темно-синее над горизонтом, сгущалось до почти полной черноты в
зените, и  отворачиваясь  от  слепящего  солнца,  Рэнсом  видел
звезды.  Сорн  подтвердил,  что  они  недалеко  от области, где
нельзя дышать. Уже на скалах,  образующих  границу  харандры  и
стеной  окружающих  хандрамит,  или во впадине, где проходит их
дорога, воздух разрежен примерно  как  на  Гималаях,  и  хроссу
тяжело  им  дышать,  а  еще  несколькими  сотнями  футов  выше,
собственно на поверхности  планеты,  жизнь  вообще  невозможна.
Поэтому и сияние вокруг них было таким ослепительным -- с небес
лился свет, почти не ослабленный атмосферным покровом.
     Скала слепила глаза; по се неровной поверхности тень сорна
с Рэнсомом  на  плече двигалась с неестественной четкостью, как
тень дерева перед фарами машины. До горизонта, казалось,  можно
дотянуться рукой. Трещины и выступы дальних склонов различались
во  всех подробностях, будто пейзаж старинного мастера, жившего
еще до открытия  законов  перспективы.  Рэнсом  находился  близ
границы  небес,  по которым летел сюда в космическом корабле, и
снова испытывал влияние лучей, недоступных облеченным в  воздух
словам.  Сердце  его билось сильно и радостно, его охватило уже
знакомое чувство неземной торжественности, строгого и вместе  с
тем  исступленного восторга; неисчерпаемый источник жизни и сил
открылся перед ним. Будь  в  легких  побольше  воздуха,  он  бы
рассмеялся. Даже окружающий ландшафт стал прекрасен. С верхнего
края  долины  свешивались  огромные  розоватые  клубы пенистого
вещества харандры, подобные  тем,  какие  он  не  раз  видел  с
далекого  хандрамита.  Теперь  он  разглядел, что вещество этих
образований -- твердое, как камень, и что книзу клубы  сужаются
в  некое подобие стебля, как у растений. Сравнение с гигантской
цветной капустой оказалось удивительно точным, если представить
себе кочаны из розового камня и размером с собор. Он спросил  у
сорна, что это такое.
     -- Это  древние  леса  Малакандры,  -- объяснил Эликан. --
Когда-то харандра была покрыта теплым воздухом,  жизнь  на  ней
процветала. Там до сих пор все усыпано костями древних существ,
только   этого   нельзя  увидеть,  потому  что  находиться  там
невозможно. Тогда-то  и  выросли  эти  леса,  и  в  них  народ,
которого  уже  несколько тысячелетий нет на свете. На них росла
не шерсть, а покров вроде моего. Они не плавали  в  воде  и  не
ходили.  Широкие  конечности  позволяли им скользить в воздухе.
Говорят, они прекрасно пели, и красные леса в  те  далекие  дни
звенели  от  их  голосов.  Теперь леса превратились в камень, и
только эльдилы посещают эти места.
     -- В нашем мире до сих пор есть такие существа, --  сказал
Рэнсом.  --  Мы  называем  их  птицами. Но где был Уарса, когда
погибала харандра?
     -- Там же, где и сейчас.
     --И он не мог помешать?
     -- Не знаю. Но никакой мир  не  бывает  вечен,  тем  более
народ. Это закон Малельдила.
     Чем  дальше они шли, тем гуще становились окаменелые леса.
Порой   по   всему   горизонту   пылала   безжизненная,   почти
безвоздушная  пустыня, словно английский сад в летний день. Они
миновали множество пещер -- жилищ сорнов,