о сердце и все тело превратилось в воду.
     Уарса  заговорил  --  Рэнсом еще не слышал голоса, который
был бы  меньше  похож  на  человеческий:  нежный  и  как  будто
отдаленный,  и  совершенно  ровный;  об  этом голосе один хросс
потом сказал, что "в нем нет крови; для них свет --  как  кровь
для нас". В самих словах не было ничего устрашающего.
     -- Чего  ты  так  боишься,  Рэнсом с Тулкандры? -- спросил
голос.
     -- Тебя, Уарса, потому что ты не похож на меня и я не могу
тебя увидеть.
     -- Это не причины, -- произнес голос. -- Ты тоже не  похож
на  меня,  и я хотя и вижу тебя, но очень плохо. Но напрасно ты
думаешь, что мы совсем разные. Мы оба  --  подобия  Малельдила.
Так что настоящие причины не в этом.
     Рэнсом молчал.
     -- Ты  начал бояться меня еще до того, как оказался в моем
мире. И здесь ты все время пытался скрыться от меня. Мои  слуги
видели,  что  ты  боишься, когда ваш корабль был еще в небесах.
Они видели,  что  двое  из  твоего  собственного  народа  плохо
обращались  с тобой, хотя и не поняли ваших разговоров. А потом
я потревожил хнакру, чтобы  освободить  тебя  от  тех  двоих  и
посмотреть, придешь ли ты ко мне по своей воле. Но ты спрятался
среди  хроссов и не шел ко мне, хотя они тебе об этом говорили.
Тогда я послал за тобой эльдила, но ты  все  равно  не  шел.  И
наконец  собственные  твои  собратья  погнали  тебя  ко  мне  и
пролилась кровь хнау.
     -- Я не понимаю, Уарса.  Неужели  это  ты  позвал  меня  с
Тулкандры?
     -- Да.  Что  еще  могло заставить тебя отправиться с ними,
как не мой приказ? Разве те двое тебе не сказали? Мои слуги  не
могли понять, что они говорили тебе в корабле на небесах.
     -- Твои слуги... Я не понимаю, -- сказал Рэнсом.
     -- Спрашивай, -- предложил голос.
     -- У тебя есть слуги в небесах?
     -- А где им еще быть? Все сущее -- в небесах.
     -- Но ведь мы на Малакандре, Уарса.
     -- И  Малакандра,  как  все миры, в небесах. И потом, я не
присутствую "здесь", как  ты,  Рэнсом  с  Тулкандры.  Существа,
подобные  тебе, не удерживаются в небесах и должны опускаться в
какой-нибудь мир. А для нас любой мир -- такое же место в небе,
как любое другое. Но не пытайся сейчас это понять. Просто знай,
что мы -- я и мои слуги -- даже сейчас в небесах, а в  небесном
корабле они окружали тебя точно так же, как здесь.
     -- Значит,  ты  знал  о нас еще до того, как мы вылетели с
Тулкандры?
     -- Нет. Это единственный мир,  о  котором  нам  ничего  не
известно,  потому  что  он  вне  небес  и мы не получаем оттуда
никаких известий.
     Рэнсом  ничего  не  сказал,  но  Уарса   ответил   на   не
произнесенный им вопрос:
     -- Так было не всегда. Это самая длинная и самая печальная
история.  Когда-то  и  в  вашем  мире -- он тогда еще назывался
Тулкандрой -- был Уарса, более светлый и великий, чем я. Но  он
сделался  порченым.  Было  это  еще  до  того, как в вашем мире
появилась жизнь. Настали Годы Порчи -- о них  до  сих  пор  еще
говорят в небесах. Тот, ваш Уарса был еще свободен, как все мы,
а  не  заключен  в  пределах Тулкандры. Он замышлял испортить и
другие миры. Левой рукой он поразил вашу Луну и десницей наслал
до срока смерть на мою харандру, и если бы я  не  направил  его
открыть  хандрамиты и выпустить горячие источники, мой мир стал
бы необитаем. Но мы не  дали  ему  долго  вольничать.  Началась
великая  война,  и  по приказу Малельдила мы ниспровергли его с
небес и заключили в границы его мира. Он и до сего дня  там,  и
мы  больше  ничего не знаем об этой планете: она безмолвствует.
Мы думаем,  что  Малельдил  не  мог  предать  ее  целиком  воле
Порченого -- до нас доходили странные вести, будто Он замыслил,
что-то необычайное, и вступил в борьбу с Порченым на Тулкандре.
Но это -- тайна, о которой вы должны знать больше, чем мы, но и
для нас она очень важна.
     Рэнсом  не  сразу  смог  ответить;  Уарса  не торопил его.
Наконец он взял себя в руки и сказал:
     -- Теперь, когда я услышал твой  рассказ,  Уарса,  я  могу
признаться,  что  наш мир -- очень порченый. Те двое взяли меня
сюда, потому что им так сказали сорны, а о тебе они  ничего  не
знали.  Наверное,  они думали, что ты -- ложный эльдил. В диких
краях нашего мира есть такие ложные эльдилы; люди убивают перед
ними других людей; считается, что эльдил любит пить кровь.  Они
думали,  что  и  сорны  хотят  сделать  со  мной  то же или еще
какое-нибудь зло. Они притащили  меня  силой.  Мне  было  очень
страшно.  У  нас есть люди, которые выдумывают всякие небылицы;
они внушают нам, что если  за  пределами  нашего  мира  и  есть
какие-нибудь существа, то они злые.
     -- Да,  --  произнес  голос,  -- ты объяснил мне многое из
того, чего я раньше не мог понять. Когда вы  пересекли  границы
своего  мира  и  попали  в  небеса, мои слуги сказали, что твои
спутники везут тебя против воли и что-то скрывают от тебя. Я не
знал, что бывают настолько порченые существа, что  могут  силой
заставить своего собрата отправиться сюда.
     -- Они  не  знали,  для  чего  я нужен тебе, Уарса. Да и я
этого еще не знаю.
     -- Я объясню тебе. Два -- а по-вашему четыре -- года назад
этот корабль впервые прилетел сюда из вашего мира.  Мы  следили
за  ним  все  время,  эльдилы  сопровождали  его над харандрой;
наконец он опустился на хандрамит, и более половины  моих  слуг
явились  туда,  чтобы посмотреть, как пришельцы выйдут из него.
Мы никого не подпустили туда, и хнау  сначала  тоже  ничего  не
знали.  Когда  пришельцы  немного  освоились  на  новом  месте,
построили себе хижину, и мы думали, что их  страх  перед  новым
миром  прошел,  я  послал сорнов познакомиться с ними и научить
нашему языку. Я выбрал именно сорнов, так как внешне они больше
всего похожи на ваш народ. Тулкандрийцы боялись сорнов и  очень
плохо  поддавались  обучению.  Но сорны часто приходили к ним и
все-таки немного научили их языку. Еще сорны сообщили мне,  что
тулкандрийцы  подбирают  во  всех ручьях кровь Солнца. Я не мог
ничего понять со слов сорнов и велел  привести  их  ко  мне  --
разумеется,  не  силой.  Их очень вежливо пригласили, но они не
пожелали прийти. Я звал хотя бы одного, но ни один не  захотел.
Конечно,  схватить их ничего не стоило; но, хотя было ясно, что
они глупы, мы еще не знали, до какой степени  они  порченые,  и
мне  не  хотелось  применять свою власть к созданиям из другого
мира. Я велел  сорнам  обращаться  с  ними,  как  с  детьми,  и
сказать,  что  они  не  получат  больше  крови  Солнца, пока не
доставят сюда еще кого-нибудь из своего  народа.  Услышав  это,
они  до  отказа  набили свой корабль и покинули Малакандру. Они
этим очень удивили нас, и только  теперь  я  все  понимаю.  Они
решили,  что  я  хочу  съесть  кого-нибудь  из  вашего народа и
отправились за ним. Они могли бы пройти всего несколько миль, и
я с почетом принял бы их; вместо того они дважды проделали путь
в миллионы миль и теперь все равно явятся  передо  мной.  И  ты
тоже,  Рэнсом  с  Тулкандры,  --  сколько  напрасных  усилий ты
потратил, пытаясь избежать этой встречи.
     -- Да, Уарса, это верно. Все порченые полны страха. Но вот
я здесь, перед тобой, и готов выполнить твою волю.
     -- Я  хочу  задать  тебе  два  вопроса  о  твоем   народе.
Во-первых,  зачем  ты явился сюда -- забота о моем народе велит
мне знать это. И во-вторых, я хочу, чтобы ты  рассказал  мне  о
Тулкандре  и странных войнах, которые вел Малельдил с Порченым,
ибо, как я уже говорил, нас это очень интересует.
     -- Что касается первого  вопроса,  Уарса,  то  я  оказался
здесь  не по своей воле. А те двое... одному нужна только кровь
Солнца, потому что в нашем мире он сможет обменять ее на власть
и наслаждения. А другой хочет причинить вам зло.  Мне  кажется,
что  он уничтожил бы весь ваш народ, чтобы освободить место для
нашего, а потом постарался бы сделать то же самое  и  в  других
мирах.  Думаю,  он  хочет,  чтобы наш народ существовал вечно и
надеется, что можно без конца перепрыгивать из  мира  в  мир...
переселяться   к   новому  солнцу  каждый  раз,  когда  умирает
старое... что-то в этом роде.
     -- Он поврежден умом?
     -- Не знаю. Может быть, я неверно передал  его  мысли.  Он
более учен, чем я.
     -- Неужели он думает, что сможет попасть в великие миры? И
что Малельдил позволит какому-нибудь народу существовать вечно?
     -- Он ничего не знает о Малельдиле. Но в том, что он хочет
причинить  вам  зло,  Уарса, нет сомнений. Никого из нас нельзя
пускать сюда. Если для этого необходимо  убить  всех  троих,  я
буду даже рад.
     -- Будь вы моим народом, Рэнсом, я бы убил их сейчас же, а
вскоре и тебя; ибо они безнадежно порченые, а ты, когда станешь
немного  смелее,  будешь  готов предстать перед Малельдилом. Но
моя власть распространяется только на мой мир. Убийство  чужого
хнау -- ужасное дело. Это не понадобится.
     -- Они  очень  сильны,  Уарса,  и  умеют бросать смерть на
много миль и посылают на своих врагов убивающий ветер.
     -- Самый слабый из моих слуг мог бы коснуться  их  корабля
еще до того, как он опустился на Малакандру, и превратить его в
тело  с  другим  движением. Для вас это было бы вообще не тело.
Разумеется, никого из вас  больше  не  пустят  сюда  без  моего
приказания. Но хватит об этом. Теперь расскажи мне о Тулкандре.
Рассказывай  все.  Мы  не знали ничего с того дня, как Порченый
упал с небес в воздух вашего  мира,  пораженный  в  самый  свет
своего света. Но почему ты снова испугался?
     -- Меня ужаснула длина времен, Уарса... Или, может быть, я
не понял.  Ведь  ты  сказал,  что это случилось до того, как на
Тулкандре появилась жизнь?
     -- Да.
     -- А ты, Уарса? Значит, ты жил... а тот рисунок на  камне,
где  холод убивает их на харандре? Это было еще до начала моего
мира?
     -- Теперь я вижу, что ты все-таки хнау, --  сказал  голос.
-- Разумеется,  ни один камень, касавшийся в те дни воздуха, не
мог сохраниться  доныне.  Когда  изображение  стачивалось,  его
повторяли,  и  так много-много раз, больше, чем эльдилов у тебя
над головой. Но повторяли его точно.  В  этом  смысле  картина,
которую ты видишь, была закончена, когда ваш мир еще начинался.
Впрочем, тебе ни к чему обо всем этом думать.
     У моего народа есть правило -- не говорить слишком много о
размерах  и  числах,  даже  с  сорнами. Раз ты не понимаешь, не
стоит на  этом  сосредотачиваться,  иначе  можешь  не  заметить
поистине  великого.  Расскажи мне лучше, что совершил Малельдил
на Тулкандре.
     -- Согласно нашим преданиям... -- начал было Рэнсом, но  в
этот   момент  торжественную  неподвижность  собрания  нарушило
неожиданное вторжение. Со стороны переправы  к  роще  двигалась
внушительная  группа,  почти  целая процессия. Насколько Рэнсом
мог разглядеть, она состояла из одних  хроссов,  и  они  что-то
несли.

     XIX

     Когда  процессия  приблизилась,  Рэнсом увидел, что идущие
впереди несут на головах три  длинные  узкие  ноши,  каждую  по
четыре хросса. За ними следовали другие, с гарпунами, и вели за
собой   двух  существ,  которых  Рэнсом  не  узнал.  Когда  они
показались в дальнем конце аллеи, свет бил им в спину. Они были
намного короче всех известных Рэнсому малакандрийских  животных
и,   по  всей  видимости,  двуногие,  хотя  нижние  конечности,
толстые, как  сардельки,  ногами  можно  было  назвать  лишь  с
натяжкой.   Тела  слегка  сужались  кверху,  что  придавало  им
сходство с грушей, а голова была не круглой, как у  хроссов,  и
не  вытянутой,  как  у  сорнов,  а почти квадратной. Они топали
узкими, увесистыми ступнями, вдавливая их в  землю  с  какой-то
излишней   силой.  Наконец  стали  видны  их  лица  --  неровно
окрашенные куски плоти в буграх и складках, обрамленные  темной
щетиной.  И вдруг с неописуемым волнением Рэнсом понял, что это
люди. Да, пленниками были Уэстон и Дивайн, и ему было  дано  на
одно мгновение увидеть человека глазами малакандрийца.
     Идущие   впереди   приблизились   к  Уарсе  на  расстояние
нескольких ярдов и опустили свою  ношу  на  землю.  Тут  Рэнсом
увидел, что носилки -- из неизвестного ему металла, а на них --
три  мертвых  хросса;  они лежали на спине и застывшим взглядом
(им не закрыли глаза, как принято делать на  Земле)  недоуменно
смотрели  на  высокий золотой купол рощи. Рэнсом скорее угадал,
что один из них -- Хьои, но  сразу  узнал  его  брата  Хьяхи  в
хроссе, который отделился от толпы и, почтительно приветствовав
Уарсу, начал говорить.
     Поначалу Рэнсом не слушал -- его внимание было приковано к
Уэстону  и  Дивайну.  Безоружные,  они  стояли  под  бдительной
охраной вооруженных хроссов. Оба, как и сам Рэнсом, не  брились
со дня высадки, оба были бледными и изможденными. Уэстон стоял,
скрестив   руки   на   груди,  и  всем  своим  видом  изображал
безысходное отчаяние. Дивайн засунул руки в карманы  с  мрачной
яростью  на  лице.  Конечно,  оба  считали,  что у них есть все
основания для страха, и, надо отдать им должное,  не  спасовали
перед   опасностью.  Окруженные  стражей,  они  были  поглощены
происходящим и не  заметили  Рэнсома.  До  него  наконец  стали
доходить слова Хьяхи:
     -- Может  быть,  Уарса, смерть этих двоих и можно простить
челховекам -- ведь они очень испугались, когда мы ночью  напали
на  них.  Скажем,  это была охота и двое погибли, как в битве с
хнакрой. Но Хьои не сделал им ничего плохого и не пугал  их,  а
они убили его издалека, оружием трусов. И вот он лежит здесь, а
ведь  он  --  хнакрапунт  и замечательный поэт. Я говорю так не
потому, что он был мне братом, -- это знает весь хандрамит.
     И тогда пленники впервые услышали голос Уарсы.
     -- Почему вы убили моих хнау? -- спросил он.
     Уэстон и Дивайн стали тревожно озираться.
     -- Господи! -- воскликнул по-английски Дивайн.  --  Ни  за
что не поверю, что у них тут громкоговоритель.
     -- Чревовещание,  --  ответил  Уэстон  хриплым шепотом. --
Сплошь и рядом среди дикарей.  Колдун-врачеватель  или  знахарь
делает  вид,  что впал в транс. Определим, кто знахарь, и будем
обращаться все время к нему. Он поймет, что мы его раскусили, и
собьется. Попытайтесь понять, кто из этих  тварей  в  трансе...
Черт меня дери, засек!
     Нельзя  отказать  Уэстону в проницательности -- он обратил
внимание на единственного, кто не стоял в благоговейной позе, а
сидел на корточках, прикрыв глаза. Это был пожилой хросс  прямо
рядом с ним. Шагнув к нему, Уэстон вызывающе прокричал (язык он
знал очень плохо):
     -- Зачем  отбирали  наш пиф-паф? Мы очень сердиться. Мы не
бояться.
     Он  думал,  что  это  произведет  большое  впечатление.  К
несчастью,   теорию  его  никто  не  разделял.  Старик  --  его
прекрасно знали все, не исключая и  Рэнсома,  --  прибыл  не  с
траурной  процессией,  а  гораздо  раньше.  Разумеется, он и не
думал выказывать неуважение  к  Уарсе;  просто  еще  до  начала
церемонии  он  плохо  себя  почувствовал,  что  в этом возрасте
обычно  для  всех  хнау,  а  теперь,  когда  приступ   миновал,
наслаждался  глубоким сном. От крика у него только дернулся ус,
но глаза он не открыл.
     Снова раздался голос Уарсы.
     -- Почему ты обращаешься к нему? -- сказал он.  --  Это  я
спрашиваю, почему вы убили моих хнау.
     -- Отпускай  нас,  потом  отвечать,  --  ревел  Уэстон над
спящим хроссом. -- Ты думать, мы без силы! Думать,  ты  делать,
что  хотеть.  Ты  не  мочь.  Большой сильный человек с неба нас
посылать. Ты не делать, что мы хотеть, --  он  приходить,  всех
вас убивать. Пиф! Паф!
     -- Я не понимаю, что значит "пиф-паф", -- сказал голос. --
Почему ты убил моих хнау?
     -- Скажите,  что  это  вышло  нечаянно, -- зашептал Дивайн
по-английски.
     -- Я же вам говорил, -- ответил ему Уэстон, -- с туземцами
так нельзя. Стоит проявить слабость -- тут же горло перегрызут.
Они понимают только угрозы.
     -- Ладно, валяйте, --  пробурчал  Дивайн.  Он  явно  терял
доверие к своему компаньону.
     Уэстон  прочистил  горло  и  снова  напустился  на старого
хросса.
     -- Мы его убивать! -- надрывался он. -- Показывать, что мы
мочь! Кто Не делать, что мы говорить, мы его убивать!  Пиф-паф!
Вы  делать,  что  мы  говорить,  а мы вам давать красивый вещь.
Смотри! Смотри! -- и к вящему ужасу Рэнсома, Уэстон выхватил из
кармана дешевые разноцветные бусы и  принялся  размахивать  ими
перед  носом  своих стражей, медленно кружа на месте и вопя: --
Хорош! Хорош! Смотри! Смотри!
     Результаты превзошли все его ожидания. Целая буря  звуков,
которых  и  не слышало ухо человека, взорвала тишину священного
места и разбудила эхо далеких гор. Хроссы  лаяли,  пфифльтригги
пищали,  сорны  гудели, и в воздухе слабо, но явственно звенели
голоса эльдилов. К чести Уэстона надо сказать, что  он  хотя  и
побледнел, самообладания не утратил.
     -- Вы  не кричать на меня! -- загремел он. -- Не запугать!
Я вас не бояться!
     -- Не обижайся на них, -- сказал Уарса, и даже  голос  его
стал иным. -- Они не кричат на тебя, они смеются.
     Но  Уэстон  не  знал,  как  по-малакандрийски  "смеяться";
впрочем, он и на любом языке  не  вполне  понимал  смысл  этого
слова.  Рэнсом,  сгорая  от стыда, готов был молиться, чтобы он
прекратил эксперимент -- но он плохо знал  Уэстона.  Тот  ждал,
чтобы  шум  улегся.  Он  знал,  что в точности следует правилам
обращения с дикарями -- запугать, потом уластить, -- и  был  не
из  тех, у кого опустятся руки от одной-двух неудач. Поэтому он
снова завертелся на месте, как детский волчок  при  замедленной
съемке,  вытирая левой рукой пот со лба, -- в правой были бусы.
Зрителей охватил новый приступ хохота,  совершенно  заглушивший
его  увещевания,  и лишь по движению губ можно было догадаться,
что он все орет: "Хорош! Хорош!". Вдруг смех стал  чуть  ли  не
вдвое  громче.  Сами  звезды  были против Уэстона. В его ученой
голове  всплыло  туманное  воспоминание,  как  давным-давно  он
развлекал  годовалую племянницу -- и, наклонив голову набок, он
стал выделывать  странные,  почти  танцевальные  па.  Насколько
Рэнсом слышал, приговаривал он что-то вроде: "У-тю-тю-тю!".
     Наконец  крупнейший  физик  изнемог  и остановился. Такого
представления Малакандра  еще  не  видела  и  встретила  шумным
восторгом.  Когда  все  умолкли,  Рэнсом  услышал,  что  Дивайн
говорит по-английски:
     -- Уэстон,  ради  Бога,  перестаньте  корчить  шута.  Сами
видите -- ничего не выйдет.
     -- Да,  что-то не выходит, -- признал Уэстон. -- Вероятно,
они тупее, чем мы предполагали. Как вы думаете, стоит  еще  раз
попробовать? А может, теперь вы?
     -- А,  черт! -- простонал Дивайн, отвернулся, уселся прямо
на землю, достал портсигар и закурил.
     -- Дам-ка   я   это   колдуну,   --   сказал   Уэстон   и,
воспользовавшись тем, что все завороженно следили за действиями
Дивайна,  беспрепятственно приблизился к пожилому хроссу, чтобы
надеть ему бусы на шею. Но и это ему не  удалось  --  голова  у
хросса  была слишком велика, так что они застряли, и получился,
какой-то венец набекрень.  Хросс  повел  головой,  как  собака,
потревоженная мухой, немного всхрапнул и не проснулся.
     Тогда голос Уарсы обратился к Рэнсому:
     -- Может  быть, твои собратья обделены рассудком, Рэнсом с
Тулкандры, или слишком боятся меня?
     -- Нет, Уарса, -- сказал Рэнсом. -- По-моему, они не могут
поверить, что ты здесь, и думают, что все эти хнау -- маленькие
дети. Толстый человек пытается их напугать, а  потом  задобрить
подарками.
     Услышав  Рэнсома, пленники разом обернулись. Уэстон открыл
было рот, но Рэнсом опередил его и сказал по-английски:
     -- Уэстон, это не обман. Это голос реального существа, оно
стоит там, где, если присмотришься, виден свет или что-то вроде
света. Оно не менее разумно, чем мы, люди,  и,  кажется,  живет
невероятно долго. Перестаньте вести себя с ним, как с ребенком,
отвечайте ему. Я бы вам посоветовал не лгат