ою лишь чрезмерно  жирные  конечности,
что совершенно не впечатлило болгарина Жечкова.
   - А куда ж ноги делись? - поинтересовался представитель.
   - Сдулись, - ответил кто-то из врачей.
   - Ну, нет ног, нет и рекорда!  -  равнодушно  ответил  Жечка  и,  щелкнув
пальцами, указал съемочной группе на дверь.
   - Да как же! - занервничал и.о. главврача. - Вы же их видели сами!
   - Видел, - согласился представитель. - Но главное документик! А его  нет!
Если ноги еще раздуются, то вызывайте, приеду немедленно!
   С тем болгарин и отбыл восвояси.
   - Готовьте к выписке! - распорядился бывший ассистент, злобно зыркнув  на
Синичкина.
   - Да как же! - возмутился участковый. - Я и ходить-то не могу!
   - Каждый день в городе ранят примерно десять милиционеров!  Вы  занимаете
место одного из героев!
   - У меня ноги светятся ночью!
   - Отправьте его в психиатрическую!
   - Я согласен на выписку! - нашелся Володя мгновенно...
   В этот же день его выписали и закрыли больничный.
   Анна Карловна перевезла мужа домой на такси и  нянчилась  с  ним,  как  с
младенцем, не обращая внимания на злобные подковырки мужа насчет ее  пустого
немецкого брюха и фашистов родственников.
   Ночью ноги Володи опять сковало холодом, как реки льдом,  и  он  уже  был
признателен жене за то, что  она,  не  помня  зла,  обвязала  больные  ляжки
пуховыми платками и до утра гладила мужа теплой рукой по голове; а он плакал
грустно, расставаясь  со  своими  надеждами  на  международное  признание  и
генеральское звание. Из всех его фантазий реальной  оставалась  одна  -  что
Зубов поделится с ним семечками, да и то если майор Погосян распорядится.
   На  следующее  утро  Анна  Карловна  обнаружила  ноги   мужа   совершенно
выздоровевшими, во всяком случае, абсолютно такими же,  как  и  до  рецидива
заболевания - слегка раздутыми в ляжках.  Она  нежно  помазала  их  бабкиной
мазью на живой клетке и помогла мужу натянуть сапоги.
   В отделении Синичкина встречали по-разному. Майор Погосян потрепал Володю
по плечу, а потом с армянской грустью развел руками и  произнес  пространную
речь о том, что слава портит и что, мол, неизвестно - хорошо или  плохо  то,
что рекорд не состоялся.
   Карапетян почесывал свои бакенбарды, ничего не говоря, но про себя считал
капитана Синичкина полным ничтожеством,  носящим  его  звездочку,  и  не  по
праву.
   Как всегда, в  два  часа  состоялся  армянский  обед,  за  которым  опять
доставалось  Зубову.  Обсасывалась  тема  о  влиянии  русской   женщины   на
психологию  армянского   мужчины.   Кое-кто   из   офицеров   даже   выразил
предположение, что, общаясь  с  более  светлой  нацией,  кавказский  мужчина
лысеет в пять раз быстрее, причем не  только  головой,  но  также  грудью  и
спиной.
   Старшина Зубов попытался было выяснить, какая связь между  психологией  и
облысением, но ему было приказано молчать, однако, заглотнув кусок баранины,
Зубов-Зубян  произвел  демарш,  заключающийся  в   расстегивании   форменной
рубашки. За столом воцарилось  глубокое  молчание,  когда  перед  обедающими
открылась выдающаяся картина, которую Синичкин назвал про себя "Баран  перед
стрижкой". Грудь старшины была иссиня-черной, так густо она поросла шерстью.
Тело даже не проглядывало сквозь  вороной  волос,  и  видавшие  виды  армяне
загрустили, созерцая такое гормональное богатство коллеги.
   Зубов предложил продемонстрировать спину  или  зад,  грубо  намекая,  что
степень волосатости на этих частях тела не  меньшая,  нежели  на  груди,  но
милиционеры замахали на старшину руками,  а  майор  Погосян  пригрозил,  что
застрелит идиота, если тот снимет за столом штаны.
   Таким образом старшина Зубов в этот день  одержал  маленькую  победу  над
соплеменниками, и под его многоярусным носом до вечера блуждала высокомерная
улыбка.
   После обеда майор вызвал к себе Синичкина  и  произвел  с  ним  служебный
разговор.
   - Наличие крови на найденной одежде соответствует крови на куске уха, так
что преступление налицо! Это факт! - заключил  Погосян  и  широко  улыбнулся
участковому. - Тебе, дорогой, предстоит выяснить, кому принадлежала  одежда,
и отыскать труп, от которого урвали кусок уха! Мы всегда рады  тебе  помочь,
но сам знаешь, дел у всех куча, так что справляйся сам!
   Синичкин было вяло попытался говорить, что расследованиям он  не  обучен,
что после болезни его фигура еще крайне слаба, но майор прервал подчиненного
словами: "Ай, молодца,  как  хорошо  выглядишь!"  -  и  велел  приступать  к
выполнению задания.
   - А где коробок? - напоследок спросил Синичкин.
   - Какой коробок? - не понял майор.
   - Из-под уха? Я обещал отдать!
   Вместо ответа начальник так посмотрел  на  подчиненного,  что  участковый
содрогнулся под  его  черным  глазом  и  удивительно  резво  ретировался  из
кабинета, вдруг задавшись вопросом, почему в отделении, в котором он служит,
столько армян.
   - В Нахичевани мы,  что  ли?  -  вскричал  он,  впрочем,  уже  на  улице,
направляясь к карьеру, возле которого была обнаружена  одежда  с  признаками
криминала.
   Он не знал, для чего волочется к водоему, чего ему там искать еще, но что
делать другое, Володя Синичкин тоже не знал. Он шел вдоль песчаного  берега,
прислушивался, как по кишкам бродят, урча, газы, рожденные  высококалорийной
армянской жратвой, и глядел под ноги печально, как верблюд.
   Сначала он увидел разодранную сеть и подумал: зачем она  здесь,  чего  ею
вылавливать, а потом поглядел на кучу  полусгнивших  досок,  из-под  которых
выглядывали синюшные пальцы чьей-то ноги.
   Я нашел труп! - загордился собою Синичкин,  но  тотчас  осекся,  так  как
досок было слишком мало, чтобы укрыть тело; и наскоро отодвинув  гнилье,  он
обнаружил под ним отрубленную стопу.
   Стопа мужская, - машинально определил Володя. - С нестрижеными ногтями.
   Еще участкового посетила уверенность, что кусок уха и стопа  биологически
родственны и что хозяин отчленений покоится на дне карьерном.
   Синичкин вытащил из  кармана  свисток  и  задул  в  него  со  всей  силы,
привлекая внимание рыбаков, сидящих на другой стороне водоема.
   - Вызывайте милицию! - заорал он, вызывая в рыболовах лютое раздражение.
   "Да пошел ты!" - синхронно пронеслось у добытчиков в мозгах.
   Но среди сотни охальников  всегда  найдется  один  порядочный.  Отыскался
такой и на берегу. Он в прямом смысле смотал удочки и бросился со всех ног к
ближайшему телефонному автомату.
   Через пятнадцать минут к карьеру прибыл милиционерский газик, из которого
выкатился  черным  пуделем  майор   Погосян   в   сопровождении   лейтенанта
Карапетяна, теребящего  свои  бакенбарды.  Зубову  было  неинтересно,  и  он
остался в машине слушать радио и лузгать семена тыквы.
   - Вот, нога, - развел руками Синичкин.
   - Ай, молодца! - обрадовался майор. - И что?
   - Видать, от уха, - вывел Володя.
   - И что?
   - Да в общем, все...
   Карапетян  вполголоса  сказал  что-то   по-армянски,   на   что   Погосян
отреагировал наподобие взрыва фугасной бомбы, заорав  по-русски,  что  таких
ругательств даже от своего дедушки Тиграна не слышал, что все  обнаглели  до
беспредела и что он всем одно место на другое натянет!
   - Так я не вас, господин  майор!  -  равнодушно  оправдывался  Карапетян,
почесывая баки.
   - Синичкин один из вас работает! - еще пуще завопил  начальник.  -  А  ты
чтобы обрил свою мерзкую рожу сегодня же! Понял?!! - и без паузы:  -  Завтра
натянешь акваланг и пока не  выловишь  труп,  чтобы  не  выныривал!  Скотина
такая!..
   Далее найденная нога была запакована в полиэтиленовый пакет и  забрана  в
газик, чтобы отвезти отчлененку на  экспертизу.  Уже  из  окна  отъезжающего
автомобиля майор Погосян распорядился,  чтобы  Синичкин  непременно  опросил
жителей близлежащих домов, не пропадали ли из них люди неведомо. Потом он со
всей силы ударил по локтю Зубова, так что семечки из его пригоршни  вылетели
из окошка и неорганизованно усеяли осенний берег. Старшина нажал  на  педаль
газа, и машина, завывая сиренами, рванула с места.
   Целый день Синичкин послушно  обходил  дома  микрорайона  и  беседовал  с
разными жителями, в основном стариками и старушками, которые  находились  на
пенсии, а потому знали много.
   Участковый  выяснил,  что  пропадают  в  этом  мире  многие,  но   вскоре
возвращаются обратно. В основном это супруги, пытающиеся  сбежать  от  своих
половин, или алкоголики, забывающие  адрес  отчего  дома.  А  так,  чтобы  с
концами, не пропадал никто!
   Уже к  вечеру  в  шестнадцатиэтажном  доме,  спускаясь  после  опроса  по
лестнице  к  выходу,  Володя  Синичкин  повстречал  на   двенадцатом   этаже
гражданку, настойчиво звонящую в одну из дверей.
   - Что, никого? - спросил капитан.
   - В третий раз прихожу и не застаю! - ответила женщина зло. - У-у-у, рожа
татарская!
   - Я - русский! -  воспротивился  Синичкин.  -  И  вообще,  национализм  в
крайних проявлениях уголовно наказуем!
   - Да разве я вам! - уточнила женщина.  -  Я  про  жильца  квартиры  этой!
Необразованная татарская морда! Ни "бэ",  ни  "мэ"  по-русски,  ни  два,  ни
полтора!
   - А чего тогда приходите к нему? - поинтересовался Синичкин.
   - А то, что он на работу не выходит уж сколько дней! И ни слуху о нем, ни
духу!
   - А вы кто?
   - Сослуживица, - ответила женщина и раскатисто  чихнула.  -  Осень...  Из
колбасного отдела.
   Синичкину трудно было связать осень с  колбасой,  а  потому  он  попросил
женщину пояснить.
   - Ильясов его фамилия!  Лет  не  знаю  сколько,  но  старый.  Работает  в
магазине, в рыбном отделе, а я в колбасно-мясном!
   - При чем тут осень?
   - При том, что я чихнула! Холодно! Простудно!
   Женщина поморщила  нос,  удерживаясь  от  следующего  чиха,  а  про  себя
подумала,  что  на  свете  много  дураков,  даже  больше,  чем  можно   себе
вообразить. Видать, и этот милиционер в офицерских погонах ума в  голове  не
носит.
   - А зачем ум этот? - произнесла колбасница вслух, чем вовсе  обескуражила
капитана. - Директор меня послал за Ильясовым, потому что незаменим он у нас
по рыбной части!
   Участковому было более нечего спрашивать, и, записав  телефон  женщины  в
книжечку, он отпустил ее на свободу, предупредив, что если что - позвонит!
   - Звоните, звоните! - разрешила продавщица,  а  про  себя  подумала,  что
милиционер - законченное сало.
   Они распрощались на первом этаже, и Синичкин направился в  домоуправление
за слесарем, который оказался  дюжей  бабищей  в  телогрейке,  с  большущими
руками.
   - Надо квартирку одну вскрыть! - приказал капитан.
   - Надо -  вскроем!  -  ответила  бабища  хрипло  и  ухватилась  за  ручку
чемоданчика с инструментами.
   Были выбраны понятые,  коими  оказалось  семейство  Митрохиных  в  полном
составе.
   Глава семейства трясся всем  организмом,  но,  впрочем,  этого  никто  не
замечал, а Елизавета что-то смутно вспоминала про соседа, ползущего голым, и
про отца, бегающего с окровавленной тряпкой по всему дому.  Однако  прыщавая
девица списала свои воспоминания  на  галлюцинации  и  стояла  перед  дверью
Ильясова, нежно уложив причесанную головку на материнское плечо.
   - Дверка-то  хлипкенькая!  -  с  презрением  констатировала  слесарша  и,
щелкнув никелированными замочками, достала из чемоданчика стамеску. Просунув
металлический язык между замком и косяком, она несильно надавила  плечом,  и
дверь распахнулась, словно и вовсе была не заперта. - Делов-то!..
   Все с любопытством ввалились в квартиру, в которой после включения  света
Синичкин рассмотрел следы крови. Если быть  точнее,  багровые  лужи  следами
назвать было нельзя, то  были  лужи  крови.  Через  открытое  окно  врывался
мерзлый  ветер,  выдувая  всяческие  запахи  вон.  Лишь  на  карнизе,  чудом
удерживаясь, шебаршил голубь, да и тот  вскоре  соскользнул  с  жестяного  и
пропал в неизвестность.
   - А где трупик? - поинтересовался Синичкин вслух и подумал,  что  в  нем,
может быть, открывается сейчас талант сыщика. А как же тогда он  ухо  нашел,
одежду  окровавленную,  ногу  отрезанную,  квартиру  со  следами  убиения?..
Интуиция, может?..
   Народ толпой заглянул в ванную, но и там тела не нашлось. Там даже  крови
не обнаружилось.
   Так как более искать было негде, участковый выглянул в окно,  решив,  что
труп могли сбросить с высоты, но сообразил, что в таком случае  тело  должно
было лежать возле подъезда и  давно  было  бы  обнаружено.  Далее  у  Володи
Синичкина не нашлось ни вопросов, ни ответов, и он приказал понятым ждать, а
сам набрал номер отдела и проговорил дежурному:
   - Бригаду на место преступления! Чтоб дактилоскопист был и  прочие!  -  и
повесил трубку удовлетворенный.
   - Мать твою!.. - выругался дежурный,  так  как  Синичкин  забыл  сообщить
адрес, по которому высылать бригаду.
   Пришлось выяснять адрес по телефонному определителю, на что ушло время.
   В газике чешущий  бакенбарды  Карапетян  длинно  сказал  по-армянски  про
капитана обидное, на что майор Погосян на этот раз ничего  не  возразил,  но
подумал, что не мешало бы отдел сделать армянским на все сто процентов! Даже
грызущего семечки Зубова к едрени  матери  заменить!  Он  хотел  было  вновь
вдарить старшину по локтю, но счел себя к концу дня уставшим, а потому  лишь
зевнул коротко...
   Народу  в  квартире  Ильясова  набилось  превеликое  множество.  Эксперты
сновали по всем углам, собирая что-то в специальные  пакетики,  фотографируя
предметы.
   - Понятых можно отпустить! - приказал Погосян. - Понадобятся - вызовем!
   -  Чутье  какое-то  мне  подсказало,  что  эта  квартира!  -  восторженно
рассказывал Синичкин, когда семья Митрохиных отбыла в свое жилище. -  В  ней
преступление произошло!
   - Ай, молодца! - похвалил майор. -  А  чего  ж  тогда  одежда  на  берегу
нашлась аккуратно сложенная?
   - Одежда? - переспросил капитан, не найдясь, что ответить.
   - То-то и оно-то! Много вопросов в этом деле! Ухо на  свалке,  одежда  на
берегу, кровь в квартире...
   - Я - не логик, - вздохнул Володя. - У меня интуиция, а что с ней  делать
- не знаю!
   - Расследуй, расследуй! - подбодрил начальник...
   К  вечеру,  к  новостной  программе   по   телевизору,   Синичкин   вновь
почувствовал себя плохо. Отчаянно заболели ноги, и он перебрался на  кровать
в спальной.
   - Опять опухли! - всплеснула руками Анна Карловна, стащив с мужа брюки. -
Сердешный ты мой!
   И  действительно,  оглядев  свои  конечности,  участковый  обнаружил   их
раздувшимися на треть, что неожиданно порадовало его.
   Авось разнесет втрое! - зафантазировал он. - А там, глядишь...
   Синичкин осек свой не начатый полет и правильно решил,  что  будет  день,
будет и пища!
   Ночь прошла бессонной, так как Володя прислушивался к  ляжкам,  чувствуя,
как они растут, как набухают, растягивая кожу, и не  смел  радоваться  такой
удаче.
   Наутро Анна Карловна вызвала  бригаду  "скорой  помощи"  из  милицейского
госпиталя и Синичкина под вой сирен отвезли в привычное место,  где  еще  не
успели раздвинуть его  кроватей,  так  как  раненых  героев-милиционеров  не
нашлось в этот день, во всех промахнулись, а  потому  капитана  положили  на
належанное место.
   Через некоторое время в палате появился и.о. главврача  с  сантиметром  в
руках и тщательно измерил ноги Синичкина.
   - Двести десять сантиметров! - с улыбкой  сообщил  он,  и  участковый  от
такой радости решил немножко закапризничать и стал требовать вернуть нянечку
под названьем Петровна на прежнюю должность.
   Кандидату в Книгу  рекордов  отказать  не  смогли  и  послали  тотчас  за
старушкой.
   Бывший ассистент отбыл  в  свой  кабинет  и  стал  связываться  с  Жечкой
Жечковым, дабы тот немедленно приезжал  и  фиксировал  рекорд.  Но  болгарин
отсутствовал в городе, выехав в сельские угодья,  дабы  зафиксировать  самую
большую картофелину, выросшую на земле-матушке, - в четыре кило весом.
   - А когда будет? - нетерпеливо поинтересовался и.о.
   - Через два дня, - ответили ему.
   Ночью Синичкин с удовлетворением отметил, что ноги опять вспыхнули  ярким
светом,  и,  спрятавшись  под  одеяло  с  головой,  он  стал   рассматривать
прозрачные ляжки, в которых на сей раз ничего  не  перетекало,  а  казалось,
кожа раздута каким-то голубым воздухом, как будто в ноги забралось небо и по
этому небу плывут облака.
   Красота! - радовался Синичкин.
   На мгновение ему показалось,  что  в  подкожных  небесах  даже  пролетела
птица, и капитан захихикал, чем разозлил соседа, лежащего возле окна.
   - Чего свет зажигаешь? Чего ржешь по ночам?!
   Участковый подумал, что это все тот же сосед-сержант, а потому,  отключив
в ногах свет, командным голосом отчитал нахала:
   - Если всякий сержант  со  слоновьим  яйцом  будет  так  разговаривать  с
капитаном, то завтра он станет рядовым с двумя слоновьими яйцами!
   - Во-первых, я не сержант! - донеслось от окна уверенно. -  Я  полковник!
Во-вторых, у меня нет слоновьего яйца, а простой  аппендицит,  а  в-третьих,
если вы, капитан, будете мешать спать  своим  идиотским  смехом,  то  я  вам
самолично дам в морду!
   - Да пошел ты! - не испугался кандидат в Книгу рекордов Гиннесса. -  Ишь,
напугал,  полковник!..  Меня  сам  генерал  привилегирует  здесь,  так   что
полковник может живо превратиться в лейтенанта.
   Тут Синичкин, конечно, хватил, что быстро понял, так как с постели у окна
поднялась крепкая фигура и молчаливо направилась к его кроватям.
   Володя здорово испугался и на весь госпиталь позвал:
   - Петровна! Петровна-а!
   Полковник прервал свое нашествие и остановился посреди палаты, освещенный
луной: он напоминал  вурдалака  из  иностранного  фильма,  напоровшегося  на
испуганного героя, вооруженного осиновым колом.
   - Чего орешь, умалишенный!
   - Позовите Петровну-у! - продолжал взывать Синичкин.
   - Чего орешь, спрашиваю?! - занервничал офицер.
   В коридоре послышались шаги, и полковник, словно  мальчишка,  запрыгал  к
своей кровати, держась за прооперированный бок, и спрятался  под  одеяло  по
самые глаза.
   В палате появилась старушечья фигура  в  сопровождении  двух  здоровенных
санитаров, оставшихся в дверях. Согбенная, она быстро прошаркала к  кроватям
Синичкина и  задушевно  поинтересовалась,  чего  причитает  сердешный,  чего
взывает к ее немощной помощи?
   - Обижают  меня  здесь!  -  пожаловался  Володя.  -  Нервно  напрягают  и
психологически давят! А мне на рекорд!
   - Кто, милый?
   - Полковник.
   - Тот, что у окна?
   - Ага.
   - Так мы ему сейчас сульфазинчик вколем, чтобы  не  бушевал.  А  затем  в
психиатрическое. Здесь не министерство!
   Полковник знал, что такое сульфазин, а потому попросту сказал:
   - Не надо сульфазинчик!
   - Хорошо... - прошептала старушка и погладила своего защитника по голове.
- Спи спокойно, милый.
   И Синичкин заснул.
   С ним случилось приятное забытье, какое происходит лишь с  теми,  у  кого
впереди сплошь счастливое будущее. Ему снились прекрасные рыбки  в  чудесных
водоемах и маленькие птички,  порхающие  по  деревьям  с  райскими  плодами;
снилась  Анна  Карловна,  еще  совсем  молоденькая,  с  крепким  задиком   и
вздернутой грудкой...
   Капитан улыбался во сне, а под утро, часам к пяти, его разбудила  ужасная
боль и смертельный холод, разлившийся по распухшим ногам.
   - Ах, опять! - простонал участковый, трогая снежную корку, и заскулил  от
боли в голос.
   Снова появилась Петровна, а еще через некоторое время и.о.
   - Отнесите меня на крышу! - попросил Синичкин.
   - На какую крышу? - удивился ассистент.
   - На госпитальную.
   - Какого черта!
   - Умираю-ю!
   - Ишь, страдалец! - сокрушалась Петровна. - Как мучается...
   - Хочу к небу поближе! - взмолился Володя.
   - Да отнесите его на  крышу!  -  пробасил  разбуженный  полковник,  очень
желавший, чтобы капитан был не только поближе к небу, но и вовсе переселился
на него.
   - На крышу так на крышу! - неожиданно согласился ассисте