е  капли,  и
засмотрелась на стрелка, который с легкой брезгливостью перезарядил оружие и
еще раз прицелился.
   - Ишь, глазеет! - прокомментировал он и вновь выстрелил.
   Ворону отбросило в сторону, она сипло каркнула в последний  раз,  дернула
когтистой лапой, и глаза ее остекленели, выдавая пришедшую смерть.
   - И чего ты их стреляешь? - поинтересовался Синичкин. - Ты  вроде  больше
по рыбной части?
   - С пяти утра каркали, суки! Спать не давали! А сегодня суббота...
   Мыкин порылся в кармане и выудил из него спичечный коробок.
   - Вот что я нашел, Караулыч!
   И раскрыл коробок. В нем лежал кусочек чего-то  с  капелькой  зачерневшей
крови на серой плоти.
   - Что это? - поинтересовался Синичкин.
   - А я вот тоже гадал, что это может быть!  -  И  Мыкин  протянул  коробок
участковому. - На-ка, погляди!
   - Что это?
   - Ты гляди, гляди!
   Синичкин поднес коробок к самому носу и, вглядываясь  в  его  содержимое,
чувствовал в сером кусочке что-то знакомое, но что именно - никак не шло ему
на  ум,  ассоциации  не  срабатывали,  и  он  замучился  желанием   получить
немедленный ответ.
   - Не тяни! - В его голосе  прозвучали  строгие  начальственные  нотки.  -
Изложи свою мысль!
   - Ухо.
   - Что ухо?
   - В коробке ухо, - пояснил Мыкин, засовывая  ружье  в  чехол.  -  Вернее,
часть уха.
   Синичкин напрягся и весь посерьезнел, когда разглядел и узнал  в  кусочке
серой человеческой плоти часть ушной раковины.
   - Так-так! - произнес он. - Где взял?
   - Да одна из этих гадин, - Мыкин  кивнул  на  воронью  стаю,  копошащуюся
неподалеку, - в клюве держала! А я ее!..
   - Так-так! - вновь изрек блюститель закона и  задумался  о  том,  что  на
вверенной ему территории произошло преступление. - А ну, дай!
   Мыкин  легко  расстался  с  находкой,  но  попросил   Синичкина   вернуть
впоследствии коробок, найденный здесь же на свалке, так как на  нем  имеется
редкая этикетка, а его девятилетний сын их собирает
   Участковый пообещал, а затем объяснил Мыкину, что тот теперь свидетель  и
без уведомления властей никуда отъезжать не могущий. Мыкин расстроился и про
себя  подумал,  что  найди  он  в  следующий  раз  хоть  труп  без   головы,
сигнализировать никому не станет, а поскорее уберется восвояси.
   - Понял? - строго спросил капитан.
   - Понял, - вяло ответил Мыкин.
   На этом они расстались, и каждый пошел своей дорогой.
   Вот лежит у меня в кармане ухо,  -  думал  дорогой  Синичкин.  -  А  ведь
кому-то оно вчера принадлежало, росло  на  голове  и  слушало  всякие  звуки
природы. А сейчас трется у меня в  кармане  никчемной  плотью  и  ничего  не
слышит, разлагается только. Да и хозяин  уха,  вероятнее  всего,  где-нибудь
здесь же, расчлененный и прикопанный под мусором.
   Капитан огляделся, словно пытаясь отгадать, где закопан убитый,  поглядел
на часы, чтобы запомнить время первой находки, прошелся еще по старательским
тропинкам, но ничего подозрительного не отыскав, свернул влево  к  песчаному
карьеру, который в этот ранний час облюбовало несколько рыбаков, выуживающих
один за другим бычков, - пойманные рыбки валялись тут же, в  песке,  разевая
свои непропорционально большие рты.
   Участковый  прошелся  по  рыболовам,  поспрашивал,  не   видели   ли   те
чего-нибудь подозрительного, и, получив  сугубо  отрицательные  ответы,  шел
вокруг водоема лишь для проформы, дабы обойти его целиком.
   На некоторое время Синичкин отвлекся от профессиональной  деятельности  и
прислушался к своему организму. Он с удовлетворением отметил, что ляжки  еще
не начали болеть, но сейчас же его настроение испортилось, когда  участковый
вспомнил, что старуха, производящая целительную мазь, может скоро  издохнуть
по причине старости и тогда, вероятнее всего, придется прибегать  к  услугам
врачей-косметологов, чтобы с помощью операции лишиться жировых отложений.  А
ведь это, наверное, больно - операция!.. Потом он подумал, что  нужно  будет
шить новые форменные брюки, что тоже выльется в копеечку, а оттого стало еще
более печально на душе, и Синичкин  решил  отдохнуть,  посидеть  на  большом
валуне, посмотреть на  водную  гладь  -  успокаивающую  и  настраивающую  на
философский лад.
   Он смахнул с валуна какое-то тряпье  и  усадил  свой  зад  на  прохладную
поверхность, поерзал им, устраиваясь так, чтобы не мешал пистолет в истертой
кобуре, и вперил свой взгляд в никуда.
   Я не такой, как все, - окончательно  уверился  капитан  Синичкин.  -  Мне
сорок четыре года, я всего лишь капитан, и у меня нет детей. Моя жена пуста,
как пересохшая бочка, и сколь ее ни наполняй живым, все  живое  и  вертлявое
гибнет в ее чреве, как в серной  кислоте.  Моим  детям  могло  быть  уже  по
двадцать лет, и я мог быть уже дедушкой, которого  бы  любили  внуки.  Я  бы
ходил с ними на рыбалку,  а  когда  бы  они  подросли,  научил  стрелять  из
пистолета... Но внуков у  меня  никогда  не  будет,  и,  следовательно,  они
никогда не научатся стрелять.
   Правый глаз милиционера наполнился чистой слезой, а левый вдруг обнаружил
рядом с валуном какое-то шмотье, которое он же, Синичкин, сбросил  с  камня,
прежде чем рассесться.
   Чья-то одежда, - определил участковый. - Штаны и рубаха.
   Он соскользнул с валуна,  как  с  горочки,  тяжело  наклонился  и  слегка
брезгливо, двумя пальцами, зацепил вещички, поднимая их к свету.  Ему  стало
на  мгновение  стыдно,  так  как  одежда  могла  принадлежать  какому-нибудь
купальщику, но, осмотрев озеро, милиционер не обнаружил  никаких  всплесков,
да и одежда в руках была влажной, словно пролежала здесь всю ночь, а  наутро
впитала росу.
   Он рассмотрел вещички на свету, и в животе у него обожгло адреналином.
   - Кровь! - произнес он уверенно,  разглядев  на  рубашке  рваные  дыры  с
запекшимся по краям бурым веществом. - Кровища!
   Обладая интуицией, он тут же связал кусок ушной  раковины  из  спичечного
коробка, лежащего в кармане, с этой одеждой. Он развернул рубаху во всю ширь
и поднял ее к осеннему солнцу, насчитав на просвет двенадцать рваных дырок.
   -  Двенадцать  ножевых  ранений!  -  констатировал  Синичкин  с  чувством
удовлетворения. - Труп утоплен в озере!
   И осознав всю серьезность своих выводов, он выудил из недр форменных брюк
свисток и дунул в него что было сил - мощно и властно, так  что  рыбаков  на
том берегу передернуло.
   - А ну! - заорал Синичкин. - А ну, кто-нибудь,  вызывайте  милицию!  -  и
прокричал телефон отделения.
   - А что случилось? - крикнули с противоположного берега.
   - А не ваше дело! - отозвался капитан. - Погосяна спросите! И  чтоб  сюда
ни ногой! Ясно?!.
   Кто-то из рыбаков, отставив удочки, нехотя отправился искать  телефон,  а
Синичкин тем временем сделал следующий вывод:
   "Одежда не из дорогих, значит, ее хозяин человек не богатый!"
   Вывод был не очень важный, другой  вслед  за  ним  не  пришел,  а  потому
милиционер еще раз убедился в правильности своей милицейской специализации -
быть простым участковым,  так  как  для  розыскника  у  него  было  маловато
аналитических  способностей,  как,  впрочем,  и  физических  данных,  да   и
образование было малым.
   От этого осознания  своей  малости  Синичкин  опять  пришел  в  состояние
грустного созерцания своего "я" и  в  который  раз  убедился,  что  это  "я"
невезучее и никому не нужное, прожитое уже на две трети. И на сей раз  слезы
выкатились уже из обоих глаз, спрыгнув на карьерный песок и растворившись  в
нем частичкой моря.
   Издалека послышался вой милицейской сирены...
   Из "уазика" с мигалками резво  выбрался  сам  начальник  отделения  майор
Погосян, пару раз подпрыгнувший на месте, чтобы размять свои  кривые  ножки,
вслед  за  ним  появились  лейтенант  Карапетян  с  бакенбардами  до  самого
подбородка и старшина Зубов с кислой физиономией, так как во  время  поездки
его самолюбие привычно задевали, а он поддавался на подковырки  и  нервничал
отчаянно.
   -  Ну  что,  Синичкин?  -  поинтересовался  командир,   зевая   во   весь
металлический рот. - Чего такого сверхъестественного ты обнаружил?
   Капитан вытащил на свет спичечный коробок и указательным пальчиком вскрыл
его, выуживая на свет утрешнюю находку Мыкина.
   На  лицах  милиционеров  случилось  недоумение,  требующее   немедленного
разъяснения.
   - Ухо, - пояснил капитан. - Отрезанное...
   - Дай сюда! - затребовал Погосян и  долго  вертел  коробок  в  руках,  то
приближая его к глазам, то удаляя. - Похоже, что кусок уха. Ну и что?
   - Как что? -  удивился  Синичкин.  -  Ухо-то  человеческое,  значит,  его
отрезали от человека.
   Логический  вывод  был  столь  убедителен  для  самого  Синичкина,   что,
казалось,  он  должен  сразить  руководство  наповал,  а   уж   подчиненного
Карапетяна  и  вовсе  убедить,  что  капитанская  звездочка   досталась   по
назначению и что только его, синичкинские, погоны вправе носить ее. Старшина
Зубов в расчет не  принимался,  да  и  любопытство  он  проявлял  ничтожное,
сознавая свое место за баранкой "уазика".
   - Сами не дураки! - почему-то разозлился майор Погосян. - Сами знаем, что
от человека оттяпали! А тебе не приходило в голову, Синичкин, что у нас  тут
неподалеку больница есть, а в  ней  морг?  Может,  там  какой-нибудь  анатом
экспериментировал, а потом остатки и  выкинул  на  помойку.  А  ты  тут  шум
поднимаешь!
   На мгновение Синичкин опешил. Такой вывод ему в  голову  не  приходил,  и
опять в голове его проскользнула мысль о своем слабом мозге, пригодном  лишь
для совсем неважных штук. Но тут  капитан  вспомнил  о  найденных  вещах  со
следами запекшейся крови, а потому чуть надменно улыбнулся и протянул тряпье
Погосяну.
   - А это что еще такое?
   Участковый развернул рубаху на просвет, и все увидели  двенадцать  дырок,
обагренных кровью.
   - Здесь нашел! - отрапортовал Синичкин. - Вижу прямую связь между ухом  и
рубахой. По моему мнению, произошло убийство, а тело было утоплено здесь же,
в пруду.
   - Ай, молодца! - заулыбался Погосян. - Молодца, молодца!
   Он взял рубашку в руки,  повертел  ее  и  так  и  эдак,  даже  понюхал  и
убежденно сказал:
   - Кровь!
   Майор сунул коробок в  карман,  рубашку  бросил  Зубову  и  направился  к
машине.
   - Вещдоки у себя  оставляю.  Отдам  на  экспертизу.  Если  кровь  на  ухе
совпадет с кровью на рубахе, значит, кого-то тюкнули.  Значит,  расследовать
будем.
   - Господин майор, - попросил Синичкин, - вы только коробок мне верните!
   - Какой коробок?
   - Ну в котором ухо. Это моего знакомого. У него сын этикетки собирает!
   - Ага, - ответил Погосян и посмотрел на подчиненного как-то странно.
   - Может, водолазов вызовем? - проявил инициативу Карапетян, теребя правую
бакенбарду, словно вытягивая ее к плечу.
   - Ты платить им будешь? - поинтересовался из "уазика" начальник.
   На сем оперативный разговор был закончен. Синичкин получил  приказ  далее
обследовать территорию в поисках вещдоков, старшина  Зубов  резво  нажал  на
газ, и начищенные сапоги Синичкина обдало мокрым  песком,  отчего  сразу  же
заболели ляжки.
   Что-то неуловимое  опять  расстроило  капитана  Синичкина,  и  он  вновь,
одолеваемый жалостью к себе, поплелся на свалку. Чего  он  туда  поплелся  -
одному Богу было известно, но сапоги, изгвазданные песком, уже не  разбирали
особо дороги, подошвы чавкали о всякую нечисть; капитанское тело  взобралось
на высокий мусорный навал, а глаз обозревал окрестности ленно.
   Внизу,  под  кучей,  он  разглядел  скопление   черных   ворон,   которые
покаркивали о чем-то своем, роясь острыми клювами в отбросах.
   И тут капитану показалось, что одна из помоечниц вклевывается  во  что-то
напоминающее человеческую материю своим розовым отсветом, подбрасывает вверх
что-то похожее на палец, а  оттого  Синичкин,  не  раздумывая,  выхватил  из
кобуры пистолет, прицелился  и  выстрелил  в  ворону-каннибала  безжалостно.
Выстрел прогремел оглушительно, отдавшись эхом по  всей  округе,  и  остатки
рыбаков в карьере решили убраться подобру-поздорову восвояси, наспех  собрав
выловленных бычков-ротанов в полиэтиленовые мешки.
   - Ловят, что ль, кого менты? - сам себя спросил один из любителей  рыбной
ловли...
   Ворона была убита наповал, в самую середину тела,  разорванная  напополам
девятимиллиметровой пулей. Остальная стая поднялась тяжелой тучей в небо,  и
Синичкин подумал о том, что  его  начальник,  майор  Погосян,  прав  -  надо
вызывать представителя Книги рекордов Гиннесса, чтобы  внести  в  нее  такой
птичий феномен.
   Он наскоро спустился с кучи к убиенной и тотчас разочаровался до дна, так
как то, что  он  принимал  за  человеческий  палец,  оказалось  расклеванной
говяжьей сосиской голландского производства. Такие, в собственном  соку,  он
покупал в банках для празднования дня рождения жены.
   Что-то  закапало  сверху,  и  капитан,  подумав,  что  застигнут  дождем,
поспешил прочь от свалки. Капли были тяжелы, а когда Синичкин, выбравшись со
старательских тропинок на цивилизованный асфальт, снял с себя фуражку,  дабы
отряхнуть ее от влаги, то обнаружил на новом фетре не капли осеннего  дождя,
а  рядовой  вороний   помет,   сплошь   обметавший   фуражкину   поверхность
беловато-серой слизью.
   - У-у-у! - проскулил капитан побитым псом. - У-у-у!..
   Ему захотелось зарыдать в голос, как малому ребенку, к тому же нестерпимо
заболели  ляжки,  и  Синичкину,  с  трудом  сдерживающему  обильные   слезы,
привиделось, что нежная кожа на его ногах стерта окончательно  и  обнажилось
красное мясо. Он почему-то разозлился на жену и стал поругивать ее про  себя
бездетной  кобылой,  приведшей  его  жизнь  к   никчемности   и   осиротелым
перспективам.
   Капитан с трудом  заковылял  по  асфальту,  подсчитывая  в  уме,  сколько
времени ему осталось до отставки. Но служивых лет предстояло  достаточно,  и
ему вышло до отчаянности хреново, так что  он  решил  на  сегодня  закончить
рабочий день и возвернуться домой к пустобрюхой жене, чтобы выместить на ней
все отчаяние, накопившееся за жизнь.
   Пусть фуражку отскребает от дерьма! - подумал Синичкин со  злорадством  и
вдруг вскрикнул: резануло кинжалом в правой ляжке,  так  что  нога  чуть  не
подвернулась и участковый не рухнул на обочину, точно пьяный.
   Видать, старуха чего-то в мазь не доложила! - заключил он, волоча  правую
конечность по направлению к дому...
   Он ввалился в прихожую, где его встретила жена, удивленная  до  крайности
столь неожиданным возвращением мужа.
   - Что случилось? - спросила Анна Карловна.
   - Чего-чего! - грубо ответил муж. - Заболел я, вот чего!..  Твоя  старуха
халтурить начала, мазь не помогает...
   Синичкин рухнул на диван, выставляя  ноги  в  грязных  сапогах  на  самую
середину гостиной.
   - Ноги отваливаются!..
   Анна Карловна склонилась перед мужем и стала стаскивать с его ног сапоги,
отчего капитан нежно заскулил, вовсе не стесняясь жены и того, что может она
заключить о его мужественности.
   Плевать он хотел, что жена заключает!  Важно,  что  он  думает  о  ней!..
Корова немецкая!
   Впрочем, Синичкин не собирался вслух попрекать жену, так как это не имело
ровным счетом никакого смысла. От попреканий ее брюхо не  зачнет,  внуки  не
родятся, хотя прежде идут дети, - вспомнил участковый, шевеля пальцами  ног,
выпростанных из сапог и вязаных носков. Так  он  и  останется  бездетным  до
скончания века.
   - Давай брюки сниму? - предложила Анна Карловна.
   - Тащи, - согласился муж и приподнял зад, чтобы жене было легче.
   Она потянула за штанины, но брюки застряли на ляжках,  и  жена  огорченно
покачала головой.
   - Говорила, надо на размер больше шить!
   - Тяни!
   Она потянула с удвоенной  силой,  брюки  пошли,  и  физиономия  Синичкина
искривилась от боли.
   - Ах! - вскрикнула Анна Карловна, разглядывая обнаженные ноги  мужа,  его
натертые до вишневого цвета ляжки. - Ах!!!
   - Что такое? - поинтересовался капитан с некоторым волнением.
   - Как распухли, Вова!.. - не могла оторвать своего взгляда от  вздувшихся
ляжек жена.
   Синичкин устремил свой взор на ноги и обмер. Ему показалось, что ляжки по
сравнению с утром раздуло вдвое, что они стали уж совсем  похожи  на  свиные
окорока, обваренные перед продажей кипятком, дабы лучше выглядели.
   - Нужно врача!  -  убежденно  проговорила  Анна  Карловна  и  подалась  к
телефонному аппарату, висящему на стене корейской трубочкой.
   - Не надо! - отрезал Синичкин. - Звони в отделение и скажи Погосяну,  что
крепко заболел!
   Он поворотил свое тело на бок и простонал:
   - У-у-у, гады! Подсовывают мне всякую армянскую жратву, а у нас, русских,
организмы непривычные, вот и распирает ляжки!..
   - Занято, - сообщила жена.
   Пока она нажимала  на  кнопочку  повтора,  участковый  Владимир  Синичкин
расслабился на диване и отключился от реальной жизни, направив свою фантазию
в другой мир, мир, в котором он, например, известный композитор и дирижирует
большим симфоническим оркестром.
   Как-то он  с  Анной  Карловной  был  в  филармонии  по  распределенным  в
отделении билетам и видел дирижера, красивого молодого  человека  худощавого
телосложения, взмахивающего длинной палочкой. По чести  сказать,  музыка  не
затронула сердца участкового, в ней по его мнению было много формализма,  но
обстановка   вокруг   концерта   импонировала,   а   особенно    запомнились
аплодисменты,  двадцать  минут  не  дававшие  ему  с  женой  протиснуться  к
выходу...
   Затем Синичкин вспомнил, что  продолжительность  концерта  составила  два
часа с лишним и что он со своими больными ногами  не  выстоял  бы  дирижером
столь длительно, а сидеть дирижерам не полагается!..
   Его  предсонные  мысли  прервала  жена,  рассказав,  что  дозвонилась  до
отделения и сообщила о мужниной болезни Погосяну, который, к  ее  удивлению,
ни капельки не рассердился, а,  наоборот,  сказал,  что  ваш  муж,  то  есть
капитан Синичкин - молодца, так как нарыл  на  свалке  преступление.  И  еще
просил передать, что кровь на ухе совпадает с кровью на одежде  и  что  дело
поручается тому, кто его нарыл. Мол, так по совести будет!..
   Попал на полную катушку! - похолодел Синичкин, глядя  на  улыбающуюся  от
начальственных похвал жену. - Дура, дура! - чуть не  закричал  он,  понимая,
как его жестоко подставили. Ведь ему ни в жизнь не раскрыть преступления! Не
для того он рожден, чтобы убийц вылавливать!..
   Участковый отвернулся к стене и глухо, чтобы не слышала жена, завыл...
   Наутро он не смог встать. У него  не  получилось  даже  откинуть  одеяло.
Ляжки болели так, что  он  не  рисковал  шевелиться...  Некоторое  время  он
настороженно лежал в постели, слушая,  как  жена  управляется  на  кухне  со
скворчащими посудинами, а потом жалобно позвал в ее сторону:
   - Аня-я! Анечка!..
   Она тотчас примчалась на мужнин призыв и по его просьбе  открыла  одеяло.
То что она увидела, заставило ее громко вскрикнуть, а затем прикрыть  пухлые
губы ладонью в страхе.
   Ляжки мужа всего лишь за ночь распухли вдвое, так что  пятки  смотрели  в
разные стороны под углом в сорок пять градусов и не могли сомкнуться ни  при
каких обстоятельствах. Ткань достаточно свободных трусов Владимира Синичкина
не выдержала такого бурного разрастания плоти и, треснув по  швам,  обнажила
интимности капитана, ничтожно малые в сравнении с огромными ногами.
   - Что это, Аня? - испуганно вопрошал участковый. - Что это?..
   Через полтора часа явился из ведомственной  поликлиники  врач  в  погонах
старшего лейтенанта и попросил больного показать ноги. Он не скрывал  своего
удивления при виде таких жирных конечностей на фоне в  общем-то  нормального
тела.
   - Эх ты, как разнесло! - радостно констатировал врач. - Водянка, что ли?
   Синичкин лежал в кровати и безучастно следил за тем, как доктор аккуратно
трогает его ноги, проверяя в тканях наличие воды.
   - А ведь не похоже, что водянка! - покачал головой старший лейтенант. - А
вы говорите, что водянка!
   - Я н