Только  обрывалось  оно  трагедией
всегда, тогда как  у  других  просто  и  незаметно  растворялось  бесследно,
оставляя, может быть, грусть одну.
   Вероятно, я тот человек, решил Илья, который за других страдает.  У  меня
много раз погибала женщина, которую я любил безмерно, вороны растерзали моих
детей на моих же глазах, мне отрубили ногу,  замучили  мою  привязанность  -
сомика... Да, уверился татарин, я страдаю за других.  Но  не  я  выбрал  эти
муки, кто-то распорядился за меня, не спрашивая, хочу ли я  брать  страдания
других на себя и способен ли вынести их...
   Эти вопросы он обдумывал долго, но никак не находил ответа ни на один  из
них.
   Через некоторое время Илья заснул и снились ему корни  деревьев,  которые
переплелись под черной землей, присосавшись друг к другу отростками. Сон  не
был страшным, но  тем  не  менее  татарин  проснулся,  сел  на  диванчике  и
долго-долго глубоко дышал. Потом он поднялся и  поскакал  на  одной  ноге  в
ванную, где включил свет, распугивая прыснувшими лучами  больших  коричневых
тараканов, которые в мгновение ока  исчезли  во  всяческих  щелях,  оставляя
белый кафель в точечках своих мизерных испражнений.
   В дверь зазвонили. Илья  вздрогнул,  неловко  повернулся,  здоровая  нога
скользнула, татарин попытался было удержать равновесие, но ослабленное  тело
уже раскачалось, и он с высоты своего роста упал затылком на край ванны,  но
не скончался, а весь  скукожился  в  мгновение,  потемнел  и  превратился  в
огромного, с ладонь величиной, черного таракана.
   В дверь уже не звонили, а стучали.
   - Открой, Ильясов! - услышал он голос соседа Митрохина. - Я знаю, что  ты
там!
   Таракан зашевелил длиннющими усами и не торопясь ушел под ванну.
   Барабанящий снаружи сосед совершенно вышел из себя, когда  ему  пришло  в
голову просто нажать дверную  ручку,  и  обитая  дерматином  дверь  запросто
открылась.
   Ведь это не я содрал пломбу, справедливо решил Митрохин и смело  вошел  в
квартиру.
   - Эй, Ильясов! Это сосед твой! Я  знаю,  что  ты  здесь!  Елизавета  тебя
видела! Поговорим?..
   Ответом ему была  тишина,  и  квартирная  пустота  давила  на  уши.  Лишь
необычайно большой таракан наполовину вылез из-под ванны, пошевелил усами, а
когда Митрохин попытался было ухлопать его подошвой ботинка,  резво  скрылся
восвояси, разозлив соседа неудачей.
   - Черт бы тебя подрал! - выругался Митрохин  и  подумал  о  своей  дочери
Елизавете, которая выдала на сей раз ему ложную информацию.  А  может,  и  в
прошлом она не видела татарина живым, а привиделся он ей просто.
   И тут Митрохин всерьез задумался о том, не попала ли его дочь  под  чужое
тлетворное влияние и не травит ли она  свой  организм  какой-нибудь  ядреной
химией, от которой ей мерещится всякое?..
   Надо выбираться из квартиры, решил Митрохин, а  то  не  дай  Бог  милиция
нагрянет. Он толкнул дверь на  лестничную  площадку  и  тотчас  почувствовал
сильнейший удар в лицо. Вернее, кулак нападающего попал в самую  переносицу,
ломая ее сразу в двух местах и заставляя потерпевшего  с  трудом  удерживать
сознание. Слезы прыснули из глаз Митрохина на добрых два метра, но не  успел
он раскрыть глаз, чтобы рассмотреть нападающего, как получил удар  под  дых,
отчего сложился пополам, рухнул и закашлял страшным голосом.
   - Ну что, козел я? - издалека расслышал Митрохин голос Мыкина.  -  Козел,
да?
   Митрохин, конечно же, ожидал ответа Мыкина на свое давешнее  выступление,
но что отмщение произойдет столь скоро - такого предположить он не мог.
   - Не убивай! - попросил Митрохин.
   - Ты что там делал? - сквозь зубы  поинтересовался  тепловик  и  несильно
ткнул мыском ботинка товарища в бок. - А?..
   - Елизавета дура!
   - Это я и сам знаю, - хихикнул Мыкин. - Каков папаша, такова и дочь!
   - Выпить хочешь?
   - Не виляй!
   - Видать,  ошиблась  Елизавета,  -  приподнялся  на  локтях  Митрохин.  -
Все-таки убили мы с тобой татарина!
   - А как же тогда она его видела?
   - Глюки это.
   - С чего бы?
   - Можно я встану?
   Мыкин посторонился, и Митрохин, чуть слышно подвывая, поднялся  на  ноги,
держа физиономию в руке.
   - Ты мне нос сломал.
   - Это еще не все, - успокоил тепловик. - Я тебе и шею сверну.
   - Она, кажется, наркотики принимает! Я недавно у нее в  сумочке  таблетки
нашел с птичками. Она сказала, что противозачаточные это таблетки!  А  зачем
они ей, когда она девочка еще!.. А по телевизору сказали, что с  птичками  -
наркотики! - Митрохин тяжело вздохнул. - Вот я и думаю,  что  привиделся  ей
татарин! Тем более, что менты бы его давно нашли. Как думаешь?
   - Черт его знает! - пожал плечами тепловик. - Одно знаю - капнешь на меня
в милиции несправедливость, кадык вырву!
   - Да я не против тебя! - примирительно заговорил Митрохин. - Сам не знаю,
что нашло на меня! Ты же друг мне. А чего между друзьями не бывает...
   Митрохин протянул Мыкину руку:
   - Дай руку, друг!
   Тепловика от такой высокопарности  закорежило,  но  все  же  он  протянул
товарищу ладонь.
   - Я так  считаю,  -  заявил  Мыкин,  -  нужно  с  пристрастием  допросить
Елизавету. Если глюки виноваты в том, что она татарина видела, - это плохо!
   - Чего уж хорошего, если у меня дочь наркоманка!
   - Подожди! - шикнул тепловик. - А если  в  здравом  сознании  рассмотрела
Ильясова, есть надежда! Живой он - и нам ничего не грозит!  Если  только  за
непреднамеренность какую-нибудь статью пожалуют.
   - Мне нельзя сейчас садиться! - завертел головой Митрохин.
   - А мне, значит, можно!
   - Ладно-ладно, что делать нам?
   - А то! Поедем сейчас в техникум к Елизавете и все выясним доподлинно!
   - Девочка учится, чего ее отрывать!
   - Нет, все-таки ты идиот! Хочешь в камеру?
   -  На  девятом  трамвае  шесть  остановок,  -  объяснил  Митрохин.  -  До
техникума.
   Друзья добрались до места через полчаса. Там их долго не  пускал  вахтер,
озабоченный побитыми физиономиями наших героев,  но  когда  Мыкин  пригрозил
отключить тепло во всем техникуме, а в  доказательство  потряс  неподдельным
документом, страж проходной разблокировал турникет  и  пропустил  граждан  в
лоно образования.
   Подельщики изучали доску расписания длительное время, пока  не  пришли  к
выводу, что Елизавета сейчас обучается военному делу в спортивном зале.
   - Левой, левой! - услышали они из-за двери.
   Мыкин смело толканул дверь и с левой ноги вошел в спортивный зал.
   По периметру зала вышагивало человек тридцать, с сонными выражениями лиц,
и когда дверь открылась, они слаженно устремили на нее внимание,  как  будто
генерал пришел.
   Командовал студентами замшелый  полковник.  За-мшелым  он  был  во  всем,
начиная от потертого кителя с умершими звездами на погонах и  кончая  тухлой
физиономией, вся правая часть которой покрылась экземой.
   - Стой, раз-два! - скомандовал полковник. - Рота - вольно!
   Рота расслабилась, полковник подошел к пришедшим и поинтересовался  целью
их визита.
   - Я - отец  Елизаветы  Митрохиной.  Она  срочно  нужна  мне  по  семейным
обстоятельствам!
   - Дело в том, - ответствовал полковник,  -  что  девушка,  сославшись  на
естественное недомогание, на занятиях не присутствует.
   - А где она может быть? - спросил Мыкин.
   - Поди, в туалете курит, - ответил полковник и отправился к своей роте.
   -  Курит,  значит,  -  расстроился  Митрохин.   -   Значит,   и   наркоту
потребляет...
   Друзья прошли по всем женским туалетам и только на пятом этаже обнаружили
Елизавету Митрохину,  которая  вовсе  не  курила,  а  сидя  на  подоконнике,
приводила с помощью косметики свое личико в порядок.
   - Вы чего здесь? - воззрилась девушка на вошедших так, как будто это были
звезды Голливуда.
   - Поговорить надо, - отчеканил отец.
   - Это о чем? - поинтересовалась Елизавета, сковыривая с лобика прыщик.  -
Дома, что ли, не можем?
   - Наркоту принимаешь! - с места в карьер бросился Митрохин.
   - Какую такую наркоту? - сделала Елизавета круглые глаза.
   - Таблеточки с птичками!
   - Это противозачаточные, пап. Я говорила уже тебе.
   - А в программе "Здоровье" сказали, что это самый что ни на есть наркотик
экстази!
   - Прямо так и сказали? - переспросила Елизавета, и в ее девичьем  голоске
друзья услышали неприкрытую издевку.
   Митрохин, не  раздумывая,  по-отцовски  отвесил  дочери  сочную  оплеуху,
размазав только что наложенную косметику. Елизавета тотчас завыла:
   - Чего вам от меня надо-о!.. Чего припе-ерлись!..
   - Какого  черта  ты  сказала  утром,  что  Ильясова  видела!  -  закричал
Митрохин. - Никого там не было, в квартире!
   - Бы-ыл, - выла девушка громко. - Я сама видела... И  в  прошлый  раз  он
голый приполз! Чего вы мне не верите!
   - Доказательства нужны! - вмешался Мыкин.
   - А кто пломбу на квартире сорвал сегодня?
   - А черт его знает! - пожал плечами Митрохин.
   - Так я вам и говорю, идиоты! Ильясов это был! Голый, без одной ступни, с
пробитой головой!..
   Прозвенел звонок, и Елизавета, соскочив с подоконника,  сказала,  что  ей
надо идти, что она не потребляет наркотиков и что оба друга съехали крышами,
припершись в техникум и набив ей физиономию.
   - Вот пожалуюсь своему парню, - пригрозила девушка напоследок. -  Он  вам
живо морды раскроит! Он мастер спорта по самбо!..
   До дома друзья добирались пешком.
   - Кончать его надо! - внезапно проговорил Мыкин.
   - Кого? - встрепенулся Митрохин.
   - Ильясова. Татарина.
   - Зачем?
   - Жить не дает спокойно!
   - Ты же сам говорил - если жив, то ничего нам не грозит!
   - Кончать надо! - повторил Мыкин мрачно и обреченно.
   После этих слов Митрохин поразмышлял о том, что не  грех  кончить  самого
Мыкина - источник треволнений и смуты. Но  тогда  придется  лишать  жизни  и
татарина Ильясова, чтобы совсем не волноваться.
   - Кончать так кончать! - согласился Митрохин. - По пиву?
   Друзья остановились возле ларька, набрав по  две  кружки  "Балтики"  и  с
десяточек соленых бараночек.
   - Засаду у Ильясова устроим, - сквозь икоту  проговорил  тепловик.  -  По
очереди дежурить будем. Как-нибудь отловим и голову свернем.
   Митрохин одним глотком опустошил кружку и спросил, каким способом убивать
будут.
   - А твоим ледорубом.
   - Это чего ж моим? А чего не топориком по башке? Куда вернее!..
   - Можно и топориком, - согласился  Мыкин,  посасывая  бараночку.  -  Соль
крупная! - неожиданно заорал он. - На соли, гады, экономите!
   - Не балуй, не балуй! - донеслось из ларька. - Сейчас милицию вызову!
   - Ты кому это сказал, морда?!
   Мыкин побагровел. Ему необходимо было снять  напряжение,  скопившееся  за
последние дни, и он, наклонив голову,  словно  рогами  вперед,  двинулся  на
ларек, в котором восседала жирная туша продавца. Митрохин  испытывал  ту  же
потребность, а потому присоединился к другу, и плечо в плечо  они  дошли  до
торговой точки и засунули  в  окошко  свои  жадные  руки,  стараясь  достать
сальную рожу торгаша.
   - Э-э-э! - донеслось из окошка. И не было в этом "э" никакого  испуга,  а
лишь предупреждение одно.
   -  А  ну,  вылезай  подобру-поздорову!  -  наседал  Мыкин  и  задергал  в
исступлении за ручку дверь ларька.
   - Хуже будет! - заорал Митрохин и шандарахнул в стену пяткой так,  что  в
ней случился пролом.
   Неожиданно дверь открылась и из нее появился продавец. Надо сказать,  что
он действительно обладал жирной физиономией, которая покоилась  на  короткой
шее, а та в свою очередь вырастала из могучих  плеч  шестидесятого  размера,
они же были венцом могучего торса с большим, но твердым животом штангиста, а
уж о ногах и руках говорить нечего - трехлетние деревья.
   Продавец лениво сгреб в охапку бузотеров, обнял их, сразу обоих,  и  сжал
так, что столкнувшись грудь о грудь, друзья почувствовали хруст своих костей
и стремление пережатых внутренностей наверх, дабы найти себе выход изо рта.
   Оба заскулили от боли, но мужества не теряли.
   - Ты ж, сука, на соли воруешь! - выдавил Мыкин. - А баранки  надо  нежной
солью...
   - Чего еще? - поинтересовался ларечник.
   - Соду в пиво сыпешь чрезмерно, - добавил Митрохин.
   - Обнаглели вы, мужики! - беззлобно  заключил  продавец,  и  объятия  его
сделались крепче.
   В эту самую минуту, когда стало совсем плохо и больно, Мыкин изловчился и
обеими руками врезал торгашу кулаками по ушам, так что у  того  в  одночасье
лопнули барабанные перепонки. Смертельные  объятия  распались,  и  озверелые
друзья, подпрыгнув с двух сторон, заехали кулаками по пивной роже, каждый по
своей  скуле,  отчего  рожа  вытянулась  огурцом,  а  глаза  ее  завращались
пери-скопами.
   Не ожидая, пока противник придет в  себя,  Мыкин  пустил  в  ход  колено,
нащупав им мужское достоинство, не  самое  большое,  но  достаточное,  чтобы
выключить ларечника из сознания на полчаса.
   Друзья еще долго пинали распростертую в  снегу  тушу,  пока  не  услышали
песню милицейской сирены, а потому ретировались с места ристалища живо,  как
подростки.
   Прибывший  милицейский  патруль  во  главе  с  майором  Погосяном  застал
следующую картину. В снегу, раскинув здоровенные ручищи в стороны полюсов, с
сочащейся из ушей кровью, лежал  обладатель  мирового  рекорда  по  толканию
штанги от груди тяжеловес Зюзин,  славная  фамилия  которого  была  записана
самолично Жечкой Жечковым в Книгу рекордов Гиннесса.
   - Не сила  нужна!  -  сделал  вывод  майор  для  Зубова.  -  А  умение  и
наглость!..
   Когда друзья удалились от места происшествия на  приличное  расстояние  и
отдышались  от  продолжительного  бега,  у  них  вновь  состоялся   короткий
разговор.
   - Валим? - спросил Мыкин.
   - Куда? - не понял Митрохин.
   - Не куда, а кого! Ильясова.
   После удачной драки в жилах Митрохина протекал сплошной адреналин,  и  он
без колебаний ответил "да".
   - Вот и хорошо. Засаду в квартире устроим.
   - А если менты нагрянут?
   - А чего им там делать? Они все что надо нарыли.
   - А все-таки?
   - Отвертишься как-нибудь! - подбодрил тепловик. - Скажешь, что тебе шум у
соседа почудился, вот ты и проверить решил.
   - Это что ж, я один в квартире сидеть буду? - возмутился Митрохин.
   - По очереди, - успокоил Мыкин. - Ты днем преимущественно, я по ночам.
   - Тогда ладно. Когда начинаем?
   - Сегодня и начнем.
   Друзья пожали на прощание друг другу руки, и каждый пошел своей дорогой.
   6. РЕКОРД
   Участковый Пустырок  Володя  Синичкин  примчался  в  госпиталь,  держа  в
протянутой руке носовой платок с завернутым в нем кусочком  карапетяновского
языка.
   Первым, кто ему встретился в коридоре, оказался и.о.  главврача,  который
окинул несостоявшегося рекордсмена презрительным взглядом, а вслух спросил:
   - Какими судьбами?
   - Да вот, - радостно доложил Синичкин. - Язык карапетяновский отыскал.
   - Кто такой - Карапетян? - поинтересовался быв-ший ассистент.
   - А это лейтенант нашего отделения. Он  вчера  на  дне  озера  язык  себе
откусил. Так я его нашел...
   - Поздно, - покачал головой и.о.
   - То есть как это  поздно!  -  возмутился  Володя.  -  Я  по  науке  язык
сохранил! Во льду держал!
   - Все равно поздно. Рану ему обработали и зашили.
   - Так расшейте! - обозлился Синичкин на такую  бюрократию.  -  Ваше  дело
произвести все возможное, что зависит от врача! Вы с меня  звездочку  хотите
снять, а я с вас за такое равнодушие к обычным офицерам погоны сниму!
   Синичкин сам похолодел от  слов,  неожиданно  из  него  выпрыгнувших.  Но
продолжал сохранять мужественное выражение лица и орлом смотрел  на  бывшего
ассистента.
   В свою очередь ассистент решил не рисковать, так как через три дня должно
было прийти решение об утверждении его в качестве главного врача  госпиталя,
а потому он сказал, что сделает все возможное, взял из рук Синичкина  платок
с куском языка и скрылся в ординаторской.
   Капитан постучался в закрытую перед  ним  дверь  и  попросился  навестить
Карапетяна в палате.
   - Навещайте, - позволил и.о.
   Через пять минут Володя  сидел  над  постелью  лейтенанта  и  восторженно
сообщал, что не все в жизни  сослуживца  еще  потеряно,  что  отыскался  его
армянский язык и сегодня же его пришьют на место.
   В глазах Карапетяна просветлело, он  приподнялся  в  кровати  и  приобнял
Синичкина, отчего участковый едва не прослезился, но лишь хлюпнул от высоких
чувств носом.
   - Не стоит, не стоит! - приговаривал  он.  -  Все  мы  в  одной  команде,
помогать друг другу должны...
   Неожиданно Карапетян схватил с тумбочки  лист  бумаги,  карандаш  и  стал
что-то шибко  писать,  пока  на  листочке  хватило  места.  После  этого  он
особенным взглядом посмотрел на Синичкина и сунул ему  исписанную  бумагу  в
руки.
   - Здесь прочитать? - спросил Володя.
   Карапетян кивнул головой.
   В бумаге сообщалось то, что Синичкин уже читал в  письме  Погосяну.  А  в
частности, лейтенант писал, что на него напали экзотические  рыбы,  что  они
сожрали его  бакенбарды  и  откусили  язык.  Далее  Карапетян  сообщал,  что
обнаружил  на  дне  озерном  икряную  кладку,  икринки   которой   достигали
теннисного мяча в диаметре, и на просвет  в  них  обнаружились  человеческие
зародыши. Еще лейтенанту показалось, что  икра  готова  вот-вот  лопнуть,  и
именно в этот момент на него напали хищные рыбы.
   Карапетян смотрел на Синичкина, и заключался в его глазах немой вопрос  -
веришь?
   - Верю, - с твердостью в голосе ответил капитан.
   В этот момент в палате появились санитары с коляской и забрали лейтенанта
на операцию.
   Синичкин  помахал  сослуживцу  на  прощание  рукой,  а  сам  задумался  о
карапетяновском сочинении.
   Пойду еще раз схожу на карьер, решил Владимир.
   Он поспешал на свою территорию, насколько  позволяли  ему  жирные  ляжки,
впрочем, шел быстро и через полчаса был на  месте.  Часы  показывали  восемь
тридцать утра. На берегу Синичкин увидел  совершенно  странную  и  ужасающую
картину. Весь берег, вернее  снег,  покрывающий  берег,  был  густо  обагрен
кровью. Вдобавок к этому Синичкин насчитал сотни мелких косточек с остатками
красного, уже успевшего подмерзнуть мяса.
   Ах! - стал клясть себя Синичкин. - Почему я не поверил Карапетяну! Правду
писал увечный. За правду пострадал горемычный!
   Подойдя  поближе,  он  с  содроганием  сердца  обнаружил,   что   останки
принадлежат новорожденным младенцам и что убиты они  были  каких-то  полтора
часа назад, как раз тогда, когда он помчался доставлять в госпиталь язык.
   - Да здесь целый родильный дом полег! - закричал капитан. -  Господи,  да
что же это такое!
   Он выхватил из кобуры пистолет и стал стрелять из него в воздух, пока  не
кончились патроны. Потом забегал среди  останков  и,  глядя  на  обглоданные
черепа новорожденных, прижав руки к сердцу, причитал:
   - Ах вы детки мои милые!.. Котятки!..
   Через минуту Синичкин разглядел  фигуру  прохожего,  идущего  как  раз  в
сторону побоища.
   - Не подходить сюда! - заорал он во все горло.
   - А что случилось? - спросил прохожий издалека. - Я слышал выстрелы!
   - Проходите стороной! Милиция! Дойдете до телефонного автомата,  вызовите
наряд! Понятно?..
   -  Понятно,  -  ответил  любопытный,  развернулся  и  побежал  в  сторону
новостроек.
   Участковый  Синичкин  заплакал.  У  него  не  было  детей,  и  он  тяжело
воспринимал пейзаж с мертвыми новорожденными, клацая в бессилии зубами.
   - Звери! Звери! - приговаривал Володя. - Какие звери!..
   Через пятнадцать минут прибыл газик с  майором  Погосяном  и  прапорщиком
Зубовым. Синичкин встречал их подальше от места побоища,  желая  подготовить
их чувствительные души к кровавой картине.
   - Чего стрелял? - спросил майор.
   Лицо его было хмурым, он не выспался и зевал во все горло, показывая зубы
с металлическими коронками. А Зубов то и дело косил на свои плечи,  умиляясь
звездочкам на новеньких погонах.
   И где достал за ночь, подумал Синичкин.
   - Так чего палил, спрашиваю?
   - А я  язык  карапетяновский  нашел!