нный, ответил начальник зоны.
   - А я своему отцу правую долю мозга от левой отчленил.
   Полковник побагровел, но сдержал себя, оставаясь сидеть в кресле.
   - Значит, скоро! Ждем тебя, Петров. А уж мы постараемся, встретим тебя!..
   Петров вовсе не собирался вновь попадать в зону и быть лишенным портвейна
"Агдам". Он устроился работать грузчиком в магазин  и  таскал  ежедневно  из
винного отдела по бутылке вожделенного напитка.
   А еще Митя, проходя мимо школы, в которой когда-то учился, вдруг вспомнил
про девочку Жанну и про то, как она выпрыгнула из окна. Он был  уверен,  что
восьмиклассница воспользовалась его советом и превратилась в голубку,  чтобы
наложить на голову своему отцу-истерику.
   - Гадина! - выругался Петров.
   Ему вдруг показалось, что он любил ее, а она сбежала  таким  способом  от
него и теперь летает где-нибудь под голубым небом, а он через день  валяется
в луже из собственных отходов.
   - Гадина! - озлился Петров вовсе и, дойдя до магазина, вытащил из кармана
катушку суровых ниток и сплел из  них  ловушку,  в  которую  накрошил  щедро
хлеба.
   Этим днем он впервые оторвал голубю  голову.  Продавщицу  колбасного  при
этом вывернуло селедкой, а сам Митя долго смотрел на  свою  руку,  в  ладони
которой поместилась сизая головка с радужными глазами.
   - Жанна, - произнес Митя и, размахнувшись, забросил голубиную  голову  за
забор.
   - Займись сексом! - посоветовала  колбасница,  отблевавшись.  -  Агрессию
снимает!
   - С кем?
   - Да баба найдется и для такого, как ты.
   - Уж не ты ли?
   - Попросишь?
   - Сама дашь!
   - Дам, - согласилась продавщица. - Если не больше стакана выпьешь!
   - Где?
   - Да хоть в щитовой! Там телогрейки валяются...
   Они уединились, Митя мазал  ее  расплывшуюся  грудь  голубиной  кровью  и
повторял:
   - Жанна...
   - Не Жанна я, Светка, - поправляла колбасница. - Ты чего суешь мимо,  как
пэтэушник? Это дело выше находится!
   - Жанна...
   - Вот заладил! Дай-ка я сама!
   Она  попыталась  помочь  своей  опытной  рукой,  но  процесс  не  шел,  и
колбасница, слегка озлившись, принялась ворчать:
   - Допился... Мягкий, как творог... В руки брать себя надо, Петров!
   - В первый раз я, - вдруг прошептал Митя и поджал под себя ноги.
   - Как это? - привстала колбасница.
   - Так. В тюрьму малолеткой попал! Не успел!
   Продавщица встала на четвереньки, показывая большую голую задницу.
   - Ах ты сердешный! Ну-ка дай-ка я его губоньками!
   Она наклонилась над Петровым и только было  рьяно  зачмокала,  как  вдруг
Митя саданул ее по башке кулаком и зашипел:
   - Ты не Жанна, ты сука!
   Челюсти продавщицы чуть не щелкнули, лишь профессионализм спас  положение
и Митя остался с органом,  помогающим  ему  производить  в  организме  обмен
веществ.
   Колбасница заорала что есть силы, но  у  Петрова  вдруг  сделались  такие
пустые глаза, что она тут же осеклась  и  стала  натягивать  одежку,  слегка
подвывая по-деревенски:
   - За что-о-о?.. Я ему... А он мне...
   ...Петров проснулся  оттого,  что  нечем  было  дышать.  Его  рыхлый  нос
уткнулся в ватную прореху телогрейки  и  шевелился  в  подкладке,  отыскивая
выход. Мерно гудел электрический щит, разводя по магазину  энергию,  которой
совсем не было у Мити.
   Мелькнуло слабое подобие мысли: "А не  сунуть  ли  два  пальца  в  щит  и
подзарядиться?"
   Петров поднялся и на слабых ногах вышел из щитовой, кося одним зрачком по
углам, стараясь отыскать коллег и отобрать у них стакан портвейна.
   У Мити болел выклеванный глаз, и он передвигался  по  закоулкам  магазина
злой, как собака.
   Когда вонючая птица клюнула его в  светлое  око,  мужики  погрузили  его,
орущего, в пикап и отвезли в близлежащую больницу.
   - Родственники у него есть? - поинтересовались в приемном покое.
   - Один, как перст.
   - Понятно.
   Петрова положили на каталку, а санитары заворочали носами  от  перегарной
вони и смрада, исходящего от одежды.
   Осмотрел  грузчика  дежурный  врач,  совершенно   равнодушный   к   чужим
страданиям эскулап.
   - С глазиком придется расстаться! - проговорил он на ухо Петрову.  -  Как
же вас угораздило? Драчка?
   - Лечи глаз! - прохрипел Митя.
   - Никак нельзя сохранить! Может быть, в Америке. Тысяч двадцать-тридцать.
Плюс перелет, оплата больничных  покоев.  А  за  это  время  гангрена  может
случиться!..
   - Спасай глаз! - рыкнул Петров и открыл сохранившийся  до  предела.  -  Я
отца порешил, а тебя, если глаз не спасешь, не задумываясь!..
   Врач был равнодушным, но не трусливым.
   - Готовьте операционную! - холодно распорядился он  и  отправился  мылить
руки.
   Про себя он сказал в адрес Петрова: "Ах ты сучок!.."
   Грузчику выдали необходимую порцию наркоза, и он  отключился,  фантазируя
голубку с головкой Жанны.
   -  Скальпель...  Сушить...  Зажим...  Еще...  Еще...  Сушить...  Зажим...
Шить...
   На следующее утро Петров проснулся слабым, словно  в  вытрезвителе,  и  с
трудом приподнялся, чтобы разглядеть себя в зеркале.
   Половина головы была перевязана.
   - Эй! - крикнул он.
   В палату вошла медсестра.
   - Чего орешь! Звонок есть! - Она поправила пышную прическу. - Ну чего?
   - Глаз сохранили?
   - Ты же им смотришь!
   - Я тебя, сука, спрашиваю, сохранили глаз?!!
   - Сам - сука! - ответила сестра. -  Стеклянным  будешь  глядеть  на  мир!
Нашел кого пугать - Семеныча! - Она засмеялась. - Он три года в Афгане глаза
выковыривал! А тебе, гниде уголовной, велел передать,  что  только  пукнешь,
второго лишишься! Понял?..
   Петров понял. На его силу нашлась еще бґольшая сила. Он смирился...

   Митя выбрался во двор и по наступившей  темноте  догодался,  что  проспал
почти целый день.
   Он широко зевнул, а затем шарахнулся в сторону, услышав хлопанье  птичьих
крыльев.
   И тут Митя вспомнил.
   - Ишь ты, черт побери!
   Он вспомнил, что в его квартире под полотенцем лежит грудная  девчонка  и
что лежит она с самого утра и, наверное, померла от голода.
   Настроение испортилось.
   Митя прошелся по магазинным отделам и сделал злое лицо колбаснице Светке,
которая в ответ  лишь  фыркнула,  а  затем  посмотрела  на  огромный  тесак,
воткнутый в батон колбасы, и  представила  стальной  язык  вбитым  по  самую
рукоятку грузчику Петрову в живот.
   Неожиданно Митя обернулся и быстро приблизился к прилавку.
   - Дай молока!
   Светка чуть не свалилась от удивления.
   - Жажда мучает?
   - Дай молока!
   Единственный глаз Петрова  потемнел  колодезным  дном,  а  синюшный  язык
облизал тонкие губы.
   - Тебе сколько? - кротко поинтересовалась колбасница.
   - Давай два пакета. И колбасы дай двести!
   - Какой?
   - Где жира меньше.
   Продавщица положила в сумку молоко, а про колбаску поинтересовалась:
   - Кусочком или порезать?
   Петров задумался.
   - Маленькими квадратиками. Как в яичницу.
   Колбасница обиделась вовсе:
   - Издеваешься?
   - Режь.
   Продавщица делала, что попросили, а сама думала о том, как  Петров  будет
разбрасывать эти кусочки, подманивая какого-нибудь заблудившегося  кобелька.
А потом... Петров несколько раз приносил в магазин на продажу  шапки.  Никто
не польстился, кроме директора, но он не знал происхождения головных уборов.
   Душегубец, - подумала Светка.
   Она завернула колбасу в бумажку и вместе с молочными пакетами  уложила  в
сумку.
   - Бывай! - бросил на прощание Митя и вышел из магазина.
   Он шел по заснеженной улице, смотрел только  на  правую  сторону  мира  и
чувствовал в груди что-то такое, доселе  неизвестное,  и  даже  нельзя  было
определить, приятное это или нет.
   Хлеба забыл купить! - спохватился Петров, но вспомнил, что у него  всегда
в кармане лежит белый мякиш для ловли голубей-помоешников.
   Он доплелся до своего дома и долго поднимался по лестнице, волнуясь,  что
его вычислила милиция и обвинение  будет  гласить:  "Киднеппинг!"  За  такое
преступление можно получить на полную катушку, особенно если ребенок умер.
   Петров представил, как тюремный врач  мажет  ему  лоб  ваткой,  смоченной
каплями Зеленина, как его ставят к влажной стене,  как  сам  начальник  зоны
дергает затвором... "Именем Российской Федерации"... Шмяк, и все!
   Но на лестнице было тихо, а произведенная  им  на  четвертом  этаже  лужа
наполовину испарилась. Митя на всякий случай послушал еще возле своей двери,
ничего не услышал, заволновался оттого сильно и отпер ее, фанерную.
   Он прошел в комнату и первым делом уставил свой выпученный от  напряжения
глаз на раскладушку, на которой  оставил  найденного  младенца.  Девочки  не
было, а полотенце-одеяло валялось на грязном полу.
   Петров оглядел глазом окрестности комнаты  и  обнаружил  девочку  стоящей
возле окна и глядящей в его  единственный  глаз.  При  этом  она  улыбалась,
показывая во рту три белых зуба.
   Петров хотел было обозвать ее сучкой, но  почему-то  не  сделал  этого  и
подумал, что с похмелья ему ребенок представился куда  меньше,  чуть  ли  не
двух дней от роду. А малявка передвигается на своих ножках.
   - Ну? - единственное, что смог сказать Митя.
   Девочка еще шире заулыбалась и пошла на неверных ножках навстречу.
   - Есть, наверное, хочешь?
   Малявка подходила все ближе, а вдобавок потянула к Петрову пухлые  ручки,
отчего мужик оторопел и опустил сумку на пол.
   - Ну чего ты?
   Девочка остановилась возле самых ног Мити и все тянула ручки вверх, пока,
неожиданно для себя, грузчик не присел и не подхватил ее на руки, вознося до
своего щетинистого лица, похожего на попавшего под машину ежа.
   - Тебя как зовут? - спросил от ужаса Петров.
   Девочка тем временем обнимала его грязную шею  и  шевелила  под  волосами
пальчиками, отчего Петров и вовсе пришел в замешательство.
   - Сучка, - зачем-то прошептал он и еще больше испугался.
   Но малявка по-прежнему обнимала его за шею и улыбалась вовсю.
   Четыре, - посчитал Митя у нее во рту. - Четыре зубика.
   Его закоробило от слова "зубика", произнесенного внутри,  и  он,  оторвав
девочку от себя, вновь посадил ее на раскладушку.
   - Сейчас будем есть! - определил Митя и зашуршал  полиэтиленовым  мешком,
доставая из него пакеты с молоком и колбасу без жира. Из  куртки  он  выудил
белую горбушку, накрошил ее в тарелку с надписью  "Общепит",  залил  крошево
молоком, добавил кусочки колбасы и перемешал смесь алюминиевой ложкой.
   Девочка кушала хорошо, открывая рот послушно, но через  минуту  вся  была
измазана до  ушей,  однако  продолжала  улыбаться,  что  немного  раздражало
Петрова.
   - Чего скалишься?
   Она поела.
   Митя кое о чем подумал, потрогал раскладушку руками на предмет  влаги  и,
удивленный, поднял малявку на руки и понес в ванную, где имелся унитаз.
   Он припомнил, как берут детей, чтобы они  не  опро-стались  мимо  или  на
себя, и засвистел: "Пыс-пыс-пыс".
   Девочка не сопротивлялась  и  через  несколько  секунд  произвела  выброс
ненужных веществ по назначению.
   - Ишь! - похвалил Митя и засунув  девочку  под  струю  воды,  старательно
потер ее грязной рукой.
   А она все улыбалась.
   - Слышь, перестань! Кому говорю!
   После он отнес ее опять на раскладушку, укрыл полотенцем, а сам уселся на
пол и тоже пожевал хлеба с колбасой,  запив  еду  молоком.  Он  завспоминал,
когда в по-следний раз пробовал молоко, но, так и не припомнив,  заснул  под
мирное посапывание девочки.
   Ему приснилась Жанна,  которая  смотрела  на  него  и  не  останавливаясь
говорила: "Сволочь, сволочь!"
   Митя открыл глаза. Комнату заливал лунный свет, входящий запросто.
   Девочка сидела на раскладушке и не улыбалась.
   - Сволочь! - вдруг сказала она, но Петров решил, что ругательство из  его
сна, а потому обернулся на  окно,  чтобы  утвердиться  в  присутствии  ночи,
увидел проплывающего мимо голого человека  с  огромными,  словно  дирижабли,
ногами, убедился, что все действительно - ночь, и опять заснул.
   Рассвет косым лучом ранил здоровый глаз Петрова, грузчик чихнул и  открыл
око навстречу дню.
   Девочка еще спала, и он серьезно задумался, что с ней делать.
   По уму надо сдать находку в... Куда? Черт его знает,  куда  надо  сдавать
подкидышей!
   Митя вдруг вспомнил, что в шкафчике стоит зеленый фугас, в котором еще на
два пальца застыл озером портвейн "Агдам".  Душу  облетел  теплый  ветер,  и
Петров, вскочив с пола, отчего закружилось в голове, протянул руку,  которая
показалась ему очень длинной, и ловко открыл ею дверцу шкафчика.
   Фугас привычно лег в руку, булькнув  нутром,  появился  стакан,  и  Митя,
выудив из горлышка пробку, вылил остатки портвейна в стакан.
   Неожиданно грузчик почувствовал в затылке покалывание, обернулся и  нашел
девочку проснувшейся. Она опять улыбалась, а  розовые  десенки  были  сплошь
усеяны белыми зубками.
   - За  твое  здоровье!  -  поприветствовал  Петров  и  вцепился  в  стакан
челюстями.
   Но что-то получилось неудачно, жидкость  потекла  не  в  то  горло,  Митя
поперхнулся и закашлялся так, что, казалось, вот-вот выплюнутся легкие.
   Когда кашель отпустил, невыносимо закололо в правом боку.
   - Печень, - констатировал грузчик.
   - Сволочь, - услышал он, потирая больной орган.
   - Чего?
   Но на свое "чего" он более ничего не получил  и  посмотрел  Кутузовым  на
голую девочку, сидящую на раскладушке.
   - Это ты сказала?
   Малютка лишь продолжала улыбаться.
   - Ты чего, говорить уже можешь?
   Ребенок засмеялся заливисто голоском-ручейком, и у Мити  почему-то  стало
радостно на душе, несмотря на то, что "Агдам" пошел не тем горлом.
   - Смеешься? Ну смейся. Надо мною есть чего смеяться!
   Девочка сошла с раскладушки и подошла к Петрову, совсем голенькая, отчего
Митя отчаянно засмущался и почувствовал то,  что  никак  не  мог  ощутить  к
Светке-колбаснице. От этого явления ему стало жутко  стыдно,  краска  залила
его серое лицо, а из подмышек потек пот ручейками.
   Малышка, выросшая за ночь еще на полголовы, обхватила руками колени  Мити
и уткнулась в них личиком.
   - Сволочь! - опять услышал  Петров,  и  дрогнуло  у  него  сердце  жутким
предчувствием.
   Он взял девочку на руки и поднес ее личико к своей физиономии.
   - Ты сказала!.. Не галлюцинации же у меня?
   Девочка молчала и очень серьезно смотрела в глаз Мити.
   - Ты, я знаю...
   - Папа, - сказала она алыми губками, и грузчик за-плакал.
   Он плакал осенним дождем, с завываниями и всхлипываниями. Слезы текли  по
его грязной щетине густо, скатываясь на грудь.
   А  девочка  опять  засмеялась,  отчего  Митя  еще  хлестче  зарыдал.  Его
потрясало истерическими спазмами, и отзывались в печени ударами те спазмы.
   На мгновение Петрову захотелось бросить голенькое тело девчонки  в  окно,
чтобы розовое дитя пробило оконные рамы и улетело в раннее утро,  растворясь
в солнечных лучах. Он уже было сделал усилие для этого, приподнял  пигалицу,
но что-то тут же и обмякло внутри, и он, наоборот, прижал найденыша к  груди
крепче.
   Петров не понимал, что с ним происходит,  он  не  знал  таких  эмоций  за
собой, не знал, как к ним отнестись, то ли гнать сантименты поганой  метлой,
то ли упиваться прелестями собственной слабости и чувствительности.
   - Папа, - опять услышал он и отпустил свои чувствования на волю Божью.
   - И от  кого  же  ты  у  меня  такая  дочечка?  -  спросил  он,  стараясь
улыбнуться.
   В ответ  он  услышал  посапывание.  Девочка,  уткнувшись  в  его  вонючую
подмышку, спала, причмокивая коралловыми губками.
   И опять жуткое предчувствие посетило Митю.  Он  вдруг  вспомнил  холодные
руки  восьмиклассницы,  он  вспомнил,  как  ее  хоронил,  как   равнодушным,
замороженным стояло в его груди сердце.
   - Идиот! - говорила восьмиклассница. - Сволочь!
   - Жанна... - прошептал Петров, сжимая девочку в объятиях.
   А она спала, и Бог знает, что младенцы видят во снах.
   - Жанна...
   Она опять родилась на свет, чтобы прийти к нему, к Мите, и...
   Он не знал, что после этого "и". Он не  знал,  зачем  она  пришла.  А  от
своего  неведения  вдруг  выругался  страшно,  настроив  матерных  этажей  с
высотное  здание,  а  девочка  спала,  убаюканная  Морфеем,  очень   любящим
младенцев и стариков.
   Митя разжал объятия и уложил ребенка на раскладушку, сморщившись от  вида
чистого розового на грязно-зеленом.
   - Жанна, - вновь проговорил он.
   Затем он подумал о прозаическом. О том, что ребенку нужно есть,  что  ему
нужно купить пеленки, хотя девочка уже ходит, а значит, нужна просто детская
одежда.
   Петров не знал, как обращаться с детьми, а потому решил попросить  совета
у единственной женщины, с которой был знаком и имел отношения.
   Митя оделся и отправился в магазин советоваться с колбасницей Светкой...
   - Ну-ка, поди сюда! - позвал он продавщицу, выглядывая из подсобки.
   - Чего тебе? - отозвалась женщина с подозрением.
   - Ну иди, кому говорю!
   Светка пожала плечами  и,  поставив  на  прилавок  табличку  "Технический
перерыв", неторопливо пошла в сторону подсобки.
   От Петрова опять несло портвейном за версту, и колбасница сморщилась.
   - Допьешься!
   - Заткнись!  -  рыкнул  Митя  и,  взяв  продавщицу  за  руку,  потащил  в
электрощитовую.
   Светка не знала, как реагировать,  а  потому  свободной  рукой  оправляла
рабочий халат.
   - Еще одна попытка? - поинтересовалась она, когда Петров  усадил  женщину
на телогрейки. Колбасница было уже собралась стаскивать с себя исподнее,  но
Митя жестом остановил ее.
   - Здесь другое...
   - Э, нет! - наотрез отказалась Светка. - Шапки я покупать не буду!
   - Да какие шапки! - обозлился Митя и скривил рот, показывая желтые зубы.
   - А что?
   Возникла некоторая пауза, а потом грузчик сказал:
   - Это... дочка у меня, того... родилась...
   Надо было видеть лицо Светки. Его перекосило, словно  инсультом  вдарило.
Тем не менее она держала спокойствие.
   - Поздравляю!
   - Не на чем! - отозвался Петров.
   - Как не на чем! Такое событие! А кто ж мамашей будет?
   - В том-то и дело, - замялся Петров. - Мамаша сбежала...
   - О Господи! - всплеснула продавщица руками. - Да как же так!
   - А так! Лярва оказалась!
   - И что ж ты, сердешный, один с ребенком  делать  собираешься?  В  детдом
понесешь?
   - Нет, - твердо отрезал Митя.
   - А что?
   - Что-что! Непонятно, что ли!.. Себе оставлю! Выращу!
   Светка посмотрела на Петрова глазом пристрастного критика и нашла  его  в
препаршивом состоянии, заросшего недельной щетиной, подванивающего нечистым,
и  вследствие  этого  ей  было  крайне  трудно  представить  грузчика  Митю,
воспитывающего грудного ребенка.
   - Ну-ну... - покачала головой колбасница. - Смелость города  берет!  А  я
тут при чем?
   - Помощи от тебя прошу!
   - Какой? - Светка закатила глаза к  потолку.  Она  любила,  когда  у  нее
просили помощи.
   - Ну это... Не знаю, чего  с  ребенком  делать...  Кормить  чем?  Одевать
как?.. А потом опять же какие-то прививки осуществлять надо...
   - Не сможешь ты, Петров, такое дело потянуть! - отрезала женщина.
   - Так я тебя и прошу помочь!
   - Чего помочь?! - взорвалась Светка. - Ребенка вырастить помочь? Так дети
растут годами! Ты думаешь, дурак, о чем просишь?!
   Светка ожидала, что на такой ее напор Митя ответит  серьезной  грубостью,
но мужчина находился в своих глубоких раздумьях, а потому  развел  руками  и
трогательно спросил:
   - А что делать?
   - А не знаю я. В детдом сдай!
   - Я тебе сдам!
   Митя замахнулся на колбасницу, но сдержал себя волево.
   - Я к тебе, как к человеку, а ты!..
   Продавщице стало стыдно.
   - Ну что я могу?
   - Помоги хоть одежду купить. Научи, чем кормить!
   Она вздохнула:
   - Ну с этим поможем, не звери!
   - Ну вот и спасибо!
   - А мать-то кто была?
   - А, - махнул рукой Митя. - Голубка.
   - Чего?
   - Да так, связь случайная, как птица упорхнула и приплод оставила. А я не
могу кровь свою на произвол судьбы бросить!
   Колбасница испытала прилив уважения к этому грязному грузчику.
   - Как девочку-то з