- Вот я вспоминаю Олимпиаду, - сложила на полной груди руки  Кузьминична.
- Тогда ровно через девять месяцев пошли по столице негритята,  китайчики  и
япончики. Интернациональная любовь!.. Может, с годик назад у нас тоже  какое
международное мероприятие было?
   - Все может быть, - согласилась воспитательница.
   Она увидела Сушкина, который попытался было скрыться с ее глаз в туалете,
но Дикая окликнула  мальчика,  и  он,  понурив  голову  с  толстыми  щеками,
неохотно подошел.
   - Подними голову! - приказала Кино Владленовна.
   - Заче-ем?.. - проныл Сушкин.
   - Подними, кому говорю!
   Жора поднял лицо навстречу взору Кино Владленовны, и  она  обнаружила  на
лице толстяка многочисленные синяки всех цветов радуги.
   - Спрашивать кто - бесполезно?
   - Конечно, нет! - отозвался Сушкин.
   Воспитательница  заволновалась,  что  сейчас  произойдет  непоправимое  и
воспитанник будет обречен на многолетние  страдания.  Но  она  оказалась  не
права.
   - Воду в туалете разлили! - разъяснил Сушкин. -  Я  всей  физиономией  об
пол! Так-то вот, жизнь жестока!
   Кино Владленовна вздохнула с облегчением:
   - Иди.
   - Иду.
   Сушкин снова отправился в туалет, в котором курили сверстники.
   - Заложил? - спросил кто-то.
   - Давай один на один за оскорбление! - предложил Жора. - До первой крови!
   - Вечером, - ответил обидчик. - Если желание будет.
   - Будет...
   Кино Владленовна закончила кормить подкидыша, всунула ему в рот бутылочку
с соской, и он стал пить жадно, причем высвободил свои ручки и прихватил ими
поилку, поднимая ее на тот градус, который ему был нужен.
   - Ишь ты! - удивилась Кузьминична. - Ручки какие проворные! И не  похоже,
что он грудной! Вон и зубов во рту штук пять!
   - Способный! - согласилась воспитательница.
   Ребенок допил и протянул пустую бутылку кухарке.
   - На!
   Челюсть Кузьминичны отвалилась.
   - На! - повторил младенец.
   Кино Владленовна чудом удержала ребенка на руках, но он сам  высвободился
и скатился с девушкиных красивых колен, встал на ножки и пописал  на  ковер,
долго и старательно образовывая лужу.
   - Все, - сказал подкидыш и зевнул.
   Потом лег тут же, возле произведенной им лужи, и в мгновение заснул.
   Женщины  смотрели  на  спящего  младенца,  и  их  рты  были   похожи   на
скворечники.
   Первой в себя пришла видавшая виды Кузьминична.
   -  Просто  он  взрослее,  чем  кажется!  Бывает,  у  детей-азиатов   рост
задерживается, когда общее развитие нормальное!
   Лицо воспитательницы Дикой было абсолютно белым, лишь голубая  прожилочка
дергалась на виске.
   - Да-да, - ответила она.
   - Однако надо ребенка отнести  в  кровать!  -  поделилась  своим  мнением
кухарка. - Негоже ему на полу почивать!
   - Да-да...
   Видя, что Дикая находится в состоянии  невменяемо-сти,  Кузьминична  сама
подхватила мальчишку на руки и понесла его в спальню.
   - Нет-нет! - запротестовала воспитательница. - Не надо его к взрослым!
   - Так у младших мест нет!
   - Я возьму его к себе...
   Кухарка с прищуром  посмотрела  на  Дикую,  пожевала  толстыми  губами  и
спросила:
   - Справишься? - И сама же ответила: - Справишься! Однако извести Василису
Никоновну, для порядку.
   - Конечно.
   Воспитательница взяла из  рук  кухарки  ребенка  и  осторожно,  чтобы  не
разбудить, понесла его к себе в комнатку,  где  отворила  с  кровати  всякие
покрывальца, одеялки и уложила подкидыша на свое девичье место.
   Она присела на минутку рядом, повздыхала чуток, спросила шепотом: "Кто же
ты?", а потом отправилась на прием к директору...
   - Вот так, - закончила свой рассказ Кино Владленовна.
   - Ну что ж, - покачала головой,  украшенной  пышной  прической,  Василиса
Никоновна. - Такое бывает. Развитие опережает рост!
   - Так можно пока он у меня поживет?
   Директор по своей природе была совсем не зла, а потому ответила:
   - Почему нет?
   - Спасибо, - поблагодарила воспитательница Дикая.
   - Не за что, девочка.
   Когда  молодая  коллега  ушла,  Василиса  Никоновна  задумалась  о  своей
семейной жизни и обнаружила, что в ней совсем нет детей.
   Ей не стало грустно от этого открытия, директор вспомнила свой возраст  и
сочла его не совсем критиче-ским для рождения потомства, а потому непременно
решила  с  сегодняшнего  дня   перестать   пользоваться   противозачаточными
таблетками. В том, конечно, была своя проблема,  так  как  противозачаточные
таблетки  помимо  деторождаемости   контролировали   взвешенность   муж-ских
гормонов в организме женщины и не позволяли расти на ее теле белесому пушку.
   Бог с ним, с пушком, - решила Василиса Никоновна. - Тем более, что муж  у
меня волосат, как обезьяна! Главное, чтобы мальчик родился!  А  то  если  на
свет девочку произведем и пойдет она ликом в отца,  то  несчастна  будет  ее
жизнь.
   Василиса Никоновна  решила  снова  позвонить  мужу  на  работу,  так  как
накануне ей поговорить со своей армян-ской половиной не удалось  по  причине
позднего прибытия милиционера со службы домой.
   - Але! - сказала она в трубку. - С кем говорю?
   - Дежурный.
   - Это Зубова, жена старшины!
   - Никак нет! - отчеканил дежурный.
   - Что - "никак нет"? - не поняла директор Дома.
   - Никак нет! - повторил дежурный. - Иван Зубов теперь не старшина,  а  со
вчерашнего дня прапорщик!
   Ах, подлец, - подумала Василиса Никоновна.  -  Не  сказал!  Наверное,  не
хотел будить меня!..
   - Так что же, могу я поговорить с прапорщиком Зубовым Аванесом?
   - А вы умеете долму готовить? - поинтересовался дежурный.
   - Нет, - ответила женщина раздраженно. - Зубяна мне!
   - Так точно.
   Прошло некоторое время, прежде чем в трубке прозвучало знакомое протяжное
"алло-о".
   - Авик! - сказала Василиса Никоновна. - Авик, это жена твоя!
   В трубке послышалось лузганье.
   - Опять семечки лузгаешь?
   - Прапорщик Зубян слушает!
   - Не Зубян, а Зубов!
   - Не лузгаю, а грызу!
   Василиса Никоновна хотела было  рассердиться,  но  ситуация  к  этому  не
располагала, и потому женщина сказала в трубку отчетливо:
   - Авик, я беременна!
   Лузганье прекратилось.
   - Ты не понял?!.
   - Повтори! - потребовал хриплый голос с армян-ским акцентом.
   - Я - беременна, - отчетливо произнесла русская жена.
   Василиса  Никоновна   не   обманывала   своего   армянского   мужа.   Она
действительно верила,  что  если  закончила  принимать  таблетки,  то  после
сегодняшней жаркой постели ее лоно непременно понесет.
   С той стороны трубки шумно дышали. Василиса Никоновна терпеливо ждала.
   - Спасибо, - хрипло проговорил Аванес. -  Люблю  тебя,  как  воздух,  как
небо, как горы!..
   Василиса Никоновна прервала на этом стихосложение мужа  и  объявила  ему,
что отныне он должен вести себя подобающе, как понимающий это  торжественное
жен-ское состояние.
   - Так точно, принцесса!
   - И должен прекратить лузгать семечки!
   - Грызть! - поправил муж.
   - Это вредно будущему ребенку!
   Она не заметила подковырки мужа или не захотела ее замечать, а если бы ее
спросили, чем вредно лузганье семечек для беременной женщины, она не нашлась
бы что ответить, да  какое  это  имеет  значение!  Василиса  Никоновна  была
уверена, что ее муж Аванес  Зубян  непременно  перестанет  грызть  тыквенные
семена.
   - Девочка или мальчик? - поинтересовались из  отделения  голосом,  полным
торжественного волнения.
   - Мальчишечка, мальчишечка! Твой наследник!
   - Да-да! - вторил счастливый Зубян. - Папа будет рад  внуку!  Вино  сынок
научится делать!..
   - Мальчик будет рожден дворянином! - напомнила жена властно.
   - А-а!.. - промычал в ответ Аванес.
   - И мне не нравится, что ты не рассказываешь, что происходит  у  тебя  на
работе! Ты многое скрываешь!
   Зубян было хотел осечь дерзкую женщину, но вспомнил о ее состоянии и лишь
покорно согласился:
   - Да-да, невнимателен я к тебе! Но исправлюсь!
   - До свидания! - попрощалась Василиса Никоновна.
   Директор повесила трубку, откинулась  в  кресле  и  принялась  обдумывать
навалившуюся на нее новую жизнь...
   Между тем  воспитательница  Дикая,  уложив  мальчика  в  постель,  что-то
напевала ему, и проскальзывали в  ее  напевах  азиатские  коленца.  От  этой
музыки мальчик открыл глаза и  сказал:  "Хорошо!"  Девушка  вздрогнула  всем
телом. Она никак не могла привыкнуть к здравой  речи  от  такого  крохотного
существа, а потому прекратила петь.
   - Пой же! - потребовал ребенок.
   И тут в ней заговорила гордость.
   - Не хочу.
   На секунду Дикой показалось, что  мальчик  пожал  плечами,  а  потом  она
увидела, как он закрыл глаза.
   - Надо выбрать тебе имя? - сама у себя спросила девушка.
   - Не надо, - ответил азиат, не открывая глаз.
   - У тебя оно есть?
   - Есть.
   - Какое, если не секрет?
   - Батый, - ответил мальчик.
   - Хорошее имя...
   Дикая почувствовала, что  мальчик  вновь  заснул.  Она  разглядывала  его
спящего, и казалось ей, что видят ее глаза, как на головке подкидыша  растут
черные, как ночное небо, волосы.
   - Тьфу, тьфу, тьфу! - поплевала девушка через  левое  плечо  и  почему-то
принялась разбирать шкаф со старыми игрушками, находящийся в ее комнате.
   Проскользнуло множество воспоминаний. Эти старые плюши  возвращали  ее  в
детство, в котором она не знала, была ли счастлива или нет, но  воспоминания
были   приятными.   Сегодняшние   дети   вряд   ли   станут   играть   этими
археологическими предметами!
   Дикая обнаружила в шкафу  пластмассовый  меч,  шлем  и  щит  и  вспомнила
мальчика Борю, которому принадлежали эти  вещи.  Ей  нравился  Боря,  она  в
седьмом  классе  даже  хотела  любить  его,  и  они  под  покровом   темноты
поцеловались, но вдруг у Бори обнаружился уникальный голос и его  забрали  в
специальный интернат для особо одаренных детей... Он так  плакал,  садясь  в
автобус, и кричал:
   - Мне не нужен этот интернат! Мне нужна только ты! Я не хочу петь!
   В последнем он врал. Петь он хотел, и очень!
   Больше воспитательница  Дикая  Бори  не  видела.  Это  было  единственное
чувство в ее жизни. Наверное, пока...
   Она отложила пластмассовые доспехи в сторону, задумалась  о  жизни  и  не
заметила, как заснула...
   Проснулась от ощущения, что кто-то рядом. Открыла глаза и захлопала ими.
   Батый стоял перед нею, облаченный в пластмассовые доспехи,  и  глаза  его
сияли неподдельным счастьем. Он расставил крепкие ножки в стороны и  казался
маленьким воином, если бы не голый живот  и  штучка,  которая  указывала  на
мужскую принадлежность.
   Дикая засмеялась, хотя ей было немного жутковато, но  все  же  комичность
ситуации перевесила.
   - Воин? - спросила она хохоча.
   - Да, - ответил Батый.
   - Ну хорошо. Только не убивай меня, пожалуйста! Договорились?
   На лице мальчика отразилось недоумение, как  будто  он  это  и  собирался
сделать, но его поймали. Батый помахал мечом и сделал  выпад.  Пластмассовое
острие остановилось в миллиметре от живота Дикой, и воспитательница  поняла,
что совсем не заметила, как этот  выпад  произошел,  таким  молниеносным  он
случился. А будь  меч  настоящим?..  Еще  она  вдруг  осознала,  что  вполне
вероятно этот азиатский карапуз врезал Жоре Сушкину по физиономии, размозжив
подростку нос.
   - Ты кто? - спросила Дикая, ощущая неприятное посасывание в желудке.
   - Батый, - ответил подкидыш и так же  молниеносно  убрал  меч  от  живота
воспитательницы.
   - Откуда ты появился?
   Этот вопрос был оставлен без ответа, а вместо него ребенок вновь  пописал
и вновь посредине комнаты, прикрывшись игрушечным щитом. При  этом  действии
он смотрел в самые глаза девушки нагло и самоуверенно.
   - Меня зовут Кино, - вдруг сказала Дикая.
   Мальчик  по-прежнему  стоял,  расставив  ножки,  и  смотрел   теперь   на
воспитательницу с некоторым сомнением.
   - Тебя удивляет мое имя?
   Он молчал.
   - Просто когда я появилась в этом доме, у  меня  не  было  ни  имени,  ни
фамилии. Я была примерно в таком же возрасте, что и ты...
   Дикая на секунду  запнулась,  сомневаясь,  сколько  времени  мальчику  от
рождения. Но тут же отмахнулась от этого вопроса и продолжила:
   - Меня назвали Мариной. А потом оказалось, что  я  очень  люблю  смотреть
кино. Любое. Кино - это такая штука про жизнь.  Его  показывают  на  большой
белой простыне. Я тогда еще ничего не понимала, но толстый добрый  директор,
который принял меня  в  Дом,  всегда  брал  с  собой  маленькую  девочку  на
киносеансы. И эта кроха, вместо того чтобы сладко  спать,  смотрела  во  все
глазенки на движущиеся картины. За эту  мою  привязанность  к  кинематографу
толстый директор дал мне имя Кино. В шутку. Он был бездетным и потому  хотел
меня удочерить, но был слишком старым и, пока оформлялись документы, умер. А
еще  потом  меня  хотел  удочерить  сантехник  Владлен,  но  ему   жена   не
позволила... И вот, понимаешь,  почему-то  Мариной  меня  никто  никогда  не
называл, а все зовут только Кино. Так  вот  и  получилось  Кино  Владленовна
Дикая. Имечко для сумасшедшего дома. Иногда спрашивают - какое у меня полное
имя? Кинематографина?.. Жизнь - непростая штука...
   Мальчик по-прежнему  стоял,  облаченный  в  богатыр-ские  доспехи.  После
рассказа Дикой в его взгляде ровным счетом ничего не изменилось. Глаза  были
холодные и черные.
   - Ты кто? - опять спросила Кино Владленовна  и  вдруг  поняла,  глядя  на
младенца,  что  его  головка  теперь  вовсе  не  лыса,  а  покрыта   черными
волосиками, отливающими вороньим крылом.
   - Батый, - опять ответил азиат.
   - Откуда ты?
   - Я не знаю.
   Дикая  вздохнула  с  облегчением.   Она   ожидала   услышать   что-нибудь
мистическое, вроде: "я с другой планеты", или "я карлик шестидесяти  лет  от
роду", но  все  случилось  нормально.  Подкидыш  не  может  знать,  кто  его
подкинул.
   - А сколько тебе лет?
   - Мне три дня.
   - Что?
   Дикой показалось, что она не расслышала ответа.
   - Мне семьдесят два часа, - повторил ребенок и вновь сделал  молниеносный
выпад в сторону  Кино  Владленовны,  на  сей  раз  достав  мечом  ее  живот.
Пластмасса, словно возомнив себя дамасской сталью, проткнула девушкино  тело
с легкостью древнего оружия. Батый провернул мечом во внутренностях и  ловко
выдернул его. При этом он поклонился Кино Владленовне, еще стоящей на  ногах
и с изумлением рассматривающей свой живот, из которого  перли  перламутровые
внутренности.
   Дикая  вспомнила  всю  свою  нескладную  жизнь,   почему-то   представила
надгробную плиту со смешной надписью  по  мрамору  -  "Здесь  покоится  Кино
Владленовна Дикая, воспитательница Детского  дома  №  15".  Она  улыбнулась,
последний раз вздохнула, красивые ее ноги подогнулись, и в процессе  падения
она умерла.
   Мальчишка-азиат с трудом  забрался  на  постель,  свернулся  калачиком  и
по-младенчески заснул, посасывая палец. О снах его ничего не известно...
   Кино  Владленовна  Дикая  остывала  на  полу  градус  за  градусом,   как
полагается по законам природы...
   Ее тело обнаружили наутро, когда удивленные дети самостоятельно встали  в
неурочное время, на час позже, и капризно запросили есть. Тут-то и появилась
Кузьминична.
   - А что, Кино  Владленовны  еще  нет?  -  с  удивлением  поинтересовалась
пожилая повариха.
   - Нет! - ответил Жора Сушкин.
   Его физиономия заживала, почти не болела, и он был тому рад.
   Кузьминична отворила дверь  комнаты  воспитательницы  и  шагнула  в  лужу
запекшейся крови. В этом черненом багрянце рассыпались рыжие волосы,  словно
солнце заходило летним вечером.
   В такие моменты душа Кузьминичны была  сильна.  Она  не  закричала,  лишь
слегка  отшатнулась.  Затем,  рассмотрев  спящего  младенца,  шагнула  через
покойную, взяла подкидыша и вышла вон, заперев дверь на ключ.
   Повариха поднялась в кабинет  директора  и  сообщила  Василисе  Никоновне
трагическую новость. Та побелела лицом, но быстро взяла себя в руки.
   Она позвонила по телефону и попросила прапорщика Зубова. На этот  раз  он
подошел быстро и поинтересовался здоровьем своей  беременной  жены.  На  это
Василиса Никоновна не ответила.
   - Кино убили! - трагически произнесла она.
   Токсикоз, - решил Аванес, но на всякий случай переспросил:
   - Кого убили, дорогая?
   - Кино Владленовну Дикую!
   - Понятно, - ответствовал Зубов,  уже  совершенно  уверившись,  что  плод
травит мать.
   Такой токсикоз может  быть  только  от  мальчишки,  -  с  удовлетворением
констатировал прапорщик.
   - Если ты думаешь, что я рассудком помутилась, - зло проговорила Василиса
Никоновна, - то ты заблуждаешься! У нас, в Детском  доме  номер  пятнадцать,
убили воспитательницу, Кино Владленовну Дикую, двадцати с небольшим  лет  от
роду. Ее кишки валяются по всей комнате!
   - Понял! - отчеканил Зубян. - Выезжаем!
   Через восемь минут милицейский газик въехал в ворота Детского дома №  15.
Все четыре двери машины одновременно открылись,  и  милиционеры  вылезли  на
белый хрустящий снег.
   Майор Погосян жмурился на солнце, Зубов сплевывал  семечковую  шелуху,  а
только что вышедший из госпиталя капитан Синичкин находился  сам  в  себе  и
думал о том, что у него есть сын, у которого очень быстро  растут  волосы  и
зубы. С утра он насчитал двенадцать штук, и маленький Семен  попытался  было
этими зубками куснуть отцовский  палец,  но  участковый  проявил  реакцию  и
спасся.
   Володя хихикнул.
   - Что смеемся?
   - Да так...
   - Что так!!! - заорал майор. - Здесь убийство, а вы снег топчете!  Зубов!
Веди к жене!
   - Есть! - козырнул Аванес  и  открыл  перед  начальником  дверь  Детского
дома...
   - Да-а... - протянул Погосян, рассматривая место происшествия  и  потирая
мячик своего живота. - Красивая...
   - Была, - уточнил Зубов.
   - Рыжая, - с грустью определил Синичкин.
   - А ну, фотографируй тут все! - отдал приказание майор  эксперту,  он  же
фотограф по совместительству.
   За спинами милиционеров определилась Василиса Никоновна.
   - Вон, пластмассовый меч весь в крови! - указала директор. - Вы упускаете
из виду орудие убийства!
   - Кто это? - поднял черные глаза к потолку  желтый  от  злости  майор.  -
Почему посторонние в кадре?
   - Это жена моя, Василиса Никоновна! - представил Зубов, плюнув  при  этом
тыквенной шелухой, которая, впрочем, далеко не улетела,  а  прилипла  к  его
многоярусному носу. - Беременная она, вот и говорит небольшие глупости!
   - Очень приятно! - хором сказали милиционеры, а  эксперт  сфотографировал
всех вместе на память.
   - И совсем я не глупости говорю! -  повысила  голос  Василиса  Никоновна,
заморгав от вспышки. - Меч-то в крови!..
   Синичкин наклонился и осторожно, двумя пальцами поднял детскую игрушку.
   - Этим нельзя убить человека, - произнес он уверенно. - Тем более так.
   Все посмотрели на труп  Кино  Владленовны  Дикой,  над  которым  трудился
эксперт.
   Одежды мертвой девушки были аккуратно разрезаны, и обнажилась  рана.  Она
была чудовищной. Создавалось такое ощущение, что воспитательнице  ахнули  по
животу топором. Обнажилась еще и  левая  грудь  покойной,  и  все  про  себя
отметили, что грудь красивая, что Любовь понесла  потери,  лишившись  такого
совершенства, и какой-нибудь мужчина проживет жизнь обездоленным.
   - Иди, дорогая! - с улыбкой обратился Зубов к  жене.  -  Займись  делами.
Тебе сейчас такое зрелище ни к чему. Береги себя!
   - А ты не командуй!  -  взъерепенилась  Василиса  Никоновна.  -  Здесь  я
командую!
   Зубян после таких слов побледнел, снял с носа шелуху и закричал:
   - А ну, проваливай отсюда! Кому сказал! Чтобы духу  твоего  тут  не  было
через секунду, а то как съезжу по харе! Вали!!!
   Далее  он  произнес  тираду  по-армянски,  еще  более  эмоционально,  чем
по-русски. Майор Погосян густо покраснел, а Синичкин  грустно  вздохнул.  За
много лет он выучил несколько неприличных слов на этом языке.
   Лицо Василисы Никоновны вытянулось, она захлопала глазами,  почувствовала
испуг и подступ слез, а потому мелко затряс