же:
   И поцелуя цвет, и даже
   Тень пламени.
   Другое имя нужно дать ей.
   "Любовь" ее зовите, братья,
   Ее любовью стану звать я.
   Любовь же - море, что всечасно
   Преображается - напрасно:
   Всегда оно
   Одно.

1

   Закончив вторую часть, я той же ночью  увидела  его  во  сне.  Он  вообще
приснился мне впервые. Мы летели над городом. Не на флаере,  а  на  крыльях,
будто ангелы со старой религиозной картинки.  Я  ощущала  своим  телом  ритм
движения крыльев - вверх-вниз. Это не требовало никаких  усилий,  и  приятно
было лететь и видеть его летящим впереди. Мы миновали  порушенные  балки,  и
наши тени упали на оранжевую осеннюю траву. Говорят, если  летаешь  во  сне,
значит этот сон сексуальный. Может, и так. Но ничего такого не было.
   Когда я проснулась, было  раннее  утро,  и  я  выглянула  в  окно,  чтобы
посмотреть на озаренные оранжевым светом балки, куда падали  наши  тени.  За
развалинами едва виднелся голубой призрак города, линия конусообразных домов
и далекая  колонна  Делюкс  Хайпериа  Билдинг.  Вид  не  казался  больше  ни
безобразным, ни унылым. Ярко светило солнце. Лет через пять, если  развалины
так и останутся, из сорняков вырастет молодой лес. Небо  было  голубое,  как
рубашка Сильвера.
   Очарованная сном, солнечным светом и  осенней  травой,  я  отправилась  в
ванную и включила горячую воду, хоть она и дорогая. Я приняла душ, оделась и
причесалась. Волосы начали менять цвет. И лицо. На волосах,  видимо,  просто
слезла  краска,  нужно   было   восстанавливать   бронзу,   но   я   продала
парикмахерский узел. Можно было сделать это в косметическом кабинете, но там
вряд ли смогут подобрать точно такой же оттенок. Да и  в  любом  случае  это
недешево.  Придется  возвращаться  к  естественному  цвету,  хоть  он  и  не
соответствует цветосущности. Но это ладно, я что же  случилось  с  лицом?  Я
включила три лампочки из четырех и увидела, что оно немного осунулось, стали
выдаваться скулы. Теперь я в чем-то  выглядела  старше,  но  в  чем-то  -  и
моложе. Я ближе наклонилась к заляпанному стеклу, и два моих глаза слились в
один, искрящийся зеленым и желтым.
   Я положила чек Каза-Бьянки в сумочку через плечо, вышла и  спустилась  по
растрескавшейся цементной лестнице.
   Не могу сказать, что я  чувствовала,  наверное,  не  чувствовала  ничего.
Улица переходила в жалкое подобие бульвара,  рядом  с  которым  была  старая
надземная дорога, которой давно уже не пользовались. В  ожидании  городского
автобуса я позавтракала в какой-то забегаловке булочкой с изюмом, чашкой чая
и яблоком. При свете дня настроение у меня сильно поднялось. Конечно, раньше
я бывала в таких трущобах только с  кем-то  и  в  качестве  экскурсанта,  но
ориентироваться здесь все же могла.
   Под голубым небом и здешний тротуар не  казался  таким  уж  неприглядным.
Люди бежали в разные  стороны,  о  чем-то  споря  на  ходу;  из  продуктовых
магазинов валил пар. С надземки свисали цветы.
   Город я всегда знала. У меня не было причин опасаться даже теперь.  Ночью
я спала на  старой  ворсистой  тахте  прямо  в  джинсах,  и  они  достаточно
помялись, чтобы не привлекать внимания. Блузка тоже была помята.
   - Опять опаздывает, - устной стенографией сказала одна женщина другой  за
моей спиной. - Идти, что ли, на флаер - так столько денег.
   - Лоботрясы гаражные, - отозвалась вторая. - Не хотят обслуживать рабочие
окраины, вот в чем вся беда. В центре-то никаких  проблем.  А  здесь  пешком
ходи.
   Потом они принялись шептаться, и, поняв,  что  они  говорят  обо  мне,  я
похолодела от нервного напряжения. Я уловила слово "актриса",  произнесенное
с жалостью, насмешкой и любопытством, и была крайне  удивлена  тем,  что  не
уступаю в экзотичности Египтии, хоть и на этих бедных улицах. Удивлена  и  в
то же время обрадована. Быть актрисой в этом  конце  города  означало  вести
борьбу за выживание. Они не будут меня ненавидеть. Я  была  символом  равных
возможностей. Но, во всяком случае, с голоду я не умру.
   Наконец, прибыл автобус. Я сошла в  Бич,  отправилась  в  банк  Мэгнэм  и
получила деньги по чеку.
   Потом я в силу привычки села на флаер и пожалела об этом, опуская монету.
Я совсем не умела экономить, пускалась в неоправданные расходы,  и  это  еще
раз доказывало, что ситуацией я не владею, но думать об этом не хотелось.  И
о матери тоже. И о Кловисе, и о Египтии, и даже о нем.
   Я добралась до Рэйсина и пошла по Нью-Ривер Бридж к дому Кловиса.
   Возле его двери я внутренне похолодела, но все же попросила ее пропустить
меня.
   Может быть, его - их - нет дома. Или - заняты. Тогда дверь не откроется.
   Дверь все не открывалась, не открывалась, а потом открылась.
   Я вошла, держа перед собой сумочку,  словно  щит,  но  в  жилых  комнатах
стояли кушетки, лежали подушки, висели со вкусом подобранные украшения, а их
не было.
   Меня сотрясала дрожь, но я не обращала на это внимания. Я села на тахту с
черными подушками и стала смотреть в окно, возле которого призналась в любви
его отражению, а он увидел это и понял.
   Через несколько минут Кловис появился из главной спальни в  темно-голубом
костюме-тройке, будто собрался уходить. Держался он, как всегда, элегантно и
небрежно, но, взглянув на меня, сразу покраснел. Я еще ни  разу  не  видела,
как краснеет Кловис, это  был  почти  болезненный  румянец,  по  чередованию
оттенков можно было высчитать пульс. Я вспомнила, что ему всего  семнадцать.
Я сама начала краснеть из солидарности, но  не  отпустила  глаза,  и  Кловис
первым отвернулся и подошел к раздатчику с выпивкой.
   - Привет, Джейн. Что тебе налить?
   - Я не хочу пить. Я принесла деньги.
   - Неужели? Надеюсь, точны вы, как король. Он  опрокинул  стакан  и  снова
обрел обычную невозмутимость.
   Я встала, открыла сумочку и принялась  отсчитывать  крупные  банкноты  на
столике перед его носом. Это  заняло  немало  времени.  Он  смотрел,  иногда
отхлебывая из стакана. Рукава его рубашки были кружевными, такими же, как  у
Сильвера, когда он стоял на Большой Лестнице.
   Когда я закончила, Кловис сказал:
   - Ты же знаешь, его здесь нет.
   - Знаю. - Я знала это и  раньше.  Если  бы  он  был  тут,  рядом,  я  бы,
наверное,  это  почувствовала.  -  Теперь,  пожалуйста,  скажи,  сколько  ты
потратил на Египтию. Ты ей купил меховое пальто?
   - Да нет. Она сама его купила, ей продлили кредит.
   - Вернуть тебе деньги за ленч?
   - Не надо, Джейн, - сказал Кловис.  -  Да  и  вообще  все  это  могло  бы
подождать.
   - Не могло.
   - Тебе пришлось залить мать слезами с ног до головы?
   Я  пристально  посмотрела  на  него.  Даже  забавно,  как  во  мне  могло
поместиться столько неприязни, столько отвращения к нему. Не хотелось с  ним
ссориться, не хотелось и откровенничать, но что-то меня заставило,  ведь  он
был первым человеком, с кем я могла поговорить.
   - Хочешь знать, как я достала деньги?
   - Я буду этим шокирован?
   - Возможно, - упрямо сказала я. - Я продала все,  что  у  меня  было.  По
крайней мере, то, что я считала своей собственностью. Все, что было  в  моих
комнатах. Кровать, стулья,  украшения,  книги,  стерео.  Все.  И  почти  всю
одежду, и...
   - О Господи, - проговорил Кловис. Он достал из пачки сигарету  и  щелкнул
зажигалкой. - Так вот почему Деметра звонила мне в полвосьмого утра.
   Я отшатнулась, отступив от него на шаг.
   - Что она сказала?
   - О, она была спокойна и собрана, как  всегда,  и  говорила  очень  мало.
Кловис, Джейн у тебя? А когда я сказал, что нет и  не  взглянуть  ли  ей  на
часы, она попросила меня не пытаться ей грубить. Не знаешь ли ты, где  может
быть Джейн? А я сказал, что понятия не имею и вообще тут и пытаться  нечего,
грубить нетрудно. И она отключилась.
   - Ты был один? - спросила я.
   - Вполне один.
   - Значит, его с тобой не было?
   - Кого? А, робота. Нет. Я отослал его Египтии. Она хотела его.
   - Его хотел ты.
   - А-а. Ты разгадала мою неприкрытую ложь.
   - Но теперь я отдала тебе деньги. Так что можешь не волноваться.
   - Правильно. Но Египтия...
   - С ней я договорюсь.
   - Да ну?! - Кловис уставился на меня. - Это говорит наша милая  маленькая
Джейн? Какие чудеса, какие химические изменения может  произвести  любовь  с
человеческим духом!
   После того, как я все ему рассказала, этого я вынести уже не  могла.  Моя
рука взлетела, как пружина, и закатила ему пощечину.  Должно  быть,  больно.
Еще одно потрясение для Кловиса, который весьма разборчив в любых контактах,
кроме постельных.
   Он отлетел и, не глядя на меня, невозмутимо произнес:
   - Если ты собираешься драться, лучше уйди.
   - Ты думал, я захочу остаться?
   - Нет. Ты будешь охотиться за своим куском железа по всему городу.
   - Да  нет,  пойду  прямо  к  Египтии,  куда  ты  его  послал.  Что-то  не
получилось, Кловис? Пришлось отослать его раньше, чем дошло до дела?
   - Ну уж. Если ты ни к чему не приспособлена, то это не  значит,  что  все
должны быть такими же.
   Задохнувшись от возмущения, я схватила свою пустую сумку  и  бросилась  к
двери.
   В лифте я повторяло это  слово  -  не  приспособлена.  Потом  истерически
рассмеялась. Конечно, я неприспособленная. Ну и что? Я вышла из лифта с этим
истерическим смехом, чем очень удивила омоложенную пару перед дверью.
   Колебаться  больше  нельзя.  Помедлив  еще,  я  бы  испугалась,   вернее,
осознала, что боюсь. Но все-таки интересно - месяц назад  я  бы  сгорела  от
стыда, если бы меня застали в одиночку хохочущей в  лифте.  Я  дала  Кловису
пощечину, но он был прав. Я переменилась.
   На Остров пришлось переправляться паромом, потому что мост был закрыт  на
ремонт, да и в любом случае это тридцать минут ходьбы.
   Водоем,  окружающий  Остров,  используется  как  резервуар.  На  бетонной
платформе,  поддерживаемой  бетонными   пилонами,   посреди   пышных   садов
возвышаются башни богачей.
   Египтия занимает верхний этаж, поэтому на  крыше  у  нее  свой  садик  из
миниатюрных  десятифунтовых  пальм  и  бассейн.   Внешний   лифт,   овальная
позолоченная дверь Египтии - все вдруг показалось  таким  не  правдоподобным
после доходного дома на  улице  Терпимости.  Или  доходный  дом  казался  не
правдоподобным? Конечно,  это  говорят  мои  гены  -  мне  следует  прямиком
отправляться домой, в Чез-Стратос.
   (Кловис, Джейн у тебя? Ты не знаешь, где  она  может  быть?  Видимо,  она
позвонила и Египтии. И Джейсону с Медеей. И Хлое. Вот только  Дэвидида  нет.
Он на экваторе, мама. Только Египтия может рассказать ей  о  Сильвере,  если
этого  не  сделал  Кловис.  Сильвер.  Не  хочу   его   так   называть.   Это
регистрационное имя... Должна ли я вступить в борьбу с Египтией?)
   Лифт остановился прямо напротив позолоченной овальной  двери  и  выпустил
меня в высокую огороженную клетку. Комнатные растения  у  Египтии  погибают.
Она забывает включать полив. Когда они становятся бурой шелухой, она  плачет
над ними. Слишком поздно.
   Я прикоснулась к дверной панели.
   - Кто там?
   Голос   двери   воспроизводит   голос   Египтии,    его    бархатистость,
чувственность.
   - Джейн.
   - Минутку, Джейн.
   Должно быть, ему нравится  ее  голос.  Он  музыкант,  а  ее  голос  очень
музыкален, с разнообразными модуляциями. Он здесь. Я это  чувствую.  Я  могу
наделать глупостей. Я продала свой мир, и если Египтия скажет  "нет",  то  я
потеряла все. А разве она скажет что-то другое? Я думала, Кловис лжет, будто
Египтия потребовала его обратно. Но упрямый Кловис, который был им пленен  -
да, именно пленен,  все  же  отослал  его  Египтии,  как  и  договаривались,
мстительно соединив  концы.  А  Египтия,  получив  своего  любовника,  опять
провела с ним всю ночь. Или часть ночи. То, что она должна кому-то выплатить
его стоимость, - теперь уже мне, - вряд ли ее остановит. Она  пустит  в  ход
козырную карту - законное владение. Она скажет: нет.
   Через десять минут я снова прикоснулась к панели.
   - Кто там?
   - Джейн. Я уже говорила.
   - Я все еще вызываю Египтию. Подожди, пожалуйста.
   Значит, сейчас она с ним в постели. Поэтому она и не  впускает  меня.  Он
стискивает ее, она в экстазе кричит, совсем, как я. Его лицо  висит  над  ее
лицом или затерялось в ее длинных темных  волосах.  Она  такая  красивая.  А
квартира такая богатая. Он способен ее оценить. А  что  он  найдет  у  меня?
Мрачную комнату? Я должна уйти.
   Но я не уходила.
   И вдруг дверь распахнулась.
   Я  услышала  какой-то  странный  шум,  он  встревожил  меня.  Я  невольно
отшатнулась, потом шагнула вперед и остановилась на пороге, не  давая  двери
закрыться.
   А по длинному коридору, увешанному  зеркалами,  тем  временем  пробирался
Лорд. Я вспомнила этого парня с мягкими ладонями, который приставал ко мне в
Садах Вавилона в тот первый вечер. И Лорд тоже вспомнил меня.
   - О, черт, это ты, - сказал он, встав в позу.
   - О, черт, это я. -  Я  продолжала  изумляться  себе  -  ответ  прозвучал
неплохо, хотя я только повторила его слова.
   - Ну, так проходи. Мы тут рождаем в муках "Павлина".
   Он, должно быть, имел в виду пьесу.
   - Обычно мы репетируем в театре Годвайль, - добавил он, глядя на  себя  в
зеркало. - Но милая Египтия привела нас сюда. Потом мы пойдем  завтракать  в
Ферьер. Ты к нам не присоединишься?
   - Вряд ли.
   - Боюсь, ты навсегда останешься в моей памяти девушкой, которую затошнило
от выпивки.
   Хотелось ответить на это, но я не сразу придумала, как.
   - С вашими девушками это должно  случаться  частенько,  -  сказала  я,  -
только почему вы уверены, что именно от выпивки?
   Я обогнула его и, пройдя немного по коридору, попала в огромную  гостиную
Египтии. В голосе у меня звенело - я все  еще  не  могла  в  себя  поверить.
Оглушенная и возбужденная, я искала его глазами и не находила. Вместо  этого
я увидела, как на чисто вымытом полу остервенело дрались пятеро  актеров,  в
то время как три актрисы замерли, запрокинув головы, закатив глаза и заломив
руки. Остальные, шесть или семь человек обоего пола, стояли  в  стороне  или
возлежали на сдвинутых стульях. Один из них завернулся  в  шкуру  индийского
тигра. Другой, сидя за кофейным столиком с маленькой  машинкой,  сверялся  с
рукописью. Стройный и красивый, он кричал тонким мелодичным  голосом:  "Нет,
Поль, в пах, дорогой, в пах. Коринф, ты должен его  потрошить,  а  ты  будто
мороженое ему подаешь".
   - Попробовал бы ты такое мороженое, - завопил  в  ответ  Коринф,  сверкая
швами на джинсах.
   Конфетный поднос свалился с  какого-то  шкафа,  но  звон  его  было  едва
слышно.
   Египтия стояла на маленькой лесенке, ведущей  в  спальню.  Ее  лицо  было
таким белым, что я испугалась за ее жизнь. Потом только до меня  дошло,  что
она загримирована под свою роль. Она слегка наклонилась вперед. В отверстиях
ее глаз - в  зрачки  как  будто  капнули  позолотой,  -  зияли  бездны.  Она
переживала всю сцену с такой глубиной, какая остальным  и  не  снилась.  Она
была совершенна и ирреальна. Каким-то загадочным, неизъяснимым  образом  она
стала похожа на робота. Как он к этому отнесся? К ее безупречной коже, будто
у гладкого сочного плода, к ее океаническим волосам?
   Упал последний актер.
   Египтия разлепила губы. Она собиралась произнести свой текст, и,  хотя  я
была поглощена своими переживаниями, я все же была зачарована и самозабвенно
ждала, что произойдет дальше. И вот в этот  самый  момент  Лорд  крикнул  ей
через всю комнату: "Егип, тут твоя маленькая подружка. Ты можешь выйти?"
   Я готова была его убить. Все уставились на меня, и  я  залилась  краской,
будто это я была виновата, а не он. Оптические, как у робота, зрачки Египтии
сверкнули, будто она очнулась после потери сознания. Она взглянула на  меня,
не узнавая. Кто я? В жестоком мире Антекры таких нет.
   Я подошла к ней.
   - Я не хотела тебя прерывать.
   - Это... ничего. Что случилось?
   - Мне нужно поговорить с тобой. Не сейчас. Когда закончишь.
   - О, - ее глаза закрылись. Я решила, что она совсем обессилила, и у  меня
закружилась голова. - О, Джейн, - выговорила она.
   - Где он, - не выдержала я. - Скажи просто, где. Пожалуйста.  Пожалуйста,
Египтия.
   - Кто? - Внезапно мы, каждая во власти своих переживаний, соприкоснулись.
   - Сильвер.
   - Где-то там... в спальне... или на крыше...
   - Не с тобой. Почему не с тобой?
   - Дорогая, он робот.
   Внезапно я услышала в ее голосе не  явную,  но  непримиримую  жестокость.
Вместо того чтобы отпрянуть, я положила руки  ей  на  плечи,  и  ее  большие
глаза, такие чувствительные ко всему - и ни к чему, стали наплывать на меня.
   - Египтия, я продала все  свое  барахло.  Ушла  из  дома  матери.  Отдала
Кловису деньги за... него.
   Я все-таки добралась до нее, рассеяв ее сосредоточенность на себе.
   - Как, все? - ахнула она. - Но ведь ты...
   - Знаю. Иначе мне не набрать было столько денег. Даже одежду, Египтия.  И
только ты одна во всем мире можешь понять, зачем я это сделала.
   Вокруг нас актеры зевали от скуки, не в силах подслушивать, и  потягивали
минералку и выпивку Египтии. Я не обращала на них внимания и  только  крепко
держала ее.
   - Послушай, Египтия. Ты такая чуткая, такая отзывчивая.  В  тебе  столько
любви... Он - робот, но я в него влюблена. Для кого-то другого это прозвучит
глупо, но тебе, я знаю, можно сказать, ты поймешь. Египтия, я люблю его.
   Я довела ее до предела. Глаза ее сладострастно наполнились слезами в  тот
самый момент, когда это должно было произойти с моими.
   - Джейн...
   - Он - моя жизнь, Египтия.
   - Да, да, Джейн.
   - Египтия, разреши мне его забрать. Совсем, с собой.  У  тебя  так  много
всего. У тебя - твой талант, - в тот момент я была  в  этом  уверена,  хотя,
возможно, играла с огнем, - у  тебя  твой  талант,  а  я...  он  нужен  мне,
Египтия. Египтия!
   Она резко притянула меня к себе, потом отстранила и властно взглянула мне
в глаза. Она была Антекра. Она была Богиня.
   - Возьми его, - произнесла она. И отпустила меня.
   Я поднялась по лестнице в фойе спальни. Оттуда одна дверь вела в  сад  на
крыше, и я наугад открыла ее. Пошатываясь, я подошла к бассейну и  осела  на
пол рядом с ним. Потом я засмеялась, да так, будто воистину сошла с  ума,  -
обхватив себя  руками,  шумно  переводя  дыхание,  тряся  головой,  так  что
разлетевшиеся волосы стали похожи на золотой платок.
   Я уговорила ее. Но самое смешное, что я верила каждому своему слову.
   Наконец, я поднялась.
   По голубому небу  ветер  торопливо  гнал  целые  флотилии  облаков  цвета
бисквитов. Шумели кронами маленькие пальмы в кадках. Вода  в  бассейне  была
зеленой, как кислый фрукт. Он сидел у края воды не далее, чем в десяти футах
от меня, положив руки на гитару.  Одет  он  был  в  темно-голубое,  и  тени,
падавшие на его лицо, едва давали разглядеть его. Оно казалось  серьезным  и
спокойным, плоские глаза ничего не  выражали:  цепи  разомкнуты.  Постепенно
лицо его прояснялось, но он не улыбнулся. Я испугалась.
   Он спросил:
   - Что с тобой случилось?
   - А что? - Я не знала, о чем говорить с ним. - Ты  разве  не  рад  видеть
меня? Я думала, ты всегда рад  видеть  любого.  Приятно  было  пообщаться  с
Кловисом? А с Египтией, наверное, и подавно?
   Он не ответил. Положил гитару. (Гитара и одежда, должно быть, Египтии.  С
собой он ничего не носил, когда был со  мной).  Он  встал,  подошел  ко  мне
вплотную и стал рассматривать мое лицо.
   Я не в силах была взглянуть на него. В который уже раз я повторила:
   - Я ушла из дома матери. Я отдала Кловису все деньги. Я сказала  Египтии,
что ты мне нужен,  и  она  согласилась  отпустить  тебя.  -  Озадаченная,  я
сдвинула брови. Как она могла его отпустить? - Я живу  в  какой-то  крысиной
норе, в трущобах. Тебе придется притворяться человеком, моим любовником.  Не
знаю, сумею ли я выжить. Может,  в  конце  концов,  и  не  сумею,  тогда  ты
вернешься к Египтии. Ты с ней спал прошлой ночью?
   - Я не сплю, -