поэтому...
   Щелк. Серый металлический ящик с дружелюбно  улыбающимся  лицом  и  двумя
очаровательными женскими ручками. "Доброе утро, мадам. Какую  бы  вы  хотели
сегодня прическу?" Щелк.
   - Мы попали впросак, - говорил  Совэйсон,  -  попытавшись  создать  вещь,
которая могла бы соперничать с  человеком-художником.  Творческую  личность.
Наши усложненные образцы. Конечно, компьютеры копались с ними целые годы. И,
как мы знаем, это не  сработало.  У  человека  бывает  вдохновение.  Оно  не
поддается предсказанию. Машина не может обладать талантом.
   Щелк. На экране возникла фигурка  молодой  женщины,  стоявшей  на  сцене.
Камера медленно наезжала на нее, а тем временем мощные лучи света били по ее
платью цвета белого  вина,  по  медной  коже,  по  пшенично-желтым  волосам.
Приятным музыкальным голосом она  твердо  произнесла:  "Скачи  быстрей,  мой
верный резвый конь..." И снова: "Скачи быстрей, мой верный резвый конь..." и
еще, и еще, и еще. И каждый раз все с той же интонацией.
   - Безупречное исполнение, - говорил Совэйсон, - и каждый раз  одно  и  то
же. Нет вариаций. Нет... э-э... изобретательности.
   Щелк. Сияющий Совэйсон сидел, сцепив руки.
   - Но очень похожа на живого  человека,  -  сказал  интервьюер  вкрадчиво.
Похоже, он в чем-то обвинял Совэйсона, и тот об этом знал.
   Совэйсон расплывался все шире и шире, будто  занимался  упражнениями  для
мышц лица.
   - Они человекоподобны, - сказал он.
   - Их можно принять за людей, - продолжал свои обвинения корреспондент.
   - Ну, да, пожалуй - на расстоянии.
   Щелк, Золотой человек в  черном  восточном  одеянии  с  зеленой  вышивкой
размахивал в воздухе кривой саблей. Камера бросилась к нему. Футах в четырех
он перестал  быть  человеком.  Виден  был  непроницаемый  металл  его  кожи,
твердой, как поверхность жаростойкой кастрюли.
   - Их всегда выдаст кожа, - говорил Совэйсон,  пока  камера  скользила  по
изгибу металлического века с  ресницами,  похожими  на  черные  лакированные
шипы.  -  К  тому  же,  хотя  они  безупречны  в   действиях,   на   которых
специализируются,  их  всегда  можно  распознать  по  движениям  головы,  по
походке.
   Щелк. Через весь экран шагал меднокожий человек в желтом  бархате.  Сразу
бросалась в глаза неестественность походки.
   - Когда мы выпустили этих  роботов  в  город,  -  сказал  Совэйсон,  -  в
обществе поднялась большая шумиха. Рекламный ход - но какой сюрприз...
   - Да, действительно. Был создан своего рода миф, не правда ли?  Абсолютно
автономные роботы, которые сами регулируют свое поведение.
   - Естественно, хотя все было предусмотрено, за каждым роботом  наблюдали.
Иначе они вряд ли справились бы. Какую только  чепуху  люди  не  приписывали
нашим роботам. Да, конечно, они  ловкие,  но  ни  одна  машина  не  обладает
свойствами, которыми наши  роботы  наделялись  в  слухах.  Они,  якобы,  без
сопровождения пользовались флаерами, паромами, подземкой...
   Щелк. Я узнала старую ленту.  Толпа  демонстрантов  в  Восточном  Арборе,
вокруг полиция. Кто-то бросил  бутылку.  Камера  проследила  ее  полет.  Она
ударилась о фасад "Электроник Металз" и разбилась.
   Должно быть, я издала какой-то  звук.  Сильвер  взял  мою  ладонь  своими
прохладными пальцами - я ощущала это, как прикосновение человеческой кожи.
   - Все в порядке.
   - Нет. Не видишь, что  ли...  подожди,  -  сказала  я.  На  экране  снова
появился Совэйсон.
   - Что ни говори, а крах Э.М. обрадует людей, которые боялись того, что мы
делаем, или, скорее, того, что сами о нас придумали.
   - Итак, у Э.М. на носу шишка? - Корреспондент торжествовал.
   - И пребольшая. Мы убедились в этом на горьком  опыте.  Эти  сверхсложные
машины потребляют столько энергии, что просто ее не оправдывают.
   Щелк.   Золотая   девушка   танцует.   Всплеск   электрической   статики.
Металлическая статуя, непонятно каким  образом  сохраняющая  равновесие  под
таким углом, одна нога вытянута, волосы упали  на  глаза.  Глупо,  неуклюже,
смешно. Машина не может поступать, как человек,  она  не  в  состоянии  даже
завершить действие.
   Будто читая мои мысли, интервьюер сказал:
   - И, конечно, насколько я понял, эти вещи имеют  определенные  социальные
функции. Скажем заменяют женщину. Правда, может выйти конфуз,  если  в  этой
женщине что-нибудь заклинит, как в этой.
   - Хм. Такое вполне возможно.
   - Ах, дорогая, - сказал интервьюер.
   Совэйсон широко улыбнулся. Его улыбка говорила: "Ударь  меня  снова,  мне
это нравится."
   -  Стало  быть,  я  надеюсь,  -  продолжал  корреспондент,   -   что   мы
останемся-таки высшим видом на сегодня. Человек непревзойден как художник  и
мыслитель. И как любовник?
   - Хм, - промычал Совэйсон.
   - И какие же, осмелюсь задать вопрос, у Э.М. планы на будущее?
   -  О,  мы  думаем  уехать  из  штата.  Куда-нибудь   на   восток.   Будем
разрабатывать механизмы для ферм в отдаленных сельскохозяйственных районах.
   - А не будет ли у ваших тракторов обаятельной улыбки?
   - Только если ее намалюет какой-нибудь чудак.
   Щелк  -  на  экране  карикатура,  изображающая  металлический  трактор  с
широчайшей улыбкой, огромными ресницами и  длинными-предлинными  золотистыми
волосами.
   Я зажмурила глаза, снова открыла и в страхе обернулась, чтобы  взглянуть,
не видел ли кто-нибудь, кроме нас, программу местных  новостей.  У  пьяного,
который пытался попасть на другую сторону улицы, разъезжались ноги, он ни на
что  не  обращал  внимания.  Высоко  в  небе  позванивали  воздушные  линии,
предвещавшие скорое появление флаера. Город негромко шумел со  всех  сторон.
Но что с того, что здесь видео никто не смотрел? Это  видели  люди  во  всем
городе. Видеть-то видели, но придали ли значение?
   - Очень странно, - пробормотал Сильвер.
   - Я боюсь.
   - Знаю, а почему?
   - Ты что, не понимаешь?
   - Может быть.
   - Пойдем домой, - проговорила я. - Пожалуйста. Быстрее.
   Мы  шли  молча,  подметая  плащами  снег,  будто  средневековые  принц  и
принцесса. Я пугалась каждый раз, когда кто-нибудь встречался нам по дороге.
Узнают ли они его? Ополчатся ли на нас?
   Но как они догадаются? Разве в выпуске новостей им не сказали  ясно,  что
робота невозможно спутать с человеком? Подойдите поближе, вы  увидите  кожу,
подобную поверхности кастрюли, - твердый-претвердый металл. (Я  разглядывала
ее ближе, чем любая камера, и не пыталась обманывать себя. Кожа беспористая,
но  не  безжизненная,  гладкая,  но  не   твердая.   Из   металла,   но   не
металлическая...) И походка деревянная, и неуклюжие жесты, которые всегда их
выдают - неумело управляемая марионетка. И неспособность отыскать  дорогу  в
городе. Самостоятельно что-то решить. Но те, кто видел роботов в  тот  день,
когда они свободно ходили по городу, поверят ли  они,  что  допустили  тогда
глупую ошибку? Почему бы и нет? Мы верим в то, во что  хотим,  правильно?  Я
ведь никто не захочет поверить, что машины, которые отнимают работу  у  тех,
кто в ней нуждается, отнимут у нас еще и наши песни,  наши  фантазии,  наших
любовников.
   Кто-то указал  "Электроник  Металз",  как  им  следует  поступить  и  что
говорить. Совэйсона, как всегда, выставили козлом отпущения, и он сделал то,
что от него требовалось. Преподнес  нам  ложь.  Правдоподобную  утешительную
ложь. Интересно, какую  компенсацию  гарантировал  Э.М.  Городской  судебный
исполнитель? Должно быть, огромную.  Ведь  им  пришлось  изъять  свой  самый
потрясающий   товар.   Им   пришлось   подпортить   его,   чтобы    наглядно
продемонстрировать перед видеокамерой  его  полнейшую  бесполезность.  Какие
могут быть сомнения, что роботы  были  демонтированы?  Расчлененные  золотые
торсы, вращающиеся золотые колесики под черными  глазами,  и  медные  -  под
золотыми.
   - Ты зубами клацаешь, - сказал мне Сильвер.
   - Знаю. Пожалуйста, не будем останавливаться.
   По видео не показывали ни одного из Сильверов. Ни серебряную девушку,  ни
серебряного мужчину (брата и сестру Сильвера). Почему это вдруг?  Не  хотели
лишний раз напоминать, что был и серебряный образец? Ведь нужно было уверить
тех, кто своими главами видел, как они похожи на человека, что они не более,
чем косолапые косноязычные автоматы. Чтобы они  проглотили.  Сказать  людям,
что они видели только золотых и медных роботов. И про серебряных они  просто
забудут. Про Сильвера с темно-красными  волосами  и  янтарными  глазами.  Но
почему, мистер  Городской  судебный  исполнитель  и  мистер  Директор  Э.М.,
почему, скажите на милость, нужно забыть про Сильверов? Потому что  одна  из
этих  проклятых  штуковин  до  сих  пор  на   свободе.   Один   безупречный,
человекоподобный  -  богоподобный  -  вдохновенный  робот.  Да  если  добрые
граждане об этом узнают, они нас всех линчуют.
   Я-то думала, что теперь живу в реальном мире. Куда там. Квартира на улице
Терпимость, наши выступления, наше романтичное, поэтическое существование  -
как все это далеко от  настоящей  жизни!  Просто-напросто  другой  кокон.  А
теперь его разрубили пополам.
   Я никому не говорила, где я. Никто об этом не  знает.  Значит,  никто  не
знает, где Сильвер. Будут искать? Да ну, безумие.
   Мы дошли до нашего дома и поднялись наверх. Я представила, как из темноты
перед дверью вырастают тени. Но никаких теней не  было.  Мы  открыли  дверь.
Сейчас вспыхнет свет и прозвучит голос: "Сдавайтесь!" Но комната была пуста.
Даже кошка куда-то убежала.
   Он подвел меня к радиатору, включил его, и мы вместе  стали  ждать,  пока
тепло распространится по комнате.
   - Сильвер, - сказала я. - Нам нельзя отсюда выходить.
   - Джейн, - отозвался он. - Ведь это происходит уже  давно,  а  мы  просто
ничего не знали. Разве нас что-то беспокоило?
   - Это удача. Нам просто везло.
   - Я куплен, за меня заплачено, -  продолжал  он,  -  наверное,  они  меня
списали.
   - Они не могут тебя списать. Городской совет наверняка  заключил  с  ними
соглашение. Им нельзя оставлять  тебя  на  свободе.  -  Я  смотрела  на  его
профиль, искаженный темнотой. - Разве ты сам не боишься?
   - Нет, не боюсь. Не думаю, что я вообще могу  бояться.  Ты  научила  меня
некоторым эмоциям, но не этой. Страх, как и боль, - защитная реакция.  Я  не
чувствую ни боли, ни страха. Видимо, я не предназначен по большому счету для
самозащиты.
   - Не надо, - сказала я, - так уже хуже.
   - Да, я понимаю.
   - Нам нельзя выходить, - снова повторила я.
   - Долго?
   - Не знаю.
   - А еда, а квартплата?
   - Тогда я пойду одна.
   Я сжала его запястье - текучее движение сильных пальцев в  ответ  на  мою
хватку.
   - Пожалуйста, не спорь со мной, - попросила я.
   - Я и не спорю, - ответил он. Лицо его было угрюмым.
   Мы долго простояли так, не двигаясь, в темноте.
   Грубо возвращенные к реальности, мы не выходили из  квартиры  пять  дней.
Это было страшное, безнадежно замкнутое существование. Мы обсуждали странные
темы, вроде того, сможет ли он защитить меня от нападения: каковы расстояния
между звездами; на что похожи внутренности стен.  Подумывали  о  том,  чтобы
прогуляться у развалившегося дома, но так и не рискнули. Я жила на яблоках и
печенье. Надежды не было, не видно было этому конца. Наконец, меня выставило
на улицу конфузное обстоятельство. Поскольку в прошлом месяце  я  пропустила
контрацептивные уколы, у меня началась менструация, как в двенадцать лет.  Я
сознавала, что это может случиться, но по  беспечности  не  приняла  никаких
мер. Так что скорее не голод, а необходимость соблюдать гигиену выгнала меня
в этот полный опасностей мир.
   Я  бежала  по  улице  Терпимости,  по  бульвару.  Всюду  мне   мерещились
обвиняющие глаза. Из-под навеса возле подземки вышагнула женщина  и  поймала
меня за руку. "Вот эта сучка, которая спит с роботом". Но она сказала  вовсе
не это.
   - Мы скучаем по вас на базаре. Люди  спрашивают  о  вас  обоих.  Где  он?
Надеюсь, не болен?
   - О нет. Сейчас просто холодно.
   Я забыла, о чем еще говорили. Так, пара фраз, и она меня отпустила. Когда
я вернулась домой, меня трясло. Но потом я согласилась с Сильвером,  который
снова и снова повторял,  что  все  это  только  доказывает,  что  ничего  не
изменилось.
   На следующий день я снова вышла одна. Ходила  по  улицам,  заглядывала  в
магазины. Несколько раз люди здоровались со мной.  Никто  меня  не  обвинял.
Напряженный проводок внутри меня ослаб и провис. Отречение Э.М. было  слабой
волной, которая ударилась о берег города и откатилась, никем не замеченная.
   Сидя по-турецки на латунной кровати и тихонько наигрывая  на  гитаре,  он
сказал мне:
   - Завтра выйдешь еще раз, и  если  ничего  не  случится,  вечером  пойдем
вдвоем. В качестве эксперимента.
   - Нет...
   - Да. Или ты скатишься до того, что будешь глотать  свечи,  как  голодная
кошка.
   И на следующий день я вышла  часа  в  три  дня.  Я  шагала  по  замерзшим
тротуарам, свернула в пассаж, где мы выступали в первый раз и я так  боялась
петь. Как будто это так страшно - петь.
   Я оглядела пассаж. В арочном проходе никого  не  было,  но  люди  спешили
туда-сюда, в магазины и из магазинов. С одного из выступов  наверху  свисала
длинная прозрачная сосулька,  направленная  как  стрела,  туда,  где  стояли
Джейсон и Медея, глядя на меня с непроницаемыми улыбками.

2

   - Привет, Джейн.
   - Привет, Джейн.
   - О-о, какое у тебя серебряное лицо.
   - Да, Джейн, чересчур серебряное. Грим или это от него подхватила?
   Сердце дико заколотилось о ребра, дыхание спуталось в горле, я попыталась
контролировать свой голос - я этому училась, когда начинала петь. Но у  меня
это плохо получалось.
   - Кого подхватила у чего? - переспросила я.
   - Батюшки, - сказал Джейсон, - какая  безупречная  грамматика.  У  своего
оригинального дружка-актера.
   Знают ли они? Как они здесь оказались? Будто нарочно поджидали меня...
   Не отвечай. Смени тему. Отделайся от них.
   - Не холодновато ли сегодня? - произнесла я.
   - Это тебе-то в таком шикарном плаще?
   - Это его? - осведомилась Медея.
   - Чей?
   - Твоего невоспитанного приятеля.
   - У меня много невоспитанных приятелей.
   - О, - сказала Медея. - Уж не нас ли она имеет в виду?
   - Она не хочет о нем говорить. Очевидно, ссора любовников.  Какой  позор,
что приходится жить с ним в этих трущобах.
   Знают. И, кажется, знают все. Но известно ли им, где именно я  живу?  Где
Сильвер? Как они...
   - Если вы говорите о том рыжем, которого видели на мосту, - сказала я,  -
то мы с ним в самом деле разошлись. Он уехал на восток.
   - На восток?
   - Уехал из штата. - (Как Совэйсон и Э.М. с  их  новой  линией  машин  для
фермеров). - Представилась хорошая возможность получить хорошую роль.
   - И оставил тебя совсем одну? В этих трущобах?
   - Джейсон, - сказала я. - Ну, с чего ты взял, что я живу где-то здесь?
   - А как же.  Ты  ушла  от  матери,  и  мать  остановила  действие  твоего
полицкода, заморозила кредит и  все  такое.  Потом  мы  тут  поспрашивали  в
округе. Тебя описали во всех деталях - тощая, выбеленные волосы. Слышали  мы
и о том, что вы поете на улицах вместе с дружком, который уехал  на  восток.
Как это смело, если не умеешь петь. Вы это делали так  же,  как  и  мы?  Нам
сказали, что вы ходите сюда, в этот пассаж.
   Они меня  искали.  Возможно,  без  всякой  другой  причины  -  просто  из
любопытства и злобы. А сегодня был как раз тот день, когда  мы  с  Сильвером
обычно ходили в пассаж - и это они тоже выяснили  и  ждали  тут  специально.
Кстати, я и не думала никогда, что мы приходим сюда в один и тот же день и в
одно и то же время. И вот нарвалась прямо на них. Они знают, что  он  робот,
они говорили с Египтией или Кловисом. Но... они не выяснили, где  мы  живем,
иначе  неминуемо  бы  нагрянули  туда.  (Представляю  себе  их  ухмыляющиеся
физиономии в дверном проеме.) Конечно. Никто  не  знал,  где  мы  живем,  мы
никому об этом не говорили. Даже музыкантов, в чьи  каморки  захаживали,  мы
никогда не приглашали к себе.
   - Но все же, - сказала я, - здесь я не живу. Чистая случайность,  что  мы
встретились.
   - А-а. Поразительное совпадение, - сказал Джейсон.
   - Где же ты живешь, Джейн? - спросила Медея, улыбаясь, и  глядя  на  меня
глазами кобры. Как я  ее  ненавидела,  как  были  отвратительны  ее  голубые
завитые волосы!
   - Где живу? Возле Олд-Ривер.
   - И ты никогда не открываешь окна?
   - Нечасто.
   - Там интересно.
   - Да. Знаете, мне надо идти. Пока, - сказала я.
   - Пока, Джейн.
   - Пока, Джейн.
   Когда я выходила из пассажа, они стояли вместе абсолютно неподвижно, и  я
едва не повернулась и не кинулась домой. Но  стоило  мне  вдохнуть  морозный
воздух улицы, скрипя ботинками по снегу, как я вдруг поняла, что ускользнула
слишком просто. Почувствовав легкое головокружение, я пересекла улицу, вошла
в  Кейси-Китченз  и  двинулась  по  проходу   между   кухонными   приборами.
Задержавшись  перед  хромированным  миксером,  я  увидела  на  его  округлой
поверхности искаженное текучие изображение Джейсона и Медеи, проскользнувших
в дверь.
   Притворись, что не имеешь понятия об этом. Затеряйся в толпе, оторвись от
них.
   О Боже, Там было мало народу. Ни  у  Кейси,  ни  в  кулинарии.  Я  обошла
десятки магазинов, но толпы, в которой можно  скрыться,  нигде  не  было.  Я
попыталась оторваться от них, кружа по улочкам, сворачивая в такие переулки,
о которых знала только потому, что бывала там с ним. Устремлялась к  дорогам
с большим движением, желая оставить их позади  -  или  заставить  проскочить
мимо. Но они каким-то образом продолжали висеть у меня на хвосте.  Я  видела
их отражения в витринах магазинов.
   Зашло солнце. Но в сгустившихся сумерках ярко загорелись фонари. Было уже
поздно, а я не могла пойти домой. Меня трясло от  холода,  гнева  и  страха.
Вбежав в комиссионный магазин, я попыталась скрыться  за  изъеденными  молью
меховыми пальто. Я уже было думала, что мне удалось это сделать, как  вдруг,
пробираясь к противоположной двери, я с ужасом  услышала  хриплое  хихиканье
Джейсона. Оно прошило меня, как пуля, и  я  пустилась  бежать.  Выскочив  из
магазина, я бросилась вниз по улице, то и дело поскальзываясь; меня заносило
на поворотах, и я хваталась за фонарные столбы, чтобы удержаться  на  ногах.
Погонятся ли они за мной? Хоть бы они ушли и переломали себе ноги...
   Они продолжали преследование, хотя я их и не слышала, - они  бежали,  как
ласки, куда лучше меня. Ничего не соображая, я добралась  до  площади  перед
круглосуточным базарчиком со светильниками на рыбьем жире. У меня  кололо  в
боку и, когда я остановилась, чтобы отдышаться, они настигли меня  и  встали
по сторонам, как синевато-серые тени.
   - Чего это ты бежишь, Джейн?
   - Вы что, преследуете меня? - закричала я.
   - Разве? - спросила Медея у Джейсона.
   - Вроде того, - рассудительно сказал  он.  -  Мы  решили  проводить  тебя
домой.
   - Только ведь река совсем в другой стороне, Джейн.
   А теперь что? Я учащенно дышала, это давало  мне  время  на  размышления,
хотя я вряд ли на это способна. Нельзя вести их к Сильверу,  в  квартиру  на
улице Терпимости. Но идти и к Олд-Ривер тоже нельзя, они не отстанут от меня
до самых дверей, а у меня не было там никаких дверей.
   - Не нужно меня провожать, - проговорила я.
   - Мы считаем, что нужно, - сказала Медея.
   - Ведь тебе опасно ходить одной без полицкода, мы просто уверены в этом.
   - Вы уверены в том, что хотите посмотреть, где я живу.
   - А ты почему-то этого не желаешь?
   - В чем тут причина, Джейн?
   - Мы же твои друзья.
   Куда мне пойти? Куда привести их, чтобы им надоело и они отстали? У  меня
даже денег при себе не было, так, несколько монет.  Я  не  могла  засесть  в
ресторане. И мне нельзя было оставаться на улице. Руки и ноги  заледенели  и
ничего не чувствовали, глаза горели. Сейчас они  скажут:  "Ты  же  замерзла,
хочешь домой, так чего же не идешь,  или  ты  там  что-то  прячешь