Танит ЛИ
   СЕРЕБРЯНЫЙ ЛЮБОВНИК




   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru

Часть 1

   Мама, я влюбилась в робота.
   Нет. Вряд ли ей это понравится.
   Мама, я влюбилась.
   В самом деле, дорогая?
   О да, мама, да. У него каштановые волосы  и  очень  большие,  похожие  на
янтарь, глаза. А кожа у него серебряная.
   Молчание. Мама, я влюбилась.
   В кого, дорогая?
   Его зовут Сильвер.
   Звучит, как металл.
   Да. Это  означает  Серебряный  Ионизи-рованный  Лабильный  Вокализованный
Электронный Робот.
   Молчание. Молчание. Молчание.
   Мама...

1

   Я выросла в Чез-Стратосе, в заоблачном доме  моей  матери.  Это  чудесный
дом, но я не знала, пока мне не сказали об этом. "Какое чудо!" -  восклицали
люди, а для меня это был просто дом.  Он  очень  роскошный,  и  это  ужасно.
Название его явно вульгарно, и это недвусмысленно говорит  о  том,  что  моя
мама не обладает тонким вкусом. Сейчас я немного расскажу о ней.
   Ростом она  пять  футов  семь  дюймов,  у  нее  очень  светлые  волосы  и
ярко-зеленые глаза. Ей шестьдесят три, но выглядит  она  на  тридцать  семь,
потому что регулярно проходит курсы омоложения.  Моя  мать  довольно  поздно
решила завести ребенка, но благодаря этим  курсам  все  прошло  хорошо.  Она
выбрала меня, была искусственно оплодотворена и через пять месяцев родила по
ускоренному методу. Вскормлена я была грудью, потому что это  полезно.  Мать
брала меня с собой всюду, иногда в кругосветные путешествия,  по  болотам  и
развалинам, по бурным морям, но я мало что из этого помню:  когда  мне  было
лет шесть, ей все это надоело, и мы поселились в Чез-Стратосе, где  живем  с
тех пор почти безвыездно. Город отсюда в двадцати милях,  в  ясные  дни  его
хорошо видно из окон. Я всегда любила город, особенно мне нравится  смотреть
на него по ночам, когда его огни сверкают, будто нитки и россыпи драгоценных
камней. Услышав однажды такое сравнение, мать сказала, что  оно  не  слишком
изысканно. Но город по ночам мне кажется именно таким, и я не знаю, как  еще
сказать. Мне трудно будет писать, если мои метафоры всякий раз будут  такими
же неудачными. Наверное, я просто постараюсь обходиться без них.
   А ведь именно метафоры делают меня мной.
   Мне шестнадцать лет, росту  во  мне  пять  футов  четыре  дюйма,  и  мать
говорит, что я еще немного подрасту. Когда мне было семь лет, мать составила
схему  моего  физического  совершенства,  чтобы  выяснить  идеальный  вес  и
мышечный тонус, подходящий к моему телосложению. Каждые полгода я  принимала
специальные капсулы, чтобы достичь  теперешнего  веса  и  тонуса,  благодаря
которым я стала маленькой толстушкой; у меня фигура Венеры Медийской,  а  та
имеет весьма пышные формы. Кроме того, мать сделала и  схему  цветосущности,
чтобы узнать, какой цвет волос подходит к моей коже  и  глазам.  Теперь  мой
бледно-бронзовый цвет раз в месяц подвергается молекулярному восстановлению.
Каков естественный цвет моих волос, я не  помню,  но  думаю,  что  они  были
каштановыми. Глаза у меня зеленые, но темнее, чем у матери.
   Кстати, зовут ее Деметра. А меня - Джейн. Но я обычно зову ее  "мама",  а
она меня "милая" или  "дорогая".  Мать  говорит,  что  искусство  словесного
выражения чувств отмирает. Ее мнения меняются крайне редко, и  одно  из  них
гласит, что мне лучше вообще их не иметь.
   Это, однако, только усложняет наши с ней отношения.
   Кое-что я записывала и раньше. Но как это сделать теперь? Наверное,  даже
пытаться - безумие. Нет, мне кажется, я должна. Постараюсь начать  с  самого
начала. Я всегда очень легко влюблялась, но обычно в  героев  видиков,  книг
или драматических актеров. У меня шесть друзей приблизительно моего возраста
(шесть - как раз среднестатистическая  цифра),  трое  из  них  имеют  отцов.
Кловис, у которого как раз есть отец, сказал, что я легко влюбляюсь, но не в
настоящих людей, и это потому, что у меня нет отца. Я ответила, что  актеры,
в которых я влюбляюсь, люди настоящие. "Спорный вопрос, - сказал  Кловис.  -
Позволь мне объяснить. Ты влюбляешься в выдумку,  которую  они  играют.  При
встрече ты бы их возненавидела". В одно прекрасное утро, чтобы доказать свою
теорию, Кловис познакомил меня с актером, в которого  я  влюбилась  накануне
вечером в театре, но я  оказалась  такой  застенчивой,  что  не  могла  даже
взглянуть на своего кумира. А потом узнала, что они с Кловисом любовники,  и
я была так потрясена, что перестала  стесняться  и  сердито  нахмурилась,  а
Кловис сказал: "Я же говорил тебе". А ведь это вряд ли честно с его стороны.
Кловис высокий и стройный, у него темные вьющиеся  волосы.  А  еще  он  К-3,
поэтому ему не нужны контрацептивные уколы, и всем, кто ими  пользуется,  он
говорит, что контрацептивы опасны.
   Остальных друзей я не очень люблю. Дэвидид сейчас  на  экваторе,  изучает
ил, и эти его занятия не способствуют нашему взаимопониманию. Египтия  очень
требовательна, хотя и на себя берет многое. Она  довольно  привлекательна  и
слишком эмоциональна, иногда это меня смущает. Хлоя симпатичная, но не  так,
чтобы очень. Джейсон и Медея - брат и сестра, у них тоже есть отец,  но  они
ненадежны. Однажды они были у нас в доме и стянули маленький голубой камешек
с Астероида. Отпирались потом, но я-то  знала.  Когда  мать  спросила,  куда
девался голубой камень, я решила сказать правду,  но  мать  заявила,  что  я
должна была сделать вид, будто сама его  разбила.  Верность  друзьям  прежде
всего. Теперь я вижу, что выдала их слишком явно, но как было сделать лучше,
я не знаю. Безыскусность - один из моих худших недостатков.
   Начну я, наверное, с того, что Египтия позвонила мне по  видеотелефону  и
принялась безутешно рыдать. Несчастье Египтии заключается  в  том,  что  она
чувствует в себе огромные способности, но никак не может придумать, куда  их
приложить. Ей едва исполнилось восемнадцать, но ее ужасно страшит, что жизнь
проходит слишком быстро. Хотя большинство людей  живет  полторы  сотни  лет,
Египтия боится, что на Землю упадет комета и все разрушит, а она  не  успеет
совершить ничего стоящего. Из-за этого у нее вечно мрачные мысли.
   Египтия  никогда  не  следовала   схемам   физического   совершенства   и
цветосушности. Недавно она выкрасила свои  темные  волосы  в  голубой  цвет.
Еиптия очень худая, потому что сидит на диете: еще один ее пунктик состоит в
том, что предстоящие землетрясения вызовут нехватку продовольствия в мире, и
нужно привыкнуть голодать.
   Наконец, Египтия перестала рыдать  и  сообщила,  что  причина  рыданий  -
драматическое прослушивание, которое состоится у нее  днем.  Тут  она  опять
зарыдала. Когда Египтия посылала театралам свой голос и внешние  данные,  ей
казалось,  что  она  должна  это  сделать,  ведь  способности  вполне  могут
проявиться в искусстве перевоплощения, но теперь она поняла, что ошиблась, и
они не проявятся. Прослушивать ее будут в  Театре  Конкор-дасис.  Это  очень
маленький театр, и плата за членство небольшая. Актеры тоже должны  платить,
но мать Египтии, которая на дне  океана  исследовала  Колумбийскую  впадину,
оставила дочери достаточно денег, хотя, конечно, для других целей.
   - О, Джейн, - сказала Египтия сквозь голубые от туши слезы. -  О,  Джейн.
Мое сердце стучит так тяжело и глухо. По-моему, я умру еще до прослушивания.
   В моих глазах тоже появились  слезы.  Сердце  мигом  застучало  тяжело  и
глухо. Я отчаянный гиперхондрик и могу тут же подхватить любую болезнь, если
мне описать ее симптомы.
   - О, Египтия, - сказала я.
   - О, Джейн, - ответила Египтия.
   Мы обе, учащенно дыша, прилипли к экранам видео.
   - Что мне делать? - выдохнула Египтия.
   - Не знаю.
   - Я должна идти на прослушивание.
   - Я тоже так думаю.
   - Но я боюсь. Вдруг начнутся земные толчки? Помнишь те толчки,  когда  мы
наткнулись на Астероид?
   - Нет...
   Ни я, ни она тогда еще не родились, но Египтия часто  об  этом  забывает.
Интересно, почувствовала бы я качание Чез-Стратоса при этом толчке?  Правда,
он несокрушим и устойчив, но все равно иногда  при  сильном  ветре  легонько
покачивается.
   - Джейн, - сказала Египтия, - ты должна пойти со мной.
   - Что ты изображаешь?
   - Смерть, - сказала Египтия и закатила свои великолепные глаза.
   Моей матери нравится, что я  общаюсь  с  Египтией,  которую  она  считает
ненормальной. По ее  мнению,  это  послужит  для  меня  стимулом  и  приучит
ответственно относиться к другим. Само собой разумеется, что Египтия  боится
моей матери.
   "Бэкстер Эмпайр" был занят матерью, к тому же слишком сложен, и я не умею
им управлять. Пришлось выйти к Каньону и ждать общественный флаер.
   Воздушные линии над головой красиво  сверкали  на  солнце,  над  Каньоном
поднималась пыль, похожая на легкий парок. В ожидании флаера я  смотрела  на
Чез-Стратос, точнее туда, где  он  должен  находиться,  на  смутный  голубой
призрак. С земли видно только стальные опоры.
   Перед приходом флаера воздушные линии посвистывают. Об этом не все знают,
ведь в городе  слишком  шумно,  чтобы  это  услышать.  Я  нажала  сигнал  на
платформе и флаер остановился передо мной,  как  большая  стеклянная  тыква.
Внутри было пусто, но несколько сидений  были  изрезаны,  вероятно,  сегодня
утром, иначе ремонтные системы обнаружили бы это.
   Мы пролетели над краем Каньона и взяли курс на город,  которого  пока  не
было видно. Нужно было ждать, когда он покажется на горизонте:  серо-голубые
конусы и мириады сверкающих оконных стекол.
   Но не это поглощало мое внимание  -  было  что-что  необычное  в  роботе,
ведущем флаер. Эта машина всегда была простым ящиком с ручками управления  и
щелью для монет. Сегодня же у этого ящика оказалась голова,  голова  мужчины
лет сорока, который не проходил курсов  омоложения  (если  бы  проходил,  то
семидесяти). Глаза и волосы были бесцветными, а  лицо  -  какого-то  медного
цвета. Когда я отпустила монету в щель, голова  обескуражила  меня  словами:
"Добро пожаловать на борт".
   Я села на целое сиденье и стала рассматривать голову. Я перевидала немало
роботов, ведь в городе они управляют почти всеми механизмами. Даже у  матери
в Чез-Стратосе три домашних робота, но те  сделаны  из  блестящего  голубого
металла, а вместо лиц  у  них  поляризованные  экраны.  Мне  они  напоминают
космонавтов, вернее, скафандры, которые люди надевают на Луне или Астероиде,
и я всегда называла наших роботов "космонавтами". В городе роботы еще  более
невыразительны, просто ящики или панели, вделанные в стены. В конце  концов,
я спросила водителя флаера:
   - А почему вы сегодня с головой? Я не думала, что он может  ответить,  но
робот произнес:
   - Я - опытный образец. Меня поместили сюда, чтобы вы чувствовали себя как
дома.
   - Понятно.
   - Считаете ли вы, что так лучше?
   - Не уверена, - ответила я, чуть нервничая.
   - Я изготовлен компанией "Электроник  Металз  Лимитед",  21/2  Ист-Арбор.
Если желаете получить каталог наших товаров, нажмите кнопку у меня за  левым
ухом.
   - Я спрошу у мамы.
   Деметра обязательно скажет: "Нужно самой принимать решения, дорогая".
   Я разглядывала его бесцветные волосы, казавшиеся  настоящими,  и  думала,
что это глупо. Однако мне не хотелось быть грубой с ним.
   В этот момент проступили очертания города.
   - Сегодня в городе, - объявила голова,  -  вы  можете  увидеть  несколько
различных  опытных  образцов,  а  также  девять  усложненных  образцов.  Они
работают на 23-й Авеню перед Делюкс Хайпериа Билдинг, на третьем этаже  Каза
Бьянки, на Звездной улице... - я отвлеклась и услышала только  конец  -  ...
Большой лестнице, ведущей к театру Конкордасис. - Тут я представила  Египтию
в состоянии, близком к истерике. -  Вы  можете  подойти  к  любому  из  этих
образцов и затребовать информацию. Усложненные образцы каталогов не  выдают.
Если вы пожелаете приобрести какой-нибудь из них для своего дома, затребуйте
номер  модели  и  буквенное  имя.  Каждый  из  усложненных  образцов   имеет
специальное  имя,  что   способствует   более   быстрому   запоминанию   его
покупателем. Кроме того...
   Я совершенно перестала слушать, потому  что  флаер  пролетал  над  мостом
Ле-Анже - знаменитой балочной конструкцией, похожей на паутину: внизу  текла
Олд-Ривер, загрязненная химикалиями и причудливо переливавшаяся  багряным  и
бледно-янтарным цветами. Меня всегда завораживают растения-мутанты, торчащие
из воды, и страшные панцирные рыбы, которые несутся вслед за судами,  щелкая
челюстями. Приманка для туристов,  Олд-Ривер.  За  ней  город,  где  бедняки
заняты работой, которую оставляют им машины - отвратительной  работой  вроде
чистки старых канализационных труб,  слишком  узких  и  проржавевших,  чтобы
можно было запускать туда роботов. Или престижной работой в сфере  торговли,
особенно в самых шикарных магазинах: "Здесь вас  обслуживают  только  люди".
Странно,  конечно,  когда  богатый  человек  из-за  этого   страдает.   Мать
подумывала, не отправить ли меня  на  годик  в  город  без  денег,  чтобы  я
поработала и поняла, как умудряются выжить бедняки.
   "У них крепкие спины и твердый характер, дорогая",  -  говорила  мать.  В
социологии  она  дока.  Но  потом  она  поняла,  что  благодаря  изначальным
преимуществам  у  меня  уже  сформировались  определенные  представления   о
перспективах, поэтому даже если я добьюсь  успеха  среди  бедняков,  мне  не
удается реализовать себя как личность. Я вышла из флаера на платформу  крыши
Джегида и спустилась на лифте в подземку.
   Египтия стояла у подножия Большой Лестницы, ведущей к театру Конкордасис.
Макияж ее был выполнен в золотистых тонах, на ней была  голубая  вельветовая
накидка с полосками  лимонного  шелка,  во  лбу  сиял  топаз.  Люди  на  нее
оглядывались. Она делала мне отчаянные знаки.
   - Джейн, Джейн!
   - Привет!
   - О, Джейн.
   - Что?
   - О, Джейн. О, Джейн.
   - Нам наверх?
   Египтия всплеснула руками, и я покраснела, почувствовав себя высокомерным
ничтожеством. В этот момент какой-то человек неожиданно схватил  Египтию  за
поднятую руку.
   - Прекрасно, - сказал он. - Говори свой номер. Мы  с  Египтией  удивленно
посмотрели на него.
   - Оставьте меня в покое,  -  сказала  Египтия,  и  ее  глаза  наполнились
слезами. Она не могла вынести всех сюрпризов, которые ей преподносила жизнь.
   - Я могу заплатить! Я никогда подобного  не  видел.  Я  слышал,  что  они
похожи на живых, но боже мой...
   Ты... Я беру тебя. Скажи только свой регистрационный номер... постой... у
тебя же его нет, это другой тип. Значит, буквенное имя, так?  Говорили,  что
они металлические. Ты - золото, правильно? Я не ошибаюсь?
   Египтия воздела глаза к небу, словно Иоанна на костре. Внезапно я поняла,
в чем дело.
   - Вы ошиблись, - сказала я мужчине.
   - Не мешай, - ответил он. - Зачем она тебе? В качестве  кривого  зеркала?
Лучше найди себе настоящую девушку.
   - Она не то, что вы думаете, - настаивала я.
   - Она? Это оно.
   - Нет, - я начала закипать. - Она моя подруга, а не  усложненный  образец
робота.
   - Она робот. Они же сказали. Работает на Большой лестнице.
   - Нет.
   - О господи, - завопила Египтия. На это мужчине нечего было ответить.
   - Все в порядке, Египтия. Вот видите, она не робот. Уходите, а то я нажму
на код и вызову полицию.
   Сказала и тут же пожалела об этом. Мужчина, как  и  мы  с  Египтией,  был
богат и имел свой собственный код. Я поняла,  что  поступила  невежливо,  но
ничего другого придумать не могла.
   - Хорошо, - сказал он. - Я пожалуюсь в "Электроник Металз". Я вправлю вам
мозги.
   Египтия резко повернулась, пронзила  его  взглядом  и  заверещала,  будто
сумасшедшая хищная птица. Мужчина,  который  принял  ее  за  робота,  быстро
отошел в сторону. Египтия отрешилась от всего, что ее окружало,  завернулась
в свою накидку и величественно двинулась вверх по лестнице.
   Я смотрела на нее, но у меня не возникло  особого  желания  следовать  за
ней.  Мать  бы  сказала,  что  я  должна  была  это   сделать:   надо   быть
ответственной.
   Стоял теплый осенний день. Мне не хотелось думать  ни  о  мужчине,  ни  о
Египтии. Мне хотелось думать о чем-то таком, что было  частью  этого  дня  и
меня самой. Внезапно я почувствовала неясную, но острую  боль  где-то  между
ребрами и позвоночником - как будто поворачивали ключ.  Казалось,  я  забыла
нечто очень важное и вот-вот вспомню, стоит только хорошенько  напрячься.  Я
постояла на месте минут пять, но вспомнить не могла,  а  ощущение  несколько
притупилось.
   Словно я влюбилась - такое бывает, - когда кончается  видик,  но  знаешь,
что стоит перед сном или с утра немного проветриться, и все пройдет.  Ужасно
и удивительно. Удивительно, что это можно так ясно чувствовать.  Я  пишу  об
этом, потому что, наверное, именно здесь  скрывается  психологический  смысл
того, что произошло впоследствии.
   Я попыталась представить, как Египтия изображает в театре смерть и  пошла
вверх по Большой лестнице. Там наверху - газон с Фонтаном. Фонтан  похож  на
стеклянную арку, можно встать прямо под стекло и не вымокнуть. А  на  другой
стороне улицы - грязный, обшарпанный фасад когда-то роскошного театра. Перед
дверью расхаживает лев с тикающим заводным механизмом. Я никогда  не  видела
ничего  подобного.  Наверное,  это  и  есть  усложненный   образец.   Что-то
останавливало мой взгляд.
   Солнце сверкало и искрилось красновато-коричневым блеском. Я смотрела,  и
мои глаза купались в этом свете. Я знала, что красный цвет  не  успокаивает,
но этот ласкал глаз.
   Потом я увидела, что так блестело на  солнце.  Это  были  длинные  волосы
молодого человека, стоявшего спиной  ко  мне  и  говорившего  с  группой  из
пяти-шести человек.
   Он начал петь. Я не ожидала  услышать  такой  голос.  Я  была  им  просто
захвачена. Прекрасный голос менестреля, только какой-то фантастичный,  будто
на нотах играет само время. Должно  быть,  здорово,  когда  твое  горло  без
всяких усилий извлекает  такие  звуки.  На  его  куртке  сверкали  маленькие
зеркала, и я подумала, что он пришел сюда на прослушивание, как  Египтия,  и
репетирует перед началом. Потом он перестал  петь  и  повернулся,  показывая
что-то небольшой компании, собравшейся вокруг него, ко мне  лицом,  не  видя
меня. Он был красив, а глаза его походили на две темно-красные звезды. Кожа,
правда, показалась мне бледной, как будто  была  покрыта  гримом,  но  потом
поняла, что она серебряная - лицо, шея, грудь в вырезе распахнутой  рубашки,
кисти рук, выступавшие из кружевных обшлагов. Серебряный  цвет  переходил  в
более естественный на губах, ногтях. Но все же серебряный. Серебряный.
   Это было очень глупо, но я начала плакать. Это было ужасно. Я  не  знала,
что делать. Моя мать ничего не имела против того, чтобы я давала волю  своим
эмоциям, какими бы они ни были, но в то же время она надеялась, что я  сумею
держать себя в руках. А я не умела.
   Поэтому я отправилась к Фонтану и оттуда смотрела на него, пока слезы  не
высохли.
   Когда я вышла из-под стеклянной арки, толпа  вокруг  робота  уже  редела.
Номер, или что там у него было, записали все, но мало кто мог позволить себе
его купить.
   Я стояла и смотрела на него, мне было интересно, отключится ли он,  когда
толпа разойдется. Нет. Он начал прохаживаться взад-вперед. На плече  у  него
висела гитара, которую я раньше не замечала.  Он  начал  наигрывать  на  ней
какие-то мелодии. С ума сойти.
   Вдруг робот, как и следовало ожидать, увидел, что я  на  него  смотрю,  и
пошел ко мне.
   Я испугалась. Он выглядел совсем как человек, и я не  могла  понять,  что
меня так напугало. Я  не  убежала,  как  ребенок,  но  от  страха  не  могла
сдвинуться с места.
   Он остановился в трех футах и улыбнулся мне. Во всяком случае,  положение
мышц лица соответствовало улыбке. Казалось,  человек  как  человек,  правда,
чересчур красивый.
   - Привет, - сказал он.
   - А вы... - начала было