Венеры Медийской, а она плодовитая. Я не могу рисковать.
   - Так какого же дьявола ты раньше молчала?
   Переполненная стыдом и смущением,  я  смотрела  на  гроздья  и  думала  о
роботе, о том, как он целовал Египтию, и обо всех  женщинах,  которые  будут
просить его поцеловать их. Если бы я попросила, он бы и меня поцеловал.  Или
укусил. Он сделает все, что я скажу, ведь за него заплачено компании.
   - Меня тошнит, - сказала я Лорду. - Выворачивает. Извини.
   - Только на меня не надо, - сказал он, встал и исчез.
   Оставалось еще немного вина, и я допила его,  не  чувствуя  вкуса.  Потом
попыталась представить,  что  я  в  древней  Италии,  вокруг  висят  гроздья
винограда, на город опустилась плотная осенняя ночь и обняла его крепко, как
любовника. Но с одной стороны слышались звуки оркестра, с другой  -  гремели
магнитофоны.
   Сквозь листву я увидела огоньки, потом сияющую серебряную кожу,  а  когда
он оказался футах в десяти, блеск его волос. Я решила, что он идет ко мне, и
сердце у меня замерло. Но вспомнив, что сижу рядом с лестницей,  ведущей  на
улицу, поняла, что он просто уходит из садов с гитарой на шнурке через  одно
плечо и кроваво-красным плащом, наброшенным на другое.
   Спускаясь по ступенькам, он прошел совсем близко от меня, а через  минуту
исчез из виду.
   Мое сердце забилось и я вскочила на ноги.
   Поддерживая свою длинную юбку, я бросилась за ним.
   Ярко горели фонари, открытые еще магазины, театры и бары сияли  вывесками
и окнами. Он шел среди огней, неоновых ламп, мимо людей и машин, силуэт  его
то темнел, то становился малиновым или белым.  Пролетел  похожий  на  призму
флаер, он оглянулся и проводил его  взглядом.  Это  был  настоящий  человек,
только кожа напоминала о другом, но ведь это мог быть  грим.  Он  действовал
как актер, так почему бы ему не раскрасить себя? Прохожие смотрели на  него,
оглядывались.
   Я шла за ним. Куда он идет? Я предполагала, что  он  запрограммирован  на
возвращение - но куда? В магазин? На завод? На склад? Его снова  запакуют  в
ящик? Выключив перед этим его глаза? Отключив улыбку и музыку?
   Какой-то человек схватил меня за руку. Я огрызнулась, несказанно удивив и
его, и себя. В туфлях на высоких каблуках я пустилась бегом.
   Я догнала робота на углу Пейн и Бич.
   - Прошу прощения, - сказала я, задыхаясь, но  не  от  того,  что  бежала,
балансируя на каблуках.
   Он остановился, глядя прямо перед  собой.  Потом  медленно  повернулся  и
посмотрел на меня.
   - Прошу прощения, - быстро повторила я, ослепнув от его близости, от  его
лица. - Я была груба с тобой. Я не буду больше так говорить.
   - А что ты сказала?
   - Ты же знаешь, что я сказала.
   - Ты думаешь, что я должен тебя помнить? Сказал -  как  по  лицу  ударил.
Умный человек возненавидел бы его за это, а я не могла.
   - Ты пел ту песню, чтобы обсмеять меня.
   - Какую песню?
   - "Гринсливз".
   - Нет, - сказал он. - Я пел ее просто так.
   - Ты смотрел на меня.
   - Извиняюсь, но я тебя  не  заметил.  Я  был  сосредоточен  на  последнем
аккорде, там очень сложный прибор.
   - Я тебе не верю.
   - Я не умею лгать, - сказал он.
   Что-то щелкнуло во  мне,  словно  отключился  механизм.  Глаза  перестали
мигать, отяжелели. Я не могла сглотнуть.
   - Ты... - начала я, - ты не должен был так поступать. Я  так  испугалась,
что сказала тебе что-то ужасное.  Ты  вытеснил  меня  оттуда,  сам  ушел,  и
теперь...
   Он смотрел на меня  с  очень  серьезным  видом,  и,  когда  я  запнулась,
подождал немного, а потом сказал:
   - По-моему, следует  объяснить  тебе,  что  я  собой  представляю.  Когда
случается что-то не предусмотрительное программой, мой мыслительный  процесс
переключается.  В  этот  момент  я  могу  проявить   несообразительность   и
холодность. Так происходит, когда вы совершаете необычный  поступок.  Ничего
личного в этом нет.
   - Я сказала, - продолжала я, намертво сцепив руки, - что ты отвратителен.
   - Да, - сказал он и ослабил, смягчил свой пристальный взгляд.
   - Теперь я вспомнил, а раньше не мог. Ты расплакалась.
   - Зачем ты пытаешься меня успокоить? Ведь ты обиделся  на  мои  слова.  Я
тебя не упрекаю, наоборот, прошу прощения...
   - Кажется, - тихо сказал он, - ты все еще не понимаешь.  Ты  приписываешь
мне человеческие реакции.
   Я отступила от него на шаг, и мой каблук попал в трещину на  тротуаре.  Я
начала терять равновесие, но он не дал мне упасть, поддержав своей рукой  за
локоть. Когда я выровнялась, его рука, прежде чем отпустить,  скользнула  по
моей. Это была настоящая ласка, тактичная,  ненавязчивая,  дружеская  ласка.
Незапрограммированная. Рука была прохладная и сильная, но  не  холодная,  не
механическая. Человеческая, и в то же время не человеческая.
   Он был корректен. Без пошлых  заигрываний,  на  которые  способен  иногда
Кловис. Я все перепутала. Я думала о нем как о человеке, но какое ему  дело,
что я думала и как поступаю. Его нельзя оскорбить  или  обидеть.  Он  просто
игрушка.
   Мое лицо как будто онемело. Я уставилась в землю.
   - Прости, - сказал он, - но к двум часам я должен быть на Острове.
   - Египтия... - мой голос дрогнул.
   - Сегодняшнюю ночь я проведу у нее, - сказал он  и  широко,  заразительно
улыбнулся.
   - Ты будешь спать с ней? - проговорила я.
   - Да.
   Он был робот, и делал то, для чего был  нанят  или  куплен.  Как  Египтия
могла...
   - Как ты можешь?! - вырвалось у меня. Человеку  бы  я  этого  никогда  не
сказала, ведь Египтия такая красивая. А для него это просто  работа.  И  все
же...
   - Моя функция, - сказал он, - развлекать, приносить  счастье,  доставлять
удовольствие. - Его лицо выражало жалость, он видел, какая борьба происходит
во мне. Ведь я для него тоже потенциальная клиентка, значит,  и  меня  нужно
развлекать, утешать, веселить.
   - Наверное, ты великолепный любовник? -  я  сама  поразилась,  как  могла
задать такой вопрос.
   - Да, - просто ответил он. - Факт есть факт.
   - Наверное, ты можешь...  заниматься  любовью...  столько  раз  подряд...
сколько хочет тот, кто тебя нанимает?
   - Конечно.
   - А петь ты при этом можешь? Он засмеялся, излучая радость:
   - А это идея.
   Тонкая ирония. Но он не помнил меня. Отсутствие всякого выражения  в  его
глазах - это перегруппировка его мыслительных ячеек. Конечно. Но кто,  кроме
меня, мог бы почувствовать к нему отвращение?
   Подняв голову, я посмотрела ему в глаза.
   - Я была на вечеринке, куда тебя наняли. Ты, наверное, нанят  до  завтра?
Понятно. - Последние слова храбро произнести не получилось, и я  прошептала.
- Поцелуй меня.
   Он внимательно посмотрел на  меня,  оставаясь  неподвижным  и  спокойным.
Потом  приблизился,  взял  своими  серебряными  руками  мое  лицо,  наклонил
каштановую голову и поцеловал. Это  был  формальный  поцелуй,  не  интимный"
Тихий, неторопливый, короткий. Видимо, только на такой поцелуй  имела  право
гостья Египтии. Отступив в сторону, он взял мою руку и тоже поцеловал ее,  в
знак особого расположения. Затем робот отправился к подземке, а я,  трепеща,
продолжала стоять на месте. Теперь я поняла, что меня мучило весь этот день.
   Я бы сравнила это ощущение с тем, что чувствует часовой  механизм,  когда
его заводят, или берег, когда на него накатывается волна. На  его  коже  нет
пор, значит она не человеческая. Его волосы похожи на траву.  Они  ничем  не
пахнут, ведь у него нет ни гормонов, ни крови. Хотя, запах у него все же был
- мужской, опьяняющий, но неопределенный. Это мое ощущение было связано лишь
с ним. Все остальное - только фон.
   Я записала все это на бумаге, потому что не смогла произнести  достаточно
громко  для  магнитофонной  записи.  Завтра  мать  напомнит,  что  я  хотела
поговорить. Но это не для матери.
   Он машина, а я в него влюбилась.
   Он - с Египтией, а я в него влюбилась.
   Его запакуют в ящик, а я в него влюбилась.
   Мама, я в робота влюбилась...

Часть 2

   Избалованная маленькая богачка.
   О тебе всегда кто-то заботился.
   Твоя мать. Кловис.
   В облаках у тебя убежище, -
   Всегда есть, где укрыться.
   А теперь?

1

   Здесь темно, я едва вижу, что пишу, и вообще не  знаю,  зачем  пишу.  Это
предрассудок, но мне кажется, что продолжаю писать из-за  того,  что  начало
положено. И, значит, если я запишу вторую часть, можно ждать следующую, хотя
в действительности может получиться хуже. Если  вообще  что-то  случится.  Я
думаю о завтрашнем, о послезавтрашнем дне и гадаю, что со мной станется.
   Заснуть я не смогла  и,  встав  утром  в  семь  часов,  сделала  короткую
магнитофонную запись для матери. Я сказала: "Вчерашнее было  из-за  Кловиса,
он так по-хамски обращается со своими друзьями. И вообще я хотела поговорить
о том, как К-3 ведут себя друг с другом. Но  теперь  все  прошло.  Я  просто
глупая."
   Не скажу, что впервые лгала матери, но раньше никогда мне не  приходилось
жить с такой ложью. Нельзя было говорить  ей  правду.  Я  не  могла  понять,
отчаяние это или стыд. Ночью я постаралась  выплакаться,  и  к  шести  часам
подушки стали такие мокрые, что я швырнула их на пол.
   Я знала, что выхода нет.
   В одиннадцать тридцать зазвонил видеофон. Я знала, кто это и не ответила.
В полдень раздался новый  звонок.  Вскоре  должна  была  проснуться  мать  и
скрываться станет невозможно, поэтому я решила снять трубку.
   Египтия возлежала в белом кимоно.
   - Джейн, ты ужасно выглядишь.
   - Я плохо спала.
   - Я тоже. О, Джейн...
   Она рассказала мне о Сильвере. Причем все в  чудовищных  подробностях.  Я
пыталась не  слушать,  но  слушала.  Красота,  акробатика,  нежность,  юмор,
неутомимость.
   - Конечно, все  это  заложено  в  нем  -  и  выносливость,  и  знание,  и
артистичность, но он был совсем как человек. О, Джейн, он просто  волшебник.
Теперь мне пару недель никакие мужчины не нужны. Утром я едва пришла в себя.
Столько экстаза сразу вредно для здоровья. Кажется, у меня приступ  мигрени.
Ужасно болит висок.
   Как будто металлическая проволока все глубже и  глубже  вонзалась  в  мой
позвоночник, а конец ее сидел в голове. Она не уточнила, в каком виске у нее
мигрень, поэтому оба мои виска ломило так, будто в них заколачивали  гвозди.
В глазах было темно. Проволока переломилась пополам, и я вскрикнула.
   - Я проверила свой счет, чтобы узнать,  не  могу  ли  купить  такого,  но
оказалось, что в этом месяце я уже превысила  кредит.  Все  этот  театр.  О,
Джейн. Я от него столько узнала о себе. Он нашел во мне такие чувствительные
точки - с ним я стала настоящей женщиной. Это  так  странно.  Он  робот,  но
лучше любого мужчины дал мне почувствовать в себе женщину.
   Вошел один из космонавтов  с  подносом,  на  котором  стоял  завтрак  для
матери, и я сказала:
   - Египтия, мать идет.
   - А-а. Хорошо. Перезвони мне.
   - Ладно.
   Я отключила видеофон и начала оседать на пол,  но  когда  в  дверь  вошла
мать, успела только опуститься на колени, будто собралась молиться.
   Моя мать красива даже когда только что встала с постели  и  на  лице  без
косметики одни огромные глаза, а волосы рассыпаны по плечам.
   Если бы только я могла ей сказать...
   - Здравствуй, дорогая.
   - Здравствуй, мама.
   - Ты что-то уронила?
   - Э-э... я... - ну что тут сказать? - я говорила с Египтией, - как  будто
это объясняло мое странное поведение.
   - Через полчасика, - сказала мать, - мы сможем поговорить о том, что тебя
беспокоило.
   - Я...
   Я должна ей сказать.
   Нет, нет, нет.
   - Я сделала запись. Но теперь это уже не  кажется  мне  таким  серьезным.
Мама, я устала. Я должна еще немного поспать.
   Закрывшись у себя, я снова разрыдалась. Мне так нужно было, так  хотелось
рассказать ей все. Она смогла бы объяснить мои переживания  и  посоветовать,
как их преодолеть.
   Слава Богу, что Египтия не могла купить его в этом месяце.
   Какой ужас, спать с...
   Я закрыла глаза и почувствовала на губах его серебряный поцелуй.
   Я заснула на мокрых подушках прямо  на  полу,  и  снилось  мне  все,  что
угодно, только не Сильвер.
   В два часа мать позвонила мне по внутреннему телефону и позвала на ленч в
Перспективу. Она уважала мое право на личную жизнь и заботилась о том, чтобы
при желании я всегда могла  уединиться.  Тут  я  почувствовала,  что  должна
спуститься. Мы сели за стол.
   - Тебя сегодня не видно и не слышно, дорогая. Может быть, ты еще о чем-то
хочешь мне рассказать?
   - Да нет, ничего такого. Интересный был обед?
   Мать стала рассказывать про обед, а я пыталась заставить себя ее слушать.
Иногда она упоминала что-то веселое, и я смеялась. Все  время  я  порывалась
сказать ей, что влюбилась, но каждый раз удерживала себя. А  не  сказать  ли
ей: "Я хочу купить робота особого образца"? Разрешит  ли  она?  Вообще-то  я
могу купить все, что хочу,  с  помощью  кредитной  карточки,  соединенной  с
личным счетом матери, но у карточки месячный лимит, одна тысяча И.М.У..  Мне
этого вполне хватало, я старалась особенно  не  роскошествовать,  хотя  мать
всегда давала понять, что не делает разницу между ее и моим. Но в тоже время
она хотела видеть меня благоразумной. А человекоподобный робот стоит тысячи.
Да что там - тысячи стоит одно ионизированное серебро. Такая покупка  отнюдь
не говорит о благоразумии.
   В любом случае, если его не купит Египтия - купит другой. Он  принадлежит
всем. Хоть Египтии,  хоть  Остину.  А  нравится  ли  ему  самому  доставлять
удовольствие? Что чувствует он, занимаясь любовью?
   После ленча мать включила видеоканал новостей и стала делать пометки. Она
пишет статьи на политические, социологические,  исторические  темы,  но  это
так, скорее хобби. Опять сильно трясет Балканы. Похоже, там снова начинаются
социальные волнения, но достоверных сведений нет. Где-то из-за землетрясения
отвалилась  вершина  горы.  В  пяти  западных  городах  произошли  восстания
бедноты. Мать не стала смотреть  канал  местных  новостей,  где  могли  дать
сообщение об усложненных образцах роботов, но  когда  она  выключила  видео,
нервы у меня были напряжены до предела.
   Тут я поняла, что она  принесла  жертву,  оставшись  со  мной,  поскольку
обычно смотрела видео в своем кабинете. Должно быть, она все же  догадалась,
что у меня не все ладно, и я сомневалась, долго ли смогу молчать. А  если  я
скажу, что она ответит? "Дорогая, все это было бы прекрасно, если бы у  тебя
был сексуальный опыт, но ты еще  девушка.  Сомневаюсь,  что  стоит  начинать
половую жизнь с каким-то неодушевленным устройством. По ряду важных  причин.
И прежде всего из-за твоих собственных  психологических  потребностей..."  Я
буквально слышала ее голос. Конечно, она права. Вряд ли я могу  рассчитывать
в будущем на подлинные отношения с человеком, если в первый раз  отправляюсь
в постель с роботом.
   Я спустилась в библиотеку, взяла книгу и села на балконе, глядя, как небо
выплывает из-за дома и удаляется в светлую пустоту подо мной. В конце концов
мне стало казаться, что я подвешена на веревке над этой  пустотой,  пришлось
уйти с балкона, вернуться  к  себе  и  лечь  в  кровать.  Никогда  раньше  в
Чез-Стратосе у меня не кружилась голова, хотя Кловис не ходит к  нам  именно
потому, что, как он выражается, у него здесь пах проваливается.
   Я решила позвонить Кловису, не зная, что ему сказать.
   - Алло, - ответил невидимый Остин. Кловис никогда не включает видео.
   - А-а. Привет. Это Джейн.
   - Джеймс?
   - Джейн. Могу я поговорить с...
   - Нет. Он в душе.
   Судя по голосу, сеанс не произвел на Остина должного впечатления, он  был
вполне счастлив.
   - Это женщина говорит? - спросил он.
   - Это Джейн.
   - Мне показалось, Джеймс. Слушай,  Джейвин,  а  не  перезвонить  ли  тебе
попозже? Скажем, через годик? - и он отключился.
   После этого я набрала Хлою, но та не ответила. Номер Джейсона и  Медеи  я
набирать не стала.
   Мать позвонила по внутреннему телефону.
   - Я слушала твою запись, Джейн, и ничего не поняла. Что сделал Кловис?
   - Очередной сеанс.
   - Из-за этого ты расстроилась?
   - Он играет с людьми, как кошка.
   -  Кошки  не  играют  с  людьми.  Кошки  играют  с  мышами.  Кажется,  он
мошенничает со спиритическим столом?
   - Да, мама.
   - При благоприятных обстоятельствах контакт с потусторонним  миром  может
быть установлен, - сказала мать.
   - Ты имеешь в виду приведения?
   - Я имею в  виду  законы  физики.  Душу,  Джейн.  Не  бойся  использовать
правильные  термины.  Свободная  душа  не  привязана  к  одному  физическому
состоянию и живет множество жизней во множестве тел,  а  при  желании  может
иногда общаться с нашим миром. Теологи связывают  эту  активность  в  начале
столетия с падением Астероида, которое вскоре произошло. Так что,  возможно,
Кловис тут не при чем.
   - Да нет, мама.
   -  Я  оставила  в  раздатчике  несколько  витаминов.  Когда   спустишься,
робот-три тебе их даст.
   - Спасибо.
   - А теперь мне надо собираться. Несколько  часов  избегая  ее,  чтобы  не
выдать свою страшную тайну, теперь я была повергнута в ужас.
   - Ты уходишь?
   - Да, Джейн. Ты же знаешь. Я уезжаю на  три  дня  на  север.  Конференция
физических обществ.
   - Я... я совсем забыла... мама... мне все-таки нужно поговорить с тобой.
   - Дорогая, у тебя же был целый день.
   - Всего четыре часа.
   - Я больше не могу задерживаться.
   - Но это срочное дело.
   - Попробуй рассказать быстро.
   - Но я не могу!
   - Значит, нужно было раньше.
   - Ну, мама! - я ударилась в слезы. Откуда во мне столько слез?
   В человеческом теле много воды. Наверное, во мне ее уже не осталось.
   - Джейн, следует назначить встречу с твоим врачом.
   - Я не больна. Я...
   - Я могу оторвать полчаса от своего графика. Сейчас я поднимусь к тебе, и
мы поговорим. Согласна?
   Что делать? Что делать?
   Дверь открылась, и мать  вошла,  уже  полностью  готовая,  накрашенная  и
сверкающая. Передо мной разверзлась бездна. И сзади тоже. Я ничего не  могла
сообразить. Я всегда доверялась матери. Да чем  таким  ложным,  интимным  не
могла бы я поделиться с ней, особенно теперь, когда она сдвинула свой график
ради меня?
   - Только, милая, как можно короче, - сказала  Деметра,  заключив  меня  в
свои объятия, в "Лаверте", в блаженство и спасение. - Это имеет отношение  к
Кловису?
   - Мама, я влюбилась, - обрушилась я на нее, но еще не  всей  тяжестью.  -
Мама, я влюбилась. - Нет, я не могла. - Мама, я влюбилась в Кловиса!
   - Боже праведный! - вымолвила мать.

2

   То, что нужно было сделать в самом начале, я сделала только часов в шесть
вечера. Мать, наконец, ушла, и я еще глубже погрузилась в омут  своей  вины,
потому что врала ей просто безбожно, да еще из-за меня  она  опоздала.  Мать
действительно хотела помочь мне. Это ее Грааль или только  один  из  них.  К
счастью, можно было легко замаскировать свою ложь.
   - Кловис К-3, он никогда не ответит на мои  чувства,  -  повторяла  я  ей
снова и снова. - Просто глупое увлечение. Я сделала все, чему ты меня учила,
и выяснила свои психологические побуждения. И уже почти их преодолела. Но  я
хочу, чтобы ты знала. Я лучше себя чувствую, если расскажу тебе все.
   Боже, как я могла солгать ей в таком деле!  Почему  я  так  уверена,  что
должна скрывать правду? Наконец, она приготовила мне успокаивающий седатив и
ушла. Он пах взбитой клубникой, и мне очень хотелось выпить  его,  но  я  не
стала. Минут через десять после того, как  "Бэкстер"  поднялся  с  крыши,  и
Перспектива перестала трястись, выдумка насчет любви  к  Кловису  показалась
мне такой забавной, что я залилась смехом  и  покатилась  по  тахте.  Ничего
нелепее нельзя было придумать даже в самом отчаянном состоянии. Когда-нибудь
я расскажу ему об этом, и он тоже повеселится.
   Отсмеявшись, я отперла алкогольный раздатчик и  налила  себе  мартини.  Я
снова приняла ванну, надела  черное  платье,  потом  села  в  парикмахерской
комнате и закрутила волосы на бигуди.