чего  изменить,  но  я  все  же  пыталась  что-то
выдавить из себя, а Совэйсон, оскалившись, сказал мне:
   - Тебе повезло, если ничего не вышло из строя. Разве ты не знала,  какими
опасными могут быть эти  игрушки?  Испорченная  линия.  Да,  тебе  чертовски
повезло.
   Я хотела было их умолять, но остановилась. Сильвер стоял рядом  со  мной,
молча глядя на них. Никто из них не посмотрел ему в глаза.
   - Э-э, да.  Давай  сюда  сумки,  леди,  -  сказал  Совэйсон.  -  Хм,  вы,
пожалуйста, возьмите  гитару,  -  добавил  он  в  адрес  одного  из  четырех
медведей. - Это имущества Э.М.
   Сильвер тихо опустил сумки. Люди схватили их. Он протянул гитару тому, на
кого указал Совэйсон, и тот сказал:
   - Спасибо... тьфу ты, черт, - и захлопнул рот.
   - Да, они вполне убедительны, - сказал Совэйсон. - Пока у них не  вышибет
прокладку. Ну, а теперь, юная леди. Ваше такси мы остановили на дороге.  Оно
доставит вас обратно в город.
   - У нее не хватит денег, - сказал Сильвер. Они все  вздрогнули.  Совэйсон
поперхнулся. Он махнул рукой другому медведю.
   - Ступайте положите, э-э, деньги в эту проклятую тачку. Только до города.
   Медведь  кинулся   прочь.   Послушные   прихвостни.   Если   бы   Сильвер
сопротивлялся, справились ли бы они с ним? А потом я увидела,  как  Совэйсон
достает что-то из кармана. Он стал вертеть предмет в руках, и я разглядела в
нем кнопки.
   - Не надо, - сказал Сильвер. - Не делайте этого при ней.
   Совэйсон снова поперхнулся, отравлял воздух своим дыханием.
   - О, не волнуйся. Уж не думаешь ли ты, что  мы  понесем  тебя  к  машине,
когда ты можешь дойти сам? Давай, пошел. Левой-правой, левой-правой.
   Сильвер двинулся, и я пошла за ним.  Медведи  от  нас  не  отставали.  Мы
поднялись по ступенькам и выбрались из ущелья. Наверху стояло наше такси,  к
нему прислонился один из медведей.
   - Заплатил и велел отвезти до центра, -  бодро  отчитался  он.  -  Все  в
порядке, мистер Совэйсон?
   - В полном.
   Совэйсон и за ним Сильвер направились к автомобилю. Я хотела  пойти  туда
же, но один из медведей поймал меня за руку и не пустил.  Мои  сумки  лежали
возле такси.
   - Пожалуйста, вот ваша машина.
   - Позвольте мне, - начала я, - позвольте мне поехать с вами.  Хотя  бы...
до центра.
   - Извините, мадам. Нельзя.
   - Ну, пожалуйста. Я ничего вам не сделаю, - сказала я мужчине, дергая его
за рукав и пытаясь улыбнуться. Он отцепил мою руку и взволнованно заговорил:
   - Это всего лишь куча металла. Я знаю, что похоже - но  это  не  человек.
Они опасны. Он может ранить вас.  Мы  их  просто  расчленяем.  Переплавляем.
Через час все уже будет кончено. Времени нет. Жалеть тут не о чем.
   Я отпустила его, и он вернулся к ним.
   Сильвер был выше их всех. Он шел, как актер в  роли  юного  короля.  Плащ
развевался у него за плечами. На волосах играл  бело-голубой  дневной  свет,
когда он шел от меня к длинной черной машине, похожей на древний катафалк.
   Чтобы  залезть  в  машину,  Сильвер  грациозно  нагнулся.  Ее  окна  были
затемнены, как очки Совэйсона, и  больше  я  его  не  видела,  даже  огня  в
волосах... волосах... волосах...
   Совэйсон  тоже  сел  в  машину.  Позвал  остальных.  Тот,  который   меня
остановил, побежал, поскользнулся и едва не упал.
   - Пожалуйста, - сказала я в пустое пространство между нами.
   Машина тронулась, выбрасывая из-под колес комья снега.  Это  была  мощная
машина. Она рванулась вперед и стала быстро уменьшаться.
   - Пожалуйста, - сказала я.
   Она скрылась.
   Я машинально нащупала дверцу такси, открыла ее и погрузила туда  сумки  и
зонтик. Потом забралась внутрь сама и захлопнула дверцу.
   Я сидела в такси. Я не плакала. Только  издавала  какой-то  очень  низкий
звук, не могу его описать. Перестать я, казалось, не могла. Наверное, я  все
еще пыталась выговорить "Пожалуйста". Я сидела и смотрела на часы в такси.
   Через час все будет кончено.
   Когда от меня уходят, это ничего.
   Просто уходит весь мир.
   Все будет кончено через час.
   Меня кошка поцарапала, запястье болит.
   Я посмотрела на часы. Я не представляла себе, что они с ним сделают. Меня
это не волновало. Я не чувствовала, что он умер.
   "Джек потерял все свое стекло. Все разбилось".
   Когда час прошел, я сняла левый ботинок, разбила им стекло часов в  такси
и, отыскав осколок покрупнее, полоснула им по венам.
   Кровь очень красная. Я начала согреваться. Все потемнело.  Но  в  темноте
зажигались и оставались гореть маленькие яркие серебряные огоньки...
   Когда он умрет, разбейте его на маленькие  звездочки,  из  них  получится
такое замечательное небо, что весь мир сразу влюбится в ночь...
   Где-то вверху что-то двигалось и ревело. Это падало небо.  Небо  состояло
из  звездочек  Сильвера:  его  рук,  ног,  конечностей,  туловища.  Он   был
расчленен, как Осирис.
   Небо упало в Каньон.
   Вскоре дверца такси распахнулась.
   - О, Господи, - сказал кто-то. Я услышала, что  его  выворачивает,  и  он
пытается удержать спазмы. Но я закрыла глаза и погрузилась в сон.

5

   Больница мне вспоминается в слабых вспышках белых  расплывающихся  пятен,
как испорченная видеопленка. Да и не нужно описывать ни ее, ни боль, которая
не сосредоточивалась в одном каком-то месте, а прошивала насквозь все  тело,
так что я не могла повернуться. Эта боль была физической. За  ней  пряталась
другая, тонкая и серая, она тянулась и тянулась, как лента. Иногда я  видела
сны. Я была ребенком, и кто-то швырял моего черного мохнатого мишку в огонь.
Он распадался на части, потом таял, и я вскрикивала от ужаса. Еще  был  сон,
что я собираюсь на встречу с моим отцом, с мужчиной, от чьей спермы  я  была
рождена. Но куда  я  ни  прихожу,  надеясь  его  там  найти,  его  нигде  не
оказывается. Это все символы. Мне не снился... он мне не снился.
   Я не приходила полностью в сознание до  тех  пор,  пока  не  оказалась  в
знакомой комнате, только не могла сперва понять, в  какой  именно.  Тогда  я
попыталась сдвинуться с места, но ноги не слушались меня. Простыни  были  из
темно-зеленого атласа. А в кресле сидел Кловис и смотрел на меня.
   Его  волосы  все  еще  были   длинными,   но   теперь   просто   темными,
демолекуляризированными. А черты лица  заострились,  и  оно  стало  каким-то
священным.
   - Извини за простыни, - сказал он. - Я совсем забыл. Завтра я их сменю.
   Кловис. Я лежала в кровати Кловиса, в его квартире. Я  была  с  Кловисом.
Который нас предал. У меня пересохло во рту. Я тихо произнесла.
   - Здравствуй, Иуда.
   Он медленно покачал головой, как будто знал, что от быстрых жестов у меня
кружится голова.
   - Нет, Джейн. Это не я.
   Чувствовала ли я что-нибудь? Хотелось ли мне его ударить, убить? Нет. Мне
ничего не хотелось. Я даже не хотела больше умереть. Слишком  много  хлопот.
Но, заговорив с ним, я обязана была начать с этого.
   - Ты позвонил в Э.М. Ты сказал, где мы будем.
   - Да нет же.
   - Ты знал, что мы там будем, потому что обещал, что туда прилетит СВВ.
   - Он и прилетел. Думаешь, кто тебя нашел? Бедняга Джем. Он наложил жгут и
отнес тебя в самолет. Потом пролетел на этом летающем  корыте  над  городом,
что строжайше запрещено, и приземлился на  крыше  Стейт  Империал  Хоспитал.
Больница была забита пострадавшими от землетрясения, как бочка селедками, но
он заставил их принять  тебя.  Никогда  бы  не  подумал,  что  он  на  такое
способен. Сейчас он накачивается транквилизаторами, но это вряд  ли  поможет
ему вернуть прежний цвет лица. Господи, Джейн, что же ты над собой сделала!
   - Если он и прилетел, то слишком поздно. Ты заверил Э.М., что  они  будут
первыми.
   - Он опоздал, потому что пол-Хисторики рухнуло от толчка. Джем просто  не
мог раньше пройти через контрольный пост.
   - Я не хочу с тобой разговаривать и не хочу здесь быть.
   - Отлично. Я знаю, что ты  думаешь,  будто  в  этой  довольно  невзрачной
истории я - главный злодей.  Я  оставлю  тебя  одну.  Лежи  здесь,  пока  не
окрепнешь и не сможешь ходить.
   Он встал и отошел, превратившись в пятно, размывавшее края моего  обзора.
Когда пятно почти совсем поглотило его, он сказал:
   - Звонила твоя мать. Она звонит каждый час. Хочешь, она приедет?
   Мне вдруг захотелось заплакать. Это было очень трудно.  Слезы  не  хотели
литься. Это было все равно что пытаться вздохнуть жизнь в  камень.  Когда  я
прекратила попытки, сердце у меня бешено колотилось, и  Кловис  снова  стоял
надо мной.
   - Джейн...
   - Нет. Не надо матери. - Больше я ничего не могла выговорить.
   Наконец Кловис ушел. Тогда я попыталась вылезти из кровати, но не смогла,
и это последнее, что я помню.
   На запястьях у меня были белые непромокаемые бинты.  Через  месяц  мне  в
больнице снимут швы, и никаких рубцов не останется. Об этом Кловис написал в
записке, оставленной  на  кофейном  столике.  Еще  он  обещал  заплатить  за
лечение. Или Деметра заплатит. Он же освободит  от  своего  присутствия  это
жилище для меня в тот день, когда решит, что  я  набралась  достаточно  сил,
чтобы встать. Казалось, он доверяет мне. Казалось, он уверен, что я не  буду
повторять давешнее представление. К  чему?  Для  этого  у  меня  не  хватило
энергии. Чтобы умереть, нужно столько решимости. Если кто-нибудь не поможет.
   В записке также говорилось, что он просил Деметру не звонить, но пару раз
телефон оживал, и я знала, что это была она. Во второй раз  я  дотянулась  и
вслепую включила его.
   - Здравствуй, мама, - сказала я.
   - Ого! - Мужской голос, смех. - Может, я и не совсем мужик,  но  за  маму
меня еще ни разу не принимали.
   Я вздохнула. Подумала, что надо быть вежливой, и проговорила:
   - Прошу прощения.
   - Да ничего. Кловиса, конечно, нет?
   - Нет.
   - Черт подери. Ты ему скажешь, что звонил Лео?
   - Хорошо, Лео, - тупо повторила я.
   - До свидания, - сказал он и отключился.
   Я нацарапала внизу на записке Кловиса: "Звонил Лео."
   Я пошла в зеленую ванную и очень долго лежала в воде. Иногда  я  пыталась
заплакать. Сознание работало медленно и  тяжело.  Нельзя  подавлять  печаль.
Подавляла ли я печаль? Я думала о  Сильвере.  Пыталась  заплакать.  Слез  не
было. Я столько в свое время плакала по самым глупым причинам: над видиками,
книгами, от смущения и детского страха. Теперь я плакать не могла.
   Когда я услышала лифт, то даже обрадовалась, что больше не придется  быть
одной. Я слышала, как в  квартиру  вошел  Кловис,  начал  было  насвистывать
обрывок какой-то мелодии и вдруг перестал.
   Упрямство заставило меня вылезти из ванны и в голом виде пройти через всю
комнату к спальне прямо перед его носом. Он посмотрел на меня и отвернулся.
   Я снова забралась в постель и лежала там, пока он, наконец, не вошел.
   - Ты голодна? Кухня ломится  от  яств.  Трюфели,  паштет,  яйца  нагелик,
ростбиф... и даже торт.
   Я  испытала  огромное  облегчение  от  того,  что  могла  себе  позволить
игнорировать его.
   Вдруг он заорал на меня:
   - Ну, ей Богу  же,  Джейн,  это  не  я.  Хочешь,  я  расскажу  тебе,  что
случилось?
   Я не ответила, и он стал ругаться, а потом снова вышел.  Я  долго  лежала
одна, пока в животе у меня не стало урчать от зверского  голода.  Голод  был
каким-то далеким, но настойчивым. Наконец,  я  встала  и  открыла  шкаф  для
гостей, куда Кловис аккуратно повесил всю мою  одежду  из  сумок.  В  животе
урчало и булькало, а я трогала свои вещи и вспоминала, как они сидели на мне
рядом с Сильвером, и все  пыталась  заплакать,  но  слез  не  было.  Черные,
заляпанные краской и грязью джинсы, так  неумело  ушитые  в  поясе.  Меховая
куртка. Вышитое шерстяное платье. Платье эпохи Возрождения. Изумрудный  плащ
с каймой, испачканной растаявшим снегом, а вот платье, которое я в  трущобах
ни разу не надевала, в этом черном платье я ходила той ночью  в  "Электроник
Металз" и видела представление роботов, всех,  кроме  Сильвера.  Потому  что
Сильвер был слишком человечен, чтобы пройти полную проверку, в это время  он
находился в камере, без глаз, без рук - я открыла рот, чтобы разрыдаться, но
не разрыдалась.  Какой  смысл  в  печали,  ужасе  или  гневе?  На  кого  это
произведет впечатление? Кто сможет расставить все по местам?  Закон?  Совет?
Бог? Но я вытащила черное платье из шкафа, подержала его  перед  собой  и  с
безразличным удивлением заметила, что у него отодран один рукав.
   Секунду я стояла неподвижно, потом уронила платье на  пол,  взяла  халат,
надела его и вышла. Кловис полулежал на  тахте  меж  черных  подушек  и  пил
яблочное вино.
   - Я вижу, тут Лео звонил, - сказал он. - С этим не будешь спорить.
   - Это Джейсон с Медеей, - проговорила я.
   - Ты же написала, что Лео.
   - Ты знаешь, о чем я. Это Джейсон и Медея. Просто ответь.
   - А ты мне поверишь?
   - Рукав черного платья.
   - Устройство Джейсона было всажено в ткань, оно поглощает  цвет,  поэтому
почти невидимо. Размером с ноготь твоего мизинца. Но очень липкое. Я  решил,
что ты не захочешь, чтобы оно оставалось в твоей одежде. И  выбросил  его  в
мусорный ящик. Если ты хочешь продолжать бедняцкую жизнь, я куплю тебе новое
платье. Или новый рукав.
   Я пошла на кухню, сделала несколько тостов, поджарила яичницу с  ветчиной
и жадно съела все это, стоя рядом с плитой. Пока я ела, я  не  думала  ни  о
Сильвере, ни о Джейсоне, ни о Медее.
   Когда я снова вошла в комнату, Кловис набрасывал  на  листке  бумаги,  не
знаю, что именно.
   - Если хочешь знать правду, - сказал он, - я тебе расскажу.
   - Это имеет какое-то значение?
   - Думаю, да. Для меня. Мне вовсе не хочется быть современной мини-версией
Черной Смерти,
   Я встала у окна и посмотрела на реку. Было еще светло, на  воде  сверкала
фольга льда. Грязь была большей частью смыта. В зданиях  зажигались  огни  -
драгоценные камни. Ну и что?
   - Кстати, ты знаешь, что Египтия стала звездой?
   - В театре? - спросила я.
   - Не совсем. Театр почти разрушен толчком.  Это  ведь  был  действительно
антикварный сарай. Хотя неплохой сюжет для видео. Они ее называли  Девушкой,
Которая Сотрясла Город. И как-то еще. Неужели я забыл? А!  Девушка,  Которая
Взорвала Дом.
   - Я рада, - сказала я, повторяя свою прежнюю мысль, - что все  случилось,
когда спектакль уже кончился.
   - Не совсем. Это случилось во время вечеринки. Да, мы как  раз  сидели  в
зрительном зале и пили довольно скверное  шампанское,  когда  в  пять  минут
шестого на нас свалилась эта проклятая крыша. Как бы то  ни  было,  это  был
чертовски  глупый  вечер.  Драма.  Египтия.  Ты  же  знаешь,  она  не  умеет
изображать. Она живет всем этим. Весь секрет волшебства Египтии состоит в ее
сосредоточенности на себе. Что бы она там ни говорила, она верит в  себя,  и
это захватывает. Поэтому она действительно звезда. Уже  подписаны  контракты
на видео. Будут съемки в  Африке.  Она  сейчас  уже  там.  Я  тебе  все  это
рассказываю не просто так, - сказал он. - Вдруг ты захочешь узнать, где она.
   Я тогда стояла у окна и говорила отражению: "Я люблю тебя."
   И он это понял. Боль резанула меня так сильно и быстро, что  я  прижалась
лбом к стеклу. Почему они не дали мне умереть? Я была бы теперь  в  темноте,
где нет никаких забот, нет нитей, связывающих тебя с бездушным роботом. Ведь
он - всего лишь сумма  металлических  деталей,  механизмов.  Без  души,  без
чувства времени.
   - Джейн, ты слушаешь?
   - Да, кажется.
   Было ли ему страшно? Несмотря на все то, что  он  сказал,  чтобы  утешить
меня. Наверное, это было для него очень больно - умирать  подобным  образом,
хотя  он  вроде  и  не  мог  чувствовать  боли.  Я  научила  его  испытывать
наслаждение,  или,  скорее,  он  сам  научился  с  моей  помощью.  Но   если
наслаждение,  то  почему  и  не  муки?  Благодаря  мне  он  позвал  страх  и
потребность. А он помог мне научиться жить. И все, чего я хотела сейчас, это
умереть.
   - Ах, Джейн, - сказал Кловис. Он встал рядом со мной и неуклюже,  утратив
свою обычную элегантность, взял меня за руку.
   - Джейн, ну что ты в самом деле. Ты должна преодолеть его в себе. То есть
нет. Его ты никогда не преодолеешь. Ты должна преодолеть это в себе.
   - Зачем? - спросила я. Наверное, хотела знать.
   - Для того... о, Господи, я не знаю.
   - Он открыл мне целый мир. Он говорил мне, что стал частью меня,  что  он
будет со мной всю мою жизнь, и этого уже  ничем  не  изменить.  Теперь  я  -
единственное, что от него осталось. Они разбили его на кусочки и  бросили  в
огонь.
   - Я знаю, - сказал Кловис, продолжая держать меня за руку.
   - Расплавили. Как металлолом.
   - Знаю.
   - Я - все, что  от  него  осталось.  Только  его  часть  и  будет  отныне
существовать.
   И вот тут-то я заплакала  слезами.  И  Кловис,  сам  того  не  желая,  на
удивление нежно держал меня за руку.
   Позднее он рассказал, как в Э.М. узнали про нас и как нас нашли.
   Когда я ушла из театра, публика  стала  реагировать  все  более  и  более
оживленно. Египтия держала ее в своих  руках,  и  постепенно  другие  актеры
прекратили попытки оттащить ее от рампы. Успех был огромный,  а  победителей
не судят. Во втором антракте актеры заходили  к  ней  в  уборную,  передавая
замерзшие розы и признаваясь в любви. И она, великодушная, ранимая  Египтия,
приняла их обратно в свое сердце.  В  последней  сцене  Антектра  закалывает
себя, совершая возлияние кровью, дабы умилостивить тень своего  брата.  Это,
как и все остальное, попало  на  пленку.  Потрясенная  видеогруппа  добилась
того,  чтобы  протолкнуть  ее  уже  в  ночном  трехчасовом  выпуске  местных
новостей. Начавшаяся после  всего  этого  вечеринка  была  буйной.  Кловиса,
который намыливался было уйти, припер к  стенке  Лео,  актер-импрессарио  из
конкурирующей труппы. Он как раз уговаривал Кловиса сыграть Гамлета в  новой
шуточной версии пьесы под названием "Кровожадный  Эльсиньор",  когда  здание
сотряс толчок. Сначала этого никто не  заметил,  но  потом  потолок  треснул
напополам и в зал посыпались куски штукатурки и цемента.
   Смертельных случаев не было, но пострадавших оказалось немало, и  на  сей
раз кровь была настоящей.
   Кловис,  невредимый,  выбрался   из-под   обломков   и   обнаружил,   что
ослепительно белая Египтия неподвижно стоит на сцене в  состоянии  какого-то
кататонического транса.
   Она всегда очень боялась землетрясений. Сны, картины смерти и разрушения,
нарисованные ее фантазией, подготовили ее к этому моменту.  Она  знала,  что
достигла вершины, и теперь боги могут смести ее  оттуда.  Но  она  стояла  в
самом опасном месте и тем не менее уцелела. Очевидно,  до  сих  пор  она  не
замечала, что меня там нет. А когда начала выходить из транса,  то  спросила
обо мне. И Джейсон, вытирая кровь от многочисленных порезов, сказал:  "Джейн
ушла в трущобы забавляться  со  своим  любовником-роботом".  Она  ничего  не
поняла, тогда он продемонстрировал свое колдовское устройство  и  рассказал,
как нас выследил. Теперь я понимаю,  что  Джейсон  и  Медея  никогда  бы  не
рассказали о нас властям. Гораздо интереснее  отыскать  нас  самим,  они  не
хотели прерывать игру. Но Египтия - пожалуй, я могу  себе  представить,  что
творилось в ее голове.
   Она наверняка слышала  и  бессознательно  усвоила  то,  что  говорили  об
усложненных образцах роботов Э.М. Из своего собственного  опыта  она  знала,
что это более чем правда.  Чудесный  любовник,  чудесный  музыкант.  Мужчины
могут стать не нужны, сказала она тогда. А это, конечно, означало, что и все
люди  могут  стать  ненужными.  И,  мне  кажется,  совсем  как  безработные,
ненавидящие машины за то, что они отнимают у них работу,  Египтия  пришла  в
ужас от того, что может потерять все, чего только  что  добилась.  Она  была
гениальна. Теперь об этом  знали  все  и  падали  у  ее  ног,  и  ее  Судьба
раскинулась перед ней сверкающей дорогой. Но что если  машина  обладает  еще
большим талантом? О, я вовсе не  считаю,  что  она  так  прямо  и  подумала.
Египтия не думае