тридцати пяти, хотя одежда  ее  старит.  Владелица  гостиницы
была одета во все черное, а юбка до колен придавала ее внешности  что-то  от
времен короля Эдуарда, как будто она оделась для костюмированной  вечеринки,
посвященной моде начала века.
   - Помню, в моей молодости, - говорила, она, - если ваш друг поранился, вы
зачастую оказывали ему услугу, отсасывая грязь из раны.
   - И в те времена это была не такая  уж  удачная  идея.  Вы  уверены,  что
хотите это использовать?
   Женщина отвинтила крышку на бутылке с водкой.
   - Пить вам это, поверьте мне, не захочется. Это технический спирт. Видите
ли, когда заболел отец, мне пришлось  взяться  за  управление  гостиницей  в
ужасной спешке, - объяснила она. - Тогда я  была  зеленой,  что  капуста.  И
надували меня не раз. Однажды я по случаю  купила  двадцать  четыре  бутылки
водки у одного изворотливого оптового торговца - разумеется,  это  оказалась
вовсе не водка. Пропустив пару стаканов этого с тоником, можно и ослепнуть.
   Она вылила прозрачный спирт на подставленные над раковиной руки.
   Пока он их мыл, она сказала с восхищением:
   - Вот это грязь! Вы спасли чью-то жизнь?
   Улыбаясь, Дэвид вкратце пересказал, что случилось у вокзала.
   - Что-то его укусило? - эхом откликнулась она.
   - Один из рабочих думал, что это крыса.
   - Та еще крыса.
   - Рана не соответствовала крысиному  укусу.  К  тому  же  другой  рабочий
клялся и божился, что никогда не видел в окрестностях крыс.
   - О, поверьте мне, доктор Леппингтон, крыс здесь множество. Они наводняют
гостиницу каждый вечер.
   Дэвид поднял на нее взгляд, удивленный столь  откровенным  признанием.  И
только тут увидел улыбку.
   - А, полагаю, это те, что прибегают сюда на двух ногах?
   - Угадали, доктор. Их естественная среда обитания - общий  бар,  где  они
присматривают себе пару, - подхватила она.  -  Только  в  отличие  от  крыс,
которые ищут себе партнера на всю жизнь, этот  подвид  ищет  лишь  любви  на
ночь.
   Дэвид взглянул ей в лицо, спросив себя, не послышались ли ему в ее голосе
горькие нотки личного опыта, но  владелица  гостиницы  выглядела  совершенно
беззаботной. Она плеснула ему на руки новую порцию поддельной водки.
   - Этого достаточно?
   - Вполне. Я домою мылом.
   - Бумажные полотенца в автомате.
   - Спасибо.
   - Нужно еще что-нибудь?
   - Нет. - Он улыбнулся. - Чист как стеклышко.
   С минуту голубые глаза оценивающе оглядывали его. Наконец, как раз в  тот
момент, когда он начал чувствовать себя неловко, она сказала:
   - Итак, вы один из Леппингтонов?
   - Мой отец жил здесь. Если уж на то пошло, я здесь родился.
   - Но не остались?
   - Мои родители переехали, когда мне было шесть лет.
   Она с сожалением улыбнулась.
   - Один из счастливчиков, которым удалось бежать, а?
   - Мой отец был биохимиком. Уехал туда, где была работа.
   - В Ливерпуль?
   Кивнув, Дэвид скомкал  бумажное  полотенце  и  затолкал  его  поглубже  в
корзину для мусора.
   - Но ливерпульский говор ко мне так и не прилип.
   - Так что привело Леппингтона назад в древнюю вотчину?
   - Любопытство. Я не видел этих мест с тех пор, как мне исполнилось шесть.
   - И не у всех и каждого есть город, названный в его честь?
   - Ну, я не уверен, не было ли это наоборот.
   - О, поверьте, - сказала она, - ваши предки наделили город своим именем.
   - Похоже, это была склочная шайка.
   - Они, безусловно, оставили свой след.
   - Как я понимаю, особой любовью они не пользуются?
   - Зависит от того, с кем разговаривать. -  Она  играла  прядью  блестящих
иссиня-черных волос. - Ангелы для одних, дьяволы для других.
   - Когда я сказал одному старику,  что  мое  имя  Леппингтон,  -  произнес
Дэвид, опуская рукава рубашки, - он поглядел на меня так, как будто мне  кол
в сердце следует всадить.
   - Вероятно, он сидит дома и затачивает его  прямо  сейчас,  -  улыбнулась
она.
   - Вы полагаете, я проснусь однажды ночью и обнаружу, что  местные  жители
шагают по улицам с факелами, размахивают вилами и требуют моей крови? -  Это
была шутка, но Дэвид задумался,  нет  ли  здесь  глубоко  скрытой  и  давней
неприязни.
   - Тысячу лет назад - возможно. Но сегодня, доктор, самое  смертельное,  к
чему следует приготовиться, - это пара холодных взглядов.
   - Постараюсь запомнить.
   - Если серьезно, не думаю, что вам стоит волноваться. - Ее  улыбка  стала
шире. - Истинная причина падения популярности Леппингтонов в том, что  семья
продала скотобойни. Их купила какая-то темная личность,  которую  совершенно
не интересовали деньги, которые делаются на рынке мяса. Он запустил  лапу  в
пенсионные фонды, а потом сбежал со всем этим в Монте-Карло.
   - Так что на самом деле это не наша вина? Не вина Леппингтонов?
   - Надо же местным кого-то винить, - небрежно отозвалась она. - Все чисто?
Хорошо. Пойдемте, я вас зарегистрирую, а потом покажу вам номер.
   Дэвид последовал за Электрой к стойке портье. Историю своей семьи он знал
очень плохо, во всяком случае, со стороны Леппингтонов. Об  этом  просто  не
говорили. Теперь же он нутром чувствовал, что узнает многое и  очень  скоро.
Снаружи раздалось ворчание грома, и на город Леппингтон  обрушился  холодный
дождь.

ГЛАВА 7

1

   Ну ладно, Дэвид, сказал он строго самому себе. Перестань откладывать  это
на потом. Пора всадить кол в сердце именно этому зверю.
   Бросив сумку возле платяного шкафа, он присел на постель.
   По окнам шуршал дождь.
   Он вытащил из кармана письмо  Катрины,  развернул  его  и  быстро  прочел
первые несколько  строчек,  написанных  коричневым  фломастером.  Он  читал,
зажимая ладонью рот, - непроизвольная реакция на обиду или горе. Потому что,
прижимая руку к губам,  мы  воссоздаем  ощущение  материнской  груди  у  рта
младенца; это действует как на детей, так и на взрослых. Это способ  утешить
самого себя. Дэвид легко распознал бы этот жест  по  своей  же  курсовой  по
поведенческой психологии, которую  написал  в  бытность  студентом.  Но  это
письмо легко стерло все черты индивидуальности: сейчас он был  просто  одним
из многих несчастных, нуждающихся в утешении.
   Дважды прочитав строки и намеренно не  обращая  внимания  на  приклеенную
скотчем муху в верхнем  левом  углу,  он  затолкал  письмо  в  ящик  ночного
столика.
   Почему ты не разорвал письмо и не спустил обрывки в туалет?
   Потому что знаю, что мне потребуется еще раз перечитать его,  прежде  чем
уничтожить.
   Оторвись от этого, Дэвид, К чему тебе опять разыгрывать из  себя  мессию?
Почему ты должен вбирать в себя чужие страдания?
   Давний спор, который он мысленно прокручивал каждый раз, когда на коврике
у его двери появлялось одно из писем Катрины.
   Он выглянул в окно гостиницы, подумав, не пройтись ли ему  быстрым  шагом
по холмам, в пустой надежде  на  то,  что  скорость  движения  позволит  ему
стряхнуть с плеч призрак Катрины - да,  как  же  (как  будто  это  поможет),
доктор Леппингтон. Признайся - ты человек, затравленный прошлым.
   Рыночные торговцы стали собираться, когда дождь пошел  сильнее.  Из  окна
ему была видна подъездная дорожка, где всего пару часов назад  он  изо  всех
сил пытался извлечь руку рабочего из водостока. Он подумал, не позвонить  ли
в больницу, чтобы справиться о состоянии пострадавшего.
   Чтобы вновь сыграть дешевого мессию? И снять часть боли этого человека  и
вобрать ее в себя? Поэтому ты стал врачом? Не для того,  чтобы  исцелять,  а
для того, чтобы красть чужую боль? Будто какой-то вампир?  Вместо  крови  ты
питаешься их страданиями?
   Да перестань же, Леппингтон, кисло  подумал  он.  Письма  Катрины  всегда
действовали на него отравляюще. Да ладно тебе, черт побери, ты  же  неплохой
парень. Будь добрее к себе - ради разнообразия.
   Он подошел к бюро, на котором стоял  обязательный  подносик  с  чайником,
бесплатными  пакетиками  растворимого  кофе,  крохотными   стаканчиками   со
сливками и маленькой упаковкой крекеров в целлофане.
   Теперь мой рецепт... забудь о письме.
   Проще сказать, чем сделать.
   Катрина Уэст  была  его  первой  настоящей  любовью.  В  школе  они  были
неразлучны: вместе делали домашние задания, вместе ели ленч. И когда  пришло
время, вместе спали - первый его сексуальный опыт. Это были сногсшибательные
выходные в августе, когда родители отправились в отпуск,  оставив  его  дома
одного.
   Вот когда быть одному дома действительно здорово.
   Катрина отыскала какую-то убедительную отговорку для своих  родителей,  и
они  провели  восемнадцать  крайне  жарких  и  потрясающих  часов   на   его
односпальной тахте. Им обоим было семнадцать.
   Семнадцать лет. Почти что старик, если речь  идет  о  потере  невинности,
подумал он. Лучше поздно, чем никогда. Боже, с какой гордо поднятой  головой
он ходил неделю, последовавшую за этим переломным уик-эндом.
   После школы их пути разошлись. Он отправился в Эдинбург изучать медицину,
она - в Оксфорд. Катрина была звездой средней школы  Локстет:  фотография  в
газете, рукопожатие мэра, открытие Летнего праздника - все, как полагается.
   Через полгода все пошло прахом.
   Однажды к нему в общежитие пришло письмо от  матери  Катрины,  в  котором
говорилось, что у Катрины случился нервный срыв; он  по  сей  день  дословно
помнил это письмо. Очевидно, в состоянии  шока  миссис  Уэст  набросала  ряд
обрывистых фраз, похожих на  старомодную  телеграмму.  Катрина  в  больнице.
Очень плохо. Мы очень волнуемся.
   Там Катрина и пребывала с тех самых пор. После многих  месяцев  тестов  и
тщательного  обследования  психиатр  пришел   к   диагнозу   "параноидальная
шизофрения".
   Часто шизофрения поддается лечению хлорпромазином, в более редких случаях
- электрошоковой терапией. В случае Катрины болезнь пустила  корни  особенно
глубоко. Налицо были все  симптомы:  навязчивые  идеи,  галлюцинации  -  как
слуховые, так и зрительные. Она слышала голоса, она была  убеждена,  что  за
ней постоянно следует сгустившаяся из теней  фигура,  получеловек-полузверь.
Она   создала   собственную   систему   магической   защиты   от   нападения
зверочеловека, а именно: она  всегда  носила  только  голубое,  должна  была
чистить зубы строго определенным образом (шесть раз  вверх-вниз,  потом  еще
три раза слева направо, повторяя  при  этом  непрерывно  "голубой,  голубой,
голубой").
   Если она не предпринимала этих ритуализированных мер предосторожности, то
приходила в состояние маниакального ужаса,  и  ей  приходилось  делать  укол
успокоительного. Некоторое время спустя она стала страдать навязчивой идеей,
что зверочеловек  -  это  ее  школьная  любовь,  Дэвид  Леппингтон.  Что  он
претерпел какое-то ужасное перевоплощение. Что он хочет выпить  ее  кровь  и
съесть ее сердце.
   По просьбе ее  семьи  он  перестал  навещать  Катрину  в  психиатрической
лечебнице. Это было пять лет назад.  Стоило  ей  увидеть,  как  он  идет  по
палате, нервно сжимая корзинку с фруктами в  отчаянно  потеющих  руках,  она
испускала пронзительный визг, а потом убегала, не разбирая дороги от  ужаса.
Но именно тогда и начались письма. Поначалу она писала ему по два-три раза в
день. И всегда это были вариации на одну и ту же тему:
   Дорогой Дэвид.
   Я знаю, чего ты хочешь от меня.  Я  чувствую  твою  страсть,  твою  жажду
украсть мою кровь. Кровь бесценна: кровь - это растворенная жизнь;  кровь  -
это красные рубины; рубины встречаются в коронах, в земле; в земле,  которая
тверда под ногами; та самая твердая земля поддерживала одеяло, на котором мы
лежали, когда ты вонзил в меня свой  пенис.  Я  знала,  что  этот  пенис  не
извергнет семя жизни; он вытянет кровь  из  меня;  он  был  трубой,  которая
выкачает из меня кровь. Моя кровь потечет в твоих венах...
   Письмо бредило и бредило, перескакивая с одной на другую в цепочке  столь
же фиксированных,  сколь  и  хаотичных  ассоциаций  (хрестоматийный  симптом
шизофрении, из тех, что он заучивал, будучи  студентом,  -  только  никто  и
никогда не ждет, что во власти этого отвратительного недуга может  оказаться
любимый человек).
   Я знаю, ты меня убьешь, говорилось в письмах, ты выпьешь  мою  кровь;  ты
съешь мое сердце; я умру в твоих сильных руках...
   Классический комплекс мании преследования, хрестоматийный симптом.
   Я слышу твои шаги за дверью моей квартиры (на самом деле - ее  больничной
палаты); босые ноги с черными ступнями, как у собаки или сиамской кошки...
   Шизофреникам зачастую не удается разделить реальность и фантазии.
   Я молюсь на голубое. Теперь только голубое может меня спасти.  Голубой  -
это цвет неба и вен у меня под кожей; тех самых вен, которые ты прокусишь  и
будешь сосать; твой пенис вторгнется в ту  полость  и  еще  раз  пустит  мне
кровь. Ты человек с сердцем вампира,  Дэвид  Томас  Леппингтон.  Пожалуйста,
съешь ее, а не меня (голубая линия бежит вверх по странице от слова  "ее"  к
приклеенной скотчем мухе). Я пришлю тебе еще. Поверь  мне.  Пощади  меня.  Я
пришлю еще. Я пришлю котенка, если смогу.  Съешь  его  -  не  меня.  Хотя  я
смирилась, я стоик, я исполнена фатализма. Я знаю, что умру в твоих  сильных
руках...
   И так далее. Он разорвал пакет с крекерами. Шорох дождя об оконное стекло
начал раздражать его больше, чем можно было бы рационально объяснить,  и  он
это знал. Письмо Катрины разъедало,  как  ржавчина  или  кислота.  Иначе  не
скажешь. Чертово письмо разъедает его. Нужно...
   В дверь постучали.
   С минуту он неподвижно смотрел на дверь, настолько поглощенный мыслями  о
Катрине, что это походило на пробуждение ото сна...
   ...нет, безумного кошмара.
   В дверь снова постучали.
   С усилием оторвавшись от навязчивых мыслей, он открыл дверь.
   На пороге стояла Электра с переброшенной через руку стопкой полотенец.
   - Извините, что вас потревожила. -  Она  тепло  улыбнулась.  -  Я  просто
принесла еще полотенец.
   - О, большое спасибо. - Он неловко взял полотенца, все еще держа упаковку
крекеров в одной руке и недоеденное печенье в другой.
   - Дорога сюда подстегнула ваш аппетит. -  С  жизнерадостной  улыбкой  она
смахнула со лба прядь иссиня-черных волос.
   - Пожалуй, да.
   Должен ли он как вежливый человек  пригласить  ее  войти  или  это  будет
неверно воспринято, засомневался он, почувствовав себя неуклюжим и неловким.
Стоять и разговаривать с хозяйкой через порог казалось невежливым.
   - Кажется, я упомянула, что, если вам  понадобится,  у  нас  есть  услуги
прачечной. А поскольку у нас нет  кабельного  телевидения,  мы  также  можем
предоставить вам видеоплейер с подневной оплатой.
   - Я надеялся обойтись без телевизора пару дней, - улыбнулся он  в  ответ,
тут  же  засомневавшись,  не  слишком  ли  напыщенно   это   прозвучало.   -
Воспользоваться  преимуществами  сельской  жизни,  восстановить   форму.   Я
превращаюсь в диванное существо у телевизора.
   - М-м-м... На мой взгляд, вы вполне в форме, доктор Леппингтон.
   - Э... Дэвид... пожалуйста. Просто Дэвид.
   - О'кей, Дэвид. - Она улыбнулась, явно собираясь уходить. - Кстати,  едва
не забыла. Как насчет обеда сегодня вечером? Нет, не в качестве  постояльца,
а в качестве моего личного гостя?
   - Э... спасибо. У меня не было особых планов. - Он  почувствовал,  как  в
голос его начинает закрадываться заикание, и задумался, а  не  покраснел  ли
он. Эта женщина даром времени не теряет.
   - Будет всего три человека. Вы, я  и  еще  один  из  моих  долговременных
постояльцев.
   Он помедлил. Не хотелось обижать ее, но...
   - К нам нечасто доходят новости из большого мира. - Она снова озарила его
той же жизнерадостной улыбкой. - Предыдущий  гость  поразил  нас  за  обедом
рассказом о том, что человек только что ступил на Луну.
   Он улыбнулся, приятно удивленный.
   - С удовольствием, Электра.
   - Постарайся найти дорогу в гостиную на предпиршественный аперитив  -  за
счет заведения, разумеется. Ты у нас заезжая знаменитость. Чао.
   Одарив его еще одной жизнерадостной улыбкой, она величественно удалилась.
   Закрывая дверь, Дэвид не удержался и спросил себя, не будет ли еще одного
стука в его дверь позже - ночью. Он представил как Электра  стоит  в  лунном
свете у него на пороге. Если дойдет до решающего момента, какова  будет  его
реакция?
   Было четыре часа дня.

2

   В половине шестого Бернис ступила под горячий душ в ванной своего номера.
Ей нравилось покалывание острых как игла горячих струй о кожу. Дневные  часы
она провела в обществе Дженни и Энджи за упаковкой пиявок перед рассылкой  в
больницы. Настроение в упаковочной было беззаботным. Большую  часть  времени
троица хохотала над пикантными сплетнями с гарниром из реминисценций  не  то
Дженни, не то Энджи о неудачных попытках ее бывшего мужа  держать  гостиницу
а-ля приют Дракулы в Уитби.
   Бернис расспрашивали, не знает ли она каких-нибудь страшных тайн  Электры
Чарнвуд и не предается ли  хозяйка  гостиницы  каким  непристойным  делам  с
заезжими коммивояжерами.
   - Разумеется, - отозвалась Бернис и захихикала, обращаясь  к  контейнерам
для пиявок, которые готовила к прибытию вечернего курьера.
   - Ну, расскажи же. - Глаза у товарок разгорелись от любопытства. - Что за
непристойные делишки?
   - Не могу.
   - Почему?
   - Потому что они непристойные.
   - Да уж эта Электра. - Энджи шлепнула наклейку на контейнер.  -  Какая-то
она странная, как по-твоему?
   - Мортишиа Адамс города Леппинггона, -
внесла свою лепту Дженни. - Ты когда-нибудь видела ее с мужчиной, Бернис?
   - Во всяком случае, не с живым.
   И вся троица залилась смехом.
   Когда Бернис только входила  в  гостиницу  после  работы,  ее  остановила
Электра:
   - У нас новый постоялец, Бернис. Просто красавец.  Я  пригласила  его  на
обед вечером. Мне подумалось, что нам обеим не помешает немного взбодриться,
- и с озорной своей усмешкой добавила шепотом:
   - Я поселила его в номер соседний с твоим. -  С  этим  хозяйка  гостиницы
уплыла по направлению к кухне, бросив через плечо жизнерадостно:
   - Аперитив в полвосьмого. Надень шикарный балахон  и  не  опаздывай.  Кто
рано встает и тому подобное.
   Чувствуя покалывание горячих струй, Бернис повернулась спиной  к  душевой
занавеске.
   Закрыв глаза, она подставила лицо под воду.
   Даже несмотря на  то,  что  ощущение  было  приятным,  воображение,  этот
прародитель всех бед, тут же попыталось  размыть  ее  спокойно-расслабленное
настроение.
   Почему мне всегда приходит  в  голову  сцена  из  "Психо", спросила она саму себя. Да, та самая сцена. Девушка стоит в  воде,
клубится пар. На занавеске душа возникает тень.  Силуэт  руки  с  занесенным
ножом. Опять воображение. Пытается испортить все, чем бы я ни  наслаждалась.
Ну нет, я не позволю себе думать о видеокассетах в чемодане. Если я не  буду
думать о них сейчас, мне, может быть, не придется просыпаться  с  мыслями  о
них среди ночи. И я не буду задаваться вопросом, что случилось  с  тем,  кто
жил в моем номере. Что случилось с Майком Страудом со  светлыми  волосами  и
мягким голосом... перестань думать об этом, Бернис. Понимаешь,  так  коварно
оно и подкрадывается. Подумай лучше о новом постояльце в соседнем номере.
   Какой он? Высокий красивый брюнет? Или низенький  толстяк  с  волосами  в
ушах?
   Бернис снова закрыла глаза и подставила спину покалывающим  струям.  Вода
стекала по коже, по ногам, с бульканьем сбегала  все  пять  этажей  вниз  по
трубам, прежде чем уйти в подземную канализацию, унося с собой  аромат  геля
для душа и запах ее тела.
   Электра осторожно наносит тушь на длинные ресницы. Волосы ее отражения  в
зеркале отливают вороненой сталью. За окнами падает  дождь.  Проиграв  битву
при Актиуме, египетская императрица Клеопатра и  ее  любовник  Марк  Антоний
понимали, что римская армия вскоре  достигнет  их  александрийского  дворца.
Знали, что их изрубят на куски. Но  вместо  того,  чтобы  растрачивать  свои
последние дни на уныние и хандру, они  закатывали  роскошные  пиры,  слушали
музыку, заним