ром  писала:  "Леппингсвальт  (как  в  те  времена
называлось это место) - рассадник демонов, что протыкают пупок и сосут кровь
чад божьих. Они разжирели на крови невинных и нападают  на  путников,  людей
торговых и паломников без разбора. Они видят в темноте,  и  все  они  ведают
некромантию". Продолжение послания выдержано в том же гневном  тоне,  святая
Хильда даже обвиняет демонических обитателей  Леппингтона  в  том,  что  они
тачают   сапоги   и   поставляют   провиант   самому   Сатане.   Заканчивает
настоятельница  свое  послание  мольбой  сжечь  Леппингтон,   или,   точнее,
Леппингсвальт, дотла, а землю, на которой он стоял, засыпать солью. Старый и
испытанный способ уничтожить дом с привидениями. Но  -  всегда  ведь  где-то
есть "но"... - доброжелательно продолжает голос-накладка, а по  экрану  идут
панорамные кадры городского  кафе  "Приятного  аппетита"...  Наше  фирменное
блюдо: свиной пирог с сидром. Но Леппингсвальт был домом для более чем  двух
сотен  рудокопов,  добывавших  олово.  Добыча  олова  была  грязным,  крайне
опасным, узкоспециализированным трудом, а само олово было жизненно важно для
королевской казны. Убив рудокопов - пусть они  и  были  ярыми  язычниками  с
кучей  антисоциальных  привычек,  -  король  собственными  руками   пробивал
гигантскую брешь в своих доходах. А потому старый хитрец вместо того,  чтобы
вырезать жителей городка во имя Христа, предложил святой Хильде,  чтобы  она
взялась  насильственно  окрестить  и  обратить  в  истинную  веру  языческое
население Леппингсвальта и даже надзирать за возведением церкви. Тем  все  и
кончилось. Массовое крещение имело место в водах реки  Леппинг,  которые  по
ходу дела унесли жизни трех монахов  из  аббатства  Уитби:  старые  боги  не
собирались сдаваться без борьбы. Церковь построили, и, как я  уже  упоминал,
она вскоре пала жертвой молнии.  А  богобоязненные  христиане  за  пределами
Леппингтона,  лишившегося  прежнего  своего  имени,   перешептывались,   что
рудокопы в туннелях, как и прежде, поклоняются старым  богам.  Эти  туннели,
кстати, со временем превратили скальную породу под  Леппингтоном  в  подобие
гигантской губки, в которой сегодня, пожалуй, больше дыр, чем камня. Не один
геодезист, вероятно, задумывался над  тем,  что  однажды  весь  город  может
провалиться в один гигантский кратер.
   На экране вновь появляются голова и плечи светловолосого рассказчика.  Он
улыбается.
   - Итак, вот  он,  Леппингтон.  Город,  выстроенный  на  крови.  Последний
бастион языческих верований.
   Рассказ продолжается, по экрану проходят  местные  достопримечательности:
замковый  холм  с  живыми  изгородями  вместо  гордых  стен,  местный  музей
(построенный и финансируемый семьей Леппингтонов, где  целый  этаж  посвящен
выставке мумифицированных охотничьих трофеев полковника Леппингтона), место,
где находилась местная виселица, на которой окончил свой путь  не  один  вор
или разбойник с большой дороги...
   Бернис сонно, уютно, тепло. Она так расслабилась,  что  голова  упала  на
подушку, и теперь телевизор, кажется,  лежит  на  боку.  Свет  от  лампы  на
прикроватном столике кажется приглушенным, от этого тени  по  углам  комнаты
становятся еще гуще. Наверное, снова упало напряжение. Такое часто случается
в этом городке, затерянном в холмах Северного Йоркшира. Мягко,  с  ритмичным
шепотом, то возникающим, то вновь уходящим, будто спокойное дыхание  спящего
ребенка, падает дождь. Она позволяет себе  расслабиться,  подстраиваясь  под
звук дождя.
   Тепло и безопасно в постели... тепло и безопасно.
   Сонно Бернис оглядывает комнату: платяной шкаф,  зеркало,  тени,  ставшие
еще более густыми и мягкими, - ведь напряжение  опять  упало.  Желтое  пятно
света от лампы. Синие шторы. На стене над кроватью - портрет девушки в белых
одеждах, стоящей по колено в реке. Похожая на  паука  трещина  в  стеклянной
панели над дверью в ванную -  странное  место  для  окна.  Чтобы  пропускать
дневной свет, наверное; не для того, чтобы смотреть сквозь него.  Ее  обувь,
выстроившаяся в ряд вдоль стены: сапоги до колен из черной лакированной кожи
с острыми носками и на высоком  каблуке,  замечательно  высоком,  почти  что
шпильки.  Удачная  покупка,  с  уютным  удовлетворением  думает  она,  очень
удачная.
   Тепло и безопасно в постели... теперь все хорошо. Я скоро засну.  Она  от
души  зевает  и  сворачивается  в  теплой  постели,  как  в  гнезде.   Голос
рассказчика в телевизоре, мягкий, Как масло, успокаивает... Слова ласкают ее
слух,  проникая  все  глубже.   Приятный   голос.   Успокаивающий,   теплый,
дружелюбный...
   Некоторое время  спустя  виды  города  сменяются  интерьером.  В  мрачной
комнате на постели сидит человек. Очевидно, он установил  работающую  камеру
на что-то примерно высоты бюро, которое она  с  вечера  подтащила  к  двери,
догадывается Бернис. Затем человек входит в поле зрения камеры,  садится  на
постель и начинает говорить. Он говорит еще более мягко, и  все  же  по  его
голосу ясно, как он поражен.
   - Знаете, я никогда не верил в сверхъестественное, - шепчет он. - До  сих
пор не верил. Сейчас начало четвертого, за окном темно,  хоть  глаз  выколи.
Здесь внутри... как  будто  все  здание,  вся  гостиница  заряжена  каким-то
электричеством. Ночью я видел самые невероятные сны. Знаю... - Он  улыбается
в камеру, и стекла очков, поймавшие свет лампы  на  столике  возле  кровати,
наливаются золотом. (Лампа такая же, как эта, думает Бернис, сонно  переводя
на нее взгляд. Забавно, что я не замечала этого раньше.) - Я  знаю,  сны  не
являются  доказательством  сверхъестественного...   но.   Господи,   я   так
возбужден,  что  не  знаю,  с  чего  начать.  Я  снимал  людей,   украденных
инопланетянами в Арканзасе, вервольфов  в  России,  всяческих  барабашек  от
Нью-Йорка до Тимбукту, - все это чушь, галиматья, нелепость, яйца выеденного
не стоит. Я  все  это  слышал,  но  никогда  не  верил,  никогда  ничего  не
чувствовал, не было того самого ощущения  вот  здесь,  под  ложечкой,  -  он
вдавливает оба кулака в живот, - что это все хотя бы отчасти правда. Пока  я
не попал сюда, в маленький  английский  городок  под  названием  Леппингтон.
Теперь... теперь просто смотрите.
   Переход кадра: полная темнота.
   - Это сырой  материал,  -  продолжает  рассказчик.  -  Никакого  монтажа,
никаких растворителей или  трюков  со  штативом  -  просто  сырой  материал,
отснятый на пленку.

5. Призраки на экране

   Бернис смотрит на экран. Она видит, как кренится набок изображение  двери
гостиничного номера, когда тот, кто держит камеру, бросается к ней. В  кадре
появляется рука, хватает ручку, поворачивает и рывком распахивает дверь.  На
звуковой дорожке - возбужденное дыхание. Затем камера  переходит  в  коридор
(этой гостиницы, в полудреме думает Бернис, он жил в моей гостинице).
   - Я видел это. Я видел это. О черт,  соберись,  Майк.  Времени  два  часа
ночи. Я видел это каких-то двадцать  минут  назад,  -  задыхается  голос  за
кадром. - Я почувствовал, что за моей дверью кто-то есть.  Открыл  дверь,  и
вот оно. Всего лишь тень. Высокая фигура,  двигающаяся  по  коридору,  будто
кошка. И это не просто... сравнение. Это ощущение меня просто перевернуло; у
меня даже дыхание  перехватило.  Такое  впечатление,  что  это  был  отчасти
человек, отчасти зверь - гибкий, быстрый,  очень  быстрый.  О  Боже,  как  я
испугался! Это был какой-то физиологический ужас, будто я споткнулся и  упал
ничком прямо под колеса несущегося грузовика.  Разум  говорил  мне:  "Ладно,
Майк. Ты что-то видел. А теперь запрись у себя в номере". Поверьте, я  видел
что-то очень нехорошее, это был действительно страшенный сукин сын. А другой
голос во мне твердил: "Иди за ним. Давай же, иди, иди,  иди  следом!"  Я  не
смог удержаться. Я должен был пойти за ним, когда  он...  Смотри  под  ноги,
Майк, здесь ступеньки.
   Панорама парадной  лестницы,  спускающейся  в  холл  гостиницы  к  стойке
портье. За стойкой - никого.
   - О Боже, здесь так холодно. А на дворе ведь, черт побери, июль. А  здесь
холодно, как в Арктике. Только взгляните.
   Камера поворачивается так, чтобы оператор  -  Майк  -  мог  заснять  себя
самого. Его лицо не в фокусе  и  кажется  круглым,  как  паяная  луна.  Майк
напоказ выдыхает через рот, и изо рта у него вылетает облачко пара.
   - Холодно, как зимой, а? А теперь, Майк, осторожно, ступеньки. Последнее,
что тебе нужно, это оступиться и сломать себе шею. Но куда он делся? Куда он
делся? - Изображение беспорядочно скачет: это Майк спускается по лестнице. -
Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать. - В кадре проходят столовая,
бар с закрьпыми ставнями, дверь в Гробик под лестницей. - Я иду тебя искать.
И имей совесть, не выпрыгни на меня из-за угла с криком "бу-у-у".
   Бернис слышит, несмотря на потуги  на  остроумие,  как  голос  говорящего
подрагивает от страха.
   - Ну вот... ну вот... черт. Он - оно - исчезло. Растворилось. Черт, черт,
черт. Но вы заметили, что все двери наружу закрыты и заперты  на  засов?  Он
что,  проскочил  сквозь  стену?  Или   просто   дематериализовался   посреди
бильярдной? Или  уменьшился  и  забежал  в  музыкальный  автомат?  Наверное,
втиснулся между "Кула Шейкер" и "REM"... святые небеса,
я  заговариваюсь.  Я  заговариваюсь,  потому  что  это  меня,  как   говорят
англичане, как пыльным мешком огрело. Я дрожу, как тот самый лист.
   Переход: гостиничный номер. Майк, сидя на  постели,  спокойно  говорит  в
камеру:
   - На пленке, друзья, вы только что видели меня. Майка Страуда, гнавшегося
за кем-то или чем-то.  Теперь  мне  нужно  вернуться  немного  назад,  чтобы
объяснить, что произошло. Когда я впервые осознал,  что  кто-то  или  что-то
ходит взад-вперед за дверью моей комнаты, я вышел в  коридор,  оглянулся  по
сторонам и увидел, как огромная, будто вышедшая из  теней,  человекоподобная
фигура по-кошачьи крадется по коридору. Ну и нагнала она на меня страху!  Но
самое странное - мне хотелось побежать за ней следом. Что-то внутри кричало:
Беги, беги, беги! Догони его! Не дай ему  уйти!  Как  будто  я  включился  в
безумную  гонку,  меня  охватил  ее   энтузиазм   и   безумное,   необоримое
возбуждение. Я бросился следом за тенью, но вскоре  потерял  ее.  И  тут  же
поспешил назад в номер за камерой...
   (В телевизоре позади Майка видна похожая на паука  трещина  в  стеклянной
панели над дверью в ванную. И еще портрет девушки, стоящей по колено в воде,
лениво думает Бернис. Это мой номер.)
   - Настроившись на съемку, я рванул к себе,  -  продолжает  рассказчик,  -
схватил камеру и стал ждать. Оно не вернется,  думал  я.  Господи,  это  моя
первая встреча со сверхъестественным, и я  все  испортил.  Ну  почему  я  не
держал камеру наготове, просто на всякий случай? Такой шанс, шанс заснять на
пленку сверхъестественное существо, выпадает раз в жизни, а я  его  упустил.
Но слушайте, ребята, оно вернулось. Приблизительно через полчаса.  Результат
вы видели. - В голосе рассказчика звучит благоговение, как будто он  сам  не
до конца верит своим глазам. - Во мне как будто проснулось  шестое  чувство,
прямо вот здесь. - Майк прижимает руку к  груди.  -  Я  видел  его  нечетко,
только огромная, будто рожденная  из  тени  фигура.  Это  было  больше,  чем
ощущение: я знал, что передо мной наполовину человек,  наполовину  зверь.  В
нем было что-то почти узнаваемое. Закрывая глаза, я вижу его босые ступни на
ковре; я даже чувствую, как они опускаются на ковер, будто  мои  собственные
босые ноги. Но все-таки хоть что-то вы увидели. Что-то мне  удалось  заснять
на пленку, так ведь?
   Бернис вспоминает, что она  видела:  как  неслись  мимо  стены  коридора,
отрывочные кадры ковра, двери других номеров на этом  же  этаже,  лестничная
площадка, парадная лестница, стойка портье, в столовой - накрытые к завтраку
столы с уже выложенными накрахмаленными салфетками. И  все  это  время,  как
будто всего  на  шаг  впереди  конуса  света,  там,  среди  теней  -  что-то
ускользающее.    Впечатление    движения    -    быстрого,    кошачьего    и
черного-пречерного.

6. Четверть второго ночи

   За окном вздыхает дождь.  Она  почти  засыпает.  Человек  на  экране  все
говорит. Слышно, как нарастает его возбуждение по мере того, как  он  строит
планы: не спать всю ночь, заранее установить  полностью  заряженную  камеру.
Как только он почувствует,  что  по  коридору  кто-то  ходит.  Он  распахнет
дверь...
   ...и неизвестный окажется на пленке.
   На этот раз все будет снято  по  правилам;  зрители  увидят  неизвестного
прямо посреди кадра; они будут поражены его лицом. Массовый зритель взглянет
в глаза сверхъестественному - его проберет дрожь.  Зритель,  может  быть,  в
ужасе отшатнется, но ужас этот будет благоговейным. А он, Майк  Страуд,  сам
себе  режиссер,  станет  тем  самым  человеком,  что  явит  всему  миру  эту
уникальную видеозапись. Доказательство существования сверхъестественного.
   Что он будет делать потом? После такого материала книги и  документальные
фильмы потекут рекой; ток-шоу, Ларри Кинг на Си-эн-эн;  авторские  права  по
всему миру, роялти за использование материалов.
   Бернис выслушивает его планы с согревающим, уютным ощущением причастности
к тайне, как будто он обращается к ней одной -  только  к  ней.  Ни  к  кому
больше. Я, Бернис Мочарди,  -  его  особый  друг  и  конфидентка.  Это  было
приятно, от этого в животе рождалось  такое  же  чувство,  какое  появлялось
всякий раз, когда она влюблялась.
   Веки тяжелеют. Бернис так чудесно, так замечательно хочется спать.
   - ...Одни только права на публикацию  в  журналах  принесут  кучу  денег.
Существо из английского фольклора поймано  на  пленку,  чтобы...  Подождите,
подождите. - Он вскакивает с кровати,  стекла  очков  вспыхивают,  когда  он
поворачивается из стороны в сторону. -  Оно  здесь.  Оно  вернулось.  Я  его
чувствую, ощущаю его присутствие.  Ну,  держитесь,  ребята.  Поехали.  -  Он
бросается на объектив, затем уходит  вбок  и  исчезает  из  кадра.  Картинка
вздрагивает, когда Майк поднимает камеру, -  подпрыгивают  в  кадре  портрет
девушки в реке, синие шторы, трещина-паук в панели над дверью ванную.
   (Он жил в моем номере, он спал в моей кровати  -  тепло  кожи  на  холоде
хлопчатой простыни.)
   Бернис смотрит в телевизор, где запертая дверь комнаты все увеличивается,
заполняет экран, по мере того как Майк приближается к ней с  камерой.  Затем
он, должно быть, останавливается.
   От неуверенности, что ему делать дальше? Задумывается о  том,  что,  черт
побери, может ждать по ту сторону двери? Ему страшно. Да, наверное, страшно.
Любой нормальный человек страшится неизвестного.
   Изображение трясется, затем выравнивается, когда Майк ставит камеру на...
что? штатив? бюро?
   Во всяком случае,  изображение  двери  на  экране  неподвижно,  прекрасно
сфокусировано. Бернис видит, как Майк подходит к двери.
   Открывает ее.
   Неясное, стремительное движение.
   Ни звука.
   Он бросает взгляд назад, на камеру.
   Оборачивается так резко, что с носа слетают очки.
   Выражение его лица  не  поддается  описанию.  Оскал  смертельного  ужаса,
застывшая маска с широко распахнутыми глазами.
   Через долю секунды он исчезает за  дверью,  как  будто  его  выдернули  в
коридор на эластичном шнуре. С невероятной силой дверь захлопывается.
   И тем не менее - как это ни странно - микрофон не улавливает ни звука.
   Бернис слегка поднимает голову, чтобы  в  сонном  изумлении  взглянуть  в
экран. Как это может быть? Вся эта полная ярости  и  резких  движений  сцена
жутковато беззвучна.
   Она столько раз видела пленку, что запись ее уже больше не  пугает.  Если
она и действует на нее, то скорее как снотворное - еще больше нагоняет сон.
   Бернис даже вытеснила  из  сознания  то,  что  она  видит  в  затемненном
коридоре позади Майка.
   Зевая, она выбирается из кровати, теперь она готова выключить  телевизор.
Теперь она уснет.
   Как  всегда,  изображение  закрытой  двери  еще  на  несколько  мгновений
задерживается на экране. Несколько секунд  спустя  пленка  заканчивается,  а
экран погружается в темноту. Остается только  электронный  шторм  на  пустом
канале.
   Она делает несколько шагов до телевизора (и почему гостиницы настолько не
доверяют своим постояльцам, что в  номерах  нет  пультов?).  Экран  чернеет.
Шипение статики.
   Так же, как и всегда.
   Потом изображение вдруг возвращается. Бернис останавливается и  удивленно
смотрит в экран.
   На экране - коридор, затем парадная  лестница,  затем  вестибюль.  Камера
движется с фантастической скоростью  и  при  этом  такой  же  фантастической
плавностью, как будто катится на хорошо смазанных колесиках.
   Надвигается, высится дверь. Маленькая дверца рядом с дверью в Гробик.
   Лестница вниз.
   Вниз в подвал. Стены здесь - кирпичные и голые. С  невероятной  скоростью
мелькают кирпичные арки.
   В подвале - фигура, застывшая  в  том  месте,  где  сходятся  две  стены,
кирпичная и каменная.
   Она видит белую рубашку, светлые  волосы.  Она  узнает  в  стоящем  Майка
Страуда, рассказчика с видеопленки. Но собранное,  веселое  выражение  давно
стерто с его лица. Вместо него - оскал ужаса. Царапины вокруг рта и глаз. Он
кричит. Да, несомненно: кричит  и  пытается  бороться  с  чем-то,  невидимым
Бернис.
   Потом он плачет, будто от боли,  и  никак  не  хочет  остановиться  -  ей
приходит в голову ребенок, над  которым  издеваются  одноклассники:  верзила
выкручивает мальчишке руку.
   Перестань! Хватит!
   ...чем больше плачет мальчик, тем сильнее заворачивает руку верзила.
   Наконец всхлипывающего Майка  утягивают  во  тьму.  Мгновение  спустя  он
исчезает, как будто его утаскивают через дыру в подвальной стене.
   Камера снова в движении.
   (Но кто снимает, думает испуганная Бернис. Кто способен так ровно держать
камеру на бегу? Кто?)
   А в телевизоре в единое пятно сливаются кирпичные стены; экран  заполняют
ступеньки, камера взмывает по ним вверх - и в вестибюль, вверх  -  по  ковру
парадной лестницы. Вверх, вверх, вверх.
   На последний этаж.
   Несется по коридору. Одна за другой мелькают двери номеров. Камера  летит
прямиком к двери.
   Моя дверь. Это мая дверь!
   Комната номер 406.
   Теперь она слышит тяжелую поступь босых ног.
   Дверь (Моя дверь, моя дверь!) заполняет экран.
   Бернис задерживает дыхание.
   Дверь распахивается.
   Треснувшее стекло над дверью в ванную. Портрет девушки в белом по  колено
в воде.
   Раскат грома, будто гостиница проваливается в бездонную яму.
   Дверь откачивается вовнутрь и пропадает из виду.
   В постели кто-то лежит.
   Это я, думает Бернис, и сердце стучит у нее в горле.
   Мои глаза широко открыты. Я  поднимаюсь  на  колени,  держу  перед  собой
одеяло как щит.
   Щит из шерсти и хлопка?
   Никчемный щит, Бернис.
   Тот, кто держит камеру, вбегает к комнату, несется к кровати,  как  будто
готовясь прыгнуть в нее. На экране  объектив  нацелен  на  девушку,  которая
отшатывается назад, ее волосы разметались по подушке, ее рот разорван криком
ужаса.
   И все это время грохочет и грохочет гром, и разверзается пол, и  кренится
кровать. Она выскальзывает из ее некогда теплой и уютной безопасности, чтобы
упасть в яму, где  обрюзгшие  твари  поджидают  с  поднятыми  вверх  руками,
готовясь поймать ее. Тысячи лиц устремлены вверх. Голодные лица.
   У них нет глаз.

7

   На шипение накладываются глухие удары.
   Она открывает глаза и, кажется, чувствует запах бекона, слабое дуновение.
Но все же бекона. Зевая, выбирается из кровати. Ткнув указательным пальцем в
кнопку, приканчивает телевизор. Шипение статики из динамика прекращается, но
грохот не стихает.
   Бернис Мочарди выглядывает из  окна  на  залитую  солнцем  площадь.  День
вывоза мусора. Городской мусоровоз подхватывает мусорные  баки  на  рыночной
площади, чтобы опрокинуть их содержимое в кузов, где механиче