рис разрывалась
на части. Общество Неклена всегда было ей приятно, но сейчас  ей  грозит
опасность, а она не хотела бы погубить старика.
   - Я пошлю за тобой, - прошептала она, - непременно пошлю, как  только
наберу новый отряд.
   Улицы города, по которым  ехала  Карис,  были  пустынны,  но  повсюду
виднелись  разрушительные  следы  одержимой  борьбы   Сарино   с   силой
Жемчужины. Тут и там на стенах домов  зияли  зловещие  трещины,  кое-где
стены обвалились. Мостовая  впереди  вспучилась  от  частых  толчков,  и
расколотые булыжники торчали из земли, точно  сломанные  зубы  великана.
Карис уже могла разглядеть впереди главные ворота -  под  высокой  аркой
стояли двое часовых. Она хорошо рассчитала время отъезда. Над восточными
пиками гор только-только занималась заря, а ночью из  Моргаллиса  никого
без пропуска не выпускали.
   - Доброе утро, - бросила Карис, подъехав ближе к часовым.
   - И тебе доброго утра, Карис, - простодушно отозвался  один  из  них.
Лицо его расплылось  в  улыбке.  Он  показался  Карис  знакомым,  и  она
напрягла память - но сумела вспомнить только имя.
   - Неплохо выглядишь, Горл. Пожалуй, даже слишком неплохо, - прибавила
она, ткнув часового пальцем в живот. - Когда ты в последний  раз  был  в
бою?
   - Почти год назад - и, признаться, не жалею об этом.  У  меня  теперь
жена и двое славных малышей.
   - Жена? А ведь ты божился, что в жизни не  сможешь  удовольствоваться
одной женщиной!
   Стражник помотал головой и ухмыльнулся.
   - Это, госпожа моя, было до того, как я узнал тебя. Ты  меня  многому
научила.
   Теперь Карис вспомнила: Горл когда-то был одним из ее  многочисленных
любовников. Но когда - не во время ли Горной Кампании?  Нет,  тогда  был
тот стройный лучник, который погиб в окрестностях Лоретели.
   - Куда же ты направляешься в этакое промозглое утро? - спросил  Горл,
и его голос выдернул Карис из пучины воспоминаний.
   - Минувшей ночью я оставила службу у Сарино. Поеду, пожалуй,  к  морю
да поразвлекусь с матросами.
   Горл засмеялся.
   - Клянусь богами, ты, Карис, просто чудо! В постели - шлюха, в бою  -
тигрица, да еще хороша, точно ангел небесный. Мне понадобилось два года,
чтобы забыть тебя... или решить, что забыл.
   - Я тоже о тебе самого лучшего мнения, -  заверила  его  Карис.  -  А
теперь откройте ворота.
   Горл отступил на шаг и  выдвинул  из  петель  тяжелый  засов,  второй
стражник распахнул дубовые, обитые бронзой створки ворот. Карис  пустила
Варейна рысью.
   - Удачи тебе! - крикнул вслед ей Горл. Карис  помахала  ему  рукой  и
направила коня в горы.
   Может быть, это случилось после осады той крепости близ Хлобана? Нет.
Карис мимолетно вспомнила, как они с Горлом занимались любовью на берегу
ручья, в тени большого вяза - а возле той крепости не было вязов. "А, да
ладно, - подумала она. - Вспомню - так вспомню".
   Отъехав подальше от города, она  повернула  на  запад  и  к  полудню,
описав почти полукруг, оставила Моргаллис уже к юго-востоку от себя. Эта
уловка надолго погоню не обманет, но пока преследователи  смекнут,  куда
же направилась Карис, она будет уже далеко. На что может  пойти  Сарино,
чтобы захватить ее - живой или мертвой? На многое, решила Карис - но тут
же вслух рассмеялась.
   - Ах ты, самонадеянная дурочка! - сказала она себе. - Может быть,  он
уже и имя твое позабыл.
   Насколько могла припомнить Карис, до Кордуина  отсюда  около  двухсот
сорока  миль  -  и  все  горными  тропами.  Кратчайший  путь  ведет   на
северо-запад,  огибая  Великую   Северную   пустыню.   Карис   мимолетно
улыбнулась, припомнив рассказы матери о  тех  местах.  "Пустыня  эта,  -
говорила она, - загадочное, колдовское место, населенное призраками. Там
когда-то кочевали племена великанов -  людоедов  и  насильников".  Потом
улыбка Карис погасла - ей припомнилось избитое, черное  от  побоев  лицо
матери.
   - Мы одни, Варейн, - сказала она со вздохом. - Только ты и я.  Ну-ка,
поскачем, порастрясем твой жирок.
   Мышастый мерин напряг мускулы - и с места сорвался в галоп.

***

   Дуводас сидел на камнях давно обрушенной стены, на высоком  холме,  с
вершины которого был виден как на ладони город  Кордуин.  Между  камнями
игриво журчал ручей. Рядом  с  Дуводасом  сидела  красивая  черноволосая
девушка. Он снял зеленую шелковую рубашку,  чтобы  кожей  ощущать  тепло
осеннего неяркого солнца, и теперь на рубашке, поблескивая  в  солнечных
лучах, лежала его арфа.
   - О чем ты думаешь, Певец? - спросила Шира. Она  укрыла  искалеченную
ногу в мягких складках коричневой  юбки,  и  потому  сейчас  ее  красота
казалась безупречной. Дуводас соскользнул с камня и сел на траву рядом с
Широй.
   - Я думал о давно прошедших днях, - сказал он. - О нежной  музыке,  о
лугах, освещенных солнцем, о песнях и смехе. Здесь когда-то была магия -
магия, порожденная любовью и нежностью. Там, где я вырос,  твою  хромоту
сумели бы исцелить. И тогда ты смогла бы бегать по этим зеленым холмам.
   - Порой, - печально отозвалась Шира,  -  я  пытаюсь  забыть  о  своей
хромоте. Особенно когда сижу.
   Дуводас тотчас пожалел о своих опрометчивых словах и, протянув  руку,
погладил девушку по щеке.
   - Извини, -  произнес  он.  -  Я  сказал  это  не  подумав.  Ты  меня
прощаешь?
   Шира улыбнулась, и эта улыбка была так прекрасна, что  у  Дуводаса  в
который раз захватило дух. Всем своим существом Шира  излучала  радость,
такую же чистую и ясную, как музыка, порожденная  его  арфой.  Прекрасны
были ее  черные  длинные  волосы,  ее  белоснежная  кожа  -  но  главное
волшебство таилось в ее улыбке, чарующей и заразительной.  Дуводас  взял
руку девушки и поднес к губам.
   - Ты красавица, Шира, - сказал он.
   - А ты мошенник, Певец, - лукаво отозвалась она.
   - Почему это? - искренне удивился Дуводас.
   - Уж мы, женщины,  в  этом  разбираемся.  Скольким  еще  девушкам  ты
говорил такие комплименты?
   - Ни одной, - честно ответил он. - Я никогда еще не встречал  девушки
с такой улыбкой, как у тебя.
   Шира погрозила ему пальцем,  но  Дуводас  видел,  что  эти  слова  ей
приятны. Повернувшись, она открыла дорожную корзину и извлекла  на  свет
две тарелки, свежеиспеченный хлеб и два запечатанных глиняных  горшочка,
один с маслом, другой - с земляничным вареньем.
   - Посетители все спрашивают отца, где он покупает такое пиво и  вино.
Говорят, что ничего лучше в жизни не пробовали.
   - Это музыка так на них влияет, - отозвался он. - Как здоровье твоего
отца? Подагра больше его не мучает?
   - Опять ты за свое! Ты переводишь  разговор  на  другое  всякий  раз,
когда  я  заговариваю  о  том,  как  действует  твоя  музыка.  Ты   что,
стесняешься своего дара?
   Дуводас улыбнулся и покачал головой.
   - Я люблю свою музыку. Просто... когда я с тобой, я не хочу думать  о
тавернах и посетителях. Я хочу наслаждаться  свежестью  лугов,  ароматом
цветов и - более всего - тем, что ты рядом, Шира.
   Дуводас поражался  тому,  что  Шира,  которой  скоро  уже  сравняется
девятнадцать, до сих пор не замужем. Один из завсегдатаев таверны как-то
сказал ему: "Экая жалость, что бедняжка хромая! Она чудесная девушка, но
мужа ей не видать". Дуводас так и не понял смысла этих слов.  Как  может
физическое увечье затмевать все достоинства человека? Для  Дуводаса  это
так и осталось загадкой. Правда, Шира ходит  неуклюже,  но  ведь  у  нее
чудесная душа и живой ум, она добра и нежна - чего же не  хватает  ей  в
глазах поклонников?
   Они поели в дружелюбном молчании, завершив трапезу кувшином яблочного
сока. Насытившись, Дуводас лег на траву и запрокинул лицо к небу.
   - Прошлым вечером, - сказала Шира, - перед таверной была драка.  Люди
дрались за право войти в зал. Отец не может поверить своему везению.  И,
кстати, отвечаю на твой вопрос: подагра у него прошла, словно  ее  и  не
было.
   - Это хорошо.
   - Откуда ты родом, Дуво?  Где  он,  тот  край,  в  котором  могли  бы
исцелить мою хромоту?
   - Далеко, - негромко ответил Дуводас и сел. -  Очень,  очень  далеко.
Там, куда нам больше нет дороги. Он существует только здесь, -  прибавил
он, коснувшись ладонью виска. - Но я помню,  как  он  был  прекрасен.  И
всегда буду хранить эти драгоценные воспоминания.
   - Где же был этот край?
   - Об этом лучше не говорить.
   Шира близко придвинулась к нему - так близко, что он ощущал аромат ее
волос. Это было и тревожно, и приятно.
   - Ты жил среди эльдеров, да?
   - Да, - вздохнул Дуводас. - Среди добрых эльдеров.
   - А наш школьный учитель говорил, что они хотели уничтожить всех нас.
   Дуводас покачал головой.
   - Эльдеры были мирным народом и не желали властвовать над другими. Но
что значит правда перед злобными наветами таких людей, как Сарино?  Чего
я никогда не смогу понять - зачем  они  так  поступили?  Чего  надеялись
добиться Сарино и его союзники, уничтожив эльдеров? С тех  самых  пор  в
мире не затихает война. Тысячи людей уже погибли -  а  ради  чего?  Быть
может, они завидовали  глубоким  познаниям  эльдеров?  Или  всему  виной
алчность? Не знаю. Ненависть,  похоже,  куда  сильней  любви.  Скульптор
может годами ваять из куска мрамора прекрасную статую - а другой человек
может в один миг разбить ее увесистым молотком. Любовь - и ненависть.
   - Извини, - сказала Шира. - Теперь я опечалила тебя.
   - Никому и никогда не говори об эльдерах. Мне нравится тихая жизнь, и
я не хочу огласки.
   - Я сохраню твой секрет,  -  сказала  Шира.  -  Я  сохраню  все  твои
секреты.
   Дуводас наклонился к ней и поцеловал  в  щеку.  -  Как  целомудренно,
Певец! - прошептала она. - Неужели это все, чего ты хочешь?
   - Я хочу очень многого, - ответил он, привлекая девушку к себе. - Вот
только почти все мои желания невыполнимы.
   - Одно твое желание я  могла  бы  выполнить,  -  тихо  сказала  Шира.
Дуводас заглянул в ее глаза - и прочел в них страх быть отвергнутой.
   - Не надо влюбляться в меня, Шира, - сказал он. - Скоро я уеду.
   - Зачем тебе уезжать? Разве тебе здесь плохо?
   - Дело не в этом.
   Шира резко отстранилась, но тут  же  провела  рукой  по  его  длинным
светлым волосам.
   - Нельзя влюбиться или разлюбить по приказу, - сказала она. - Если ты
полагаешь, что любовью можно управлять, - ты тем самым  умаляешь  ее.  Я
полюбила тебя с той самой минуты, когда увидела впервые. Помнишь, как ты
появился в нашей таверне? Отец сказал тебе, что нам не нужен певец, -  а
ты ответил, что за неделю удвоишь его доходы.
   - Помню. Я только не знал, что ты тоже была там.
   - Я стояла в дверях кухни. Когда ты вошел, солнечный свет ударил тебе
в спину, и твои волосы засияли, точно золото. Я никогда не забуду  этого
дня.
   Дуводас бережно опустил ее на траву и нежно, очень нежно поцеловал  в
губы. Затем он сел и вздохнул.
   - Я тебя не обманываю, Шира. Я люблю тебя, как никогда еще в жизни не
любил. И это правда. Но есть и другая правда.
   - Ты женат?
   - Нет! Этого я не могу себе позволить. Я имел в  виду  другое.  Очень
скоро еще кто-то, кроме тебя, заподозрит неладное и начнет  допытываться
о чарах, которые порождает моя музыка. И тогда мне придется бежать.
   - Я отправлюсь с тобой. Дуводас ласково взял ее за руку.
   - Какая жизнь ожидает тебя со  мной?  Я  ведь  бродяга,  без  дома  и
племени.
   С минуту Шира молчала.
   - Ты бы взял меня с собой, если б я могла бегать по  этим  холмам?  -
очень тихо спросила она.
   - Да нет же, дело совсем не в этом! Я люблю тебя, Шира, люблю  такой,
какая ты есть. Я люблю твою доброту и жизнерадостность, твою нежность  и
мужество.
   - Ты говоришь о  мужестве,  Дуво?  А  где  же  твое  мужество?  Я  не
понаслышке знаю, как сурова может быть жизнь. Двое моих братьев  погибли
на этой бессмысленной,  бесконечной  войне,  а  сама  я  с  детских  лет
непрерывно страдаю отболи. С того дня, когда  колесо  фургона  раздавило
мою ногу, и до той минуты, когда ты впервые сыграл для меня, я не  помню
ни единого часа, чтобы, двигаясь, не слышала бы скрип кости. Но я  живу,
Дуводас. И все мы живем. Жизнь сурова,  жестока,  безжалостна  -  но  мы
живем. Мне было бы легче принять твой отказ, если б ты не любил меня. Ты
ушел бы, а я бы долго тосковала. Но я бы выжила, приняла  бы  нанесенную
тобой рану и позволила ей исцелиться. А то, что ты любишь меня,  но  все
же хочешь покинуть... вот это трудно снести.
   Дуводас сидел неподвижно и глядел, не отрываясь, в ее большие  темные
глаза. Потом напряжение, сковавшее его, отхлынуло, он поднес руку Ширы к
губам и нежно поцеловал запястье.
   - Все мы такие, каковы есть, - со вздохом сказал он.  -  И  не  можем
измениться.
   Они сложили в корзину тарелки и  чашки,  и  Дуводас  забросил  ее  за
плечо. Шира подняла с травы его зеленую рубашку и арфу и взяла  его  под
руку. Из-за искалеченной левой  ноги,  которая  была  на  десять  дюймов
короче  правой,  двигалась  она  медленно  и  неуклюже.  Они  не   спеша
спустились с холма и по тропке пошли к воротам.  Мимо  пробежала  стайка
детишек; двое из них остановились  и  принялись  смеяться,  указывая  на
Ширу. Она не обратила на детей никакого внимания,  но  Дуводаса  глубоко
уязвила эта жестокая выходка.
   - Почему они смеются? - спросил он.
   - У меня смешная походка, - ответила Шира.
   - И ты могла бы смеяться над чужим несчастьем?
   - Прошлой зимой к отцу приехал получить  старый  долг  купец  Ландер,
толстый и очень важный. Когда он выходил из таверны, то поскользнулся на
льду. Он зашатался, замахал руками, а потом шлепнулся, задрав ноги, -  и
прямиком в канаву. Я хохотала до слез.
   - Не понимаю, что здесь смешного, - сказал Дуводас.
   - А разве эльдеры никогда не смеялись?
   - Смеялись. От радости - но никогда  из  жестокости  или  из  желания
высмеять чужую беду.
   Дальше они пошли молча. Войдя в ворота, они свернули на главную улицу
и пересекли площадь. Посередине площади стояла виселица, и на ней висели
четверо казненных сегодня. У троих на груди висели таблички  с  надписью
"вор", у четвертого  -  "дезертир".  Перед  виселицей  стояли  несколько
женщин. Две из них плакали.
   - Как же много боли в мире, - проговорила  Шира.  Дуводас  ничего  не
ответил. В эти дни виселица редко пустовала.
   Они пошли дальше и добрались до таверны перед самым приходом сумерек.
Отец Ширы  вышел  им  навстречу.  Кряжистый,  плотный  и  лысый,  Кефрин
выглядел истым хозяином таверны. Румяное лицо  его  лучилось  здоровьем,
улыбался он охотно и бодро.  Дуводас  почуял,  что  Кефрин  надеется  на
хорошие новости, - и ему стало не по себе.
   - Хорошо отдохнули? - благодушно спросил Кефрин.
   - Да, папа, - ответила Шира, выпустив руку Дуво. - Было очень славно.
   С этими словами она  проскользнула  мимо  отца  и,  хромая,  вошла  в
таверну.
   Кефрин взял у Дуво дорожную корзину.
   - Вы замечательная пара, - сказал он. -  Никогда  еще  не  видел  мою
дочку такой счастливой.
   - Она чудесная девушка, - согласился Дуво.
   - И будет хорошей женой. С таким-то славным приданым!
   - Приданое тут ни при чем, - возразил Дуво.  Шира  оставила  арфу  на
ближайшем столе. Взяв свой  инструмент  под  мышку,  Дуво  направился  к
лестнице, которая вела на второй этаж.
   - Погоди! - окликнул его Кефрин. - Мне надо кое о чем  потолковать  с
тобой, парень, если ты, конечно, не против.
   Дуво глубоко вздохнул и вернулся в зал.  Его  серо-зеленые  глаза  не
отрывались от грубоватого честного лица Кефрина.  Это  лицо  можно  было
читать, словно книгу: трактирщик был обеспокоен не на шутку  и  даже  не
пытался это скрыть. Усевшись за стол у окна, он  жестом  предложил  Дуво
сесть напротив.
   - Нелегко мне заводить этот разговор, Дуводас. - Кефрин  от  волнения
облизнул губы, затем поспешно вытер рот тыльной  стороной  ладони.  -  Я
ведь не дурачок. Я знаю, что мир суров  и  безжалостен.  Два  моих  сына
похоронены в общих могилах где-то  к  югу  от  Моргаллиса.  Моя  дочь  -
красавица, какой свет не видывал - с детских лет осталась  калекой.  Моя
жена умерла от эльдерской чумы - тогда, пять лет назад, вымерла едва  ли
не четверть Кордуина. Понимаешь, о чем я? Я не считаю, что жизнь  похожа
на твои песни.
   - Понимаю, - негромко сказал Дуво, ожидая, когда собеседник  перейдет
к делу.
   - Но вот Шира... она другая, совсем другая. Знаешь, она ведь  никогда
не жаловалась на свою искалеченную ногу. Просто приняла это и стала жить
дальше. Ее все любят. Она...она словно живое  воплощение  твоей  музыки.
Когда она рядом, все улыбаются. Им хорошо. Шире  уже  девятнадцать,  она
засиделась в девках. Все ее школьные подружки уже замужем, у многих есть
и дети. Но кому нужна жена-калека? Шира понимает это  -  и  все  же  она
влюбилась. Не в пекаря, не в портного, а в красавца музыканта. Я человек
простой и не дамский угодник - но таких могу отличить с первого взгляда.
Ты ведь мог бы воспользоваться... понимаешь, о чем я? Шира  любит  тебя,
парень, а стало быть, в твоей власти погубить ее. - Кефрин  снова  потер
ладонью губы, словно хотел стереть с них мерзкий привкус этих слов.
   - Ну, что скажешь? - спросил он наконец.
   - Я люблю ее, - просто ответил Дуво. - Но мы с ней  уже  говорили  об
этом. Я не могу обзаводиться семьей.
   - Ты... шпион? - Голос Кефрина упал до сиплого  шепота,  а  в  глазах
мелькнул откровенный страх.
   Дуво покачал головой.
   - Нет. Все эти... герцогские дрязги для меня ничего не значат.  -  Он
подался вперед. - Слушай меня, Кефрин! Я никогда - никогда! - не причиню
Шире зла. И никогда не... не воспользуюсь ее любовью.  Понимаешь?  Я  не
брошу ее в тягости. Однако с наступлением весны я уеду.
   С минуту Кефрин молчал.
   - Будь проклята любовь! -  наконец  взорвался  он,  и  в  его  голосе
прозвучала неприкрытая горечь. - У любви - как и у жизни - всегда плохой
конец.
   Рывком вскочив, он стремительно зашагал к дверям кухни. Дуво настроил
арфу и легко пробежал пальцами по всем двадцати пяти струнам.  Невесомые
звуки рассыпались по всей зале, и пылинки,  попавшие  в  солнечный  луч,
заплясали, казалось, в такт музыке.
   - Не надо проклинать любовь, - негромко сказал  Дуво.  -  У  нас  нет
ничего, кроме нее.

***

   Брун никогда прежде не бывал в таком большом городе, как  Кордуин,  а
потому, шагая рядом с конем Тарантио, изо всех  сил  старался  запомнить
приметы  дороги.  Они  шли  улицами,  проулками,  переулками,   миновали
множество перекрестков, ряды магазинов и мелких лавок, мастерские, кузни
и склады. И повсюду,  как  показалось  Бруну,  сотнями  стояли  каменные
изваяния львов. Львы - крылатые двуглавые, коронованные...
   Так они прошли целую милю, не меньше - и Брун понял,  что  безнадежно
запутался. Впрочем, он постоянно в чем-нибудь путался, и это его  всегда
пугало. Испугался он и сейчас и боязливо покосился на Тарантио.
   - Ты знаешь, где мы? - осторожно спросил он.
   - Конечно, - уверенно ответил Тарантио. Ответ ободрил  Бруна,  и  его
страхи рассеялись.
   - Здесь так много каменных львов, - заметил он.
   - Лев -  символ  правящей  династии  герцогов  Кордуина.  -  Тарантио
повернул коня вправо, на  узкую,  мощенную  булыжником  улочку.  Подошвы
сапог  у  Бруна  совсем  прохудились,  и   каждый   шаг   по   булыжнику
чувствительно отзывался в его натруженных ногах.
   - Нам недолго идти? - спросил он с надеждой.
   - Недолго, - заверил Тарантио и свернул в совсем уж узенький проулок,
который выходил на круглый конюшенный двор. Несколько коней переминались
в стойлах, других проезжали на  тренировочном  круге  конюхи.  Ко  вновь
прибывшим подошел  невысокий,  худощавый  и  жилистый  старик  с  седыми
вислыми усами. Тарантио спешился.
   - Превосходный конь, - заметил старик, оглядывая  гнедого.  -  Колени
только немного вывернуты вовнутрь, атак - хорош. Мое имя Чейз.  Что  вам
угодно?
   - Я бы хотел оставить здесь коня на зиму, - сказал Тарантио.
   - Есть конюшни и подешевле, друг мой, - задушевно отозвался Чейз.
   - Скупой платит дважды, -  пожа