ких я нуждаюсь для этого
дела. И однако же я не возьму вас с собой, если  вы  сейчас  не  пожмете
друг другу руки и не  поклянетесь,  что  до  нашего  возвращения  будете
побратимами по мечу. Я не могу взять в отряд  людей,  которые  ненавидят
друг друга. Во  владениях  даротов  каждый  из  вас  должен  быть  готов
пожертвовать своей жизнью ради спасения другого. Вы меня поняли?
   - Зачем ему побратим по мечу? - проворчал Вент. -  Он  и  в  одиночку
разгонит всех даротов.
   -  Довольно!  -  рявкнула  Карис.  -  Пожмите  друг  другу   руки   и
поклянитесь. Живо!
   С минуту оба мечника угрюмо молчали, затем Тарантио встал и  протянул
руку. Вент уставился на нее так, словно  не  верил  собственным  глазам,
затем последовал его примеру, и они - как то водится у воинов  -  пожали
друг другу запястья.
   - Я  буду  защищать  твою  жизнь,  как  свою  собственную,  -  сказал
Тарантио.
   - Я тоже, - процедил Вент.
   - Выезжаем на рассвете, - подвела итог Карис. - Если твоего Форина  к
тому времени не отыщут - поедем без него.
   С этими словами она  направилась  к  своему  коню,  но  тут  Тарантио
сказал:
   - Я бы хотел взять с собой моего друга... Бруна. Карис обернулась.
   - Он хороший воин? Тарантио пожал плечами.
   - Нет, мой генерал, но глаза у него зорче, чем  у  орла.  Можешь  мне
поверить.
   - Делай, как хочешь, - отозвалась Карис.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   Никогда еще  в  жизни  Дуводас  не  испытывал  такой  сильной,  такой
безмерной радости. В юные годы он призывал музыку земли - и ощущал,  как
струятся потоки ее магии. Он исцелял больных - и чувствовал, как по  его
жилам растекается жизненная сила самой вселенной. И все же сейчас,  лежа
рядом со своей нареченной супругой, он  был  совершенно  счастлив.  Шира
спала, а он гладил ее длинные черные волосы и  любовался  ее  прекрасным
лицом, озаренным девственным сиянием нового дня. Дуво вздохнул.
   Свадьба была шумной и пышной. Кефрин  собрал  в  таверне  всех  своих
друзей,  родственников   и   постоянных   посетителей.   Угощение   было
бесплатное, а Дуво играл для  собравшихся  гостей.  В  полдень  появился
священнослужитель, и гости отодвинули  к  стенам  столы,  чтобы  он  мог
положить на свежевымытый пол обрядовый меч и сноп пшеницы. Дуво  отложил
арфу и вывел Ширу на середину зала. Слова венчального обряда были просты
и безыскусны.
   - Дуводас Арфист, согласен ли ты на этот союз плоти и духа?
   - Согласен.
   - Клянешься ли ты беречь жизнь этой женщины, твоей возлюбленной,  как
свою собственную?
   - Клянусь.
   - Откроешь ли ты ей свою душу и одаришь ли ее любовью до конца  своих
дней?
   - Да.
   - Тогда возьми меч.
   Дуводас никогда прежде не прикасался  к  оружию  и  теперь  внутренне
содрогнулся. Но ведь это был обрядовый меч, символ защиты семьи, никогда
не бывавший в бою, и он преклонил колени и взял меч.  Гости  разразились
радостными криками, а Кефрин, отец Ширы, прослезился.
   - А ты, Шира, согласна ли на этот союз плоти и духа?
   - Согласна.
   - Клянешься ли ты беречь жизнь этого мужчины,  твоего  возлюбленного,
как свою собственную?
   - Согласна.
   - Откроешь ли ты ему свою душу и одаришь  ли  его  любовью  до  конца
своих дней?
   - Да.
   - Тогда возьми сноп, коий  воплощает  жизнь  и  продолжение  жизни  в
потомках.
   Шира так и сделала и, повернувшись к Дуво,  протянула  ему  сноп.  Он
взял сноп, а потом притянул ее к себе и  поцеловал.  Гости  одобрительно
завопили, и снова началось веселье.
   Теперь уже занимался новый  день,  и  Шира  спала.  Наклонив  голову,
Дуводас коснулся губами ее лба.  Тепло  его  радости  пронизало  ледяное
дуновение печали, и дрожь пробежала по его телу.
   Дароты вернулись.
   Вот почему он передумал и решил все  же  жениться  на  этой  девушке.
Только так он мог обеспечить ее безопасность. Теперь, когда  он  покинет
Кордуин, Шира уйдет с ним, и он увезет ее далеко от кровавых  опасностей
войны.
   Поднявшись с постели, Дуводас взял арфу и присел у окна.  Пальцы  его
беспокойно перебирали струны в поисках душевной гармонии. Дуво был почти
готов  к  тому,  что  потерпит  неудачу.  Ему  припомнилась  прогулка  с
Раналотом по садам Храма Олторов.
   - Почему ты вырастил меня, учитель? - спросил тогда  Дуво.  -  Ты  же
ненавидишь людей.
   - Я не ненавижу их, - ответил эльдер. - Я никого не ненавижу.
   - Это я понимаю. Но ты ведь сказал, что мы, люди, подобны  даротам  -
прирожденные разрушители.
   Раналот согласно кивнул.
   - Это так, Дуво, и многие эльдеры не хотели, чтобы  среди  нас  росло
дитя твоей расы. Но тебя нашли зимой, в горах,  брошенного  и  одинокого
младенца. Я всегда гадал, способен ли человек стать  иным,  отречься  от
насилия, которое лежит в его природе, и зла, которое таится в его  душе.
Потому я и привез тебя сюда. Ты доказал, что такое возможно, и я горжусь
тобой. Торжество силы  духа  над  порывами  плоти  -  то,  чего  эльдеры
достигли много веков назад. Мы  обрели  драгоценнейший  дар  -  душевную
гармонию. Теперь ты тоже познал ее и,  быть  может,  передашь  этот  дар
своей расе.
   - Чего я должен опасаться, учитель? - спросил Дуво.
   - Гнева и ненависти - ибо они  орудия  зла.  И  любви,  Дуво.  Любовь
прекрасна и в то же время таит безмерную опасность. Любовь - это  врата,
в которые неопознанной может просочиться ненависть.
   - Как же это может быть? Разве любовь не величайшее изо всех чувств?
   - Истинно так. Однако же любовь делает нас беззащитными перед  алчной
бездной иных чувств. Вы, люди, страдаете от  этой  двойственности  любви
больше, нежели все известные мне расы. Любовь у  вас  может  привести  к
ревности, зависти, похоти и алчности, мщению и убийству.  Это  чистейшее
чувство несет в себе зародыши разрушения - а опознать их нелегко.
   - Ты полагаешь, я должен избегать любви? Раналот сухо рассмеялся.
   - Никто не может избежать любви, Дуво. Однако же, полюбив,  ты,  быть
может, обнаружишь, что твоя музыка изменилась. Или вовсе пропала.
   - Тогда я никогда не полюблю, - сказал юноша.
   - От души надеюсь, что это не так. А теперь войдем в  Храм  и  почтим
память олторов.
   Бок о бок они вошли в Храм. В огромном  круглом  зале  на  полотнищах
черного бархата  лежали  тысячи,  сотни  тысяч  костей.  Весь  Храм  был
заполнен ими - ни скамей, ни  статуй,  ни  фресок.  На  высоком  алтаре,
укрытая атласным покрывалом, лежала дюжина красных камней.
   -  Кровь  Первого  Олтора,  -  сказал  Раналот.  -  Того,  что  погиб
последним. Его кровь пропитала камни, на которые он упал.
   - Почему эльдеры собрали здесь все эти кости? - спросил Дуво.
   Раналот печально улыбнулся.
   -  Олторы  были  удивительным  народом,  ведавшим  песни  земли.   Мы
научились их песням - ты поешь многие из них. Однако же олторы больше не
будут петь. Оттого нам пристало  приходить  сюда  и  глядеть  на  плоды,
которые приносит зло. Зло,  воплощенное  в  даротах.  Сколько  надежд  и
мечтаний заключены в этих печальных останках? Сколько чудес уже  никогда
не явится миру? Вот что  такое  война,  Дуво,  -  разрушение,  отчаяние,
гибель. Победителей в войне не бывает.
   И сейчас, в тишине новорожденного дня, Дуводас заиграл Песнь Ворнэя -
нежную, певучую, легкую, как голубиное перышко, сладостную, как  поцелуй
матери. Музыка наполнила комнату, и Дуво  с  изумлением  обнаружил,  что
магия не только не пропала, но изменилась к лучшему. Там, где раньше его
музыка была бесстрастной и безличной, теперь она звучала в полную  силу.
Он не мог сдержать ее поток и скоро заиграл Гимн  Творения.  Пальцы  его
летали по струнам, и он ощущал, как на крыше, в гнезде за окном трепещут
сердечки новорожденных птенцов, а снизу, из  долины  доносится  тихий  и
безудержный лепет сердцебиения троих щенят, которые родились в эту ночь.
Дуво улыбнулся и продолжай играть.
   И вдруг опустил руки.
   Магия музыки еще звучала в нем с прежней силой, и он вдруг с трепетом
и радостью осознал, что искра новой жизни есть и гораздо ближе... в этой
комнате. Отложив арфу, Дуво вернулся в  постель  и  тихо  лег  рядом  со
спящей Широй. Последним касанием угасающей в нем магии он притронулся  к
своей нареченной - и  ощутил  крохотную  искорку  жизни,  которая  через
девять месяцев станет его ребенком.
   Его сын... или дочь. Изумление и восторг охватили Дуводаса, и в  этот
миг он как никогда ясно осознал свою слабость и смертность.
   Шира открыла глаза и сонно улыбнулась.
   - Мне снился такой чудесный сон! - прошептала она.

***

   В шестидесяти милях к северо-востоку от Кордуина,  в  залитой  лунным
светом ложбине Карис изучала древнюю карту. Судя по ней, отряд находился
в менее чем двадцати милях от города Дарот Один. За четыре дня  пути  от
Кордуина им ни разу не повстречались дароты,  зато  повсюду  в  изобилии
виднелись следы паники  -  обезлюдевшие  деревеньки  и  толпы  беженцев,
спешивших укрыться  за  городскими  стенами  -  которые  были,  впрочем,
сомнительной защитой.
   Взошло солнце,  а  спутники  Карис  все  еще  спали.  Она  подбросила
хвороста к догорающим углям ночного  костра  и  бережно  раздула  в  нем
тлеющую искорку жизни. Осень подходила к концу; близилась зима, и с  гор
дул холодный, до костей пронизывающий ветер.
   Пурис, герцогский чиновник, выбрался из-под одеял и, увидев у  костра
Карис, двинулся к ней. Это был невысокий худой человечек,  почти  лысый,
если не считать редкого ободка седых волос над ушами.
   - Доброе  утро,  Карис,  -  поздоровался  он  голосом,  сладким,  как
сахарный сироп.
   - Будем надеяться, что оно и впрямь  окажется  добрым,  -  отозвалась
она. Пурис улыбнулся, но улыбка ничуть не  затронула  его  ярко-голубых,
блестящих, точно пуговицы, глаз.
   - Не могли бы мы поговорить... э-э... наедине?  -  осторожно  спросил
он.
   - Вряд ли можно в походе ждать большего уединения, Пурис, -  заметила
она.
   Чиновник кивнул,  затем  бросил  быстрый  взгляд  на  спящих  воинов.
Убедившись, что никто из них не услышит разговора, он снова повернулся к
женщине-воину.
   - Боги, - сказал он, - не наградили меня  отвагой.  Я  всегда  боялся
боли - даже самой пустячной. А теперь я боюсь даротов.  -  Пурис  тяжело
вздохнул. - Впрочем, "боюсь" - это еще мягко сказано. Мне  так  страшно,
что я не могу заснуть.
   - Зачем ты говоришь мне все это?
   - Не знаю. Может быть, просто затем,  чтобы  облегчить  душу.  Скажи,
есть ли какой-то секрет у твоей храбрости? И что я могу  сделать,  чтобы
укрепить свой дух?
   - Не знаю, Пурис. Если что-то стрясется - держись  меня.  Слушай  мои
приказы. Не  поддавайся  сомнениям.  -  Карис  глянула  на  чиновника  и
улыбнулась. - И подумай еще вот о чем, советник, - трус не  вызвался  бы
добровольно отправиться на такое дело.
   - А ты боишься, Карис?
   - Конечно. Мы все едем навстречу неизвестности.
   - Но ты думаешь, что мы уцелеем? Карис пожала плечами.
   - Надеюсь.
   - Я частенько думал о том, что  такое  героизм,  -  задумчиво  сказал
Пурис. - Тарантио и Вент - мечники, искусные  воины.  Большинство  людей
назвало бы их героями. Но разве героизм присущ только воинам?
   Карис покачала головой.
   - Герой - это тот, кто лицом к лицу встречает свой страх. Вот и  все.
Ребенок, который боится темноты, но все же задувает  зажженную  на  ночь
свечку. Женщина, которая боится родов, но все  же  говорит  себе:  "Пора
стать матерью".Героями, Пурис, становятся не только на поле брани.
   Маленький советник улыбнулся.
   - Спасибо тебе, госпожа моя, - сказал он.
   - За что?
   - За то, что выслушала меня.
   С этими словами он встал и скрылся за деревьями, а Карис вернулась  к
изучению  карты.  Пока  люди  герцога  искали  Форина,  она   сидела   в
библиотеке, читая все, что удалось найти о  даротах.  Немного,  впрочем.
Карис расширила круг поиска,  включив  в  него  рассказы  -  в  основном
легенды - о расе гигантских воинов, которые, по слухам, обитали когда-то
на севере. Быть может, эти легенды тоже касались даротов.
   И все же ни в одной из прочитанных книг она не нашла  подсказки,  как
надо вести себя при встрече с даротами. Пурис предложил  ехать  с  белым
флагом, но Карис спросила - с какой стати он решил, что даротам  знакомо
значение этого цвета?
   Форин, который, по словам Тарантио, знал  много  историй  о  даротах,
предложил только одно: "Возьмите им в подарок соль, - сказал он.  -  Мой
отец слыхал от эльдеров, что дароты обожают соль. Они  от  нее  хмелеют,
как мы от вина".
   Карис вняла этому совету. Однако для того  чтобы  предложить  даротам
соль, нужно, чтобы они сначала согласились выслушать послов. С солдатами
Кэпела  дароты  в  разговор  не  вступали,  а  перебили  их   быстро   и
безжалостно.
   Вернулся Пурис и принялся аккуратно складывать свое одеяло. Проснулся
Форин, шумно рыгнул и сел. Зевая и сладко потягиваясь, он поскреб у себя
в паху, затем увидел Карис и смущенно ухмыльнулся.
   -  Люблю  проверять,  начеку  ли  старый  дружок,  -  пояснил  он  и,
поднявшись, тоже пошел к деревьям. Правда, отошел он не так далеко,  как
герцогский советник, и скоро Карис услышала,  как  он  шумно  мочится  у
ближайшего дерева.
   Пурис побагровел, но женщина-воин лишь рассмеялась.
   - Не стоит смущаться, советник, - сказала она. - Ты попал в отнюдь не
знатную компанию.
   - Это я уже заметил, - кисло  отозвался  он.  Проснулись  Тарантио  и
Брун, а за ними - Вент  и  Горан.  Они  позавтракали  овсянкой,  которую
отыскали в покинутой деревне.  Горан  и  Вент  прибавили  в  кашу  меда,
Тарантио посолил свою порцию, Пурис заявил, что  он  не  голоден.  Форин
отказался от овсянки и предпочел сжевать ломоть вяленого мяса. Брун съел
свою порцию и пальцами подчистил миску.
   - Думаю, сегодня мы встретимся с даротами, - сказал Вент. - Наверняка
они высылают конные разъезды. Ты уже придумала что-нибудь, Карис?
   Словно не услышав этого вопроса, Карис закончила  завтрак  и  вытерла
миску травой.
   - Когда мы увидим даротов, - сказала она наконец, - никто из  вас  не
должен хвататься за оружие. Будете сидеть тихо и ждать, а я  поскачу  им
навстречу.
   - А если они нападут? - спросил Пурис.
   - Тогда мы бросимся врассыпную и встретимся здесь.
   - Этот план умиляет меня своей простотой, - заметил  Вент.  И,  вынув
нож, принялся самоотверженно скрести небритый подбородок.
   - Зачем тебе этакая морока? - спросил рыжебородый Форин.
   - Надо же соблюдать приличия, - с иронической ухмылкой ответил  Вент.
- И, само собой, я желаю предстать перед даротами во всем  блеске  своей
красоты. Они  придут  в  такой  восторг,  что  немедля  сдадутся  нам  и
присягнут в своей вечной верности!
   - Именно так я и задумала, - сухо заметила Карис.
   Она забросала землей костер, затем все оседлали коней  и  поехали  на
север. Горан ударил коня пятками по бокам, чтобы нагнать Карис.
   - Как ты думаешь, - спросил он, - мой отец еще жив?
   - Не знаю, - ответила она, - но будем надеяться. Ты храбрый паренек и
заслужил того, чтобы снова его увидеть.
   - А отец говорит, что мы не всегда получаем то,  что  заслуживаем,  -
вздохнул Горан.
   - Твой отец, - сказала Карис, - мудрый человек.
   Они ехали еще два с лишком часа, перевалили  через  невысокие  холмы,
вплотную подступавшие к горам, и через узкое ущелье выехали на  равнины.
Отсюда уже виднелся далекий город. Его  не  окружали  стены,  дома  были
круглые, приземистые и на человеческий взгляд довольно уродливые.
   - Похоже на большую груду конских катышков, - заметил Форин.
   Карис пришпорила Варейна, и маленький отряд рысью поскакал вперед.
   Когда они приблизились к городу, наперерез  им  выехали  два  десятка
всадников. У Карис  перехватило  дыхание.  Дароты  ехали  на  гигантских
конях, рядом с которыми и Варейн  казался  карликом.  Она  ощутила,  как
Варейн под ней напрягся.
   - Спокойно, малыш, - пробормотала  Карис,  ласково  похлопав  его  по
изящной шее.
   Дарот, ехавший  впереди,  обнажил  свой  длинный  зазубренный  меч  и
поскакал на Карис. Отвязав от пояса мешочек, она поехала навстречу ему с
вытянутой рукой. Наконец они съехались лицом к лицу. Дарот ждал,  занеся
меч, его овальные угольно-черные глаза, впились безжалостным взглядом  в
Карис. Женщина-воин протянула ему  открытую  ладонь,  на  которой  лежал
мешочек. Бросив поводья, дарот  взял  у  нее  мешочек,  неуклюже  дернул
завязки. Из мешочка высыпалась струйка соли. Гигант сунул большой  палец
в рот, облизал его длинным лиловым языком, потом потрогал пальцем  соль,
попробовал...
   Завязав мешочек, дарот сунул его в карман  кожаного  жилета  и  снова
уставился на Карис.
   - Зачем вы здесь? - спросил он холодным, замогильным голосом.
   - Мы хотим поговорить с вашим предводителем, - ответила Карис.
   - Он вас слышит. Все дароты вас слышат.
   - У нас в обычае говорить лицом к лицу.
   - У вас есть еще соль?
   - Да, и много. Целые караваны - свежая, только что добытая соль.
   - Следуйте за мной, - бросил всадник, сунув меч в ножны.
   Тарантио никогда не видел подобного города. Все здания были  круглые,
черные,  безо  всяких  архитектурных  излишеств  -  глазу  не   за   что
зацепиться. Располагались они, на первый  взгляд,  совершенно  хаотично,
однако все были соединены друг с другом крытыми галереями.  И  при  этом
громоздились в несколько этажей, один на другом.
   - Точь-в-точь виноградная гроздь, - заметил Форин. - И как только они
здесь живут?
   Тарантио ничего не ответил. Отряд ехал дальше, и из каждого  дома  на
пути появлялись все новые и новые дароты.  Они  стояли  молча,  провожая
взглядом всадников. Мощеные улицы были гладкими, как стекло, и в  тишине
копыта коней цокали по мостовой особенно гулко.
   - Ну и уроды! - заметил Дейс.
   - Быть может, мы  с  их  точки  зрения  тоже  уродливы,  -  отозвался
Тарантио.
   Впереди высились два высоких шпиля. Из их  вершин  лениво  тянулся  в
небо  густой  черный  дым  и  завесой  клубился  над  городом.  Тарантио
принюхался. Здесь  царил  странный,  неприятный  запах  -  приторный  до
тошноты.
   Улица впереди  стала  шире,  и  отряд  проехал  между  двумя  черными
колоннами, направляясь к огромному серому куполу. Именно за  ним  стояли
дымящиеся шпили.  Дароты,  сопровождавшие  посольство,  отъехали  прочь,
остался лишь командир, который спешился перед круглым, без дверей входом
в дом.
   - Останешься с  лошадьми,  -  приказала  Карис  Горану,  когда  отряд
спешился.
   - Но я хочу найти отца! - возразил мальчик.
   - Если только он здесь, я найду его, - пообещала она. Дарот  вошел  в
купол, Карис и ее спутники последовали за ним. Советник Пурис ни на  шаг
не отступал от женщины-воина, он был бледен, руки его дрожали.  Тарантио
и Форин шли за ними, а замыкали шествие Вент и Брун.
   Гигантское здание изнутри было освещено круглыми лампами,  вделанными
в потолок, и Карис с изумлением обнаружила, что громадный купол  изнутри
не поддерживают колонны. Здесь не было ни статуй, ни иных  архитектурных
украшений.  В  дальнем  конце  круглого  зала  вокруг  огромного   стола
серповидной формы расселись около полусотни даротов  -  вернее  сказать,
они стояли на коленях в  резных  креслах  причудливой  формы,  наподобие
того, что Тарантио видел в даротской усыпальнице.
   - Эх, если б мой отец мог это видеть! - пробормотал Форин.  В  голосе
его Тарантио явственно ощутил  страх,  но  рыжебородый  великан  неплохо
ухитрялся его скрывать.
   Карис шагнула вперед.
   - Кто здесь предводитель? - спросила она, и звук ее голоса подхватило
странное, гулкое эхо. Дароты гортанно защелкали,  затем  поднялся  воин,
сидевший в центре стола.
   - Я - тот, кого бы вы, люди, назвали герцогом даротов, - объявил он.
   - Я - Карис.
   - Зачем вы явились сюда?
   - Посольство, подобное нашему,  отправляется  обычно  в  знак  мирных
намерений. Позволь мне представить советника Пуриса - он  передаст  тебе
слова нашего герцога.
   Карис обернулась и жестом предложила Пурису вы