без удержу. - Неклен пожал плечами.  -  Вопреки
всему этому в ней есть величие. Именно это поможет ей все выдержать, так
что не беспокойся за нее, государь. Когда  дароты  подступят  под  стены
Кордуина, ты увидишь, как воссияет величие Карис.
   Герцог слабо улыбнулся.
   - Надеюсь, что ты прав. Я неплохо дерусь на мечах, но никогда не  был
солдатом. Да и не желал этого. Мой талант - знание  людей.  Увы,  только
мужчин. Женщины,  скажу  с  радостью,  до  сих  пор  остаются  для  меня
загадкой.
   - И чудесной загадкой, - прибавил с ухмылкой Неклен.
   - Именно так.
   На краткий миг между ними вспыхнула искорка  приязни.  Герцог  ощутил
это - и мгновенно отстранился.
   Неклен почувствовал, что настроение герцога переменилось, и встал.
   - Если это все, государь...
   - Да, все. Спасибо тебе. Будь рядом с Карис и следи, чтобы она...  не
загоняла себя.
   - Постараюсь, государь.
   Когда Неклен ушел, герцог придвинулся к столу и, положив перед  собой
стопку бумаг, снова принялся за чтение.

***

   Дуводас и Первый Олтор пересекли каменистую пустошь, которая когда-то
была Зачарованным Парком Эльдерисы.  Вместе  поднялись  они  на  вершину
Визы,  одного  из  утесов-близнецов.   Дуводас   помнил,   как   впервые
вскарабкался он на Визу и стоял на макушке этой  нерукотворной  каменной
башни, откуда должен был перепрыгнуть на второй утес,  Пазак.  Все  дети
эльдеров совершали этот прыжок. Говорили, что он  символизирует  переход
из детства в зрелость.
   И сейчас, стоя на голой вершине Визы, Дуводас дрожал  не  столько  от
ледяного ветра, сколько от нестерпимой  печали,  которой  наполняли  его
воспоминания.
   - Зачем мы здесь? - спросил он.
   - Гляди, - только и ответил Первый Олтор. Он начал петь, и голос  его
вплетался в  ветер,  становился  его  частью,  непроглядный,  как  ночь,
ледяной, как зимние скалы. То  была  песня  звездного  света  и  смерти.
Странная эта  музыка  овладела  сердцем  Дуво,  и  он,  расчехлив  арфу,
принялся играть.  Звуки  плыли  из-под  его  пальцев,  ясные  и  чистые,
созвучные с песней олтора. Дуво понятия  не  имел,  откуда  взялась  эта
музыка, навевавшая глубокие, сумеречные раздумья. Никогда прежде ему  не
доводилось играть ничего подобного.  Затем  песня  изменилась.  Певучий,
мелодичный голос олтора свободно взмыл к небесам. Мелодия все еще дышала
сумрачной горечью зимы, однако олтор  вплел  в  нее  ясный  переливчатый
напев - словно первый лучик солнца после бури. Нет,  подумал  Дуво,  как
рождение ребенка на поле боя -  несвоевременное,  неуместное  и  все  же
невыразимо прекрасное.
   Примерно в двенадцати футах над вершиной скалы засиял неяркий свет  и
очень скоро растекся, словно туман, по  всей  округе.  Затем  этот  свет
поднялся выше, сплетаясь по пути в призрачные, прозрачные  образы.  Дуво
перестал играть и с безмолвным трепетом смотрел, как медленно  возникает
над ним сотворенный из  света  прекрасный  город  Эльдериса.  Не  просто
здания, но даже цветы в парке и сами эльдеры  -  призрачные,  застывшие.
Дуво вдруг почувствовал, что мог бы шагнуть  со  скалы  и  стать  частью
света, который сиял всего в нескольких дюймах  от  края  утеса.  Он  уже
готов был так и поступить, но тут олтор оборвал  свою  песнь  и  положил
руку ему на плечо.
   - Ты не можешь уйти туда, друг мой, - промолвил он. -  Время  еще  не
настало.
   Золотокожий Певец воздел руки, сомкнув ладони, словно бы  в  молитве,
затем прочертил в воздухе вертикальную линию. Когда его руки упали вниз,
в лицо Дуво ударила струя теплого воздуха.  Потрясенный  до  немоты,  он
увидел, как сквозь линию, проведенную руками олтора, струится  солнечный
свет. Затем линия разошлась шире, и сквозь этот проем Дуво увидел  город
Эльдериса - не сотканный из света, но выстроенный  из  дерева  и  камня,
незыблемый, прочный, настоящий.
   - Я открыл Завесу, - сказал Первый Олтор. - Ступай за мной.
   На подгибающихся ногах Дуводас шагнул в проем. Дети, игравшие в  мяч,
застыли, точно изваяния, и  мяч,  взлетевший  над  их  руками,  замер  в
воздухе, точно маленькая луна. Ни звука, ни ветерка, ни  движения.  Дуво
поднял глаза к летнему небу. Облака тоже не двигались.
   - Как это может быть? - изумленно спросил он у олтора.
   - Время здесь не властно. И не будет властно. Пойдем, ты  поможешь  в
том, что я должен совершить.
   Первый Олтор пересек Великую Площадь и по широким гранитным  ступеням
подошел к Храму Олторов. Здесь тоже были эльдеры - отец застывшей  рукой
указывал на кости, белеющие на черном  бархате,  а  дети  стояли  вокруг
него, навеки замерев в безмолвном изумлении.
   Первый Олтор постоял посреди громадного зала, озирая тысячи и  тысячи
костей. Затем он подошел  к  высокому  алтарю  и  взял  с  него  обломок
красного коралла. Дуводас молча последовал за ним.
   - Некогда это было моей кровью, - промолвил Первый Олтор. - Теперь  -
будет кровью моего народа. - Оторвав лоскут синего бархата, он  протянул
его Дуводасу. - Тебе придется завязать глаза, друг мой, ибо здесь сейчас
вспыхнет слепящий свет, и ты навеки лишишься зрения.
   Дуводас взял бархатный лоскут и крепко завязал им глаза. Олтор вручил
ему арфу.
   - Ты не знаешь песни, которую я буду петь, но пусть твоя арфа  играет
созвучно ей - как подскажет сердце.
   И снова зазвенел певучий ясный голос  олтора.  Дуво  выждал  немного,
вслушиваясь в мотив песни, затем заиграл. Даже сквозь бархатную  повязку
он различил, что перед ним вспыхнул  яркий  свет.  Он  слепил  и  терзал
глаза,  и  Дуво  поспешно  отвернулся.  Мелодия  была  похожа  на  Песнь
Рождения, которой много  лет  назад  обучил  его  Раналот,  однако  была
бесспорно глубже,  звучнее,  разнообразней.  Песня  олтора  звучала  все
громче, и в нее вливались все новые и новые голоса.  Теперь  звучал  уже
непостижимо огромный хор, и эта музыка дышала  такой  магией,  что  Дуво
едва не лишился чувств.
   Он упал на колени и выронил арфу. Музыка плыла над ним, точно  теплая
волна, и он лег на каменный пол Храма и заснул. Во сне он видел  Первого
Олтора, который стоял перед своими соплеменниками. Завеса Времени  вновь
приоткрылась, и олторы один за  другим  прошли  через  нее  в  мир,  где
зеленели равнины и высились могучие горы, где царили покой и гармония. И
Дуводас во сне тосковал оттого, что не может уйти с ними.
   Он проснулся, когда  Первый  Олтор  мягко  коснулся  его  лица,  -  и
осознал, что никогда в жизни не чувствовал себя таким  свежим  и  полным
сил. Сняв с глаз  повязку,  Дуво  увидел,  что  отец-эльдер  по-прежнему
безмолвно указывает рукой на алтарь - но теперь там ничего не было. Дуво
торопливо окинул взглядом громадный зал  -  пусто.  Все  кости  убиенных
олторов исчезли - кроме черепа, который держал в руках Первый Олтор.
   - Ты оживил их! - прошептал Дуводас.
   - Мы оживили их, Дуво. Ты и я.
   - Где они теперь?
   - В новом мире. Я должен вскоре присоединиться к ним, но вначале  мне
в последний раз понадобится твоя помощь.
   - Чем я могу тебе помочь?
   Олтор поднял на вытянутых руках череп.
   - Это все, что осталось от меня, друг мой. Я не  могу  соединиться  с
ним, ибо не в силах одновременно петь и возрождаться из мертвых.  Сыграй
песню, которую ты только что слышал.
   - Но я не смогу сыграть ее так, как ты!  Я  не  сумею...Первый  Олтор
улыбнулся.
   - Умение здесь не нужно - только чуткое сердце, а оно у тебя есть.  -
Олтор снова завязал Дуво глаза. - Начни играть вместе со мной, а когда я
умолкну - продолжай один.
   И снова зазвучала песнь. Пальцы Дуво порхали по струнам арфы.  Он  не
играл сознательно, стараясь следовать мелодии, - нет, это  мелодия  сама
вырывалась из его сердца.
   Дуво даже не заметил, когда голос олтора смолк - он  играл  и  играл,
невесомо перебирая струны.
   Потом на плечо ему легла рука, и он оборвал игру.
   - Мы уже здесь, Дуводас, - проговорил олтор. Дуво  сорвал  повязку  и
протер глаза. На каменном полу лежал  спящий  Брун.  Он  больше  не  был
золотокожим - все тот же худой белобрысый юнец, каким  Дуво  увидел  его
впервые в таверне "Мудрая Сова". Рядом с Вруном стоял  высокий  и  нагой
Первый Олтор.
   - Теперь я должен уйти, - сказал олтор, - а ты - вернуться в  мир.  -
Он передал Дуво небольшой осколок красного коралла. -  Я  вплел  в  него
заклинание, которое только  дважды  откроет  для  тебя  Завесу.  Так  ты
пройдешь к подножию высокой горы, на которой стоит  монастырь  -  это  в
сорока милях к юго-востоку от руин города Моргаллис. В этом монастыре ты
найдешь Сарино. Жемчужина при нем. Возьми  с  собой  Тарантио,  если  он
захочет идти.
   - Неужели ты не можешь остаться и помочь нам?
   - Я не желаю видеть больше войн. Я касался звезд,  Дуводас,  и  узрел
множество чудес. Много веков назад эльдеры позволили людям пройти  через
Завесу. Знаешь ли ты, почему?
   - Раналот говорил - потому что наш прежний мир умирал.
   - Да, поступок  этот  был  продиктован  в  том  числе  милосердием  и
жалостью. Однако же скрытая причина была в том, что эльдеры  знали,  как
вы схожи с даротами. Вы, люди, были не так всеобъемлюще злы, как дароты,
но все же обладали способностью  творить  зло  -  способностью,  которую
эльдеры пытались понять. Они полагали, что  если  сумеют  подружиться  с
вами, людьми, этот опыт поможет им, когда они вернут свободу даротам.
   - Но мы совсем не такие, как дароты! Этого не может быть!
   Олтор вздохнул.
   - В глубине души, Дуво, ты знаешь, что я прав. Воображение вашей расы
ограничено самыми примитивными желаниями. Алчность,  похоть,  зависть  -
вот что движет человечеством. Оправдывает вас  лишь  то,  что  в  каждом
мужчине и в каждой женщине есть  зерно  любви,  радости  и  сострадания.
Однако же этому зерну не дано прорасти в плодородной почве. Оно обречено
бороться за жизнь в угрюмых скалах вашей, человеческой души.  Эльдеры  в
конце концов поняли это. И вот они здесь, вокруг нас - недвижные, живые,
но не живущие.
   - Но я думал, что  это  лишь  застывший  миг  времени!  -  воскликнул
Дуводас. - Я думал, ты открыл Завесу в прошлое!
   - Нет, мой друг, хотя это и вправду застывший миг - но не прошлого, а
настоящего. Мы внутри Жемчужины.
   Дуво вдруг понял, что у него нет слов, чтобы выразить  свои  чувства.
Молча озирал он безмолвные здания и застывших, как изваяния, эльдеров.
   - Вместо того чтобы сражаться и убивать, - продолжал Первый Олтор,  -
они предпочли сокрыться от мира. Лишь один престарелый провидец  остался
снаружи, дабы унести Жемчужину в безопасное место. И погиб.
   - Чем я могу помочь эльдерам? - спросил Дуво. - Как мне их вернуть?
   - Прежде всего отыщи Сарино  и  Жемчужину,  а  затем  принеси  ее  на
вершину самой высокой горы в окрестностях Эльдерисы. Положи Жемчужину на
вершине, а сам взберись на Близнецы. И тогда - сыграй Гимн Творения.  Ты
знаешь его - Раналот тебя научил.
   - Да, знаю. Но я уже был здесь раньше. И не  смог  отыскать  магию  в
этих скалах.
   - И все же, если хочешь вернуть эльдеров, - попытайся.
   Брун глубоко,  судорожно  вздохнул  и  проснулся.  Сев  на  полу,  он
посмотрел на олтора.
   - Ты... ты уже не со мной, - с неподдельным испугом проговорил он.
   - Часть меня всегда будет с тобой, Брун. А теперь нам пора прощаться.
***

   Озобар был мужчина крупный, и тощие лестницы, которые вели  на  крышу
казармы, не внушали ему особого доверия. И все же он  упорно  карабкался
наверх, не желая, чтобы его творение устанавливали на место  всякие  там
невежи. Добравшись до крыши, он отступил на  шаг  и  придирчивым  глазом
осмотрел работу четверых плотников, которые стояли тут  же,  ожидая  его
оценки. Они сколотили большую ровную платформу из  сшитых  крест-накрест
досок, опорой которым служили четыре массивные балки. Озобар поднялся на
платформу, походил по ней,  старательно  топая  ногами.  Платформа  была
сколочена на совесть и превосходно  выровнена.  Вполне  удовлетворенный,
Озобар взял кусок веревки и подозвал одного из плотников.
   - Придержи-ка веревку вот здесь большим пальцем, - велел он,  положив
один конец веревки в самом центре платформы. Вытянув веревку во  всю  ее
длину - пять футов, Озобар взял кусочек мела  и  вычертил  на  платформе
круг десяти футов в поперечнике. Плотник  с  любопытством  смотрел,  Как
оружейный мастер укоротил веревку на три дюйма и вычертил  второй  круг.
Затем Озобар сунул веревку в карман и подозвал к себе плотников.
   - Я хочу, чтобы между этими кругами были просверлены дыры в три дюйма
глубиной и на расстоянии в четыре дюйма друг от друга. Ни на дюйм больше
или меньше.
   - А для чего эти дыры? - спросил старший плотник.
   - Для колышков, - кратко ответил  Озобар.  -  Мне  нужно,  чтобы  эта
работа была закончена к полудню, когда привезут желоба.
   Затем оружейный мастер отошел туда, где соорудили  систему  блоков  и
канатов. Озобар сам спроектировал эту систему так, чтобы она выдерживала
тройной вес снаряда, - и все равно до сих пор перебирал  в  мыслях  свои
расчеты, возможные проблемы и способы их решения. Пройдясь  еще  раз  по
крыше, он оглядел местность за северной стеной.  Озобар  уже  знал,  что
отсюда до того места, где дароты скорее всего поставят свою  катапульту,
четыреста ярдов, до  второй  катапульты  -  триста  семьдесят  пять,  до
третьей  -  триста  пятнадцать.  Весной   в   этих   краях   преобладают
юго-восточные ветры - однако не всегда. Учитывая  то,  что  им  надлежит
добиться небывалой  точности  стрельбы,  ветер  вполне  может  оказаться
помехой.
   На стене, футах в шестидесяти к северу,  Озобар  заметил  Карис.  Она
разговаривала с несколькими офицерами и старым солдатом по имени Неклен.
Заметив Озобара, Карис помахала ему рукой и улыбнулась.  Мастер  ответил
беглым кивком и отвернулся. Может ли он построить катапульту?  Может  ли
слепец мочиться в темноте? До чего же раздражает его эта женщина!
   Тут в Озобаре проснулось  врожденное  чувство  справедливости,  и  он
усовестился  своей  грубости.  Не  вина  Карис  в  том,  что  она,   как
большинство людей, не может разглядеть его гениальности. Такое в порядке
вещей.  Озобару  порой  казалось,  что  мир  битком  набит  тупицами   с
недостатком воображения. "Почему в мире так много дураков?" - спросил он
как-то своего отца.
   "Видишь ли, сынок, дураки правят миром, оттого-то они  и  процветают.
Людей творческих редко ценят по заслугам, и я боюсь, что ты и сам  скоро
в этом убедишься".
   Как же он оказался прав! В свои  тридцать  пять  Озобар  не  раз  был
свидетелем того, как  недоумки  презирают  его  изобретения,  а  мудрецы
насмехаются над  его  трудами.  Только  сейчас,  когда  Кордуину  грозит
великая опасность, эти тупицы явились к нему на  поклон.  И  ради  чего?
Ради  созданного  им  насоса  или   же   чертежей   по   благоустройству
канализации? Ради водяного фильтра? Нет, им нужны  доспехи,  арбалеты  и
гигантские катапульты. Наглость - это про них еще мягко сказано.
   - Сударь, - окликнул его, подойдя, старший плотник, - какого  размера
должны быть эти дыры в поперечнике?
   - Дюйма вполне достаточно.
   - Тогда мне придется послать за новыми сверлами. Придется ждать.
   - А какого размера сверла у вас есть?
   - Три четверти дюйма, сударь. И полным-полно колышков того же размера
в поперечнике.
   Озобар задумался. Колышки должны крепко держать колеса  катапульты  в
желобах, которые позволяют разворачивать  орудие  в  любую  сторону.  Во
время выстрела катапульта с изрядной силой откатывается  назад,  загоняя
колеса между рядами колышков. Смогут ли колышки  в  три  четверти  дюйма
выдержать этот толчок? Может быть, лучше сделать железные  колышки?  Это
было бы довольно просто. Впрочем, железные колышки могут разбить дыры.
   - Так что же, сударь?
   - Ладно, возьмите трехдюймовые. Только  углубите  дыры,  чтобы,  если
колышек сломается, его можно было выбить из гнезда и вставить новый.
   - Слушаюсь.
   Старший плотник ушел. Озобар услышал, как  кто-то  окликает  его,  и,
свесившись с крыши, взглянул на  улицу.  Там  стояла  повозка  с  первой
дюжиной из заказанных  им  глиняных  снарядов.  Снаряды  были  аккуратно
уложены в соломе. Озобар разозлился не  на  шутку.  Их  же  должны  были
привезти только после обеда! К тому же еще не готов холщовый  навес  для
снарядов.
   Пару  минут  спустя  Озобар  уже  кипел  от  гнева:  обслуга   блоков
катапульты, торопясь закончить работу, разбила о стену казармы  один  из
снарядов.
   В следующий час оружейный мастер  метался  по  всей  крыше,  проверяя
работу подчиненных. Глиняные снаряды бережно сложили  у  западного  края
крыши и накрыли холстом. Круглые железные желобы  прибыли  вскоре  после
обеда,  и  Озобар  самолично  пристроил  их  на  место.   Уже   начинало
смеркаться, когда привезли первые части самой катапульты.  Озобар  лично
наблюдал за их подъемом, затем приказал зажечь лампы, чтобы работу можно
было продолжать и после наступления темноты.
   К полуночи катапульта была наконец собрана и  установлена.  Громадная
бронзовая ложка матово блестела  в  свете  ламп.  Озобар  сам  развернул
орудие вправо - и колеса жалобно взвизгнули. Тогда он щедро смазал  оси.
Теперь катапульта поворачивалась беззвучно.
   - Что ж, надеюсь, что эта штука будет  работать,  -  заметил  старший
плотник - тонколицый, с дурацкой, словно приклеенной ухмылкой.
   Озобар сделал вид, что не расслышал его,  но  потом  усмехнулся.  Ему
живо  представилось,  как  этот  человечишка  восседает   в   объемистой
бронзовой ложке катапульты. Бац - и вот он уже полетел вверх  тормашками
через стену.
   Пошел снег. Озобар велел прикрыть катапульту  просмоленной  парусиной
и, рискуя жизнью, спустился по чахлым лестницам с крыши.
   Пройдясь  по  городу,  он  заглянул  в  какую-то  таверну  и  наскоро
перекусил, а затем прошагал еще полторы мили до своей мастерской.  Брек,
его помощник, кряжистый  широкоплечий  парень,  беседовал  с  Форином  и
женщиной-генералом Карис.
   Озобар подошел к кузнечному горну и протянул ладони к его огнедышащей
пасти.
   - Все готово? - спросил он у чернобородого Брека.
   - По большей части собрано, Оз. Только  к  шлему  нужно  еще  кое-что
добавить.
   -  Тогда  начнем,  -  решил  Озобар.  И,  сообразив,  что   даже   не
поздоровался с гостями, учтиво поклонился Карис:
   - Прошу, генерал.
   Карис  прошла  в  дальнюю  кладовую.  Там,  на  деревянной  распялке,
красовалась  причудливого  вида  кираса  из  полированного  железа  -  с
массивными наплечниками и высоким круглым воротом. Брек принес  огромный
шлем и водрузил его на распялку поверх кирасы.
   - Похоже на здоровенного жука, - хохотнул Форин.
   - Надень это, - сказала Карис.
   - Ты что, шутишь?
   - Нисколько. Надень это.
   Форин шагнул к распялке. Брек снял шлем, поднял с распялки  кирасу  и
водрузил ее на  Форина.  Великан  и  так  был  широкоплеч,  а  массивные
наплечники и вовсе придавали ему богатырский вид. Брек закрепил по бокам
кольчужную сетку.
   - А теперь шлем, - сказала Карис.
   Брек надел на голову Форина большой конический шлем и прикрепил его к
вороту.  В  узкой  прорези  шлема   зеленые   глаза   Форина   искрились
неподдельным весельем.
   - Я, должно быть, выгляжу совсем по-дурацки, - донесся  из-под  шлема
его гулкий приглушенный голос.
   - И это тебе к лицу, - заметил Озобар.
   - Что он там сказал? В этой треклятой штуке ничего не слыхать.
   Озобар извлек из-за горна тяжелый двуручный меч, замахнулся -  и  что
есть силы наискось рубанул по шлему. Форин зашатался и едва не упал,  но
тут же с ревом бросился на мастера. Озобар нанес еще один удар.  На  сей
раз меч раскололся пополам.
   - Сними шлем, - приказал Озобар помощнику. Брек взобрался на скамью и
осторожно снял с Форина шлем.
   - Ах ты, сукин сын! - тут же заорал Форин. - Да я тебя...
   - Ты жив, болван! - огрызнулся Озобар. - Если б на тебе не было  этих
доспехов, я бы снес тебе  голову  с  плеч.  Не  знаю,  насколько  сильн