мы отразим их первый удар, то посеем  в  их
душах зерно сомнения. То, что случилось в чародейском лесу, наверняка их
сильно встревожило.  Если  мы,  люди,  сумеем  остановить  даротов  безо
всякого чародейства - они  встревожатся  еще  сильнее.  Тогда-то  семена
сомнения и дадут ростки... а сомнение  -  это  демон,  который  способен
развалить самую стойкую армию.
   Герцог Альбрек усмехнулся.
   - Благодарю, генерал. Что ж,  не  стану  тебя  дольше  задерживать  -
возвращайся к своим обязанностям.
   Карис поклонилась и вышла. Пройдя в  дальние  комнаты  своих  покоев,
герцог зажег две лампы и долго глядел на доспехи, висевшие на деревянной
распялке. Эти доспехи когда-то принадлежали его деду, их не раз  надевал
в битву его отец. Сам Альбрек ни разу не прикасался к доспехам. Стальной
шлем, отливавший гладким серебряным блеском, был украшен золотой головой
рычащего льва. Тот же лев красовался и на  нагрудных  пластинах  кирасы.
Эти украшения невольно притягивали  глаз  и  придавали  доспехам  нелепо
показной вид. Альбрек всегда с отвращением взирал на эту безвкусицу.
   - Солдаты, - говорил ему отец, - должны  в  битве  все  время  видеть
своего монарха. Видеть его богом, великаном, что  на  голову  выше  всех
прочих. Правитель должен вдохновлять своих подданных.  Доспехи,  которые
ты, сынок, так презираешь, служат именно для  этой  цели,  ибо  когда  я
облачен в них, я - Кордуин.
   Альбрек вспомнил тот день, когда отец во главе  своей  армии  покидал
город. Вместе с матерью и братом юный принц смотрел  на  это  зрелище  с
самого высокого балкона во всем дворце. И в ту ночь, когда отец вернулся
с победой, Альбрек понял его слова. Лунный свет ослепительно сверкал  на
доспехах, и отец и вправду казался богом.
   Эти воспоминания вызвали у герцога печальный вздох,  и  он  вынул  из
ножен длинный двуручный  меч.  Это  был  массивный,  двуострый,  истинно
рыцарский клинок, которым надлежит с высоты седла, не сходя  на  грешную
землю, рубить вражеских пехотинцев.
   Альбрек вернул меч в ножны.
   Вошел слуга с подносом.
   - Ужин, мой господин, - негромко произнес он.
   - Поставь его на столе.
   - Слушаюсь, мой господин. Великолепные доспехи, мой господин.
   - Да, великолепные. Пусть их завтра вернут в музей.
   - Слушаюсь, мой господин.
   Альбрек вернулся в гостиную и сел у огня, так и  не  притронувшись  к
ужину. Сидя в кресле, он задремал. Так, спящим, и обнаружил  его  ночной
слуга и бережно укрыл теплым легким одеялом.

***

   Авил никогда не получал повышения. Он был разведчиком уже шесть лет и
делал свое дело не хуже, чем другие. Ему просто не везло. Всякий на  его
месте  мог  упустить  тот  летучий  отряд,  который  проскользнул  через
Салийский каньон - там ведь пропасть боковых троп. Просто нечестно,  что
во всем обвинили именно его. Хорошо еще, никто не знал, что он заснул, а
то бы его попросту повесили. Ну да человек не может  не  спать,  и  Авил
искренне считал, что он ни в чем не виноват.
   А  вот  эта  женщина-генерал  знала  ему  истинную  цену.  Она   сама
заговорила с ним о важном поручении, и  Авил  решил,  что  из  кожи  вон
вылезет, а покажет, на что он способен. Она вызвала его в свои  покои  и
угостила превосходным вином.
   - Я долго следила за тем, как ты служишь, - сказала она, - и  считаю,
что тебя несправедливо обходят награды.
   Даже сам Авил уже начал верить в то, что он ни на что не пригоден.  И
вот наконец-то его оценили по заслугам!
   - Мне нужен хороший разведчик, - продолжала женщина-генерал. -  Очень
хороший разведчик, который разузнает для меня  точное  число  врагов.  Я
хочу, чтобы ты понаблюдал за ними, за тем, как они обустраивают лагерь.
   - А почему так важно знать, как они обустраивают  лагерь?  -  спросил
тогда Авил.
   - Если в армии  крепкая  дисциплина,  это  видно  по  всем  действиям
солдат.  При  ленивом  генерале  и  солдаты  будут  расхлябанны.  Теперь
понимаешь?
   - Да, генерал. Конечно. Какой же я болван!
   - Ты вовсе не болван, -  заверила  она.  -  Разумный  человек  всегда
задает вопросы - как еще он научится чему-то новому?
   К ним подошел огромный черный пес и положил голову на колени Авила.
   - Ты ему нравишься, - заметила Карис.
   - Я знаю его. Это Ворюга. Он вечно крутится около  казарм  и  таскает
объедки.
   Карис рассмеялась. Не то чтобы она красавица, подумал тогда Авил,  но
есть в ней  что-то  жутко  притягательное  -  сразу  в  голове  крутятся
нескромные мысли. В этот миг он понял смысл  одного  из  прозвищ  Карис:
иные солдаты именовали ее "Шлюхой  Войны".  Авил  вдруг  обнаружил,  что
помимо воли уставился на  ее  груди:  на  Карис  была  тонкая  шерстяная
рубашка, которая почти не скрывала очертаний ее ладной фигуры.
   - Ты, конечно, слышал о нашем чародее? - спросила она, понижая голос.
   - Все только и говорят, что о чародейском лесе, - пробормотал Авил, с
трудом отрывая взгляд от соблазнительного зрелища.
   - У нас целых три чародея, - доверительно сообщила Карис.
   - Целых три?
   - Да, и они обладают поразительной силой. Один  из  них,  к  примеру,
может низвергать огонь с неба. Они обучались у эльдеров. Само собой,  об
этом не следует болтать. Понимаешь?
   - Да, генерал... то есть нет. Ведь если б наши люди знали, что у  нас
есть такая сила, они бы меньше боялись врага.
   - Ты, конечно же, прав. Однако если об  этом  узнают  и  дароты,  они
станут держаться подальше от стен, и чары до них не достанут.
   - Ага, - сказал Авил, - ясно. Только ведь дароты, наверно, все  равно
уже знают о том, что случилось в чародейском лесу?
   - Не сомневаюсь, что так оно и  есть.  Все  это,  конечно,  случилось
некстати - но ведь мы должны были защитить наших беженцев. И  все  равно
даротам пока известен только один наш чародей. Скорей всего они считают,
что сумеют одолеть нас и вопреки его чарам.  Вот  тогда-то  двое  других
чародеев и обрушат на них свои смертоносные чары.
   После этих слов Карис подала ему  второй  кубок  вина.  Крепкое  было
вино. Авил рассказал ей о своих честолюбивых мечтах и о том, как он  жил
в деревне до того, как пошел в солдаты. Карис слушала его  с  восторгом.
Никто еще до того не приходил в восторг от рассказов Авила. Он сказал об
этом Карис и  прибавил,  что  сотоварищи  называют  его  занудой.  Карис
заверила его, что он вовсе не зануда. По правде говоря,  ей  очень  даже
приятно его общество, и когда он выполнит это важное поручение, они  еще
непременно встретятся.
   Авил понял, что влюбился без  памяти.  Даже  сейчас,  валяясь  у  ног
даротского генерала, он вспоминал ее последние слова:
   "Будь очень осторожен, Авил. Если что-то пойдет не так,  не  допусти,
чтобы тебя взяли живым. Дароты не должны узнать наши тайные замыслы".
   "Генерал, вы можете на меня положиться. Я ничего не скажу.  Я  скорей
перережу себе горло, чем выдам вас".
   Авилу снова не повезло - последний раз в жизни. Он подобрался  совсем
близко к лагерю даротов, свято уверенный,  что  никто  его  не  заметил;
потом в голове вспыхнула жуткая боль, и он  потерял  сознание.  А  когда
очнулся - его окружали дароты. Их нечеловеческие  лица  были  совершенно
бесстрастны, но Авил уже слыхал об их зверствах и от  страха  обмочился.
Теплая моча потекла по ногам, и оттого Авилу стало так стыдно, что  этот
стыд, пускай и ненадолго, пересилил страх.
   - Назови свое имя, - велел  низкий  гулкий  голос.  Авил  дернулся  и
огляделся, пытаясь понять, кто из даротов говорит с ним.
   - Авил, - дрожащим голосом ответил он.
   - Ты боишься, Авил.
   - Да. Да, боюсь.
   - Хочешь, чтобы мы тебя отпустили? Хочешь вернуться к своим?
   - Да. Очень.
   - Тогда расскажи мне о том, какие силы собраны в городе.
   - Силы?.. А, герцогская армия! Я не знаю, сколько там солдат. Тысячи,
наверно. Много тысяч.
   Дарот ухватил Авила за волосы, рывком поднял на ноги. Потом  вцепился
в его руку, дернул - и вдруг что-то страшно  хрустнуло.  Авил  завизжал.
Дарот выпустил его, и он мешком свалился на землю, тупо  глядя  на  свою
нелепо вывернутую руку. Боли вначале почти и не было, но потом стало так
больно, что Авила замутило.
   - Сосредоточься, Авил, - велел дарот. Снова в голове вспыхнула жгучая
боль, но скоро отступила. - Расскажи мне о чародеях.
   У Авила никогда в жизни не было друзей, зато было множество прозвищ -
по большей части весьма постыдные. Но Карис доверилась ему  и  -  пускай
они только говорили - подарила самый чудесный вечер в  его  жизни.  Авил
безумно боялся боли и смерти, но твердо решил, что Карис он не предаст.
   - Я ничего не знаю о...
   - Берегись, Авил, - предостерег дарот. - Я могу причинить тебе  очень
сильную боль. Сломанная рука покажется тебе пустяком по сравнению с тем,
что я с тобой сделаю, если ты солжешь.
   У Авила по-детски задрожали губы, и он вдруг разрыдался. Он рыдал,  а
вокруг разносились странные гортанные щелчки. Авил сделал глубокий вдох,
попытался обуздать свой страх - но тут дарот снова заговорил:
   - Чародеи. Расскажи мне о чародеях.
   - Нет никаких чародеев! - выкрикнул Авил. "Я  умру,  как  мужчина,  -
думал он, - хотя боги свидетели, как мне жаль, что я не  увижу,  как  на
головы этих демонов низвергается небесный огонь!"
   - Как  это  случится?  -  почти  вкрадчиво  спросил  дарот  -  Откуда
низвергнется огонь?
   Авил заморгал. Неужели он сказал это вслух? Нет, не такой же он дурак
в самом деле! Что происходит?
   - Расскажи мне о чародее, который низвергает с неба огонь, - повторил
дарот.
   Авил уронил голову на грудь, стараясь не смотреть на даротов.  И  тут
увидел, что его кинжал  по-прежнему  торчит  в  ножнах  -  дароты  и  не
подумали разоружить его! Схватившись за рукоять, Авил выдернул кинжал  и
мгновенно вонзил его себе в грудь. А потом упал ничком  на  траву,  и  в
лицо ему заглянули яркие ночные звезды.
   "Я не предал тебя, Карис, не предал. Эти ублюдки ничего  от  меня  не
узнали".
   Над его головой снова разнеслись щелчки. Сильные нечеловеческие  руки
ухватили умирающего, содрали с него одежду. Потом его подняли и  понесли
к яме, в которой алели раскаленные угли.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

   Надеюсь, ты понимаешь, что мы задумали невозможное? - спросил Озобар.
Он и Карис сидели у горна, наслаждаясь его гаснущим теплом. - Невозможно
скрыть тайну от телепатической расы. Все оружие,  которое  мы  испытали,
видели наши же люди. Нам не удастся застать даротов врасплох.
   - Это зависит от того, как именно действует их телепатический дар,  -
отозвалась она. - Могут ли они прочесть все мысли или только то, что  мы
думаем, когда находимся в их поле зрения?
   - Этого мы никак не сможем выяснить, - сказал Озобар, поглаживая свою
светлую бородку.
   - Именно. Потому-то я  и  не  стану  тратить  попусту  силы,  пытаясь
угадать, на что способны дароты. Ты исследовал мечи Тарантио?
   - Да. Они великолепны. Судя по всему, это  заклятие  -  помимо  всего
прочего - значительно  уменьшило  воздействие  на  клинки  силы  трения.
Впрочем, не это делает их такими смертоносными.
   - Сможешь ты сделать такие же?
   - Увы, нет. Я ведь не чародей, Карис. Я ученый. Эти клинки  словно  и
не существуют в реальном мире. Их, например, невозможно зажать в  тиски.
Я попробовал это проделать с одним из мечей, но тиски  с  него  попросту
соскользнули. Эти мечи рубят все - камень, дерево, кожу, даже железо,  -
хотя и не без труда.
   - Я отдала бы десять  лет  жизни,  только  бы  получить  сотню  таких
клинков, -  мечтательно  вздохнула  Карис.  -  И  почему  только  Сарино
позволил себя убить?
   Озобар взял небольшой полотняный мешочек и, развязав  его,  предложил
Карис печенье.
   - Мне оказана великая честь, - сказала она. Озобар хихикнул.
   - Это подарок герцогского  повара.  Неплохое  печенье  -  но  у  меня
вкуснее.
   - Потому-то ты и решил со мной поделиться? Словно и не расслышав этой
ехидной реплики, Озобар достал второй мешочек, куда  увесистей  первого.
Из этого мешка он извлек пригоршню мелких черных  катышков,  похожих  на
гальку.
   - Что ты об этом думаешь? -  спросил  он,  ссыпав  катышки  в  ладонь
Карис.
   - Это лучше, чем камни, - заметила она. - Железо?
   - Угу. Каждая баллиста за  один  выстрел  выпустит  две  сотни  таких
катышков. Главное - добиться, чтобы они не разлетались  слишком  широко.
Думаю, мне удалось этого достигнуть. Пойдем, сама увидишь.
   Они прошли через дом и вышли во внутренний двор, огороженный высокими
крепкими стенами, что, впрочем, не  мешало  проникать  во  двор  лунному
свету. Посреди  двора,  озаренная  луной,  стояла  гигантская  баллиста,
посаженная на раму из сбитых крест-накрест бревен. Плечи  баллисты  были
свыше двенадцати футов в ширину. С обеих сторон на раме были рукоятки, с
помощью которых оттягивались назад гигантские  плечи  баллисты.  Миновав
это грозное  сооружение,  Озобар  подтащил  к  дальней  стене  массивную
дубовую дверь. Потом он вернулся к  баллисте,  и  они  с  Карис  вращали
рукоятки до тех пор, покуда канат с кожаной петлей на конце не навис над
большим бронзовым крюком. Закрепив петлю, Озобар наполнил  кожаную  чашу
железными  катышками.  Проверив  готовность  баллисты  к  выстрелу,   он
вернулся к Карис.
   - Дверь почти в  два  дюйма  толщиной,  -  сообщил  они,  мальчишески
ухмыляясь, вручил Карис небольшой  молоток.  -  Выбей  спусковой  крючок
сама. Бей изо всей силы - и лучше сзади.
   Карис обошла баллисту и ударила  по  спусковому  крючку.  Послышалось
шипение, затем резкий лязг -  это  плечи  баллисты  рванулись  вперед  и
ударили по деревянным  ограничителям.  Почти  сразу  раскатился  дробный
грохот - железные катышки молотили по двери. Озобар  небрежной  походкой
подошел к изуродованной мишени.
   - Ну, как? - спросил он, когда Карис  присоединилась  к  нему.  Дверь
была изъедена глубокими дырами, а во многих местах и  пробита  насквозь.
Посреди зияла громадная рваная пробоина. Озобар довольно ухмыльнулся.
   - Нравится?
   - Нет слов! Каков радиус поражения?
   - Против даротов-то? Понятия не имею.  Полагаю,  впрочем,  что  около
пятидесяти футов. После этого  начальное  ускорение  резко  слабеет.  От
двадцати пяти до пятидесяти футов - это наилучший вариант.
   - Почему же не меньше двадцати пяти футов? - спросила она.
   - Ну, убойная сила сохранится, а вот разброс будет гораздо меньше.  -
Озобар указал на пробитую дверь. - Как  ты  сама  видишь,  с  расстояния
примерно в пятнадцать футов удары легли кругом  около...  гм...  четырех
футов в  поперечнике.  Это  примерно  соответствует  одному  дароту.  На
пятидесяти футах этот смертельный круг будет гораздо больше.
   - Сколько у нас будет этих баллист?
   - Это зависит от того, сколько времени оставят  нам  дароты.  Будь  у
меня еще пять дней, я бы поставил три баллисты у северных ворот,  и  еще
две остались бы в запасе.
   - Что ж, по крайней мере два-три  дня  у  нас  будет,  -  проговорила
Карис. Голос ее прозвучал странно, и Озобар пристально глянул на нее.
   - Ты... осуществила тот самый план?
   - Да. Разведчик не вернулся.
   - И тебя это мучает, - негромко сказал Озобар.
   - А тебя бы не мучило?  Я  всегда,  не  дрогнув,  посылаю  солдат  на
смерть, но на этот раз мне пришлось обманывать, лгать. Этот  парень  был
ужасным занудой, но все же он заслуживал лучшей доли, чем быть преданным
своим генералом.
   - Ты выбрала его, потому что он был ленив и беспечен. Так  что  можно
сказать, его убила собственная беспечность.
   - Да, можно сказать и так - только  это  будет  ложь.  Надеюсь,  этой
уловкой мы все же выиграем время... хотя и немного. Очень  скоро  дароты
поймают другого разведчика, или же кто-то из них подберется к стенам так
близко, что сможет прочесть мысли солдат.
   - Пять дней. Это все, что нам нужно.
   Озобар укрыл баллисту просмоленным холстом и вместе с Карис  вернулся
в кузницу, где еще дышал теплом остывающий горн.
   - Ты разобрался с тем, как уменьшить  откат  катапульты?  -  спросила
она.
   - Разумеется. Я утяжелил поперечные  бревна.  Катапульта  стала  чуть
менее маневренной, но бьет все так же точно. Неклен  вполне  освоился  с
этой машиной, и его команда работает отменно.
   - Что ж, - сказала Карис, - будем надеяться, что это так.
   - Хочешь еще печенья? Она улыбнулась.
   - Нет. Я, пожалуй, пойду. У меня еще есть дела.
   Снаружи вдруг донесся утробный  рык,  и  Карис  торопливо  распахнула
дверь кузницы. Ворюга, оскалившись, рычал на рослую, едва  различимую  в
тени человеческую фигуру.
   - Отзови пса, - проворчал Форин, - не то я ему шею сломаю.
   Карис попрощалась с Озобаром и вышла в ночь. Ворюга затрусил рядом  с
ней, все еще настороженно поглядывая на рыжебородого великана.
   - Что тебе нужно? - устало спросила Карис.
   - Поговорить, - ответил Форин.
   - У меня нет времени на разговоры.
   - Нет времени или нет желания? -  уточнил  он  и  остановился.  Карис
сделала еще два шага, затем резко развернулась к нему.
   - Зря мы переспали, - нарочито грубо бросила она. - Это была  ошибка,
а я не могу позволить себе таких ошибок.  Если  тебя  это  утешит,  могу
сказать, что та ночь была восхитительной и я никогда ее  не  забуду.  Но
этого больше не повторится, ясно?  Так  что  прекрати  слоняться  вокруг
меня, точно чокнутый лунатик!
   Она ожидала, что Форин разозлится - но он вдруг расхохотался.
   - Я не чокнутый, Карис, и не лунатик. Знаешь, я ведь никогда особенно
не верил в любовь - что с первого взгляда, что с десятого. И, по  правде
говоря, я и сам не знаю, можно ли мое чувство к тебе  называть  любовью.
Если б ты в ту ночь осталась, мы бы потолковали  начистоту  -  и  тогда,
быть может, сегодняшняя встреча была бы вовсе не нужна. Но  ведь  ты  не
осталась, Карис. Ты сбежала. Почему?
   - Сейчас слишком поздно, и я устала, - отвернувшись, бросила Карис.
   -  Умереть  не  боишься,  зато  боишься  жить?  Верно?  Карис   резко
обернулась к нему.
   - Да что вы за народ такой - мужчины? - презрительно фыркнула она.  -
Почему вы вечно не в силах смириться с отказом? Ты мне не  нужен,  ясно?
Один раз ты сделал свое дело - и неплохо, а больше и не надо!
   Форин снова рассмеялся - легко, искренне.
   - Само собой, никому не нравится, когда его гонят взашей.  Я  ведь  с
этим и не спорю, Карис. Мне  другое  трудно  понять  -  почему  ты  меня
боишься?
   - Боюсь? Ах ты, наглая свинья! Я никого  и  ничего  в  этом  мире  не
боюсь, ясно? Мой отец постарался на  славу  и  отучил  меня  бояться.  А
теперь убирайся с глаз моих!
   Форин горько усмехнулся и пошел прочь. Через  залитую  лунным  светом
улицу до Карис донесся его голос:
   - Я не твой отец, Карис.
   Раздраженная сверх меры, она вернулась во дворец. В  покоях  ждал  ее
Неклен.
   - Ты подобрал людей? -  с  порога  спросила  Карис.  И  так  хлопнула
дверью, что Ворюга едва успел проскочить в комнату.
   - Подобрал. Сотня носильщиков и шестьдесят санитаров, чтобы  помогать
врачам. Ты знаешь, что в городе осталось всего четыре врача?
   - Теперь знаю.
   - Может, мне прийти завтра, принцесса?
   - Не смей называть меня  принцессой!  -  Карис  устало  опустилась  в
кресло и вдруг спросила:
   - Как считаешь, я боюсь жить?
   Неклен широко ухмыльнулся.
   - Что ты хочешь услышать?
   - Правду.
   - В жизни не встречал женщины, которая  хотела  бы  услышать  правду.
Речь идет о Венте или том долговязом уроде в жучьих доспехах?
   - По-твоему, он урод?
   - А по твоему, нет? - отпарировал Неклен. - Нос у него  как  лепешка,
рожа плоская, глазки маленькие… И насколько я помню, зеленые. Никогда не
доверяй мужчинам с зелеными глазами.
   - Откуда ты знаешь, что это именно он? Ой что, говорил обо мне?
   - Нет, принцесса. Если уж ты так хочешь услышать правду - я узнал это
от тебя. Всякий раз, когда он рядом, ты не можешь оторвать от него глаз.
Так это он обвинил тебя в том, что ты боишься жить?
   - Да. Ты с ним согласен?
   - Почем мне знать? - отозвался Неклен. - Од