ысла,
который родился из бредовых, горячечных снов. Считая, что поэту не мешало бы
расслабиться после столь напряженных трудов, Кейн  подбросил  ему  несколько
идей, которые можно было использовать  в  других  стихотворениях.  И  Опирос
усердно работал над "Богами Тьмы", используя идеи Кейна, однако "Вихри ночи"
продолжали занимать его воображение.
   - Ну хорошо, послушаем, как это звучит, - предложил Кейн.
   Опирос нервно провел рукой по волосам и по лицу, отметив попутно солидную
щетину на щеках. Какой же все-таки сегодня день? Он  опять  наполнил  кружку
пиво притормаживало гудящую карусель у него  в  голове.  Вытянув  из  стопки
замусоленный лист, он начал читать:

   Ночью, когда я лежу без сна,
   Тяжко дышать мне - на сердце камень.
   Кромешная тьма кругом лишь одна.
   Сдавлен в объятиях жуткой я твари.
   Биение сердца - пульсация крови...
   Я знаю, вот-вот разверзнется тьма,
   И ясно, что мой палач наготове
   Я жду, что вот-вот вихри ночи завоют.
   Разбейте окно, загасите огонь,
   Овейте мне тело прохладой могил,
   Холодною лаской коснитесь меня,
   Да так, чтоб о милости я вас молил.
   Несите меня вы в далекие страны,
   Рисуйте картины, каких не видал,
   Заденьте романтики смерти струну.
   По тропам неведомым к людям ведите,
   И я стану смерть призывать лишь одну
   Но вы ведь меня никогда не простите
   Ну что ж, заберите меня, вихри ночи!
   Помчите мой дух на зловещих крылах,
   И пусть воспарю я как тень среди прочих,
   Кому радость смерти судьбой не дана.
   Коснувшись перстами слепых своих глаз,
   Познаю я мира сокрытые тайны,
   Пусть все пронесется пред мною зараз.
   И пусть лишь одни вихри ночи...

   Опирос читал запинаясь, и от этого поэма казалась  еще  более  несвязной,
отрывистой. Ее полуоформленные строки рассказывали о песке, движущемся через
пустой склеп, и о том,  почему  склеп  пуст,  о  ветре  в  лесу,  где  лежит
умирающая богиня; о полуразрушенных крепостных стенах и о бледной красавице,
которая прохаживается по этим стенам, о черной волне, разбивающейся о  зубья
крутого обрыва, и о тени, что  притаилась  там;  о  горах,  покрытых  вечным
льдом, где застыл погруженный в сон древний город...
   Болезненно скривившись, Опирос закончил, резко собрал листы, схватил свою
кружку и одним большим глотком опорожнил ее, судорожно дернув кадыком.
   - Вот и все. Ну как? Кейн ответил уклончиво:
   - Думаю, все это ты еще приведешь в  порядок.  Хотя  то,  что  есть,  мне
нравится.  Картины,  которые  ты  рисуешь,  на  сей  раз  обладают   большей
притягательной  силой.  Создается  настроение,  почти  не   замечаешь,   что
сознательно нагнетается напряжение. Композиция пока  не  слишком  продумана,
хотя, по-моему, похоже на...
   - Все это надуманно! - гневно фыркнул Опирос. - И надуманно, и  натянуто!
И все еще находится на стадии предварительного наброска. Я уже добрый  месяц
мучаюсь бессонницей, думая об  этом.  Мое  воображение  или  бессильно,  или
слишком туманно. Не могу добиться впечатления реальной атмосферы.
   - Но ведь уже начинает получаться, - возразил  Кейн.  -  Атмосфера  будет
создаваться постепенно,  по  мере  продвижения  работы.  Объедини  несколько
отрывков, добавь какое-нибудь окончание, пусть даже  поначалу  оно  тебя  не
удовлетворит. Убери слабые куски, а потом уже решай, что с этим делать, - по
крайней мере ты сможешь выделить что-то конкретное. Думаю, ты близок к тому,
чтобы создать вещь столь же замечательную, как твои прежние работы!
   Опирос презрительно хмыкнул.
   - Столь же замечательную, как прежние? Такую же несовершенную, ты  хочешь
сказать! Черт, хотел бы я хоть раз услышать, что написал шедевр!  Только  не
начинай,  пожалуйста,  скрипучую  философскую  дискуссию   о   невозможности
существования  идеала.  Понимаешь,  Кейн,  я  все-таки  надеюсь,  что  смогу
написать поэму, которую сам сочту совершенной. Пока же ни одной своей  вещью
я не был в достаточной мере удовлетворен. Все они  -  результат  компромисса
между тем, что я хочу, и тем, что я могу сделать. Я понимаю, что  строка  не
совсем такая, как надо, - но как перейти эту грань, создав  то,  что  нужно,
убей, не знаю...
   -  И  что  такое  для  тебя  совершенство?  -  иронически  спросил  Кейн,
предвкушая еще один горячий спор до утра.
   - Поэма лишь тогда совершенна,  -  не  задумываясь,  откликнулся  Опирос,
когда захватывает слушателя целиком и полностью. Это  должна  быть  проекция
чувств и мыслей автора в сознание слушателя. Он должен полностью погрузиться
в реальность поэмы: испытывать те же  ощущения,  что  и  автор,  чувствовать
атмосферу, видеть те же картины,  сливаться  с  настроением  поэта...  Любой
дурень с зачатками таланта может написать стихотворение,  которое  выслушает
какой-нибудь другой  дурень;  хороший  поэт  может  написать  стихотворение,
которое затронет восприимчивого слушателя. Но создать стихотворение, которое
своей магией очарует даже притупленное воображение, - вот это, Кейн, и  есть
совершенное искусство, творение подлинного гения!
   - Занятная теория искусства, - отозвался Кейн после короткой паузы. -  Ты
себя понапрасну мучаешь поисками недостижимого совершенства.  Я  очень  ценю
твой талант, Опирос, и все-таки мне  кажется,  что  гениальное  творение,  к
которому ты стремишься, превосходит человеческие возможности.
   - Невероятно! Кейн провозглашает  богобоязненную  доктрину  о  неизбежном
поражении человека, который осмелится покуситься на те  вершины,  где  может
находиться лишь Бог, - съязвил Опирос, но тут же пожалел о своих словах.
   Пронизывающий взгляд Кейна задержался на поэте, Кейн  минуту  раздумывал,
насколько случайной была эта насмешка.
   - Ты ведь знаешь, я совсем не это имел в виду, -  ответил  он  с  ледяным
спокойствием. - Ну а если без обиняков: неужели ты думаешь, что  твой  гений
справится с этой задачей?
   Опирос уставился на Кейна.
   - Не знаю, - признался он, избегая его взгляда. - Это  меня  и  мучит.  Я
знаю, как это делается: ритм, размер, слова, образы... Я понимаю, как  ткать
полотно, но не могу ухватить путеводную нить. Нужно  вдохновение,  озарение,
чтобы вытащить воображение из болота заезженных идей. Если бы я только знал,
как уничтожить в себе талант производить на  свет  стихи,  похожие  друг  на
друга... одни и те же потертые образы, тусклые эмоции...  Моя  поэма  должна
быть радикально новой; я хочу создать ее из идей и образов,  единственных  в
своем роде, я не стану пользоваться чужими...
   Он пробурчал еще что-то себе под нос  и  потянулся  к  кувшину.  Странно,
кто-то его уже опустошил...

Глава 2

МУЗА СНА

   Кейн задумчиво смотрел на склонившегося  над  столом  товарища.  Служанка
принесла очередной кувшин  пива.  "Лучше  оставить  его  наедине  со  своими
мыслями", -  решил  Кейн.  Он  протянул  руку  к  кувшину,  чтобы  наполнить
полупустую кружку Опироса, и тут  заметил,  что  кто-то  направляется  к  их
столу.
   Приземистая фигура Эбероса, первого ученика алхимика Даматиста,  излучала
беспокойство. Лицо его было потным и напряженным. Взгляд глубоко  посаженных
глаз бегал из стороны в сторону. Казалось, он  опасается,  что  все  в  этом
помещении вот-вот заметят, что он нервничает, и  захотят  узнать,  зачем  он
сюда явился. Хоть Эберос и не был частым гостем в "Таверне  Станчека",  Кейн
достаточно хорошо  его  знал,  поскольку  имел  дело  с  Даматистом.  Удобно
устроившись на стуле, он ждал, чтобы Эберос первым начал разговор.
   - Я пришел просить тебя об одной услуге, Кейн, - начал Эберос,  облизывая
бледные губы. - Об услуге, которая будет вознаграждена сегодня же ночью!
   - То есть попросту хочешь занять денег, - сухо подытожил Кейн.
   Ученик алхимика вытер руки о мускулистые порошками, которые  он  делал  в
лаборатории Даматиста.
   - Хочу, - сознался он. - Но для тебя это будет скорее вложение капитала.
   Мне временно не везет в игре. Я все потерял.  Но  несколько  ставок  -  и
счастье ко мне вернется. Эти мерзавцы не дают мне кредита.
   - Неудивительно.  За  десять  часов  ты  просадил  годовой  доход  самого
крупного торговца. К чему им принимать вексель от  бедняка,  да  к  тому  же
неудачника? Чем выбрасывать деньги  дальше,  подумай  лучше,  как  объяснишь
своему учителю, что спустил его  золото.  Сомневаюсь,  чтоб  это  были  твои
собственные сбережения...
   Эберос побледнел.
   - Я не вор! - рявкнул он.
   - Но, вне всякого сомнения, всего лишь скверный игрок.
   Не обращая внимания на то, что Кейн явно хочет от него отделаться, Эберос
уселся и доверительно наклонился к собеседнику:
   - Послушай, Кейн! Говорю тебе об этом только потому, что здесь нет больше
никого, кто мог бы поддержать меня. Я запланировал все давно, и  все  должно
случиться именно сегодня. Я не случайно сел играть. Неделями я  вычислял  по
звездам, гадал всеми способами, которым обучил меня Даматист. Ответ был один
и тот же: сегодня ночью судьба мне благоприятствует Ни в какой азартной игре
я не могу проиграть!
   - Из этого следует, что ты плохой астролог - отрезал Кейн. Он никогда  не
симпатизировал ученику Даматиста. Льстец и лицемер, Эберос пресмыкался перед
своим учителем - угрюмым и грубым алхимиком. В умильном и  ласковом  Эберосе
Кейн чуял алчную и ненасытную душу.
   Отчаяние исказило лицо  Эбероса  гневной  гримасой  -  Ладно,  смейся!  Я
согласен, фортуна не покровительствует мне у Станчека.
   Но я был этой ночью в других местах.  Думаешь  деньги,  которые  я  здесь
потерял, я выпросил или украл? Ошибаешься! Слушай! Начал я сегодня вечером в
"Псе и леопарде", имея за душой лишь десять золотых монет и немного серебра,
скопленного из тех жалких денег, которые платит мне  Даматист.  В  какой  то
момент у меня осталось  только  серебро,  но,  когда  я  выходил,  все  были
потрясены, а у меня оказалось около сотни золотых монет. В "Ярдарме" было то
же самое. Они думали что обдерут меня как липку, но очень скоро никто не мог
играть против меня У меня было уже с полтысячи серебром и золотом. Я  пришел
сюда. Тут можно играть по крупному. И снова получилось что я продулся в  пух
и  прах.  Одолжи  мне  сколько  нужно  и  даю  слово  что  потребуется  пара
невольников, чтобы поднять мой выигрыш. Одолжи мне полсотни - и  сегодня  же
ночью получишь обратно сотню  Кейн  лишь  рассмеялся  в  ответ.  Отчаявшийся
Эберос перевел взгляд на Опироса, который заворожено уставился на дно  своей
кружки. Поэт был богат но никогда не носил  при  себе  больше  сотни  монет.
Видя, что ничего не добьется и что от него хотят избавиться, ученик алхимика
схватился за последнюю соломинку - А если я предложу кое что в залог?
   - И что же ты можешь предложить  за  полсотни  золотых?  -  без  интереса
спросил Кейн Дрожащими руками Эберос вытащил из сумы, притороченной к поясу,
небольшой сверток и молча  кинул  его  Кейну.  Кейн  со  скептическим  видом
развернул мягкую кожу. На его широкую ладонь выкатилась сверкающая  фигурка.
Глаза Кейна на мгновение сузились, а потом широко раскрылись - Муза Тьмы,  -
прошептал он изумленно.
   - Что? - спросил Опирос,  выходя  из  задумчивости  и  вытягивая  шею  На
открытой ладони Кейна лежала вырезанная из черного  оникса  статуэтка  нагой
девушки дюймов в пять.  Камень  был  без  единого  изъяна,  работа-в  высшей
степени мастерская. Девушка лежала навзничь с лениво расслабленным видом.
   Голова с конной вьющихся волос отдыхала на левой  руке  другую  руку  она
слегка приподняла в призывном, быть может,  приветственном  жесте.  Стройные
ноги были чуть согнуты в коленях. Взгляд таил в себе неотразимое очарование.
Загадочная улыбка на приоткрытых губах,  казалось  хранит  в  себе  какую-то
тайну,  манит  куда-то.  И  все  же   в   этом   прекрасном   лице   таилась
безжалостность,  которая  ложилась  тенью  на  улыбку,  полную  обещаний,  и
заставляла задуматься - к каким  усладам  зовет  чародейка.  Световые  блики
мягко ласкали ее аристократическое  лицо,  округлые  груди,  узкие  бедра  и
длинные ноги. Казалось, это богиня,  превращенная  в  миниатюру  из  темного
камня.
   - Значит, ты знаешь об этой статуэтке,  -  с  нервным  смешком  оскалился
Эберос.
   - Это Клинур, муза сновидений которую еще называют Музой Тьмы, -  сообщил
Кейн - Ошибиться невозможно, Клинур - ода из шестнадцати муз, которых  много
веков назад изваял маг Амдерин.  Его  работу  легко  распознать,  ну  а  эти
скульптурки  вообще  легендарны.  Предполагают,  что  большая  часть  их  не
сохранилась. И еще говорят, что несколько штук есть у Даматиста, но ты  ведь
не вор?
   Эберос сжал губы.
   - Не заметит же он сразу ее отсутствие! Я  взял  ее  из  шкатулки  только
потому, что предвидел такую ситуацию. Эта фигурка бесценна,  и  ты  об  этом
знаешь. Одолжи мне сотню золотых под залог? Я отдам  тебе  через  час  сумму
вдвое большую Кейн пожал плечами.
   - У меня нет причин переступать порог мира грез. К тому же я не  хочу  ни
часа хранить краденые произведения искусства.
   - Дай ему денег, Кейн, - вмешался Опирос, неожиданно оживившись.  -  Если
он проиграет, я покрою убыток.
   - Тогда выложим сумму пополам, - Кейн удивленно посмотрел на поэта. Таким
образом, ты пожалеешь лишь наполовину, когда придешь в себя.
   Эберос хотел  запротестовать,  но  не  решился,  опасаясь,  что  приятели
передумают  Тяжелые  золотые  монеты  покатились  через  стол,  разбрызгивая
разлитое пиво. Помощник алхимика поспешно собрал их и отправился играть.
   - Расскажи мне о ней, Кейн, - попросил Опирос - Когда ты сказал о  пороге
мира грез, мне это что то напомнило. Что за история связана с этой музой?
   Кейн пододвинул статуэтку к поэту и серьезно посмотрел на него -  Амдерин
был одним из самых знаменитых магов времен упадка Керсальтиаля.
   И к тому же талантливейшим скульптором. Он не хотел смириться с тем,  что
не может  превзойти  других  людей  абсолютно  во  всем,  и  поэтому  изваял
шестнадцать муз.  Каждая  из  них  должна  была  помогать  ему  в  какой  то
определенной области жизни и творчества - для этого  нужно  было  только  ее
вызвать. Он мог стать первым универсальным гением - Почему же не стал?
   -  Умер  вскоре  после  того,  как  воплотил  свой  замысел  в  жизнь   -
Самоубийство?
   - Странное предположение, - Кейн пристально взглянул на Опироса - Нет, не
самоубийство. Хотя смерть его  была  загадочной.  Его  тело  лежало  поперек
кровати - раздавленное и переломанное, будто он упал с большой высоты. Потом
статуэтки переходили из рук в руки. На сегодняшний день известна судьба лишь
нескольких из них.
   - А это, значит, Клинур, - пробормотал Они рос, - муза сонных грез.
   - Муза Тьмы - добавил Кейн - вырезанная из  черного  оникса,  черная  как
беззвездная ночь ночь, в которой она обитает и куда манит. Живет же  она  во
мраке бесконечных снов. Призраки этих снов  таятся  в  бездне  -  обрывочные
видения, которым никогда не воплотиться в реальность - Она  словно  зовет  -
Призывает тебя переступить порог сонных грез.
   - Какая странная у нее улыбка - За ней - тайная мудрость, скрытая пологом
ночи - Как будто она насмехаемся над чем то.
   - Над бесплодными мечтами. В ней нет ложной мудрости - И во взгляде ее  -
безжалостность. Кейн резко рассмеялся.
   - Безжалостность? Конечно! Ведь многие сны - это ночные кошмары. Попади в
ее объятия - и вместо чудес, которых ты ждешь, темная  муза  втянет  тебя  в
бездонный водоворот черного ужаса.
   Кейн посмотрел в сторону входа. Из  пелены  табачного  дыма  выскользнули
трое мужчин - те, что сидели с ним прежде. Странствующего незнакомца с  ними
не было.
   Небрежно проталкиваясь через набитый людьми зал, они  прошли  к  угловому
столику, уселись и тут же стали пить пиво. Опирос, который знал их и раньше,
пробурчал неразборчивое приветствие.
   -  Без  проблем,  Левардос?  -   поинтересовался   Кейн   Его   помощник,
напоминавший скелет, помотал головой:
   - Не волнуйся. Хочешь увидеть? - Не сейчас. Станчек  в  курсе  того,  что
случилось?
   - Знает. Он видел и, похоже, доволен сделкой. Кейн кивнул и сменил тему.
   Погруженный в меланхолические размышления, Опирос вернулся к  прерванному
разговору о фигурке из оникса. Вебр и Хайган,  братья  из  далекого  горного
поселка, с любопытством наклонились,  чтобы  разглядеть  предмет  разговора.
Должно быть, вид обнаженной девушки напомнил им о чем-то. Вебр,  младший  из
братьев, отошел, поднялся по лестнице, чтобы отыскать танцовщицу.
   Вскоре он вернулся, таща за собой девушку. Лицо у нее прям-таки пламенело
от стыда, одежда - в беспорядке. Костяшки правой руки Вебра  были  разодраны
до крови. Он показал кулак брату, и они оба рассмеялись. Испуганная  девушка
протестовала - она не может танцевать без музыки.  На  это  братья,  смеясь,
вытащили свирели и начали дуть в них, извлекая неслаженные, резкие звуки.
   Беспомощно  вздохнув,  темноволосая  танцовщица   закружилась,   стараясь
попасть в такт нескладной мелодии.
   Опирос постарался что-то сказать, перекрикивая визг свирелей. Тогда  Кейн
жестом приказал братьям отойти подальше. Не прерывая  игры,  Вебр  и  Хайган
встали и тяжелым шагом отошли в угол, не  отпуская  пойманную  девушку.  Они
обходились с ней весьма  бесцеремонно.  Глядя  на  них,  Левардос  осуждающе
покачал головой, но остался на месте.Выражение лица его,  как  всегда,  было
равнодушно-настороженным.
   Опирос наклонился к Кейну.
   - Я спрашиваю тебя, секрет Амдерина умер вместе с ним?
   - Секрет?
   - Ну, как вызвать муз с помощью статуэток? - А-а...  Нет,  не  умер.  Это
довольно простое  колдовство.  Гений  Амдерина  проявился  в  создании  этих
скульптурных  портретов;  с  их  помощью  любой,  кто  владеет   оккультными
знаниями, может вызвать музу - А тебе известно  это  колдовство?  -  спросил
поэт напряженным голосам.
   Кейн задумчиво поглядел на своего приятеля, размышляя, о  многом  ли  тот
догадывается.
   - Известно.
   Опирос молчал. Слышны были  лишь  визг  свирелей,  звон  колокольчиков  и
тяжелое, хриплое дыхание танцовщицы Казалось,  таверну  разделило  невидимой
стеной; резкие крики игроков в кости стали далекими и приглушенными.
   - Если б я мог переступить порог мира сна, - медленно  заговорил  Опирос,
если б я мог увидеть, как рождается сон, отправиться по следу духов сна, чьи
чары исчезают сразу  после  пробуждения...  Клянусь  семью  глазами  владыки
Троэллета, Кейн! Ты можешь  себе  вообразить  ту  лавину,  тот  вдохновенный
порыв, который охватил бы мою душу?
   - И скорее всего ее бы и уничтожил, - фыркнул Кейн. - Допустим даже,  что
душа твоя вынесет изначальный хаос бесформенных мыслей и образов. Ну а  если
Клинур поведет тебя в мир ночных кошмаров?. Что будет,  если.  вместо  того,
чтобы увидеть бессмертные картины неземной красоты, ты очутишься  в  ловушке
среди беспощадных ночных призраков,  которые  многих  смельчаков  довели  до
помешательства? Темной музе безразлично, являют ли ее сны райскую красу  или
кромешный ужас.
   Поэт беззаботно рассмеялся.
   - Меня бы это волновало, если бы я писал о солнце, цветах и любви. Но  ты
прекрасно знаешь, к чему я стремлюсь. Я хочу слагать оды в честь ночи,  хочу
воспевать  порождения  тьмы,  возносящиеся  из  безымянных  бездн;  я   хочу
создавать поэзию кошмарного, и пусть другие  лепечут  о  вещах  обыденных  и
приятных. Черт побери, Кейн, мы столько ночей толковали с тобой  об  этом  и
всегда сходились на том, что истинно прекрасное и великое заключено в темной
сфере бытия - смерть,  тайна...  Проявление  чистой  красоты  точно  так  же
парализует чувства, как слепой страх. Невыразимая любовь так же ранит  душу,
как невыразимый ужас. В  миг  наивысшего  наслаждения  ощущения,  приносящие
блаженство, невыносимо болезненны; экстаз и агония неразлучны... Я  не  могу
писать "Вихри ночи", потому что не могу проникнуть в этот  темный  мир.  Мне
неведомы ощущения, которые я пытаюсь воссоздать.  Всюду  я  искал  пищу  для
вдохнове